Нерукотворный

Потому Бьерн не особо любил все эти людные процессии, хоть веселиться и обожал. Больше всего ему нравилось танцевать и играть на скрипке, чего он часто не решался делать на публике из-за повышенного внимания. Только если попросят – тогда отказать он попросту не мог. И не хотел.

– И что же, тебе совсем никто не приглянулся? – Минцзэ лукаво улыбнулась.

Бьерн с какой-то горькой улыбкой опустил взгляд, покачав головой:

– Увы.

– Тогда мне придётся тебя спасти.

Взяв его за руку, Минцзэ повела мужчину за собой, минуя девушек, не спускающих с них завистливых взглядов. Они смотрели им вслед, вздыхая и понимая, что потенциальный жених ускользает. И когда двое бессмертных оказались посреди бального зала, Минцзэ положила руки на плечи Бьерну, а он, тут же поддавшись, аккуратно опустил свои на её талию, и пара закружилась в танце. На лице его засияла благодарная улыбка, а в глазах отчётливо читалось облегчение.

– Спасибо, – сказал Бьерн. – Я думал, что не обойду настойчивых невест уже никогда!

Минцзэ отмахнулась:

– Обращайся! Всегда рада помочь.

Со стороны они выглядели, как старые добрые друзья. Шутили, смеялись, покачиваясь в танце. И гости, что заметили это действо, тут же подхватили их настроение. Каждый отыскал себе пару, отдаваясь танцу, тоже желая окунуться с головой в это праздничное очарование. Музыканты сменили мотив на более спокойный, заметив настрой людей. Полились волшебные звуки музыки, среди которых пела скрипка. Её Бьерн слушал особенно внимательно.

На скрипке играли лишь во дворцах. Простые люди предпочитали в повседневной жизни другие инструменты. Ханг, к примеру. Почему-то, так было заведено, что скрипка – плачет, когда поёт, а ханг – играет мелодию звёзд и уносит куда-то в запределье. Но Бьерн слёз не боялся, и мог плакать вместе со скрипкой, только бы слышать её песнь.

Дева Солнце сразу заметила, как тот переменился в лице. Лишь отдавшись танцу, Бьерн смог расслабиться. Минцзэ была рада этому, но, несмотря на чудесную компанию, всё же высматривала в толпе гостей другого мужчину. Он, несомненно, выделялся, ведь обладал выдающимся ростом. Да и облик Всеотца никак не мог затеряться среди смертных.

Нерукотворная понимала, что сегодня он нарасхват: вероятно где-то общается со смертными, даруя им благословения. Но всё же ей хотелось скорее увидеть его. И только лишь подумав об этом, Минцзэ услышала тихий голос Бьерна, шепчущий ей на ухо:

– Там кое-кто глаз с тебя не сводит.

Словно маленькая девочка, она замерла, смутившись. Её рука чуть сильнее сжала плечо Бьерна. Тот, едва ощутив это, усмехнулся:

– Неужто нервничаешь?

Вдох застрял в горле. Теперь Дева Солнце действительно ощущала на себе взгляд. Его взгляд.

Она почувствовала, как кто-то подошёл сзади. В нос ударил до боли знакомый лёгкий аромат кардамона. Бьерн чуть отступил, взяв руку Минцзэ и передав её старшему брату. Та обернулась, медленно, в нерешительности. Перед ней предстал Баиюл. Невероятно красивый и высокий. Под его пристальным взглядом золотистых глаз Дева Солнце всегда млела, словно дитя. Взволнованная, она старалась сохранять невозмутимость, но оглушительный и быстрый стук её сердца Всеотец отчётливо слышал и понимал – она лишь притворяется. И то был совсем не страх, а приятный головокружительный трепет. Одно его прикосновение, и владычицу светила будто било током.

– Мой господин, – тихо, почти шёпотом произнесла Минцзэ, поклонившись.

Бьерн покинул их незаметно и быстро, поспешив оставить пару одних. Конечно, оказаться наедине полностью они не могли, по крайней мере пока, ведь вокруг был самый разгар праздника. Но стоило Баиюлу взглянуть в выразительные манящие глаза Минцзэ, как все будто исчезли, и остались лишь они вдвоём.

– Какими же силами ты овладела, раз не выходишь из моей головы ни днём, ни ночью?

Бархатный и по-мужски грубый голос словно тронул саму душу бессмертной. По коже помчались мурашки.

– Теми же силами, при помощи которых ты обрёл власть надо мной, господин.

Баиюл усмехнулся:

– Выходит, мы с тобой очень могущественны.

– На то воля вселенной, – согласилась она.

– И помыслы её – всегда истина.

Это была известная фраза, которая устоялась среди смертных и нерукотворных. Она несла в себе огромный смысл: противиться высшим силам бесполезно. И даже Всеотец не смел перечить указам вселенной, ведь её безмерное влияние куда сильнее, чем разумы живущих.

Прохладная рука Баиюла с нежностью и осторожностью сжала горячую ладонь Минцзэ. Он приблизился, и теперь их разделяла настолько ничтожная дистанция, что лишь подайся вперёд, и взволнованное дыхание Девы Солнце коснётся шеи бога. Он был куда выше неё. Его пронзительный взгляд опускался на возлюбленную, лаская и одаривая неподдельным восхищением. Каждая секунда, проведённая в его присутствии, ощущалась кожей. По ней то и дело бегали предательские мурашки. Минцзэ хотелось упасть на пол и свернуться в калачик под взором создателя как сворачиваются малые дети в страхе. Но то был вовсе не страх пред ним. Минцзэ поначалу недоумевала, как любовь к нему может быть настолько противоречивой: волнующей и успокаивающей одновременно. Но потом осознала, что виной тому его невероятная божественная энергетика, будоражащая всё её нутро, проникая в самую глубь. Казалось, сила духа Всеотца забиралась внутрь и сжимала в тиски органы, щекоча кости. И ощутить эту мощь были способны лишь люди, владеющие духовными и энергетическими практиками. Потому большинство смертных не могли понять и прочувствовать в полной мере значение фразы, которую они говорили из года в год в день Божественной Милости.

– За силу духа Всеотца! – прокричал гость, поднимая хрусталь с Жар-Пылом..

Музыканты стихли. Его тут же поддержали другие голоса:

– С Днём Божественной Милости!

И все принялись глотать горячий веселящий напиток, осушая свои бокалы. Баиюл возвышался над гостями, словно восхитительное каменное изваяние, и каждый обернулся к нему, протягивая хрусталь. Рукотворные восхваляли его. Они искренне желали здравия и сил своему возлюбленному божеству, перекрикивая друг друга. Баиюл слышал их сердца и точно знал: они не лгут.

Из толпы вышли Азариас и Климин. Супружеская чета, разодетая в парчовые наряды с искусной вышивкой, приковывала восхищённые взгляды. С лиц их не сходила добрая улыбка.

– Пусть звёзды молятся за твою великую душу, господин, – пожелала Мудрость. – И будущее окажется светлым, словно небосвод над двумя Обителями.

– И не угаснет вера рукотворных, как не гаснет наше светило. – Азариас – гордый и непреклонный – смиренно кланялся, как и супруга, стоя перед Всеотцом.

Лишь услышав такие громкие поздравления от бессмертных, гости вновь принялись выпивать и осыпать бога благословениями. Снова заиграли музыканты, и люди продолжили танцы и веселье, отдавшись празднику.

– Благодарю, великие, – ответил создатель. – Но где же Целандайн?

Минцзэ оглянулась по сторонам, поняв, что в самом деле весь вечер не видела её.

– Целандайн сегодня, увы, пребывает в расстроенных чувствах…

Азариас поспешил вставить своё слово:

– И не только Целандайн, но и Малуум не удостоил нас даже простым приветствием.

Он едва заметно ухмыльнулся, говоря о ненавистном бессмертном.

– Знал ли ты, господин, что этот преступник тоже приглашён на торжество?

Этот его тон знали все и понимали, к чему клонил нерукотворный. Особое удовольствие ему доставляли подобные конфликты и споры. Азариас не упустил возможности в очередной раз поднять тяжёлую тему и указать на грех Малуума.

Лицо Баиюла сделалось серьёзным. Он нахмурил густые брови.

– Владыка вечности, не будь так жесток. – Всеотец смотрел на него сверху вниз. – Оставь былое. Малуум за содеянное был наказан и прощён. Он сполна отплатил. Ни к чему плеваться и относиться к нему, как к грязи. Своим визитом он лишь принёс мне радость. К тому же он первый, кто по прибытии встретил меня добрым словом.

Что бы ни говорил Баиюл, но изменить мнение Азариаса он не смог бы. Кто же знал, что призванный им бессмертный окажется настолько упрямым и своенравным.

В свою очередь Господин Вечность, несмотря ни на что, сохранял спокойное выражение лица, на котором по-прежнему играла лёгкая ухмылка. Он не ждал, что Всеотец встанет на его сторону, напротив – знал, что бог заступится за мерзавца, но попросту промолчать не мог. Слишком уж хотелось побрызгать ядом и высказать своё недовольство.

Возможно, если бы преступление, о котором Азариас без конца упоминал, не было совершено на его земле, то и реагировал бы Господин Вечность мягче. Но так уж вышло, что Малуум сотворил непоправимое неподалёку от Аструма – столицы Обители Вечности – и теперь, даже спустя время, владыке приходилось унимать народные волнения. Перепуганные и возмущённые смертные после того события несколько раз обращались к своим правителям не просто с недовольством, а требованием – воздать негодяю по справедливости. Но наказать Малуума самостоятельно Азариас не мог, ведь не имел на это права.

Поэтому его наказал Баиюл. Однако и этого людям было недостаточно. Они желали преступнику смерти, на что Всеотец пойти не смог.

– Я это понимаю, – ответил владыка вечности. – Но как бы не дошло до восстания…

Ни о каком восстании не шло и речи. Народ, поддавшись безрассудству, просто хотел защиты и страшился повторения совершённого преступления, не более, но Азариас не гнушался утрировать что-либо во имя собственной выгоды или же для того, чтобы посеять смуту. Проще говоря: он всем сердцем ненавидел Малуума и желал, чтобы этой ненавистью прониклись другие. Но ситуация осложнялась тем, что Минцзэ по какой-то причине яро защищала младшего нерукотворного, чего Господин Вечность не мог понять и принять. Возможно, он даже расценивал это как предательство, чего никогда не произносил вслух. Ему ужасно хотелось, чтобы Дева Солнце – его близкая подруга, к которой он относился, как к любимой сестре, – приняла его сторону, а не сторону какого-то злостного негодяя.

– Если случится восстание, то я приду к тебе на помощь, Азариас, – без тени сомнения ответил Баиюл. – Как и к любому из вас. Совершить ошибку может каждый…

– А не слишком ли велика ошибка? – владыка вечности не боялся перебивать бога.

Тот слегка повысил голос, чтобы осадить наглеца:

– Но я проповедую милосердие. Умение прощать и помогать – главные составляющие гуманности. Или ты считаешь, будто можешь оспаривать мои решения и законы?

– Ни в коем случае, господин, – процедил сквозь зубы Азариас.

Ухмылка ни на секунду не сползала с его самодовольного лица.

– В таком случае, разговор окончен.

– Ещё раз поздравляю тебя с Днём Божественной Милости, Всеотец! – ответил владыка вечности.

Баиюл кивнул, развернулся и медленно ушёл, держа под руку Деву Солнце. Та лишь смерила довольного собой Азариаса грозным взглядом напоследок, но промолчала, понимая, что Всеотец и так уже всё сказал. В душе она знала, что этот разговор не был последним, и при возможности Азариас обязательно вернётся к нему, и тогда её терпению точно наступит конец.

Целандайн сидела в одиночестве за ломящимся от еды столом, и на лице её застыла самая настоящая мука. Сердце было не на месте. Блёстки на прекрасном лице больше напоминали слёзы, а в глазах читалось полное безразличие к происходящему вокруг действу. Кусок не лез в горло, и Жар-Пыл так и остыл в хрустальном бокале нетронутый. Ей не хотелось танцевать.

Она думала лишь о своём коне, и внутри всё больше нарастала злость.

– От чего же ты так грустно вздыхаешь?

Целандайн подняла усталый взгляд и увидела рядом с собой юношу – Малуума. Он мягко улыбался и смотрел на неё алыми, словно кровь, глазами. Ей совсем не хотелось вести праздные беседы сейчас, особенно с ним, и Госпожа Небо неохотно ответила:

– Случилась… неприятность.

– Могу я сесть рядом с тобой?

Бессмертная удивилась вопросу.

– Почему ты спрашиваешь?

Юноша ответил, пожав плечами:

– Не каждый жалует меня, вот и спрашиваю. Быть может, моя компания и тебе противна.

Болтать попусту Целандайн не хотела, но и прогонять его ни с того ни с сего тоже, потому сказала:

– Пожалуйста, садись.

Она относилась к нему совершенно нейтрально, не испытывая никаких чувств, в том числе и отвращения, поэтому по большей части ей было всё равно, сидит он рядом или нет.

– Поделись со мной своим несчастьем, – произнёс младший нерукотворный, устроившись на соседнем стуле. – Быть может, я смогу помочь чем-нибудь.

Он был невероятно бледен, словно луна, а взгляд вечно выражал усталость и какую-то непонятную тоску. Белоснежные волосы рассыпались по плечам, спадая с них, точно лавина с гор. Целандайн увидела на его запястьях ленты, заметить которые под большими длинными рукавами сложно, но тут же отвела взгляд в сторону, предположив, что это последствия того самого наказания Баиюла.

– Вряд ли сможешь.

– Ну, тогда, может, хотя бы расскажешь, что гнетёт твоё сердце? Я выслушаю.

– С чего бы вдруг?

Госпожа Небо в самом деле не понимала, почему он спрашивает её об этом, ведь близки они никогда не были.

– Знаешь, я же просто хочу получить шанс на то, что вы примете меня. Шанс показать, что не такой уж я премерзкий и ужасный. Как считаешь, получится?

Она посмотрела на Малуума и поняла, что говорил тот абсолютно серьёзно.

– Для господина Азариаса я навсегда – пустое место. Но, быть может, ты изменишь своё мнение и разглядишь меня получше?

Она подумала: Минцзэ доверяет ему, вероятно, не просто так. Очевидно, есть в нём что-то, что ей удалось почувствовать куда лучше, чем всем вокруг. Малуум, несомненно, не был таким уж простым, каким хотел казаться, и сегодня Госпоже Небо наконец выпал шанс испытать его.

Целандайн вгляделась в лицо бессмертного. Глаза, словно два кровавых озера, отражали её, и отчего-то это пробирало до мурашек. Именно им верить не хотелось – глазам. Они не пропускали глубже, закрыв за своим отталкивающим мрачным видом его истинную натуру.

– Ладно, – ответила Госпожа Небо. – Я попробую разглядеть тебя получше. Но ты взамен ответишь на один вопрос, который мучает всех уже долгое время.

Малуум задумался:

– Что же тебя интересует?

Она приблизилась, убрав его белоснежные волосы с уха, и прошептала то, о чём больше всего на свете Малуум не хотел говорить. Он почувствовал, как в горле пересохло.

– Зачем тебе это знать?

Целандайн заметила, как помрачнело его лицо.

– Просто интересно, – она пожала плечами. – Не более того.

Вопрос был таким: как именно Всеотец наказал его?

Об этом знали лишь сам Баиюл и Малуум. Целандайн не была уверена, в курсе ли Минцзэ, но что-то ей подсказывало, что даже она пребывала в неведении.

И, исходя из красноречивой реакции на этот вопрос Малуума, не трудно догадаться – это очень щепетильная тема.

– Всеотец запретил тебе говорить об этом?

– Вовсе нет.

– Тогда по какой причине ты держишь это в тайне?

– Это ведь мой позор. Я несу это бремя, словно камень на душе. И нет мне покоя.

– Ну так поделись со мной этим, и тебе, вероятно, станет лучше.

Она повторяла слова, сказанные им самим, будто издеваясь. Малуум сразу ощутил, как сменился её тон, и не заметил сразу, как их непринуждённая беседа превратилась в попытку манипулировать им.

– Я ведь просто поинтересовался, что тебя тревожит.

На белом лице отчётливо читалось разочарование. Малуум вздохнул, чувствуя, как внутри что-то связывается в узел. Будто желудок перекрутили петли кишечника.

– А ты беспощадно надавила на больную точку.

Никто и не думал о том, что он тоже может что-то испытывать. Чувства младшего бессмертного никого не интересовали.

– И раз уж я молчал об этом всё время, то хотел, чтобы детали моего наказания так и остались в тайне.

– Ох, проклятое дитя, сколь угодно скрывай, а от содеянного всё равно не отмоешься никогда. И раз не хочешь откровенничать, нечего ко мне приставать!

Волосы на затылке от её слов зашевелились. Они звучали, как приговор. Верить в это Малуум не желал, как и находиться в обществе острой на язык Целандайн ещё хотя бы секунду. Он резко встал, едва не уронив стул, на котором сидел, и, стиснув зубы от злости и обиды, поспешил уйти, тихо процедив напоследок простое и лаконичное «стерва».

Малуум понятия не имел, почему Целандайн оказалась такой жестокой с ним, а она в свою очередь ни капли не переживала о том, как сильно обидела его. Ею и в самом деле двигало простое любопытство. Быть может, она повела себя грубо лишь из-за собственных насущных переживаний, заразив дурным настроением теперь и Малуума.

Вероятно, так оно и было, ведь, стоило ему уйти в расстроенных чувствах, на душе Госпожи Небо тут же стало спокойнее. Такой она была нерукотворной – вредной и надменной.

Казалось, этот праздничный вечер не закончится никогда, но неумолимый рассвет постепенно заглушил песни и успокоил танцы. Звонкий смех и голоса смолкли, оставляя после себя приятную усталость и пустые бокалы.

Это было так давно… Но будто вчера.

Это было восемь лет назад.

А сейчас…

***

…а сейчас Аелия почувствовал, как сильные руки вытянули его из ледяной воды, схватив за шиворот. Он резко сделал глубокий вдох и закашлялся, широко распахнув глаза. Стоя на четвереньках, Солнце выплёвывал изо рта холодную воду, борясь с судорогой, которая, казалось, сковала всё его продрогшее до костей тело. Мокрые длинные волосы прилипли к лицу, а грудь сдавило от недостатка желанного кислорода, от чего к саднящему горлу ещё и подкатывала тошнота.

Бьерн, стоящий рядом, наклонился и постучал по спине несчастному Аелии. Тот благодарно кивнул, пытаясь отдышаться. От напряжения из глаз покатились слёзы. Он то и дело утирал их.

– Озеро ведь было очень глубоким, – заметил Солнце. – А сейчас я стою среди него на четвереньках. Что за чудеса?

– Оно становится бездонным в момент, когда открывает свою память, – объяснил Бьерн.

– Я едва не утонул!.. – пробубнил Аелия возмущённо.

– Не утонул бы. Это ведь не простое озеро. Твоё тело ему ни к чему. Его предназначение лишь в том, чтобы хранить воспоминания Ферасса.

Окончательно придя в себя, Аелия поднялся на ноги, обнаружив, что в самом деле уровень воды едва достигал его колен. Они стояли среди Неиссякаемого источника памяти Ферасса вместе с Бьерном, окружённые ночной тишиной, и лишь промозглый ветер перешёптывался с молчаливыми голыми деревьям, застревая в их покачивающихся ветвях. Стоило ему коснуться промокшего насквозь Аелии, как тот тут же съёжился. По привычке он попытался призвать ауру, чтобы обрести желанный источник тепла, но ничего не вышло. Это заметил Бьерн и сказал:

– Пойдём обратно, тебе нужно согреться. Мы как раз успеваем к ужину.

– А сколько же времени прошло?

– Ночь успела смениться днём.

Казалось, Аелия уже почти привык вот так выпадать из реальности на несколько часов или даже дней, потому не сильно этому удивился.

– И всё это время ты был здесь?

Бьерн кивнул.

– Да, сидел на берегу. А как увидел, что вода стала беспокойной, понял, что озеро тебя возвращает.

Вдвоём они вышли на берег. Бьерн снял с ветки дерева оставленную шубу и накинул на плечи замёрзшему юноше.

– Так для чего всё это было нужно? Что за воспоминание я увидел?

– Обсудим за ужином, – ответил Бьерн. – Лампа давно погасла. Придётся идти по темноте.

Аелия кивнул, бросив взгляд на керосиновую лампу, с которой они пришли сюда. Та одиноко стояла на снегу, оставленная и забытая. И уже вряд ли когда-то внутри неё вновь вспыхнет свет, ведь никто её здесь не найдёт.

Подумав об этом, Аелия вспомнил о несчастной Минцзэ, и на душе его тут же стало гадко.

Он следовал за Бьерном, укутавшись в шубу и погрузившись в раздумья об увиденном. Загадочное чувство, будто он сам побывал в тот вечер на празднике сто лет назад, никак не отпускало. Но ведь это невозможно! Сто лет назад его попросту не существовало. Дежавю вцепилось в него мёртвой хваткой, забравшись глубоко внутрь.

Они миновали лес, потом шумные улочки Мацерии и вновь оказались на пороге дворца, где их тут же встретили суетящиеся слуги. Когда Аелия и Бьерн покидали дворец, здесь не было такой суматохи, и потому застывшая в воздухе напряжённость, которую Солнце буквально ощущал кожей, не могла остаться незамеченной.

– А что происходит? – спросил он.

Служанка, что помогла ему снять шубу, пролепетала что-то неразборчивое. Аелии удалось понять лишь отдельные обрывки фраз: «Великая Маеджа, всемогущий Всеотец… даруйте же нам силы…» и ещё что-то вроде «…помилуй наши неупокоенные души…».

Юноша бросил на Бьерна недоумевающий взгляд. Бьерн лишь неопределённо пожал плечами и ничего не ответил. Однако вид у него тоже был заинтересованный.

– Наберите господину горячую ванну. Подайте сухую одежду и помогите собраться к ужину.

Бьерн раздавал задания слугам, но говорил при этом мягко, без указки. Словно он вовсе не был их хозяином. И мертвецы кивали, внемля его ласковому тону. Тогда как Баиюл всегда оставался резким и грубым, держа слуг в страхе.

И вновь Аелия вернулся к воспоминанию, что показало ему озеро. В нём Всеотец не казался пугающим. Общее настроение окружающих говорило лишь об уважении и любви к нему, но никак не о страхе.

Как же так вышло, что теперь бог, создатель всего сущего, не просто ночной кошмар двух Обителей, но и самый опасный и презираемый преступник?

– Как будешь готов, приходи в трапезный зал, – теперь Бьерн обращался к Аелии. – Не опаздывай. И ни о чём не волнуйся. Помни, прежде всего ты наш гость, поэтому просто расслабься и позволь разуму отдохнуть.

Он прекрасно ощущал эмоции других, потому без слов понимал и чувствовал тревожность юноши, которого за всё время пребывания в Мацерии только и делают, что таскают куда-то, швыряют и не дают никаких ответов. Бьерн хотел утешить Аелию, но понимал, что в его ситуации это не так просто. Поэтому пытался хотя бы добрым словом настроить его на позитивное настроение.

Старший братец уже успел испортить о себе всё впечатление, слуги и вовсе – мертвецы, что с виду кажутся сумасшедшими, а в тронном зале в самом деле сидел труп бывшей владычицы Обители Веры, и всё это свалилось на голову несчастного юноши за такой короткий промежуток времени. На фоне всеобщего безобразия Бьерн изо всех сил старался казаться хоть на малую долю нормальным. Ему хотелось, чтобы Аелия – их дорогой гость – знал, что он в любой момент мог к нему обратиться, и тот ни за что не откажет ему в помощи.

И Бьерну это удалось. Солнце в действительности доверял лишь ему одному. На самом деле, иного выбора у него просто не было.

– Хорошо, – ответил юноша и кивнул.

Он переминался с ноги на ногу и дрожал, словно брошенный под дождём щенок. С одежды прямо на пол стекала вода. Служанка, что приняла его шубу, поспешила сопроводить гостя в его покои. Аелии только и оставалось, что следовать за ней.

И как только он вновь оказался в своих покоях, спросил:

– Не знаете ли вы, где мой меч?

Служанка поспешила в туалетную комнату и принялась готовить горячую ванну, попутно отвечая:

– На хранении у господина, конечно.

– У какого господина?

Она неосознанно понизила голос, словно боясь лишний раз призвать его и накликать на себя беду:

– У господина Баиюла.

– Вы так его боитесь. Неужели он и впрямь настолько жесток и страшен?

Служанка заозиралась по сторонам и, убедившись, что никто их не слушает, произнесла:

– Я мертва уже очень давно. Ещё при жизни служила во дворце прекрасной солнцеликой госпожи. До того, как светило погасло, всё было совсем иначе. И Всеотец был другим. Очевидно, скоропостижная гибель Минцзэ ожесточила его.

– Но ведь в её смерти винят именно его…

Служанка широко распахнула глаза и едва не задохнулась от возмущения. Она замахала руками, не давая Аелии договорить.

– Что вы! Что вы такое говорите, господин! Несомненно, смерть её – настоящая загадка, но обвинять в ней великого создателя – поистине глупо и кощунственно. Я умерла незадолго до наступления Вечного Сумрака и попала в Мацерию, решив, что продолжу служить монархии, потому уже давно знаю господина Баиюла. И могу с уверенностью сказать, что его чудотворные руки кровью солнцеликой владычицы не испачканы.

Аелия внимательно слушал её. Говорила служанка убедительно, и в каждом слове чувствовалась абсолютная уверенность. Конечно, то были лишь домыслы и сплетни, которые ходили как по Мацерии, так и за её пределами, но по какой-то причине Аелия хотел в них поверить, хотя, внемля здравому смыслу, не мог этого сделать без доказательств.

Как только ванна была готова, разговор со всезнающей служанкой был закончен. Она поклонилась и поспешила покинуть покои гостя, куда-то торопясь. За болтовнёй время пролетело быстро, и даже Аелия постарался собраться побыстрее, боясь опоздать на ужин. Он испытывал предвкушение, ведь сейчас предстоял серьёзный разговор. Вероятно, Всеотец объяснит ему, для чего было необходимо швырять его в озеро памяти и показывать фрагмент воспоминаний восьмилетней давности.

Выйдя из ванной комнаты, юноша увидел на постели аккуратно сложенную стопку одежды. Наспех облачившись в чистый красивый наряд и собрав ещё мокрые волосы на затылке, Аелия вышел из покоев и направился в трапезный зал, как и наказывал Бьерн.

Только сейчас Солнце в полной мере ощутил, как сильно проголодался за всё время, проведённое в Мацерии. Желудок сводило, а от аромата горячего ужина, что распространялся по коридорам, ведущим в трапезную, кружилась голова. Он скромно вошёл в распахнутые двери и увидел стол, уставленный различными блюдами. От большого камина веяло приятным теплом. Очаг озарял зал светом. Бьерн сидел напротив бога и о чём-то увлечённо рассказывал ему, тогда как Баиюл внимательно слушал, не отрывая от младшего брата взгляда. Приборы лежали на столе подле тарелок, и ужинать пока никто не начинал.

– Добрый вечер, господа, – подал голос Солнце.

– Аелия! – радостно воскликнул Бьерн. – Пожалуйста, садись со мной.

Юноша благодарно кивнул и сел на место, приготовленное специально для него.

– Я как раз рассказывал брату о нашей с тобой прогулке.

Аелия бросил взгляд на Баиюла. Свет огня придавал его грозным чертам особый шарм. Золотистые глаза слабо светились, внимательно рассматривая гостя. От взгляда этого по спине побежали противные мурашки. Разгадать, о чём думает Всеотец, Аелия не мог и, честно говоря, даже немного побаивался представлять, что творилось в его уме.

– Мы обязательно обсудим этом сегодня, – ответил Баиюл.

– А где же Климин? – спросил Бьерн.

– Она отказалась ужинать с нами. А, если быть точнее, отказалась ужинать со мной.

– Вы вновь повздорили о чём-то?

– Климин, хоть и являются ипостасью мудрости, всё же прежде всего остаётся своенравной избалованной бессмертной. Наши мнения часто расходятся, – объяснил Всеотец, устало помассировав переносицу.

– Тогда, быть может, мы приступим к трапезе?

Бьерн тоже был очень голоден. Он просидел на холодном берегу озера целые сутки.

– Мы ожидаем ещё кое-кого.

– В самом деле?

Бьерн весьма удивился сказанному.

– Кого же?

В трапезный зал вошло несколько слуг. Все они пребывали в непонятной для Аелии тревоге. Суетливо, торопясь, они обслуживали господ: наливали в бокалы напитки, подавали салфетки, накладывали еду в тарелки…

– Братец, что происходит? – спросил Бьерн, тоже заметив, что творится нечто неладное.

Слуги будто спешили обслужить хозяев и гостя, желая как можно скорее убежать отсюда прочь. Видя их неподдельный страх, который нарастал с каждой минутой, Баиюл позволил им уйти. И тогда перепуганные мертвецы побросали все дела, скрывшись за дверями трапезного зала, захлопнув их.

– Я откопал Доротею, – бесстрастно ответил Всеотец.

В трапезной воцарилось молчание. Аелия ничего не понял, а вот Бьерн поначалу, казалось, решил, что старший брат, должно быть, шутит.

– Откопал… Доротею?.. – переспросил он, решив, что, вероятно, просто ослышался.

Баиюл посмотрел на брата абсолютно серьёзно. Он подставил руку под щёку и устало вздохнул, глядя на двери.

И уже через мгновение за ними послышались испуганные крики и шум. А потом на пороге трапезного зала появилось нечто.