Buch lesen: «Встречное движение»

Schriftart:

1

Дима Конников держал в левой руке совочек, а правой нащупывал в кармане штанов маленькие резиновые колесики ярко-красного автомобильчика, который он ловко стянул у товарища по детсаду Вити Салимова. Диме нестерпимо хотелось поиграть в песочнице, построить для автомобильчика дорогу, гараж, бензоколонку, светофор, пост ГАИ и еще многое и многое, но в песочнице, не боясь простудиться, лежал большой вытянутый дядя и впитывал в себя влагу вместе с неистребимым запахом коридоров больших квартир любителей домашних животных. Дима испугался, слегка захныкал и побежал домой кому-нибудь пожаловаться на непоследовательность судьбы.

Андрей Пантелеевич почти ни о чем не думал – так, иногда выныривал из потусторонности, говорил одно-два, реже три матерных слова, делал попытку перевернуться на живот и опять возвращался в исходное состояние.

Зигмутдинова Эльмира Абдуловна сидела на табурете и внимала миру через двойные пыльные стекла окон и тяжелые линзы перевязанных во многих местах белыми нитками очков. В детской песочнице лежал человекообразный предмет, к нему подошла расплывчатая фигура и остановилась.

Грогин узнал своего бывшего учителя математики и, подавляя желание пройти мимо по неотложным делам, сказал:

– Андрей Пантелеевич, вставайте, в школу пора – детишек учить общечеловеческим ценностям.

– Формулу Гиперона знаешь?! Тогда проваливай!

А кто ее помнит эту формулу – Грогин взглянул на небо, потом на часы: может быть, в самом деле оставить творца плюсов и минусов в покое? Сделал неуверенный шаг в сторону и уже было собрался сделать второй, как Андрей Пантелеевич вдруг разжал опаленные ресницы и сказал:

– Ладно, зубрило чертово, уговорил – пошли. Поздно уже, да и не пристало мне лежать под ржавым мухомором.

– Не пристало, Андрей Пантелеевич. Пойдемте, только вы уж раскачивайтесь поумереннее, пожалуйста.

Эльмира Абдуловна следила за тем, как две размытые аберрацией фигуры, мотаясь в разные стороны и часто останавливаясь, пересекали двор. Она думала о том, что интересно было бы узнать, куда они направляются, а также неплохо бы съесть что-нибудь сладенькое, но чтобы было не жесткое, а мягкое, как мороженое в вафельном стаканчике, например, и слуховой аппарат бы наладили, гады. Одна из мутных фигур споткнулась и, раскинув руки, упала в клумбу. Эльмира Абдуловна решила, что сегодня день намного занятнее вчерашнего, потом увидела близко пролетавшую моль, прицельно хлопнула в ладоши и скинула с подоконника горшок с цветком.

Кот Барсик, услышав грохот и «Э-э… Алла!», подумал, что, возможно, разбили бутылку с молоком, мягко спрыгнул с кресла и прибежал на кухню – влажная земля пахла геранью, глиняным горшком, старыми окурками и еще чем-то неуловимым и загадочным.

– Дурак ты, Грогин, – дома никого нет, вот ключ, только я его тебе не дам.

Петр Грогин перестал интенсивно вдавливать кнопку блюмкующего звонка, вздохнул и без усилий вытянул из сухих пальцев Андрея Пантелеевича влажный желтый ключ.

В квартире были только необходимые человеку вещи: вылинявший стол с многоцветными разводами когда-то пролитых жидкостей, два неплохо отремонтированных стула, шкаф, присевший на две левые ножки, аккуратно выстроенный вдоль стены ряд картонных коробок, наполненных тряпочками, зимними и разносезонными вещами, обложками от книг, пустыми бутылками, деталями столярных и слесарных инструментов и всем прочим, что человек скапливает за свою долгую трудовую жизнь. На полу лежал серый матрац, два скомканных одеяла и одна большая тестообразная подушка, из которой в некоторых местах торчали перья.

Грогин отогнал недобрую мысль о том, что Андрея Пантелеевича, пожалуй, можно было оставить и в песочнице.

– Я вижу, вы решили сменить неблагодарный труд учителя на одухотворенные занятия свободным творчеством?

– Цыц! Грогин! Все-таки я тебя не помню, ты, наверно, был жалкой посредственностью, а? Ну ладно – не дуйся. За пивом сбегаешь?

Грогин опустил ключ в давно не мытый стакан, прошел по темному узкому коридору в ванную, чтобы сполоснуть руки, но, открыв дверь, попал под влияние запахов, ракурсов и липкой осязательности, слабовольно закрыл дверь и потер ладони о штанины.

– Грогин, возьми банки под пиво и рыбки купи копченой!

Представительно одетый вор-домушник Тимур Осетров, которого близкие друзья звали просто Крючок, встретился взглядом со сбегающим по ступенькам Грогиным и с досадой поморщился: фарта сегодня не будет. Грогин оценил двойной подбородок Крючка и подумал о том, что начальники среднего звена любят ездить обедать домой.

Крючок поднялся на этаж выше, переложил из правой руки в левую кожаный кейс с золочеными уголками и замочками, приподнял большим и указательным пальцами мягкую черную фетровую шляпу и, взглянув между перилами вверх, плюнул вниз. Услышав влажный шлепок, Крючок окончательно решил отложить взлом квартиры сто двадцать четыре: во дворе облаяла визгливая серая шавка, на лестнице неожиданный гражданин с раздражением в быстрых шагах, ноющий зуб и неприятно полный мочевой пузырь – многовато перед нервной работой.

2

Валера Ноготков сосредоточенно вглядывался в мятую программу телепередач и крепкими зубами дробил нежную зубочистку. Его жена Даша резко вышла из кухни и сказала, что Валера зануда и мерзавец. Валера включил телевизор, сел в кресло и, наклонившись вперед, стал смотреть футбол. Даша хотела опять уйти в кухню, но, передумав, развернулась на стоптанных каблучках домашних туфель и звонко крикнула, что Валера нечистоплотен и врун. Валера азартно потер плоскими ладонями острые колени и подбодрил нападающего команды бело-голубых цветов:

– Давай! Давай!

Даша посмотрела на густую шевелюру мужа – неплохо бы его оттаскать за волосы – и устало сказала:

– Ты дурак!

Валера обиделся, на какое-то время потерял интерес к прыгающему мячику и ответил Даше через плечо:

– Ты сама дура.

Даша сняла фартук, скомкала и с силой бросила его на диван. Валера продолжал смотреть футбол, но с гораздо меньшим удовольствием. Даша быстро переоделась за скрипучей дверью платяного шкафа, подошла к письменному столу и рывком выдернула ящик. Переполненный бумагами, документами и всяким другим хламом ящик легко вырвался из подрагивающих рук Даши, вывалил все свое содержимое на пол и сам упал сверху. Даша пнула ногой ящик, вытащила из бумажной горки пухло сложенные купюры и швырнула их в маленькую черную сумочку.

– Ты куда?

Даша хлопнула входной дверью. Валера нахмурился, поднялся с кресла и, глядя на дверь и почесывая в раздумье живот, простоял две минуты, после чего взял из холодильника бутылочку пива и опять сел в кресло как раз к очередному свистку судьи на футбольном поле.

«Форд» Лени Балдина поперхнулся свежим ветерком, но быстро откашлялся и вполне достойно загромыхал по кратерам проезжей части дороги.

Выезжая на интенсивный проспект, Леня чуть не сбил Дашу Лозье, провоцируя и без того недремлющий антагонизм между водителем и пешеходом. Леня хотел крепко выругаться, но, краем глаза оценив стройность фигурки Даши, благопристойно сказал:

– Пигалица!

Даша мысленно прострелила все четыре колеса «форда» и даже задержала взгляд на коротко остриженном затылке Балдина, потом сделала глобальное обобщение в отношении всех представителей полностью противоположного пола.

И ни у Даши, ни у Балдина не колыхнулась концентрическими окружностями долголетняя заводь памяти: Балдин не вспомнил девочку с двумя веселыми косичками, которая появилась в их третьем классе на недолгих два месяца и свою единственную в жизни любовную записку, а Даша не усмехнулась самым первым переживаниям о возможном замужестве.

Бубнова Лида сделала губки бантиком:

– Я не буду с тобой разговаривать, если ты мне не принесешь кофе в постель.

Чебыкин Игорь вытянул из полупустой пачки сигарету и, откинувшись на подушку, закурил:

– Лучше возьми покури.

– Мне надоело курить, я хочу кофе!

Игорь с отвращением посмотрел в пепельницу с лежащими в ней не докуренными и до середины, сдавленными в гармошку сигаретами.

– А пиво не хочешь?

– Нет, я хочу кофе!

– Ну, хорошо, я немного отдохну и сделаю тебе кофе.

– Было бы с чего отдыхать.

Игорь пустил голубое колечко к Лиде:

– Не хами, дорогая, если бы ты не лежала как доска, я бы…

– Я как доска?! Да пошел ты!

Лида выскочила из постели и закрылась в ванной. Игорь, шаркая шлепанцами, вяло поплелся на кухню варить кофе.

Даша купила в маленьком окошечке яркого ларька бутылку лимонного ликера и направилась к Лидке Бубновой посидеть за кухонным столиком, потягивая в обоюдных жалобах из маленьких рюмочек сладкий алкоголь и стряхивая белый пепел тонких сигарет в консервную банку с недоеденной печенью минтая.

Даша давила кнопку звонка, а дверь ей никто не открывал.

Игорь Чебыкин на цыпочках подошел к двери в ванную комнату и зашептал в желтую влажную щелку:

– Лидка, дура, звонит кто-то, что делать?

Бубнова щелкнула шпингалетом:

– Чего?

– Звонит кто-то.

– Ну и пусть звонит, подойди тихонечко и посмотри в глазок.

Чебыкину не хотелось никуда тихонечко идти, ему хотелось забраться под теплый душ и долго под ним стоять, поэтому он погладил бледную щеку Бубновой, тоскливо отметил, какая она страшная в мокрых сосульках жиденьких волос, и притянул ее к себе:

– Ты такая эротичная, постоим вместе под душем?

– Постоим.

Даша слышала за дверью обитаемый шорох и легко догадалась, что Лидка проводит время с последним своим кавалером Чебыкиным. Даша в досаде стукнула кулаком в дверь и, выговаривая на ходу Лидке, что ее хахаль такой же, как ее муж Валера, и тратить столько времени на этих болванов очень глупо, зашагала к лифту.

Чебыкин, стоя под душем, безрезультатно для себя гладил Лиду. Лида смотрела в запотевшее зеркало на две мутные худые фигуры и скучала.

– Это Дашка приходила, поболтать, наверно, хотела.

Игорь перестал гладить Лиду, ему было досадно, что Даше не открыли дверь и что она не стоит с ним под душем вместо Лидки, с которой, наверно, пора завязывать.

3

Тетя Зина гремела, вихлялась, позванивала, дребезжала и скрипела своим трамваем номер двадцать три, остановки она не объявляла, но зато открывала все двери и, если видела, что кто-то бежит, размахивая руками, терпеливо ждала запыхавшегося гражданина с ручейками липкого пота за шиворотом и с собачьей благодарностью в глазах.

На остановке «Школа-интернат» тетя Зина грустно впустила в трамвай одинокого пассажира.

Грогин оглядел почти пустой вагон: три девочки, двое мужчин и один парень.

Оксанка кричала Иринке и Светке различные слова, те в ответ тоже ей кричали свои замечания, они вместе громко смеялись и время от времени надували из жевательных резинок огромные белые шары – настроение у них было хорошее, только Иринка немного досадовала, что у нее шар получался не такой большой, как у Светки, а Светка очень хотела влюбиться по-настоящему в кого-нибудь из старших классов.

Грогин сел подальше от громких сестер Монгольфье, позади двух мужчин в одинаковых бежевых плащах и с одинаковыми пузатыми светло-коричневыми портфелями.

– Ты представляешь, Сема мне тогда и говорит…

– Это на юбилее?

– Ну да, так вот, он мне говорит: все у меня есть: хорошая машина, приличная дача у «Золотой рыбки», деньги, жена-дура, дети почти отличники, любовница, влиятельные друзья – все, а жить не хочу.

– Ну и?

– Повесился.

– О! Наша остановка – выходим!

Дмитрий Осипович и Мизин не спеша спустились по трамвайным ступенькам.

Оксанка, уперев в окно указательный палец, хохотала над ползущим рядом с трамваем автомобилем изобретателя Вавилкина Эдуарда Львовича, когда заметила уплывающий вдаль магазин «Буратино».

– Проехали, дуры! Скорее пошли!

Тетя Зина медленно открыла двери и стала с равнодушным осуждением смотреть, как выпрыгивают из трамвая Оксанка, Иринка и Светка.

В вагоне остались Грогин и Епейкин Стас.

Епейкин Стас взвесил на левой ладони правый кулак: если завинтить этому чайнику в ухо, то можно будет потом отобрать у него кошелек и широко угостить разливным пивом шумную толпу товарищей по интересам.

Грогин заглянул в зрачки Епейкина Стаса:

– Этот трамвай до «Строительной» идет или дальше?

– Кажется, дальше.

Трамвай номер двадцать три действительно проехал «Строительную» и на «Бульваре Славы» Грогин оставил Епейкина Стаса вырисовывать длинным ногтем большого пальца на податливом дерматине сиденья напротив зигзаги молний, различные кресты и приятные образованному человеку буквы латинского алфавита.

Сафиулла распахнул настежь дверь, уперся руками в косяки, перегородив весь дверной проем и щурясь в тусклый свет лестничной площадки:

– Это ты, что ли, Грогин?

– Здравствуй, Сафиулла.

– Здравствуй, проходи.

Сафиуллу мотнуло от одной стенки к другой.

– Ты все еще в запое?

– Чего?

– Ничего, просто хотел сказать, что твои трезвые картины мне нравятся больше, чем многоцветные салюты и спирали мутного сознания.

Сафиулла взгромоздился на тяжелый дубовый табурет и по-турецки поджал ноги.

Грогин с внимательно поднятой головой прошелся вдоль стен с висящими на гвоздиках картинами, фотографиями, плакатами, приличными и неприличными предметами. Около большой фотографии полуобнаженной Даши Лозье Грогин остановился.

– Интересная девушка. Чья работа?

– Десять раз уж спрашивал – Ванька Печко, кто еще может уговорить женщину раздеться. Как услышат его кастрированный голосок, так сразу и раздеваются.

– Ты ревнуешь?

– Чего мне ревновать, она мне бутылку должна, еще я ревновать буду!

Огромное черное кожаное кресло всосало в себя Грогина, как-то само собой образовалась пауза, в течение которой Грогин никак не мог решить, что лучше: предложить выпить пива или же сразу сослаться на глубокую занятость. Но легкий, похожий на ноту ми в седьмой октаве, звонок оживил обстановку. Сафиулла, оставляя мелкотрясущийся табурет и задумчивого Грогина, бросился открывать дверь.

Сафиулла расплылся в улыбке и за три секунды застенчиво потрогал недельную щетину, что-то поискал в карманах, потер вспотевшие ладони и закончил все гимнастическими построениями из длинных пальцев фигообразных конструкций.

– Проходи, Даша.

Даша перешагнула порог и достала из пакета бутылку лимонного ликера:

– Это тебе мой должок, ничего, что такая бутылка?

– Да, конечно, ничего, сейчас мы ее и разопьем.

Даша уже почти кивнула головой, но у Сафиуллы из дырки в шерстяном носке вылез большой палец со спирально загнутым временем и пешими переходами огромным синим ногтем. И Даша замотала головой из стороны в сторону, объективно думая, а вдруг ее вырвет после первой же рюмки.

– Извини, Сафиулла, я только на минутку забежала отдать тебе долг и все. Я очень тороплюсь.

Сафиулла в расстройстве оттопырил нижнюю губу:

– Ну перестань, куда ты можешь торопиться?

– Нет, правда, мне срочно нужно по одному делу.

– Посиди хоть немного, по рюмочке выпьем и пойдешь.

– Сафа, если бы я могла, я с удовольствием бы посидела.

– Даша, что изменится, если ты выйдешь через пять минут? Даша, я же вижу, что ты уже согласна.

– Нет, я же сказала, нет – не могу. Извини, мне надо идти.

Сафиулла протяжно выдохнул воздух и окончательно скис.

– Ну вот.

– Пока.

– Пока…