Buch lesen: «Несбывшееся (сборник)»

© Михайлов, Ю. X., 2017

Любимым моим – жене Ольге, детям Марии и Андрею – посвящаю

Дорога в один конец

Часть первая

Глава 1

Невысокие, яркие от ранней зелени сопки с проплешинами от гигантских валунов и блюдечками озёр в седловинах чередующихся друг за другом хребтов отступали от станции, давая поездам беспрепятственно обогнуть большой, но узкий при входе с моря залив, упрятанный от волн и ветров и настолько глубокий, что по нему уже не раз прогоняли мощные танкеры, а на песчаной береговой линии как на дрожжах росли бочки-великаны для хранения тысяч тонн нефти. Рельсы от станции к стройке прокладывают расконвоированные заключённые и содержанты ЛТП¹, так называемые больные. Их разместили в двух финской постройки бараках, вместительных, с конвекторами для отопления, с баней и отдельной столовой, расположенных ближе к лесному массиву. Ни забора со сторожевыми псами, ни вышек с охранниками не видно. Хотя утренние и вечерние построения проводили военные с кобурами на портупее. На шлагбауме у железнодорожных путей и в воротах на стройку стояли гражданские охранники с карабинами и солдаты спецвойск с «АК»².

По соседству с перепаханной, заваленной металлом и бетонными плитами землёй, торчащими тут и там сваями, с грохочущими паровыми молотами, вырубленным лесом, загаженным пока ещё небольшими разливами нефти белым морским песком и тёмно-зелёными зарослями водорослей, остающимися на целых полкилометра беззащитными после морских отливов, вот здесь, на небольшом мысочке, выступающем в залив на четыре в длину и три километра – в ширину, густо покрытом сосновым лесом, с низкорослыми, немного разлапистыми деревьями, и размещался пионерский лагерь.

В мае, сразу после праздников, приехал для знакомства на месте и подготовки детского отдыха директор пионерлагеря, он же начальник административно-хозяйственной службы головного рыбокомбината Виктор Сергеевич Смирнов, недавно отпраздновавший своё пятидесятилетие и воспринявший поручение парткома и профкома по организации лета, как наказание за какие-то тяжкие грехи. В повседневной жизни он не боялся ни чёрта, ни дьявола: комбинат – трижды орденоносный, лидировавший по объёмам выпускаемой продукции в Европе, имевший свой флот, тянувший почти всю социалку областного центра, – открывал начальнику хозяйства огромные возможности. Да и стороной не обходили Смирнова: на юбилей ему вручили орден Трудового Красного знамени, выше награда только у генерального директора – орден Ленина. Героев Соцтруда присваивали традиционно рабочим цехов.

Небольшого роста, упитанный, но не толстый, с абсолютно смоляными, без седины и залысин, волосами, прямым носом и рельефно очерченными губами он походил на римлянина из нашумевшего фильма о восстании рабов. Говорил медленно, уверенно, в его карих глазах никто и никогда не видел гнева, но и сочувствие тоже не касалось их. Замешкавшегося директора местного рыбзавода он лично вызвал по рации, размещённой в одном из корпусов пионерлагеря на втором этаже. Другой связи с миром не существовало. Красный и потный директор прибыл через пару часов на своём катере, хотя на море ещё плавали льдины. Недостатков Смирнов обнаружил много, на третий день собрал всех занятых в подготовке летнего сезона, объявил: увольнять за пьянство и тунеядство будет беспощадно, 33-я статья даёт ему такое право, предупреждений и прощений не ждите, так и сказал. Добавил, помолчав: «Детей, не дай бог, что случится с ними, не простят нам ни родители, ни руководство…»

Оставшиеся три недели мая работали по шестнадцать часов в день, благо белые ночи позволяли это делать: заново покрасили столовую, клуб, перекопали песок на футбольном поле, заново расчертили площадку для построения детей, расширили, расцветили пароход, разместившийся на ней с гордым именем «Юный рыбак». Уже не говоря о том, что просушили впервые за многие годы всё постельное бельё, хранившееся на складе, морским песком отдраили кухонную утварь и посуду, стали заполнять ледник новыми продуктами, которые потоком повезли с городских складов. Клуб топили несколько дней, выгнали сырость, очистили плесень на стенах биллиардной комнаты, в библиотеке перебрали и протёрли книги, наконец, в трёхсотместном зале, оказалось, можно находиться без курток. Киномеханик опробовал половину заготовленных фильмов, склеил обрывы, проверил пожарную безопасность. Степан Петрович Кирьянов, завхоз пионерлагеря, разве что не плакал от счастья: никогда не видел такого хозяйственного человека на должности директора.

За четыре дня до начала смены Смирнов объявил: едет формировать списки по отрядам для отправки детей, за него остаётся Степан Петрович. Рядом с ним будет находиться замглавного инженера местного рыбзавода, так лучше осуществлять связь с базой, сказал директор. Что он имел в виду, пояснять не стал. О парадоксе ситуации, к счастью, знали немногие: по документам Кирьянов С. П. (Степан Петрович) числился сторожем базы отдыха, состоящей на балансе у того же завода.

На маленькую железнодорожную станцию Беломорье приехали на машине пионерлагеря всем обслуживающим персоналом. Вторую трёхтонку удалось нанять прямо здесь и сравнительно недорого: за две поллитровки водки, хотя водитель, по словам жителей посёлочка, примерный семьянин, это, мол, такая уж повсеместная расценка – в «поллитровках». На его машине тёсаные лавки закреплены стальными скобами, как ни старайся – сходу не вырвать даже взрослому человеку, не то что пацанам. «Но дети есть дети, лучше подстраховаться, – не спеша думал, сидя на покосившейся станционной скамейке, Степан Петрович, никем особо и не уполномоченный за перевозку малышей, но по долгу службы, как завхозу, сторожу и пожарнику пионерлагеря одновременно, ему и не надо было никаких особых полномочий: вот нашёл второй автомобиль – уже хорошо, значит, самых маленьких можно подвести эти километры по лесной дороге, а их вещи вместе с поклажей остальных загрузить в нашу машину…» Её с вечера оборудовал тентом из парусины на случай дождя штатный водитель Владимир, рыжий, словно солнышко, только что прибывший из армии и почти не пьющий парень.

Рядом с завхозом на платформе стояло с десяток рабочих: электрик-водопроводчик, повар, киномеханик, несколько истопников. В трёх спальных корпусах детского лагеря, в столовой, десятке финских домиков для обслуживающего персонала (их завхоз называл обслугой, считая это слово совсем не обидным, а вполне точным по определению), большом щитоблочном клубе отопление ещё с времён войны, когда здесь в спешном порядке построили госпиталь для выздоравливающих воинов, печное. Лето на Севере игривое, даже в июне не раз доходило до снежных зарядов.

Шофёр Вовчик, как его легко все стали называть, что-то сегодня разыгрался с сестрой-хозяйкой Софьей, направленной в детский лагерь, как и все остальные из обслуги, рыбзаводом – филиалом, притулившимся в южной губе Белого моря, с просмолёнными чёрно-зелёными сваями причальной линии, старыми транспортёрами и проржавевшей железнодорожной веткой, древними постройками разделочных цехов из красного кирпича, по углам зданий скреплёнными стальными обручами на случай штормового ветра и большой волны.

Стоявшая чуть в сторонке Лилия Витольдовна, молодой врач-педиатр, реагировала на солдатские шутки Вовчика презрительной улыбкой, но она никого не знала кроме Степана Петровича и ей волей-неволей приходилось общаться с командой, высланной на станцию для встречи специальной электрички, везущей более двух сотен детей от семи до четырнадцати лет из столицы области, где располагался головной рыбокомбинат. Медсестра с лекарствами и аптечкой первой помощи ехала вместе с детьми.

– Переходим к запасному пути, вон, там уже стоят два наших автомобиля, – постарался весомо сказать завхоз. – Владимир, за второго шофёра отвечаешь головой, веди его, не пропускай вперёд, у него будет малышня… Идите оба к машинам, проверьте ещё раз замки на сиденьях, раздвиньте тент, держитесь наготове. Вам, мужики, – обратился Степан Петрович к остальным, – разбиться на пары, прирасти к выходам из электрички, принимать детей аккуратно, их вещи, с пятого по десятый отряды, складывайте вместе, потом перенесём на машину. С детьми едут вожатые – студенты, такие же дети, отправляйте их вместе со всеми на построение. Делаем перекличку, малышей и вещи – по машинам, остальные пешочком… Впереди два привала, примерно по километру отрезок, места отдыха обозначены флажками, воду в канистрах брать у Вовчика, туалет – рядом, в кустах. Вопросы есть? Вопросов нет. За детей отвечаем головой, все вместе и каждый по отдельности…

Подбежала дежурная по станции, обратилась к Степану Петровичу:

– Товарищ начальник, электричка уже на соседней станции, ждём минут через тридцать…

Завхоз демонстративно пожал женщине руку, сказал негромко: «По местам». Направляясь к запасным путям, подумал: «Надо бы Лилии, как её там по батюшке, не выговоришь с разгона-то, помочь рельсы перейти… Кто ж на каблучках-то ходит по нашим пескам?!» – и протянул врачу ладонь, повёл её, покрасневшую и смущённую вниманием, через железнодорожные рельсы. Следом потянулись низкорослый, крепкий, с квадратной челюстью боксёра, старший из истопников финн Хилтунен, грубый, пьющий, державший здесь уже года три марку «разводящего». Все знали о его агрессивности, драках, но кто-то из начальства завода каждое лето выпроваживал скандалиста на природу. На Петровича, так звал он завхоза при редких обращениях, финн не тянул, зная, что у того двое сыновей живут в городе, да и сам он – мужик не хлипкий, в свои пятьдесят с гаком лет вместе с женой остаются на долгую зиму в лагере, держит два охотничьих ружья, зайца бьёт с первого выстрела и плавает почти каждое утро с мая по сентябрь через малый пролив (километра два туда-обратно), при температуре воды двенадцать-четырнадцать градусов. Как настоящий помор и хозяин в доме, держит три десятка овец, перевозя их на вместительной лодке на дикие острова, самостоятельно выгружая на берег и перетаскивая в конце лета обратно на борт «доры».

За истопником-бригадиром потянулись два его сменщика, дежурившие через день, тихие мужичонки, работающие в порту на разгрузке судов в путину и живущие с семьями в старых бараках у самого рыбзавода. Летом они присматривают не только за столовой пионерлагеря, но в холодные дни топят и спальные комнаты детишек. Электрик совмещает должность водопроводчика, следил за подачей воды в распределительный бак, откуда она самотёком идёт в умывальники на улице и паровой котёл в бане для помывки детей. Огромный бак стоит на треугольных десятиметровых распорках справа от въездных ворот и футбольного поля, покрытого чистейшим, крупного размера морским песком. Завхоз долго пытался сеять здесь траву, подсаживал дёрн, а толку? При очередном шторме ветер переносил песок с береговой линии на кромку леса и на поле.

Во всех начинаниях по благоустройству завхозу помогал электрик, работавший с детьми пятое лето, человек скромный, в очках из металлической оправы, постоянно спадающих на кончик длинного узкого носа и открывающих серые лучистые глаза. За весь май, когда готовились к сезону открытия, он ни разу не был замечен в загулах, чего не скажешь об истопниках и поваре, бывшем коке, списанном с морских судов за пьянство. У него в столовой трудились ещё две женщины пенсионного возраста, хорошие повара, которые вполне обходились без указаний начальства.

Хилтунен подмял кока в первую неделю их знакомства, и тот приносил закуски прямо в «кубрик» истопника, где пьянки длились до рассвета, когда солнце заходило за сопки всего на полтора-два часа, не погружая землю в темноту. Не раз Степан Петрович замечал там и сестру-хозяйку, и посудомоек – близняшек, только что окончивших ПТУ, толстых и неопрятных девиц, успевших, видимо, крепко погулять в этой жизни и подружиться с мужиками.

Замыкал процессию на перроне киномеханик, он же завклубом, муж одной из поварих, следившей за ним не хуже сотрудников ЛТП. Тот уже успел где-то остограммиться, причём завхоз точно знал, что на время приезда детей поселковый магазин закрыли.

По дуге тихого, с ровной береговой линией залива, будто по воде, заскользили пять вагонов зелёной электрички. Несколько гигантских нефтяных цистерн скрыли её на минуту-другую, но и они остались позади, скоро голова поезда втянулась на запасные пути станции.

Глава 2

– Знакомьтесь, Степан Петрович, – сказал Смирнов, представляя молодого человека лет двадцати пяти, не больше, выше среднего роста, с волнистыми русыми жёсткими волосами, прямым носом и серыми в зелёную крапинку глазами, – мой тёзка, Смирнов-два, зовут Константин, отслужил армию, учится на третьем курсе нашего пединститута. Назначен комсомолом старшим пионервожатым, мой заместитель по воспитательной работе, с ним шестнадцать студентов, физрук и баянист, правда, слухач, а также курсант мореходного училища, будет вести морское дело. Парусные шлюпки мореходка пришлёт на днях, обещали два, а может, и три яла… Как вы, всё нормально, всё ли готово? Дети ужасно хотят есть, все домашние запасы подчистили за дорогу…

– Рад видеть такую гвардию взрослых, – сказал опешивший завхоз, – мы старались всё предусмотреть… В лучшие годы здесь на отрядах работало по одному взрослому человеку-воспитателю, как правило, тоже работники завода и учителя нашей ШРМ³. Обед готов, ждёт ребятишек… Перекличку будем делать?

– Как, Костя, есть целесообразность? – спросил директор.

– Мы перед высадкой всех посчитали, всё сошлось, как мне доложили вожатые. Можем двигаться, – старший вожатый ни в чём не сомневался.

– Есть две машины, одна трёхтонка с лавочками, посадим туда самые младшие отряды, сколько войдёт… На второй – повезём вещи, тоже сколько влезет, начиная с самых маленьких и до старших. Не войдёт что-то, придётся самим тащить… Ну, мы, взрослые, поможем. Вот такая диспозиция, – завхоз отрапортовал как истинный военный или как человек, знакомый с военной службой.

– В поезде мы разучивали песню «Шла с ученья третья рота», – сказал, улыбаясь Костя, – вот по дороге и проведём смотр строевой песни, отряд-победитель ждёт большущий торт или пирог. Как столовая, сможет нас выручить со срочной выпечкой?

– У нас два повара – мастерицы на все руки, даже не сомневаюсь, что на ужин пирог будет готов. Морошковым вареньем поделится моя жена, прошлый год наварили несколько банок, – завхозу идея молодого вожатого явно понравилась.

Пока рассаживали в машине малышню, а её набралось больше сорока человек, куда подсадили и двух девушек-вожатых, пока загрузили к Вовчику почти все мешки, сумки и чемоданчики, шесть отрядов, примерно по тридцать человек в каждом, тронулись по утрамбованной грунтовой дороге к лесу. Завхоз распределил каждого взрослого из обслуги в отряд, чтобы следили за порядком и вовремя помогали уставшим пионерам. И вместе с директором они замкнули шествие. Степан Петрович докладывал текущую ситуацию, но о короткой схватке с истопником в последнюю ночь перед приездом Смирнова промолчал, решил сам поговорить вечером с трезвым финном.

А в это время пятеро вожатых, трое ребят и двое девчат, бегом выдвинулись на полкилометра вперёд, прихватив с собой баяниста, маленького, круглого, смешно таращившего глаза паренька по имени Никита, и расположились на нескольких валунах прямо перед входом дороги в сосновый бор. Жюри смотра строевой песни определили тайным голосованием ещё в электричке, благодаря этому интересному занятию ребята узнали почти всех вожатых, перезнакомились с ними и друг с другом, подали Константину около двухсот самодельных конвертиков с именами и фамилиями.

Никита всех насмешил, вдруг запыхавшийся, потный, поскольку тащил на себе инструмент, обратился к вожатой самого младшего отряда Татьяне Сергеевой:

– Мать, выручи, напой мелодию песни «Шла с ученья третья…»

– Никита, ты что, издеваешься, что ли?! – возмутилась девушка. – Только что больше часа пели песню в вагонах электрички… А ты мелодию забыл. Ты же музыкант?

– Я вообще-то мастер отдела технологического контроля, а на баяне учился играть только в детской музыкальной школе… И я не виноват, что штатный баянист сломал руку и получил сотрясение мозга. А со Смирновым не поспоришь, сказал мой начальник… Так что не обессудьте.

– Ты хоть гимн-то Советского Союза помнишь, композитор? – спросил незло один из вожатых, заядлый альпинист, не расстающийся с гитарой, Эдик Стаканов, тоже, как и все здесь собравшиеся, студент третьего курса пединститута.

– Напоёте, не баре, – махнул рукой баянист и растянул меха.

Первый отряд прошёл с ленцой, подтрунивая друг над другом, всем видом давая понять, что это занятие не для них, вполне взрослых людей. Но пропели, не халтурили, остановились справа от валунов, стали наблюдать за прохождением остальных отрядов. Их вожатый, Володя Кретов, тихо сказал коллегам по жюри:

– Знаете, что они заявили мне? Всё равно отберём торт у салажат, пусть только попробуют не поделиться…

– Ну, это уже свинство, – искренне возмутилась Татьяна, – это надо заслужить, милые мои. Я вот молчу, хотя моим первоклашкам как бы тортик-то не помешал, чай, без родителей к ночи плакать горючими слезами будут…

Так же с некоторой ленцой прошли и пропели ребята из второго отряда. Но уже с третьего по шестой отряды конкуренция было жёсткая: орали, хоть уши затыкай, а то лопнут перепонки. И проходили хорошо, ровно, рядок к рядку, чеканя шаг. Когда к жюри подошёл Смирнов-старший, ему сказали, что можно объявлять победителя. Им стал четвёртый отряд, которому на вечерней линейке будет вручён сладкий многокилограммовый пирог.

Не заметили, как пролетело время, дети отдохнули, всем хотелось броситься в лагерь, увидеть море и поесть. Уже собрались идти последний отрезок пути до пионерлагеря, как из леса вдруг вышли четверо мужчин, одетых в одинаковые грязно-чёрные фуфайки, стёганые ватные брюки, заправленные в резиновые сапоги. На головах – байковые шапки-ушанки серого цвета, за ремни на поясах заткнуты брезентовые рукавицы.

– Ой, кого мы видим… Какие детки, какие мамки, какие буфера! – начал довольно громко орать и дурачиться один из мужчин, длинный и худущий, фуфайка болталась на нём, как на вешалке. – Держите мя, братва, щас упаду от любви, не встану…

– Николай, Степан Петрович, поговорите с ними, – резко сказал Смирнов-старший, обращаясь к физруку и завхозу, – если что, мы рядом, уведём детей в лес и ждём вас.

Николай, высокий, жилистый, тридцатилетний мастер спорта СССР по современному пятиборью, без промедления направился к зэкам. А то, что это были они, ни у кого не оставалось сомнений. За ним пошли Степан Петрович, вдруг вмиг преобразившийся, напрягший плечи и спину, сжавший ладони в кулаки и Смирнов-младший, Константин. Рядом держались вожатые четвёртого и пятого отрядов – Стаканов и Онучкин, альпинист и лыжник, друзья не разлей вода.

– Предупреждаю, – сказал Николай, подойдя на расстояние в несколько шагов от зэков, – завалю любого, кто ещё раз откроет рот в присутствии детей и женщин! Забудьте дорогу сюда! Это – суверенная территория пионерлагеря…

– Ой, и у вас – лагерь… – продолжал разыгрывать дурочку тот же худощавый заключённый, перевернув шапку ушами к лицу и подвывая на гласных звуках. – Щас мя завалят фраера…

Физрук даже не взмахнул рукой, он просто ткнул ладонью куда-то в область живота зэка, и тот буквально переломился, сложился, как штангенциркуль. Бледный, с раздувающимися ноздрями, Николай медленно сказал:

– Кто ещё хочет отдохнуть? Я всё кубло ваше зарою, шавки! А кто спросит, скажите, сюда приехал Витас с Прибалтики…

– Братан, зря ты так, сказал бы, не было бы базара… – заговорил каким-то писклявым голосом мужик низенького росточка, в отличие от других обутый в яловые начищенные сапоги. – Мы детей не обижаем. О Витасе я скажу кому надо. Но ты нас обидел… Если за тебя не будут тянуть мазу, мы тебя порешим… – Он щёлкнул пальцами, двое зэков подняли лежавшего без движения кореша, потащили по дороге к станции. За ним последовал и вожак.

– Николай, что случилось? – спросил встревоженный разговором Константин. – Тебе угрожают, с тобой хотят расквитаться? Это серьёзно, ребята… Степан Петрович, что это такое? Мы видели из электрички стройку, значит, здесь работают зэки? Ведь у нас двести детей, почти три десятка женщин – вожатых вместе с обслуживающим персоналом…

– Ты прав, Костя, – сказал завхоз, – здесь зэков, но расконвоированных, будто вставших на путь исправления, вместе с сидельцами ЛТП – около двух сотен человек. Это угроза пионерлагерю… Но не будем паниковать, ребята, вечером соберёмся с директором, обсудим ситуацию. Николай, ты не убил зэка?

– Не знаю, получилось жёстко, слишком он достал меня… Надеюсь, оклемается, но селезёнку я ему точно порвал, – было видно, как огорчён физрук. Он явно хотел что-то сказать, но искал подходящие слова, чтобы не испугать своих товарищей ещё больше. – Я воспитывался в литовском детском доме, до армии успел побывать на зоне, до прихода в большой спорт водился с ворами… Но это всё – в прошлом. У меня семья, двое детей, выступаю за сборную профсоюзов страны, мастера спорта получил. И вот напомнили, скоты… Да, они начнут мстить. Надо сегодня после отбоя собраться мужским составом, обговорить вариант введения особого положения в пионерлагере и прилегающей территории. Будем просить директора срочно поехать в город, к руководству исправительных учреждений… Вы правдиво сказали: расконвоированных зэков не бывает, есть только зэки.