Лайка

Таня от этих слов вдруг резко дернулась, будто бы ее ударило током, и стукнулась плечом за приоткрытую чугунную дверцу на печи. Потом она замерла и простояла так несколько секунд, боясь обернуться, – а вдруг голос ей почудился? Наконец она медленно повернулась вполоборота и тяжело прислонилась к стене, оперившись при этом ногами к печи. Потом Таня попыталась что-то сказать, но губы дрожали, а язык ее не слушался, – и она неуклюже, косолапя, сделала шаг вперед и рывком бросилась на грудь Никиты. Почти одновременно в этот момент за спиной открылась дверь и тут же захлопнулась: спина Никиты с обнимающими ее руками Тани была частично видна из-за печи, и тот, кто собирался зайти в учительскую, видимо сразу сообразил, что попал впросак. И действительно, через несколько секунд дверь все же снова открылась, и послышался голос Лиды, жены охотника Павла Карташова, сменщицы Нины:

– Эй, молодые, что это вы за печкой в темноте целуетесь, да к тому же в учительской? – И после секундной паузы. – Никита, будь так добр, глянь потом – угли сгорели? Если да, то закрой чугунным колпаком дымоход, он лежит на печи.

Лида, не ожидая ответа, сразу закрыла дверь.

– Дай-ка, Таня, исполню просьбу Лиды, – нежно сказал Никита, помогая той сесть на рядом стоящий стул.

Никита не торопясь открыл дверцу печи, пошуровал чуток внутри кочергой и, убедившись, что угли действительно выгорели, проделал ту операцию с дымоходом, про которую просила Лида. Все это время Никита краем глаза поглядывал на жену, – та молча, словно онемев, не спускала с него глаз.

– Что же ты, старый лесной черт, со мной… с нами делаешь, а? – нежно и любя прошептала тихо Таня, когда Никита присел рядом с ней на соседний стул возле стены. – Ладно, я – я уже немного привыкла, но ты бы знал, как Настя переживала все эти месяцы. Ночами, бывало, проснется и тихо, словно мышка, с писком плачет в подушку…

– Все вот так странно вышло, но вот в чем я виноват, так и сам я не знаю, Таня, – вытирая вновь выступившие на глазах жены слезы, ответил Никита. – Подскажи, какие грехи на мне – покаюсь… Больным я не прикидывался – я действительно думал, что уже вот-вот и умру в тайге… – Дальше ему надо было начать чуть-чуть правдоподобно выдумывать. – Но, вот, через доктора Ерохина и с Божьей помощью выздоровел совершенно, по-моему. – Никита старательно подбирал каждое слово, жонглируя словами в меру своих сил. – В Москву полетел по совету этого самого врача: он мне тогда, во время осмотра, сказал, что если пройдет криз и почувствуешь облегчение, то сразу выбирайся из тайги и лети ко мне. Когда я встретился с ним в Туруханске, он, как оказалось, уже договорился – правда, сам-то он особо не верил, что я оклемаюсь, – со знакомым московским доктором-профессором из Онкологического центра, чтобы меня долечить с помощью специальных процедур и зафиксировать положительный результат. Все это надо было проделать в течение трех дней, как он мне говорил. Шанс изначально был один та тысячу, что я выкарабкаюсь, но теперь ты можешь это мне поставить в вину – я выздоровел и живой…

– А как ты снова оказался вдруг ни с того ни с чего в тайге, на своем участке? – перебила его Таня. – И это ты называешь себя… Скажи, что я должна была подумать, когда сестра принесла известие о том, что ты, оказывается, у себя – там?

Никита пристально посмотрел в глаза жене – в ее глазах он прочел не укор, а безмерную озабоченность за него и за детей.

– Это совсем другая история, – выдохнул он устало. – Не знаю до сих пор: повезло мне или нет… Дело в том, что там, в онкологическом центре я познакомился с одним военным, скажем так – генералом, и сперва разговорились о здоровье, а потом, когда он узнал, что я сибирский охотник и где примерно находится моя охотничья вотчина, сделал очень интересное предложение. Видишь ли, они как раз искали место в наших краях для организации некоего секретного объекта, – что это такое, естественно я сказать тебе не могу по понятным причинам. Даже только за то, что я тебе сейчас приоткрываю тему того разговора, меня уже можно привлечь к ответственности, так как я давал подписку о неразглашении государственной тайны… Ты понимаешь?

Таня в крайнем удивлении растерянно смотрела на мужа, не до конца воспринимая его слова, считая их чуть ли не за бред сумасшедшего и не зная совершенно, что отвечать.

– Я все это время находился на самом моем дальнем участке в верховьях Нымды, – продолжил Никита, обдумывая каждое слово. – Рация же моя находилась в базовой избушке, а они, так сразу взявшись рьяно за дело, перевезли меня вначале на военный аэродром где-то на Нижней Тунгуске, потом на вертолете к дальней заимке. Очутившись там, я попросил их старшего уведомить тебя, что со мной все хорошо. Объяснять же подробно с деталями, сама понимаешь, в принципе было невозможно. И даже если я все же добрался до базы и оттуда в открытый эфир стал растолковывать то, о чем сейчас говорю, а тем более сверх того какие-либо подробности, то меня сразу бы засудили минимум лет на семь – с государством шутки плохи. Что-то врать и придумывать – я не умею, хотя тот генерал предлагал мне несколько вариантов всяких более или менее правдоподобных легенд, все же ты у меня женщина умная – зачем мне всякие небылицы сочинять, если ты сразу же обличишь меня в фальши?

Никита все это время, пока медленно именно сочинял, не отрывал взгляда от лица жены. По ее глазам он понял, что Таня почти верит его словам.

– Так ты, получается, недолго побудешь с нами? – неожиданно спросила она.

– Хорошо бы второго выехать из Сайгира: что ж делать – я теперь служивый человек. Ты за меня только не беспокойся ничуть: у меня там вполне комфортные условия, почти как в городской квартире…

Никита кратко обрисовал бытовые удобства и богатое обеспечение продуктами питания. Также в конце он еле слышным шепотом добавил на ухо жене, что ему дали два миллиона подъемных и назначили очень приличный оклад.

Последние слова Никиты привели в чувство Таню и даже в некоторой степени ободрили: труд охотника неимоверно тяжел, и она с детства видела свою мать, как она плакала, прячась от детей, когда отец месяцами исчезал в тайге; а сколько переживаний выпало на ее долю за почти двадцать лет? И вот если Никита говорит правду, – а он, сколько она живет с ним, никогда не лгал, – то разве это им и всей их семье не награда за тяжкий труд Никиты и за мучительные ее и их детей ожидания? К тому же Никита уже не молод, вдобавок переболел раком, и еще неизвестно – действительно ли страшная болезнь ушла насовсем или только загнана вглубь? А что если он простудиться, как это было прошлой весной, когда лодка перевернулась от всплывшей глыбы льда, и начнется все снова?

– Как там Муся? – видя, что Таня вроде бы и рада, но пока не в силах все воспринять и поверить до конца, спросил Никита про корову. – Доить не перестала?

Таня, немного запутавшаяся в словах Никиты, удивленно посмотрела на мужа.

– Ты что, Никита, справляешься о корове? – пытаясь изобразить недовольную улыбку на лице, спросила она. – А о детях тебе неинтересно разве? Ладно, Мишка с Риткой, а Настя же все чувствует – взрослая совсем она у нас – и испереживалась, думаю вдвое, чем я. К тому же я сказала ей про деньги – виновата, можешь ругать, – чем усугубила только… А Муся чувствует себя нормально: вымя пока не увеличивается, да и рано еще – срок-то у нее примерно на конец апреля. Молоко перестала доить: из-за пол-литра на морозе самой мучиться и ее нервировать – да ну.

– Зря ты так, Таня, – сказал Никита с укором. – Я имею в виду насчет детей: зря ты считаешь, что я никак не беспокоюсь о них. Я о них, а в первую очередь за Настю, уже позаботился: подарков – целый вагон, а старшей так и вовсе выпросил место в Академии ФСБ в Москве, вернее, в пограничном институте – вроде так называется. Конечно, если она сама все же захочет связать свою жизнь с военной службой, а также окончит школу без троек. Могу тебя и вовсе добить тем фактом, что у нее уже есть квартира неподалеку от этого военного училища, то есть она принадлежит нам…

В это время в дверь тихонечко кто-то постучал, и в следующее мгновение в приоткрытой щелочке показалась голова Риты. Никита сидел сбоку на крайнем стуле от печки так, что из-за нее младшая дочь из коридора не могла видеть его.

– Ой, мама, а мне Егорка сказал, что папа вернулся и пришел сюда в школу, – зайдя медленно в учительскую и разглядев в полумраке Таню, Рита пропищала тоненьким своим голосочком, смешно вытянув при этом свои губки.

Никита, молча резко вскочил со своего места, и Ритка даже не успела испугаться, как оказалась на груди в его объятиях. Дочь – в костюме снегурочки, обшитой разными блестками, мишурой и стеклярусом – вскрикнула радостно и вцепилась в своего папу за шею.

– Ух, ты какая красивая Снежиночка у меня! – воскликнул Никита, радостно смеясь, и, оторвав от шеи, подкинул ее наверх чуть не до потолка, нежно поймал и расцеловал за нарумяненные щеки. Он, в пылу умиления от вида своей маленькой дочери, даже не заметил, как на пороге в учительской появились Настя с Мишей. Считая себя уже вполне взрослыми, они оба вошли в помещение, закрыв за собой дверь, и стояли рядом с сияющими от радости глазами в ожидании, пока отец их заметит и приветит по своему усмотрению. Никита отпустил Риту и, наклонившись к свои старшим детям, притянул их к себе – слева Мишка, слева Настя – и крепко обнял обеих.

– Пап, а ты надолго теперь? – шепотом спросил сынишка.

– Да, надолго: на целых три дня, – громко ответил Никита.

– Ну, тогда я пойду, ладно? – грустно сказал Мишка. – У меня там розыгрыш лотереи.

– Мне тоже надо на елку, пап – сейчас будет наше выступление, – пропищала Ритка и, протиснувшись между братом и отцом, повисла на шее Никиты и поцеловала его в заросшую щетиной щеку.

– Настя, а ты иди с отцом, – сказала Таня, забирая на руки младшую дочку, – а мы через часик придем. Надо, пожалуй, баню натопить – ты справишься?

– Справимся, – ответил за Настю Никита. – Тань, ты передай привет Хандогиным. Если что, пусть вечером заглянут к нам на коньячок и на все остальное – надо будет, наверное, обсудить, как и где мы будем встречать Новый год завтра, да?

Никита вышел на крыльцо. Посидев за печкой во время разговора с Таней, его довольно сильно стало клонить ко сну, и сейчас от мороза он немного взбодрился. На душе от того, что в первом приближении жена поверила его легенде, стало хорошо. В целом, он не так много наврал, да и разве это было вранье? – все сделано так, как нельзя лучше. Еще неизвестно, как бы среагировала Таня, расскажи ей все так, как было на самом деле, – то, что она не поверила бы ни единому слову о катакомбах под горой и о таинственном зале – это в лучшем случае, а в худшем посчитала бы, что у него не все в порядке с головой. Да и не мог он в любом случае раскрыть тайну тоннеля – все же эта тайна уже не его личное дело…

Скрипнула дверная пружина, и на площадку крыльца выскочила Настя. Лицо ее вроде бы и излучало радость от того, что из тайги вернулся отец, но неуловимая грусть и даже озабоченность, словно легкой дымкой, затеняли ее воодушевленное состояние. Никита вполне догадывался обо всех причинах внутренних мучений своей дочери и сейчас с улыбкой предвосхищал, как он, подобно настоящему Деду Морозу, искоренит их.

– Погода хорошая сегодня, – тихим голосом нарушила ход мыслей Никиты дочка. – И ясно, и не так холодно. Совсем не так в прошлом году на Новый год было – помнишь? Ниже сорока вроде было – печку топили 31 декабря целый день, чтобы на праздник было жарко и уютно…

Пока шли домой гуськом по тропинке (Настя – спереди, ее отец – сзади), Никита вкратце узнал обо всех более или менее важных событиях, которые произошли в Сайгире за последнее время. Старшая дочь при этом ни словом не обмолвилась о семье: ни о состоянии матери, ни о своих переживаниях, ни об учебе брата, ни о шалостях младшей сестры. Никита, в свою очередь, также не стал трогать эту тему, а важный разговор о пограничном институте решил оставить на потом – все же предмет этот был особый.

– А у меня для тебя есть один, вернее, можно сказать, что даже два подарка все от того же Деда Мороза, – сказал Никита дочери, когда они затащили в чулан последние тушки мороженой рыбы из саней, которые лежали в них на самом дне. – Сейчас зайдем, и я тебе все расскажу за кружкой чая.

– А снегоход новый и такой большой – откуда, пап? – Настя ждала, что отец похвастается первым делом своим новым снегоходом, но он словно бы был абсолютно равнодушен к нему. Она помнила, какой был праздник семье, когда тот купил свой вот тот, рядом стоящий – по сравнению с новым какой-то немного кургузый и сиротливый, – а сейчас вот ни слова. Никита же только махнул рукой и неопределенно буркнул что-то невразумительное, а Настя не решилась повторить вопрос.

– Снегоход – ерунда, – констатировал Никита уже дома, раздеваясь. – Давай ставь чай, а то я, неровен час, засну и не успею отогнать от тебя хмурые мысли…

– Да чайник же стоит на подтопочной плите, пап, – удивленно сказала Настя, и, быстро раздевшись, через минуту уже ставила на стол в зале торжественно эмалированную кружку с душистым чаем. Потом принесла и себе в небольшой фарфоровой чашке.

– И какой же подарок? – как бы с удивлением разглядывая пустой стол в зале, за которым ели только в праздники, спросила со скептической улыбкой дочь.

– А вот какой: я исполню любое твое заветное желание. Считай, что я – Дед Мороз.

Настя, удивленная странным ребячески-озорным поведением отца, вдруг звонко и заразительно рассмеялась – такого своего папу она видела впервые: сколько она помнила себя, ее отец был всегда немногословно-угрюмым, постоянно занятый ежегодным круговоротом своих охотничьих дел; словно медведь, по полгода не вылезающий из тайги… Сейчас же перед ним сидел какой-то совсем другой папа, непохожий на прежнего.

– Пап, ты какой-то немного странный, – сказала Настя. – Ты раньше из тайги возвращался весь усталый и измотанный, а сегодня ты как Мишка… Ну, а если серьёзно, то есть если хочешь узнать, чтобы я стала просить у Деда Мороза, так ты и так вроде знаешь, что у меня на уме постоянно крутится. Да вот только это желание исполнить не в силах даже он, даже бы если он и существовал и появился перед нами.

– То есть ты имеешь в виду все также свое поступление в военное училище. Ну, или как его там нынче обзывают – суть от этого не меняется…

Настя ничего не ответила. Она понуро опустила голову и, заметив, что в волнении забыла снять свою беличью шапку-эскимоску, стащила ее с головы и стала ее мять в руках, перебирая мех, словно бы пыталась найти там блох.

– Так это твое желание, да? Пора загадывать, дочка. Да или нет?

– Да, конечно; но зачем эта глупая комедия?

Никита щелкнул молодцевато пальцем и задумался. Только тут Настя обратила внимание на необычную одежду отца, напоминавшая скорее военную форму, но никак не ту, в которой он улетал в Москву.

– Ой, а что это на тебе, – стараясь отогнать грустные мысли о своем будущем, спросила Настя, трогая Никиту за рукав.

– Нынче вот Дедам Морозам такое обмундирование стали выдавать, – пошутил Никита. – Кстати, ты заметила? – что, даже не почувствовала?! – желание твое уже исполнено.

– Ну, хватит, пап, про этого постылого Деда Мороза. Зачем меня мучить?

– Я нисколько не шучу: как, тебя устроит пограничный институт ФСБ в Москве?

– Папа, я никак не пойму: ты издеваешься надо мной? – У Насти на глазах появились слезы.

– Ладно, не буду скоморошничать – давай поговорим как взрослые люди. Я нисколько не шучу, Настя. Я вполне серьёзен. Итак, во-первых, главное условие твоего поступления в этот военный институт в Москве – это чтобы ты училась хорошо, и в твоем аттестате не было оценок «удовлетворительно», то бишь «троек».

Настя вытерла аккуратно ладонью выступившие на глазах слезы и как-то даже испуганно уставилась на отца.

– Во-вторых, если ты с этим справишься… У тебя же этих самых «троек» же не было, да? – Никита строго посмотрела на дочь.

– У меня и «четверок» почти нет – ты же знаешь…

– Значит, ты по окончании школы поступишь в вышеназванное военное училище без конкурса, то есть автоматически…

– Но там конкурс – знаешь какой? Проще уж, как мама, пытаться стать актрисой…

– Не перебивай, пожалуйста. Сказал же: без конкурса – значит, так оно и есть. И в-третьих, девушкам при поступлении места в общежитиях у них естественно не предоставляют, как мне сказали.

– Я и хотела тебе про это сказать, но ты велел не перебивать тебя.

– Ну и молодец, что слушаешься папу, потому как эта самая квартира у тебя тоже есть: двухкомнатная, со всей мебелью, кастрюлями и прочей посудой и бытовой техникой. Чтобы ты поверила и улучшила тем самым свое недоверчиво-унылое настроение, могу тебе показать вот что… Подожди секунду. – Никита вышел из дома и через минуту появился назад со своим маленьким рюкзаком, с которым отправлялся в Москву. – Вот, смотри…

Он достал из внутреннего отсека прозрачный плотный пакет с молнией, где лежали четыре полные пачки купюр номиналом в пять тысяч рублей.

– Ты же наверняка знаешь, что когда я улетал месяц назад в Москву, то забрал все семейные запасы, которые откладывали именно для тебя? – с улыбкой спросил Никита. Настя кивнула. Никита деньги положил обратно в рюкзак, затем вытащил оттуда небольшую кожаную папку в два раза примерно больше обычного портмоне и достал оттуда банковскую карту. – А это возьмешь потом – тут денег еще больше. Только ты, смотри, голову не потеряй… Так что с тебя жаркая-прежаркая баня – сдюжишь? Смотри, чтобы нижние камни были красные, только тогда перестаньте топить, хорошо? Может за водой все же сходить с тобой?

– Отдыхай папа. Я Мишке сказала, чтобы он долго не канителился с этими лотереями и шел домой. Мы с ним натаскаем воду – не впервой же.

Никита уже засыпал на ходу: если после школы на морозе он хоть немножко взбодрился, то в доме, в тепле, его снова сморило так, что уже хотелось лечь прямо тут возле двери на диване и, не раздеваясь, предаться сладкому покою сна. И только усилием воли он добрался до своей мастерской, разделся, подкинул в печку на уже догорающие угли дрова и только после этого, под радостный треск загорающихся еловых поленьев, провалился в глубокий сон как в пропасть. Уже засыпая, ему показалось, что где-то что-то загудело…

Никита проснулся от грохота упавшего пустого ведра. Ему показалось, что он прикорнул-то всего ничего – максимум полчаса. «Откуда в сенях у нас ведро? – находясь все еще в плену сладкой дремоты, подумал он. – Никогда в сенях пустые ведра не ставили, особенно зимой. Да их у нас всего-то две штуки – оцинкованных, притом они сейчас в обязательном порядке должны быть в бане: на морозе пластиковое ведро может треснуть, и потому Настя должна была забрать эти самые ведра для завоза воды. Что-то там Мишка про лотерею говорил, – неужто это он ведро выиграл? Да что это за ерунда в голову лезет? Как это пустое ведро можно выиграть в лотерею?» Никита впросонках заулыбался от этой забавной мысли, потом потянулся и, уже нехотя открыв глаза, с удивлением обнаружил, что в мастерской на самом деле темным темно, а следовательно, он на самом деле продрых минимум два с половиной часа. Тут послышался легкий глухой скрип открываемой двери, и узкая полоска света как бы разделила помещение на две ровные части – и тишина. Никита привстал и, морщась на свет, попытался разглядеть, кто там шумит и не дает ему спать.

– Тебя разбудили, Никита, – послышался голос Тани, – ты уж извини нас, но к тебе тут зять Нины Серега рвется, говорит, что якобы ты просил прийти ему примерно в это время. Я ему говорю, что такого быть не может: вертолет прилетел после того, как ты уже уснул. А еще он притащил подарок от Нины: ведро картошки (я как-то просто так сказала, что Никита очень любит синеглазку) и двухлитровую банку соленых огурцов…

– Ладно, Таня, – перебил ее Никита, садясь на край кровати и надевая на ноги старые валенки, – ты тут помещение выстудила. Чай не лето, так вот открыть дверь и рассказывать пространно повесть о том, как Серега притащил ведро картошки, и вы его грохнули на пол в сенях. Зови его самого – где он там?

– Да я тут, дядя Никита. – Таня исчезла, и на ее месте, на пороге, появился зять Нины. Он вошел и за собой плотно закрыл дверь, толкнув ее два раза. – Да это ведро, будь оно неладно, выскользнуло из моих рук, так что ты не сердись на тетю Таню: она ни в чем не виновата. Теща вот прислала вам картошки: особо-то у нее дарит нечего, да и мы ничего не успели купить к празднику – все как-то так сумбурно получилось. Мы даже сам не поняли, как в Сайгире оказались. Как будто кто-то специально все подстроил: у меня на работе простой, жену чуть ли не с силой отправили отдыхать до десятого, а сегодня утром приходит с почты знакомая сестры тети Светы и выдает, что сюда скоро полетит вертолет и давайте, мол, быстро собирайтесь. Притом с таким приказным тоном, что руки-ноги сами зашевелились и вот – мы тут. А здесь и вовсе какой-то анекдот: на почте сидит теща и ждет нас, а на вопрос, как она догадалась, что прилетит вертолет, говорит, что якобы ты с утра вернулся из тайги и сказал, что скоро прилетим мы. Вот за это и за то, что ты дал коньяк, она отправила меня с этой картошкой и банкой с огурцами. Сказала, что огурцы такие в Сайгире только у нее…

– Да, огурцы у твоей тещи очень вкусные, – перебил его Никита, приглашая гостя раздеться и сесть на лавку, к столу, – а где пустое ведро?

– В сенях… Тетя Таня сказала, что пустое ведро из дому нельзя выносить и хотела что-нибудь тоже положить вроде ответного подарка, а теща мне строго сказала, чтобы я не смел ничего брать. Вот и я говорю тете Тане, мол, я ведро это переверну и так пойду обратно пока, а потом через часик вернусь, когда ты проснешься. Пока я это ведро вертел, а тетя Таня выхватывала его из моих рук, она и выпала…

Никита велел занести ведро в мастерскую, что Сергей быстро исполнил. Никита же быстро оделся, выпил немного холодного чая прямо из большого стеклянного заварного чайника и попросил гостя сесть за стол, сам же разместился напротив него на своей кровати, снял валенки и сел, поджав под себя одну ногу.

– Теща же вдобавок передала, что ты, дядя Никита, просил зайти к тебе вечерочком, – продолжил Серега, снимая с себя теплый свитер, так как в мастерской из-за того, что в печку подкладывали целый день дрова, было довольно жарко. – Я и смотрел на вашу баню, решив: как только перестанут топить, так и пойду к вам.

Дверь в это время снова открылась, и Таня с озабоченным видом спросила:

– Ты, Никита, хоть отдохнул? Выспался немножко, нет?

– Танюша, я очень даже хорошо отдохнул. Баня, по-видимому, готова?

– Настя с Мишкой так старались, подкидывая дрова, что сейчас углей там столько, что, во-первых, будет невыносимо жарко, а, во-вторых, будут тлеть еще с час.

Таня исчезла, глазами стрельнув недоуменно на Серегу и кивнув мужу головой в знак того, что больше не будет их беспокоить.

– Говоришь, теща встретила вас с оркестром и с хлебом с солью? – Никита хитро прищурил глаза и лукаво улыбнулся, глядя на гостя. – Ладно-ладно, все понятно – потом расскажешь все подробности. На самом деле, товарищ Кокарев, у меня к тебе очень серьёзный разговор. – Никита замолк, не сводя глаз с Сергея, тот же удивленно, прямо-таки очень похоже, как сегодня Рекс, глядел на него, не понимая – о чем это речь вообще идет? Никита вздохнул и продолжил. – Тебя, Серега, в Москву не тянет? Я вот вроде бы так привык к Сайгиру и к своеобразной жизни таежного охотника, что – Боже мой! Разве может быть более свободным и более счастливым человек по сравнению с нами, охотниками? А недавно побывал в Москве и на тебе: все равно бесы потолкали чуток в ребро, мол, что все это ерунда – утешаешь свою никчемную жизнь глупыми теориями про великое одиночество, а настоящая жизнь – вот она, здесь, в крупных мегаполисах течет… Ты, как думаешь, а?

Серега, никак не ожидавший такого странного поворота в разговоре, только смешно хлопал глазами, подозрительно косясь на него и пытаясь подобрать слова для ответа.

– Ты помнишь, о чем мы беседовали с тобой во время нашей посиделки сентябрьским вечером в твоем доме в Туруханске? – спросил Никита, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос и решив, что Серега созрел для того, чтобы приступить к основной теме. – Вспомни-ка, что ты перед самым сном пообещал мне?

– А что, дядя Никита, я разве оскорбил тебя тогда чем-то?

Никита молча продолжил глядеть в глаза гостю с лукавой усмешкой.

– Ну, так-то помню, что вы предлагали мне переехать в Сайгир и стать охотником на вашем участке. Вот и все, вроде бы.

– Нет, не все. – Никита недовольно прищурил глаза, подталкивая гостя вспоминать получше. – Да и что это перешел на «вы», а? Бросай это дело.

– Ты перед этим… или после, помнится, пожурил меня за то, что я не хочу учиться, а я подколол вас, то есть тебя, что ты, дядя Никита, мудрей и толковей многих губернаторов-министров, но судьба распорядилась так, что ты – обычный охотник на соболя. Вот и все.

– Хотел сказать: никому не нужный и ничего не значащий охотник на соболя? – как бы уточнил Никита и, не дожидаясь отрицания этой своей версии, продолжил. – Помнишь, ты все же еще добавил, что пойдешь на мой участок вместо меня охотником при условии… Ну, помнишь?

– Я это и имел в виду, – растеряно, не понимая – чего от него хотят, пробурчал Серега. – То есть, я сказал, что если ты станешь министром, губернатором или там каким-нибудь генералом, то так уж и быть, пойду вместо тебя, если немного подучишь, конечно. Не пустовать же, ей Богу, такому знаменитому участку!

Никита встал со своего места и, надев на ноги вязаные носки с обшитыми фланелевой тканью подошвами, не спеша достал из-под матраса тонкую кожаную папку. Затем он также не торопясь протащил бегунок молнии от угла до угла по трем сторонам и, раскрыв папку, положил на стол перед собой.

– Так, товарищ Кокарев Сергей Григорьевич, подпишите вначале этот документ о неразглашении государственной тайны, – строго сказал Никита, положив перед ним листок бумаги. – Читать будешь? Хотя, у тебя подписка о невыезде – или как она сейчас называется? – до сих пор должна быть действующей, да?

Серега от еще более странного поворота событий сперва окаменел, как-то тупо уставившись на Никиту, потом таким же взглядом по диагонали просмотрел лист и, взяв протянутую ручку хозяином мастерской, немного даже с обреченным видом расписался внизу, расшифровал подпись и поставил дату.

– Теперь вот здесь то же самое, – добавил Никита, подкладывая поверх подписанного листа другой. – Этот документ уже серьёзный: ты здесь обязуешься никогда не покидать пределы нашей страны без личного разрешения Директора Службы внешней разведки России.

– Разве они не одно и то же? – неуверенно спросил Серега.

– Они для разных контор, если ты начнешь болтать лишнее, – ответил Никита, забирая подписанные листы и кладя их на пустую сторону раскрытой папки. – Теперь вот что я хотел у тебя спросить: ты же проверял документы в армии у офицеров и генералов во время дежурства на КПП и знаешь, какие они должны быть…, в смысле, настоящие?

– Причем тут все это, дядя Никита? – Серега совсем растерялся. – Так-то помню, хотя проверять должен был всегда дежурный офицер, но образцы документов у нас лежали в сейфе и помощник должен был умет различать все мелкие детали…

– Вот мой документ. – Никита выложил перед гостем недавно полученный от Ситникова свое служебное удостоверение, где наряду со званием «генерал-майор Службы внешней разведки Российской Федерации» фигурировала замысловатая, но громкая должность несуществующего подразделения, начальником которой якобы Никита и являлся. – Изучи тщательно – не поддельная ли?

Сергей вначале быстро пробежался глазами по удостоверению, осмотрел лицевую сторону, потом снова стал, как бы изучать, сам документ. В какой-то момент, словно опомнившись от сумрачного гипнозного состояния, он резко поднял голову и протянул удостоверение назад.

– Да что вы меня разыгрываете, дядя Никита?! – с обидой и с некоторой нотой гнева в голосе воскликнул он. – Зачем и кому нужна эта комедия?! У меня и так в душе не то что кошки скребутся, а вытворяют там вовсе непонятно что: просто – тихий ужас. Тут еще на работе в последнее время какой-то бардак начался: видимо, хотят сократить. И так зарплата копеечная, но пока платят, конечно, с задержками, – но платят… А еще Галя беременная… Если я без работы останусь, то как будем жить, не знаю даже. Так что, дядя Никита, мне все эти непонятности, извините меня, до лампочки. Что вы от меня-то хотите, а?

В это время в дверь постучали, и Никита, резко подскочив, подбежал к двери приоткрыл ее, загораживая всем телом образовавшийся проем. В сенях стояла Настя.

– Пап, угли тихонечко догорают, камни, как ты просил, красные. – Видимо, она слышала громкий голос Сергея: в ее глазах читалась обеспокоенность и тревога. – Так что, минут через сорок, ну, или максимум через час, можно вам с Мишкой идти мыться.

– Спасибо, доченька, – как бы улыбаясь, сказал Никита. – Тут Серега смешную историю рассказывал из своей армейской жизни. Я и не знал, что он такой способный рассказчик – просто артист… Хорошо, сейчас мы договорим о наших делах, и мы разойдемся. Ты Мишке скажи, чтобы приготовился с расчетом и на меня.

– Ты что это разорался? – строго спросил Никита Серегу, закрыв дверь на крючок. – Если документ фальшивый, то скажи прямо.

– Да удостоверение вроде настоящее, по крайней мере, хорошо сделано. И что дальше? Вы бы заказали сразу «ксиву» Президента России – чего мелочиться-то? – Серега нервно засмеялся своей бестолковой шутке.

– А вот эти бумажки если тебе дам – тоже также будешь ржать тут сидеть? – Никита выложил перед ним пачку пятитысячных купюр. – Тут триста тысяч, и они будут твои, если подпишешь еще два листочка. Так, смотри, вот согласно этому документу ты с первого января следующего года, то есть с послезавтра, зачисляешься в штаты СВР и поступаешь в распоряжение генерал-майора Шадрина, то есть меня. Кстати, кроме Шадрина я еще и генерал-майор Александров Михаил Иванович… Второй – это твое заявление на мое имя, уже, как видишь отпечатанное, и утверждено Директором СВР Ситниковым Константином Георгиевичем. Тебе осталось только расписаться. Тебе уже присвоено звание прапорщика, и если ты согласишься, то удостоверение получишь чуть попозже с рук самого Директора. Ну, что, желаете смеяться дальше или будете служить Родине? Сразу предупрежу относительно секретности: из-за того, что ты теперь знаешь, кто я есть, тебе уже обратной дороги нет. У нас все по закону военного времени даже в мирные дни – учти.