Buch lesen: «Доспехи нацистов»

Часть 1
Артефакт протонации

1

Поиск сокровищ занятие вредное – приходится много пить. К тому же, постреливают. Но я ни на что его не променяю. Привычка. У каждого человека есть слабости, которые тот не в силах изжить.

Я умею ценить познание древних тайн. Стремление сие тесно связано с раскопками. В свете этого вполне понятно желание заполучить безвестный памятник старины, особенно, когда он сам идет к тебе в руки.

Судьба дарит мне такие подарки. Я задумчиво смотрел на захлопнувшуюся за Борей дверь, испытывая легкое изумление. Вот уж не думал, не гадал, что сосед окажется человеком схожих со мной увлечений. Правда, весьма отдаленных. Боря промышлял оружие времен Великой Отечественной войны, да и просто что бог пошлет пытливому трофейщику. Копал для себя, не с коммерческой целью, а из чистой любви к искусству. Когда-то и я посещал поля сражений, но давно от этого занятия отошел и отстранился от «черных следопытов», считая себя калибром побольше. Не без оснований, кстати говоря. Хотя находка гонга Тайхнгада так и не стала подлинной сенсацией для широкой публики, но в научных кругах я снискал настоящую славу.

Правда, только славой и пришлось пока ограничиться. Согласно пунктам 2 и 3 статьи 233 Гражданского Кодекса РФ: «В случае обнаружения клада, содержащего вещи, относящиеся к памятникам истории или культуры, они подлежат передаче в государственную собственность. При этом собственник земельного участка, где клад был сокрыт, и лицо, обнаружившее клад, имеют право на получение вознаграждения в размере пятидесяти процентов стоимости клада». Поэтому золотой диск весом более шестисот килограммов до сих пор проходил оценку в Гохране (Государственном учреждении по формированию Государственного фонда драгоценных металлов и драгоценных камней Российской Федерации, хранению, отпуску и использованию драгоценных металлов и драгоценных камней при Министерстве финансов РФ). Пока оставалось неизвестным, когда я получу причитающуюся мне долю. Жил прежними накоплениями: кое-что по сусекам еще наскребалось, чтобы уж совсем не класть зубы на полку.

Так что нужно было зарабатывать. К счастью, на ловца и зверь бежит. Прослышавший о моем фарте сосед сам принес весьма любопытные материалы, да еще попросил возглавить раскопки.

Я усмехнулся. Борино предложение льстило. Настоящее признание заслуг приходит не на международном конгрессе, а от соседа по лестничной площадке.

Положа руку на сердце скажу, что Боря меня буквально купил. Я сам человек тщеславный, но и соседушка с приятелем соблазнились престижем поработать со специалистом, совершившим археологическое открытие первой величины. Со мной, то есть!

Можно сказать, что этот сезон Боря с Эриком открыли весьма удачно. Махнули в район Белой Горы. Есть в Новгородской области такое примечательное местечко, Долиной Смерти зовется. Летом 1942 года оттуда выходили из окружения зажатые в лесах дивизии 2-й Ударной армии. Из 160 тысяч бойцов просочились сквозь вермахтовский заслон 65 тысяч. Остальные сложили голову. Соответственно, оружия и амуниции там осталось немеряно. И теперь его откапывают все, кому не лень. Такие дела. Страна, пережившая глобальную войну, не могла не породить сонма трофейщиков.

В своем «пионерском»¹ походе Боря с Эриком не задавались целью прорваться к сердцу Долины, где дохли и тухли болотные гренадёры, обвешанные оружием и амуницией. Начали копать на периферии и наткнулись на разбомбленный немецкий блиндаж. Уже частично разрытый предшественниками. Костей и регалий не нашли – проклятые гансы к останкам соратников относились трепетно и тела погибших старались хоронить. Не в пример героическим защитникам Родины, равнодушно бросавших трупы гнить где попало. Я не кощунствую, просто опыт раскопок избавил от патриотических иллюзий.

Блиндаж находился вдали от болот, где истребляли несчастные дивизии, в сухой песчаной почве. Только это и спасло от неминуемого разрушения за полувековое пребывание в сырой земле пару телефонных аппаратов, пулемет МГ-34, фляжку, перочинный ножик и черный кожаный портфель. Его-то содержимое и привлекло внимание Эрика. По словам Бори, товарищ, с которым мне предстояло познакомиться, с детства увлекался геральдикой и знал немецкий язык, на котором при живой бабушке говорили в его семье. Эрик перевел находившиеся в портфеле документы. Перевод – пачка исписанных ровным мелким почерком листков – лежал на моем столе. Еще в портфеле была карта, но ее Эрик не хотел показывать, пока я не приму положительного решения. Осторожность вполне оправданная, вдруг я соберусь их кинуть.

Следопыты со своими детскими страхами выглядели смешными. Оба вроде не мальчики уже: Боре под тридцать, Эрику – двадцать пять, а выдумывают всякие глупости. Не в моем это стиле – обманывать партнера. Я предпочитаю конструктивное сотрудничество. Уровень банального кидалова я давным-давно перерос.

Проводив Борю, я отправился на кухню и сварил крепкий кофе. С ароматной чашечкой в руке прошествовал в кабинет, погрузился в кресло и задумчиво разворошил оставленные на мой суд бумаги. Стоит ли игра свеч? Для начала следовало добиться понятного перевода. Эрик напортачил так, что волосы дыбом вставали. Работы предстояло море, но предложение было достаточно заманчивым, чтобы меня зацепить и сподвигнуть на причесывание материала.

Хорошего переводчика отличает знание предмета. У Эрика же с историей было слабовато. Поэтому текст получился чрезвычайно сырым и требовал неукоснительной доводки.

Не удовлетворившись фразами типа: «Hauptsturmfuehrer-SS Вольфганг фон Кирхгофен возглавлял специальную археологическую команду RuSHA-SS с целью проведения раскопок на захваченных территориях», я сам засел за расшифровку эриковских каракулей. Подлинники документов Боря принести не удосужился. К счастью, Эрик постеснялся высказывать своё невежество и большинство непонятных терминов привёл в оригинале, тем самым значительно облегчив мне задачу. Вооружившись карандашом, я стал доводить до ума, что он там намазюкал, и сам не заметил, как увлекся.

Легендарная фашистская спецслужба «Schutzstaffeln», по-русски означавшая «охранные отряды», была создана в 1925 году Юлиусом Шреком и поначалу имела исключительно охранные функции. В 1930 по распоряжению Гитлера СС должны были стать орудием укрепления единства Национал-социалистической немецкой рабочей партии и подчинения воле фюрера всех партийных звеньев и инстанций. Постепенно задачи СС увеличивались и, когда идеи нацизма приобрели невиданный размах, личная гвардия Гитлера получила статус оплота арийской расовой чистоты.

RuSHA было одним из пяти главных управлений СС. Rasse– und Siedlungshauptamt – Управление Расы и Колонизации помимо наблюдения за расовой чистотой рядов СС, переселения эсэсовских колонистов на окупированные земли, а коренных обитателей – за колючую проволоку, и охраной концлагерей, занималось изучением корней германской нации и сопутствующими исследованиями. В том числе и антропологическими в этих самых лагерях. Дело было поставлено на широкую ногу, с сугубо немецкой обстоятельностью. На подведение наукообразного фундамента под расовую доктрину НСДАП денег не жалело, привлекая университетских ученых и высококлассных мистиков. В 1937 году по инициативе Гиммлера в состав СС было включено «Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков», сокращённо, «Наследие» или по-немецки – «Ahnenerbe». «Аненербе» вошло в структуру Управления Расы и Колонизации как Отдел Древней и Ранней истории. Слияние с силовым ведомством «Аненербе» нисколько не повредило, наоборот, расширило его полномочия. Начиная с 1938 года все археологические раскопки проводились только с ведома «Наследия».

«Аненербе» осуществило исключительные по своим масштабам исследования в области традиций, деяний и отличительных черт индогерманцев. В то время прусский этнос изголодался по самогероизации и был готов к принятию этого мифа. Национализм – неизбежная реакция народа на унижения, а немцы после поражения в Первой Мировой войне были сильно уязвлены. Гитлер был большим любителем мистицизма. Он верил в существование могущественных магических предметов, которые помогли бы Рейху реализовать претензии на мировое господство.

Претворению в дело столь глобального замысла должны были способствовать амулеты непобедимости, к коллекционированию которых Гитлер питал особое пристрастие. Ему удалось заполучить копье римского сотника Лонгина, протыкавшее Христа на распятии. Оно хранилось в сокровищнице Хофбурга как драгоценная реликвия династии Габсбургов. От копья, окропленного кровью богочеловека, за девятнадцать веков уцелел железный наконечник и гвоздь, которым он крепился к древку. Считалось, что оно наделяет обладателя неограниченной властью, которой тот способен распоряжаться по своему усмотрению, обращая как на хороши дела, так и на плохие. Собирательство Гитлером амулетов непобедимости было, своего рода, стяжательством могущества по частям. Это мистическое коллекционирование с каждым новым предметом делало их обладателя всё сильнее.

В поисках подобных артефактов «Аненербе» предпринимало экспедиции на Памир и Тибет. В пиренейских горах Аквитании и севере Италии эсэсовцы долго пытались найти в ледяных пещерах чудесную чашу Грааля. Из нее на тайной вечере пил Иисус и причащал апостолов. Туда же собрали Его кровь, когда Он был на кресте. Волшебный сосуд, способный одарить владельца вечной молодостью и неземной абсолютной мудростью, отыскать не удалось.

Гауптштурмфюрер Вольфганг фон Кирхгофен из Отдела Древней и Ранней истории Главного Управления Расы и Колонизации имел степень доктора археологии. Отправные документы на него были выписаны начальником Отдела, главой «Наследия» Вольфрамом Зиверсом. Согласно им, поисковая партия из пяти сотрудников «Аненербе» должна была произвести раскопки могильника курганного типа на левом берегу реки Мсты. И тут начиналось самое интересное. По свидетельству документов, в погребальной камере вместе с трупоположением витязя дружины князя Юрия Лугвеньевича были захоронены Доспехи Чистоты, завезенные на Русь в ХШ веке из Норвегии неизвестным знатным варягом.

Вообще-то «Норвегия» была моей вольной трактовкой. В эриковской транскрипции и, следовательно, в оригинале стояло слово «Thule». Так назывался остров в Северном море, открытый греческим географом Пифеем около 300 года до нашей эры. Указанная в античных летописях суша появлялась через 6 дней плавания к северу от Британии. По моим прикидкам, там помещались западные острова Норвегии. Идеологи нацизма, многие из которых состояли в «Обществе Туле», считали, что с этой земли берет свое начало нордическая раса, высшая, избранная для установления мирового господства.

Созданное Рудольфом фон Зеботтендорфом в 1916 году по образцу масонских лож мистическое Общество собрало под свои знамена немало будущих руководителей гитлеровской Германии, таких как Дитрих Эккарт, Рудольф Гесс и Альфред Розенберг. Гитлер также не избежал его влияния, хотя и не состоял в Обществе. Совместно с Фридрихом Кроном, экспертом по геральдике «Туле», он создал партийный флаг, который в окончательном виде (черная свастика в белом кругу на красном фоне) появился публично 20 мая 1920 года на митинге НСДАП в Старнберге.

Помимо свастики и концепции германского расового превосходства из «Общества Туле» были заимствованы сложные тщательно разработанные ритуалы для ирминистских обрядов СС.

Нетрудно представить, сколько велико было для Гитлера и его фюрера значение реликвии, созданной на прародине древних германцев, изготовленной руками редчайших мастеров, применявших давно утраченное знание великого, граничащего с магией искусства.

Дешифруя бисерные закорючки Эрика, я невольно проникался уважением к людям, скрупулезно восстановившим историю «der Altnordischpanzer» – Древнесеверных лат, как ещё именовались в документах Доспехи. В «Аненербе» работали исключительно компетентные профессионалы. За исчерпывающими формулировками военной документации угадывалась целая сеть взаимно уточняемых перекрестных ссылок. По собственному опыту я знал, чего они стоят: тонны дотошно проштудированной архивной бумаги. Такой труд по плечу лишь искушенным в своем деле энтузиастам, и я им аплодировал. Их выводы впечатляли. Неудивительно, что Гитлер оказался зачарован характеристиками Доспехов.

Согласно легенде, обладающий ими лидер сохраняет чистоту своей расы, побеждая в борьбе с племенами, несущими «скверну». Разумеется, новгородский князь был далек от арийского идеала. Представитель восточных славян, он был «der Untermensch» – человек второго сорта, стоящий на низшей после истинного индогерманца ступени. Голос крови не подсказывал князю ценность доставшегося ему амулета непобедимости. Поэтому он закопал доспехи в кургане. Воистину, только на Руси могли добровольно расстаться с вещью, сравнимой только со священными реликвиями европейских королей! Утрата Доспехов привела к угнетению русских звероподобными азиатами, которое довершили еврейские большевики.

Строитель Тысячелетнего Рейха с обретением Altnordischpanzer безусловно смог бы осуществить свое знаменитое заявление, сделанное на Нюрнбергском партийном съезде в сентябре 1934 года, что в ближайшую тысячу лет новых революций в Германии не будет. Обстоятельства помешали ему воплотить сей великий замысел и кто знает, какую роль в этом сыграл русский авианалёт, навсегда разлучивший ученого капитана СС с его служебным портфелем.

Когда я наконец оторвался от бумаг, осевшая на донышке гуща подсохла и местами растрескалась. «Время спать, а мы не жрали». В животе уже посасывало от голода, а уехавшая навестить родителей Маринка все не возвращалась. Придется ужин готовить самому. Я хоть и люблю кухарничать, но от семейной жизни успел разлениться.

Впрочем, в холостяцкой стряпне есть свои прелести – никто не мешает. Я поджарил картошку с сосисками, выложил курящуюся аппетитным паром пищу на большую тарелку. Достал из холодильника упругий зеленый лимон, разрезал его пополам и полил картофель острым кислым соком. Взял вилку и жадно принялся поглощать еду, пока не остыла. Восхитительно. Божественно! Картошка хороша горячей и я уложился в тот период, когда она уже не обжигала небо, но еще не успела стать невкусной. А много ли надо одинокому ученому?

Долго наслаждаться уединением не получилось. Заклацкал в замке ключ. Маринка соизволила появиться. Я спешно проглотил остатки ужина и вышел ее встретить.

– Привет, – сказал я, помогая жене снять мокрый плащ, – там что, дождь идет?

– Небольшой, – Маринка чмокнула меня в щеку. – Здравствуй, милый, знаешь, как я по тебе соскучилась!

– Как съездила? – по возможности нейтральным тоном поинтересовался я. Маринка подлизывалась неспроста. Это настораживало.

– Хорошо, – радостно ответила жена, что-то затевая.

– Как поживают родители? – вежливо осведомился я, прикидывая, что у супруги на уме.

– Прекрасно, – оставив обтекать у двери грязные сапоги, Маринка скользнула в тапочки. – Много говорили о тебе. Ну, пошли на кухню, я пирожных купила, чай будем пить.

– Пообщались, значит, – пробормотал я.

О чем они могли говорить? Нелюбимые тесть с тещей были обо мне плохого мнения. Раньше, во всяком случае. Что и послужило причиной давнего нашего с Маринкой развода.

– Приглашали тебя в гости, – выдала наконец Марина. – Ну, зайдем хотя бы пообедать, а, милый?

– Вообще-то я сыт, – весьма двусмысленно намекнул я, указывая на пустую тарелку.

С маринкиными родителями мы ненавидели друг друга тихой ненавистью. Они считали меня «жуликом и тунеядцем», в чем однажды сумели убедить свою дочь, я же отвечал вполне естественной неприязнью. Так меня и игнорировали, даже когда мы с Маринкой снова расписались. Однако, после того, как я ухитрился поправить финансовое положение, родичи стали меня привечать, вызывая злорадство жалкими потугами к примирению. Сегодня был один из таких случаев, когда я торжествовал. Обычно я отказывался…

– Ну пожалуйста, – взмолилась Маринка и мне сделалось ее жаль.

– Даже не знаю, – по привычке стал отнекиваться я, но, поймав маринкин взгляд, понял, что придется отойти от этой пагубной практики. Сегодня был день принятия лестных предложений.

* * *

– Здорово, – сказал Слава, переступая порог.

– Ой, Славик, – растерялась Марина. – Здравствуй, Ксюша… А мы в гости сейчас идем.

– Вот именно, в гости и сейчас, – поддержал я, рассеивая последние сомнения.

– Привет, – Ксения ехидно улыбалась, засунув руки в карманы новенькой кожаной куртки. Слава любил побаловать супружницу шмотками.

– Мы жратвы, того, купили, – оповестил друган, – в машине лежит.

– Вот и хорошо, – я повернулся к Маринке. – Собирайся, дорогая, а то папа с мамой наверное заждались.

Марина все поняла и помрачнела.

А что мне еще оставалось? Идти на обед к родственничкам без группы поддержки – верный способ быть съеденным, вот я и прихватил с собой тяжелую артиллерию, чтобы не спасовать ненароком. Вот зубки-то они обломают, хе-хе!

– Чего так лыбишься? – спросил корефан.

– Как? – опомнившись, я с усилием разгладил мышцы лица.

– Хищно, – исчерпывающе определила Ксения, пока Слава подбирал соответствующее словцо.

– Пойду приоденусь, – поспешно сказал я, увиливая от ответа, и двинулся вслед за Маринкой.

– Мы ждем в машине, – известил Слава.

Хорошо иметь друзей, готовых придти на помощь в самых деликатных ситуациях.

Вскоре я с тайным злорадством наблюдал за реакцией тестя и тещи. Сначала было недоумение: приняли Славу за меня и прикидывали, как же сильно я возмужал. Потом сообразили, что это не прежний хахаль и посчитали за нового маринкиного ухажера, а тут уже заходила Ксения, путая все расчеты. И последним затерся я, уверенным хозяйским жестом пропустив вперед гостей.

Столько народу Анатолий Георгиевич с Валерией Львовной вряд ли ждали. Максимум, к чему они готовились – это Раздолбай Иванович в качестве дежурного блюда, которого можно будет приправить язвительными шпильками на десерт. Теща страсть как обожала колкости. А тут растерялась. Как же – сразу такое количество незнакомых лиц!

Скабрезно скалясь, я представил их друг другу и мы сели за стол. Появилась литровая бутылка «Столичной», извлеченная Славой из пакета. Анатолий Георгиевич откашлялся, украдкой поглядывая на жену. В традициях этой семейки обед планировался безалкогольный. Валерия Львовна беспомощно растягивала губы, стоя у стола как Наполеон в финале битвы при Ватерлоо. Маринка молча порхала вокруг, сервируя приборы на две лишние персоны. В неловкой тишине стыдливо позвякивала посуда. Криво улыбался Слава и нахально поглядывала Ксения, в которой мало что осталось от затюканной невзгодами медсестры с тех пор, как корефан встретил ее в коридоре Военно-медицинской академии. Как говорил апостол Павел: «Не все мы умрем, но все изменимся». За время бурной нашей со Славой совместной деятельности нам повезло уцелеть, но перемены были неизбежны. Родственнички конечно помнили меня не таким. То-то опешили, обнаружив, что схавать зятька оказалось ой как непросто. Да, Валерия Львовна, я хищная пища!

В знак примирения теща достала рюмки.

– Ну, чего? – кинул на меня вопрошающий взгляд Слава.

– Разливай, – разрешил я.

Закончив суету, Маринка опустилась на стул рядом со мною. Анатолий Георгиевич, облаченный по случаю приема гостей в строгий темный костюм, являл собою образец покорности судьбе. Теща тоже помалкивала, из чего я заключил, что тост следует произносить мне. Ну, коли захватил инициативу, не следует выпускать ее из рук.

– За нашу встречу, – благостно изрек я.

Закусили.

– Илья, – вкрадчиво завела беседу Валерия Львовна, – Мариша рассказывала, что вы заняты интересным делом.

– Археологией, – будто бы раньше, когда меня здесь дружно считали лентяем, я занимался чем-то иным. – Самая благородная из наук всегда была моим призванием.

– Мариша показывала прессу со статьями о вас, – любезно поведала Валерия Львовна. – Вы нашли какое-то эскимосское сокровище?

– Да, – с достоинством ответил я и кивнул на мечущего в пасть закусь корефана. – Вот, вместе со Славой и откопал.

Ксения зарделась. Приятно, когда хвалят мужа.

– Я всегда считал, что из вас выйдет толк, – осторожно вступил в разговор Анатолий Георгиевич, которому было интересно пообщаться со мной, и теперь он деликатно высказывал мнение относительно моей непутевой особы. – Археология замечательная профессия. При соответствующем навыке можно добиться потрясающих результатов. Разумеется, должно было пройти некоторое время, прежде чем вы научились проводить исследования с добросовестностью истинного ученого. Признаю, поначалу между нами возникали разногласия…

Только сейчас я понял, насколько мало мы знакомы.

– …Но теперь, когда вы совершили такое потрясающее открытие, у нас с мамой не осталось сомнений, что вы сумеете устроить судьбу нашей дочери.

В словах затюканного научного работника чувствовалась термоядерная тещина накачка.

– Ладно, папа, – охладила его Маринка.

Я подмигнул Славе.

– Наливай. Выпьем за родственные отношения.

Выпили. Потеплело на душе.

– Что касается судьбы дочери, – снисходительно пояснил я тестю, – то она могла быть устроена значительно раньше, если бы вы не считали меня лодырем и проходимцем каких не сыскать.

– Гм… это не совсем так, – глаза Анатолия Георгиевича забегали по пластмассовой зелени, украшающей гостиную.

С позапрошлого лета в квартире мало что переменилось. Те же фальшивые джунгли и запыленные головы животных на стенах – маринкин дед был таксидермистом.

– Не сердитесь на нас, Ильюша, пожалуйста, – мягко попросила Валерия Львовна. – Кто старое помянет… Мир, ладно?

– Идет, – уступил я.

Доброта, как ни странно, может являться следствием равнодушия. Когда люди тебе безразличны, необходимость пристрастного отношения к ним отпадает. Поэтому мы так часто ссоримся с близкими и остаемся вежливыми с малознакомыми людьми. К близкому человеку предъявляется больше требований. Маринкины же родители, я знал, были и останутся для меня чужими. С ними можно было и помириться. И столь же безболезненно поссориться. Их чувства не имели никакого значения.

Угадав момент, Слава наполнил рюмки.

– Давайте за мир, – предложила повеселевшая Валерия Львовна.

После третьей обстановка за столом разрядилась. Я увлекательно описал поиск клада на развалинах старинной часовни, затерянной в лесной глухомани псковской области. Случилось это вскоре после развода. За тот клад я отсидел трёшник, но по освобождении купил двухкомнатную квартиру, в которой сейчас и живу. Так что мой промысел мог быть весьма плодотворным. Все напряженно слушали занимательный рассказ о раскопках и были поражены перепетийями копательского бытия. За исключением разве что корефана. Слава за обе щеки уминал бутерброд с яйцом. Он был в курсе всех моих дел.

– Как я люблю подобные авантюры! – заворожено произнес Анатолий Георгиевич.

Надо заметить, что он был доктором физических наук, но после сокращения штатов в Технологическом институте оказался уволен с должности начальника лаборатории и последние годы кормился репетиторством, натаскивая по математике тупых абитуриентов. Неудивительно, что после таких пертурбаций в голове ученого стали роиться мечты о легком заработке. С голодухи станешь падким на любые аферы, а тут еще зять-археолог, сколотивший состояние на раскопках. Как не пойти на мировую с таким!

– Никто не лишен романтической жилки, – пожалел я тестя, распаленное воображение которого, судя по блестящим глазам, воссоздавало пленительную и пугающую богатством картину сказочных сокровищ, ждущих своего часа где-то глубоко под землей.

– Глупо спрашивать, но это правда, что археологам часто попадаются весьма ценные вещицы, которые они незаметно прибирают к рукам? – поинтересовался Анатолий Георгиевич.

Ксения фыркнула с таким пренебрежением, будто с раннего детства проводила дни на площадках.

– Нет, – серьезно заявил я. – Далеко не часто и далеко не всем.

Лаконичность моего ответа объяснялась отсутствием исчерпывающей информации о предмете дискуссии. Не так уж много я знал подобных случаев, чтобы поголовно шельмовать рабочих археологических партий.

Об одной утечке мне поведал ныне покойный антикварный барыга Гоша Марков, хвастаясь своим новым приобретением. Ему, в общем-то, было чем похвалиться. Буквально за бесценок Гоше достался полный набор женских серебряных украшений Х века, найденный в Гнездовских курганах: пузатые височные кольца, прикрепляемые к прическе модницами обитавших в пойме Днепра славянских племен, витые браслеты, сердоликовое ожерелье и тончайшей работы лунница – подвеска к ожерелью в форме полумесяца – главная гошина гордость. Организованная москвичами экспедиция в Смоленскую область была совершенно официальной, что и придавало сделке особую пикантность. Помнится, мы тогда здорово посмеялись над курганником, не отважившимся толкнуть краденную находку в родной столице. Надо полагать, украшения обрели достойного хозяина или хозяйку, потому что вскоре Гоша обзавелся новенькой белой «девяткой» и больше о гнездовских побрякушках не заикался.

– Вероятно таким же образом в тень уплыло множество подобных кладов, – предположил Анатолий Георгиевич, когда я поведал о смоленском леваке.

– Не исключено, – сдержанно отозвался я, с удовлетворением отмечая, что Маринка больше не выглядит как побитая собака. Отношения с родителями налаживались и она не чувствовала вины за нашу гоп-компанию.

– Давайте, мужественные мужчины, выпьем за вас, – поднялась Валерия Львовна, обводя нас испытующим взглядом.

Ждала, как отреагируем. Вели мы себя на редкость хорошо, что, видимо, настораживало.

Отреагировали положительно. Слава подтянул новую бутылку.

– Илья, – отставив рюмку, доверительно наклонился ко мне тесть. – Мариша рассказывала, что у вас в библиотеке есть много старинных книг…

Повеселевшие дамы заговорили о своем. Лишь Слава молчал, закусывая и делая вид, будто не интересуется их беседой. Сидел корефан слишком далеко от нас и привлечь его к разговору не представлялось возможным.

– Есть, а что? – прикинул я, чего Маринка вчера могла наболтать. Получалось много. И я приготовился отвечать на самые каверзные вопросы.

– Да вот, просто хотел узнать, в связи с этим вы ведь наверное увлекаетесь всякими древними учениями, например, каббалистикой?

– В какой-то мере, да, – изо всех сил избегая опрометчивых заявлений, отозвался я.

– Я тоже, по роду своей профессии, все-таки физмат за спиной, – похвастался Анатолий Георгиевич. – Вы имеете представление о нумерологии?

– В определенной степени.

– Наверное больше как гуманитарий?

– В некотором роде, – я старался не задевать болезненного самолюбия, свойственного большинству представителей точных наук.

– Но немножечко в курсе?

– Так, самую малость.

В своих ответах я был сама осмотрительность.

– И как вы относитесь к каббализму имен?

– К Каббале, как к таковой, отношусь с почтением.

«Что мне твой физмат? – подумал я. Во мне проснулся историк. – Да, я гуманитарий, но разве от этого стал хуже? Как бы не так, уважаемый».

– Вообще-то Каббала Каббале рознь, – продолжил я раз уж захотелось тестю помусолить сию тему. – Та, что была создана в Аквитании, сильно отличается от древнеиудейской, которая, в свою очередь, имеет мало общего с египетской инвариацией. А китайская Каббала, в силу совершенно иного мышления ее создателей, просто небо и земля по сравнению с ближневосточными аналогами, но принципиальной разницы меж ними нет, ибо суть их одна.

– Гм… – Анатолий Георгиевич замялся, подавленный неожиданно открывшимся многообразием священного трактата, но алкогольная раскованность взяла свое и он безоглядно продолжил. – Я, собственно, имел в виду соответствие между буквами и числами.

– Похвальная тема, – сказал я. – Каббала – точная наука.

– Я говорил о нумерологии, – с двухсот граммов во лбу тестя влекло в профессиональное русло. – Вы знаете цифровые эквиваленты букв? А – один, бэ – два и так далее до десятой, а потом все сначала.

– Кажется, вы имеете в виду русскую вариацию Каббалы, – догадался я. – В классической на двадцать две буквы иврита цифры распределяются только на первые девять букв. На последующие девять падают числовые значения от десяти до девяноста, а последние четыре имеют эквивалент от ста до четырёхсот.

– Каббалистические счисления действительно не совпадают у разных народов, – согласился запутавшийся Анатолий Георгиевич.

«Вот тебе и гуманитарий, – мелькнула у меня самодовольная мысль, – что, съел?»

– Я всё-таки имел в виду отечественную вариацию Каббалы, – преподавательская спесь маринкиного отца быстро улетучивалась. – Так вот, сумма нумерических эквивалентов в конкретном имени содержит информацию о характере личности и судьбе этого человека.

– Безусловно, – молвил я, когда мы viribus unitis² пришли к согласию.

– ? – глянул на меня Слава.

– Конечно, наливай, – позволил я, словно был хозяином за этим столом.

Дамы пропустили за исключением, разве что, Ксении, которая хлестала водку как лошадь – сказывалась афганская закалка. Впрочем, по фронтовым меркам, дозы были детские: рюмка вмещала пятьдесят граммов.

Однако же тестю похорошело. Я ему помогал как мог.

– Пифагор Самосский, – с важным видом воздел он указательный палец, – собрал число тысяча двести тридцать четыре из цифр один, два, три и четыре.

– Тетрактис, – вовремя вспомнил я. Пифагор Самосский был для меня непререкаемым авторитетом. – Он утверждал, что в этом числе сокрыты источники и корни вечно цветущей природы.

– Макс Борн в тридцать шестом году написал статью «Таинственное число сто тридцать семь», – продолжил тесть нумерологическую лекцию, по-моему, главным образом для себя, любимого, – в которой доказал, что постоянная сто тридцать семь играет исключительно важную роль во всех явления природы.

– Борн вообще был гений, – высказался я, тонко польстив тестю знакомством с биографией его коллеги. – И фамилия у него весьма символическая: «born» по-немецки означает «источник». Дураки нацисты не смогли его оценить. В тридцать третьем году Борна выгнали из Геттингенского университета. Он был еврей.

– Как и Эйнштейна, – заметил Анатолий Георгиевич. От высококалорийной водки он раскраснелся и безнравственно ослабил галстук. – Тоже зря, между прочим. Они, конечно, уехали, да потом не очень-то и горевали. Евреи нигде не пропадут. Борн в Кембридже преподавал, а в пятьдесят четвертом Нобелевку получил.

– Ему ли быть в печали? – усмехнулся я, наблюдая, как тестя развезло и потянуло на панибратство с Талантами – характерный признак амбициозной заурядности. – Жил Макс Борн весьма неплохо и умер в семидесятом году восьмидесяти восьми лет отроду. Они в фатерланде все почему-то долго живут, несмотря на тяготы и лишения.