Buch lesen: «О ком молчит Вереск. Вторая часть + бонус»
О КОМ МОЛЧИТ ВЕРЕСК + бонус
Книга вторая
Ульяна Соболева
Аннотация:
Вереск давно умерла, истлела, и я забыла запах этих проклятых цветов на долгие годы. Они были под запретом в нашем доме… Но однажды мне прислали букет сиреневых, душистых колосьев, и я поняла, что ОН вернулся. Вернулся, чтобы снова заставить мое сердце корчиться в агонии, а душу гореть в огне безумия. Вернулся, чтобы наказать всех, кто виновен в его исчезновении.
#ХЭ
#СЛР
#Дикая любовь
#адюльтер
#месть и жестокость
#альтернативная Италия
Глава 1
– Мне не нравится эта рубашка, мама. Она жмет мне в плечах.
Конечно, жмет, когда плечи такие широкие, как у пловца, а рост почти под два метра, а еще когда любишь свободу, и любое ее ущемление вызывает протест.
– Прости, мой родной, но на прием нельзя надеть футболку и джинсы.
– Почему нет? К черту эти условности. У нас двадцать первый век, мама.
Какой он взрослый, как смешно морщит нос, когда злится, как ярко сверкают его темно-карие глаза с золотистой каймой у зрачка, и беснуются иссиня-черные волосы. И как до боли он похож на… своего отца. Когда я встретила Паука впервые, ему было столько же. Пятнадцать. Такие же буйные волосы, огненный взгляд, чувственные губы. И ничего моего… Как назло, как будто сама природа истязает меня и смеется над моим желанием забыть предателя, закопать в самой глубокой яме и никогда не приносить на эту могилу цветы. Но он бессмертен в моей душе и тиранически жестоко одинок в моем сердце.
– Что такое, мам? Ты очень грустная. Тебя кто-то расстроил? Покажи мне этого мерзавца, и я оторву ему голову.
Горячий, дикий. Чуть что – в драку, чуть что – в самое пекло. Мой защитник. Такой высокий, сильный. Я встаю на носочки, чтобы поправить воротник его рубашки. Мне он пахнет ребенком, счастьем и всепоглощающей, абсолютной любовью. Для матери у сыновей нет возраста. Мой лев. Гордый и такой по-ребячески нежный.
– Я расстроена, что мой мальчик стал таким взрослым… еще немного, и оставишь меня, влюбишься, уедешь учиться в другую страну.
Схватил меня за руки и крепко сжал.
– Я никуда не уеду, мама. Без тебя. Ты для меня на первом месте. И я влюблюсь только в ту девушку, которая будет похожа на тебя.
Потрепала его по волосам.
– Ты такая красивая. Я не видел ни одной женщины, похожей на тебя, мама. Рядом с тобой они меркнут, растворяются. Даже мои одноклассницы завидуют твоей красоте. Розетта заказала платье, как у тебя было на празднике цветов, а мать Селены сделала такую же прическу.
– Юношеская влюбленность в мать – обычное дело среди подростков. И никаких футболок!
Мами вошла в комнату сотрясая кулаками. Да… мы нашли Мами. Марко ее нашел. Это был подарок после росписи и штампа в паспортах. Живая, целая и невредимая Мами, которая устроилась работать в итальянском ресторане «Лапша Торичелли» в Чикаго. Мами, которая сменила имя на Мегги Швенсон и боялась собственной тени. Она оплакивала меня все эти годы и ходила на могилы к моим родителям.
Мами помогала растить моего Чезаре, моего маленького Цезаря. Она появилась тогда, когда мне казалось, что я сойду с ума от ожидания, тоски и мрака, окружившего со всех сторон. Она помогла мне не сойти с ума от предательства Сальвы, помогла снова сделать первые шаги после падения на колени. Оказывается, женщину не способна сломать жестокость любимого мужчины, но ее способно сломать его предательство.
– Маааа, ну есть же крутые футболки. Отец привез из Рима. Брендовские, отпадные. Я в этой рубашке, как идиот.
Покрутился перед зеркалом и дернул воротник, я его снова поправила.
– Фу! Что за сленг, молодой человек. И вообще – марш обедать. До вечера еще куча времени, а вы с утра только чай пили.
– С кексом.
– Вот именно. А мужчины должны есть мясо! Так что вперед и с песней есть индейку!
Голос Мами возвращал настроение, заставлял улыбаться и ощущать уют, ощущать покой, которого не было долгие годы. Покой, который отнял у меня Сальваторе ди Мартелли. И пусть я теперь ношу такую же фамилию, но это не значит, что я перестала ее ненавидеть.
Каждый день я представляла его… Представляла, где он сейчас, в каком уголке мира прожигает жизнь. Кто рядом с ним? Сколько женщин сходят по нему с ума? Есть ли у него дети от другой? Он ведь так и не видел, какой красивый, сильный и умный у него сын. Гордость моя. Мой лев. Мой Чезаре Микеле ди Мартелли. Да, второе имя моего мальчика – это имя моего отца. Марко не был против… за что я ему безмерно благодарна. Я за многое ему благодарна… но как же жаль, что благодарность нельзя превратить в любовь, и она не имеет ничего общего со страстью.
– Ну все. Сдаюсь. Вас слишком много. А с женщинами спорить бесполезно.
– Юный Дон Жуан! – всплеснула руками Мами, а он пошел к двери, а потом обернулся и спросил.
– Папа обещал, что сегодня перед приемом мы поедем в Палермо. Ты поедешь с нами? Или останешься отдавать распоряжения насчет вечера? Я бы хотел, чтобы ты поехала, мама.
– В Палермо? Зачем? – чуть побледнев спросила я, поправляя белые лилии в вазе. Марко неизменно дарил теперь только их. Он почему-то решил, что они мне нравятся, и я не разубеждала его в этом.
– Посмотреть дом, в котором родился он и дядя Сальваторе.
От одного упоминания имени у меня закружилась голова, и я впилась пальцами в спинку кресла. Зачем Марко говорил с Чезаре о Сальве? Что именно они обсуждали?
– Разве интересно ходить по развалинам? – тихо спросила и поправила шторы, стараясь не смотреть на собственные дрожащие руки. – За домом никто не ухаживает. Там все заросло и пришло в упадок. Отец даже не может его продать.
– Ну вот, сразу видно, что с папой ты общаешься очень мало в последнее время. Покупатель нашелся. Именно поэтому я хочу посмотреть на дом, пока есть такая возможность. Говорят, этот дом принадлежал еще Амброссио Луке ди Мартелли. В 1845 году сам король подарил ему эту землю. Наш род Мартелли берет начало из середины семнадцатого века, и самый первый мужчина из нашей семьи был художником из Венеции.
– Ты интересовался историей рода?
С восхищением глядя на воодушевленное лицо сына, на его сверкающие глаза и легкую щетину, появившуюся на смуглых щеках… И перед глазами дежавю. Такое же лицо, такие же длинные руки, и волчонок, вырывающийся из капкана. Я смотрю на него снизу вверх с таким же восхищением.
– Да, я интересовался историей нашей семьи. Про свою ты мне мало рассказываешь.
Вернул из воспоминаний, вызывая волну нежности.
– У моей семьи заурядная история эмигрантов. Ничего интересного. Им не сравниться с родом Мартелли.
– Когда мне исполнится восемнадцать, я уеду в Россию и все узнаю сам.
– Хорошо. Договорились. А пока что иди обедать, иначе Мами тебя накажет.
Он ушел, а я прислонилась лбом к окну и закрыла глаза. Оказывается, слышать его имя все так же больно и невыносимо. Пятнадцать лет. А я помню все, как вчера. Как будто моя память издевается надо мной. А говорят, что время стирает остроту восприятия… изменяет мышление.
– Он расстроил вас, моя девочка?
Мами подошла сзади и обняла меня за плечи.
– Я хочу забыть этот дом… я ненавижу его так же сильно, как и его отца!
– Дом всего лишь здание, всего лишь камни, стены, ограда. Его купит кто-то другой и снесет или перестроит так, что не узнать. Не место хранит боль, а наша память. Но от нее не убежишь.
Я глубоко вздохнула. Мами права. Дело не в доме, а во мне. Я обречена, я проклята какими-то высшими силами любить ненавистного человека и только его. Любить и не стать счастливой с тем, кто был достоин этого больше всего.
Она провела руками по моим волосам, приподняла тяжелую косу. Она продолжала по утрам заплетать их в косу, как делала это в моем детстве.
– Какие великолепные у вас волосы. Время не властно над вами. Они густые и пышные, длинные, как шелковое покрывало. Ни одной морщинки или складочки, ни одного грамма жира. Тело, как у нимфетки, нежная кожа, коралловые губы. Вы заключили сделку с дьяволом? Иначе как можно быть настолько красивой?
– Ты мне льстишь, Мами… мне уже тридцать пять. Какая из меня нимфетка?
– Вам не дашь и двадцати пяти. Ваш сын рядом с вами, как младший брат. Мужчины сворачивают головы вам вслед, а женщины завидуют лютой завистью. Я знаю, что говорю. Я многое повидала в этой жизни… но такой красоты не встречала никогда. С годами ваши глаза стали еще ярче… в них появились грусть, глубина и загадочность.
– Мамиии, ты необъективна, ты просто любишь меня, и я для тебя всегда буду маленькой.
К дому подъехала машина моего мужа, и Мами отпустила меня. Отпрянула от окна.
– Я пойду на кухню. Дел полно. Заболталась здесь с тобой.
– Не поздороваешься с Марко? Он наверняка привез тебе из Рима мармелад, как ты любишь.
– Поздороваюсь. Чуть позже. Обязательно.
И неестественно улыбнулась. Мами. Она совершенно не изменилась. Казалось, время не властно над ней. Лишь больше седых волос и ни одной морщины на лоснящемся черном лице. Как же сильно я ее любила, она стала для меня самым родным человеком после Чезаре.
***
– Ты занят?
– Для тебя я всегда свободен.
Марко улыбнулся и придержал дверь, пропуская меня в кабинет. Как всегда, выглядит аристократично в элегантном костюме, с причесанными назад волосами, чисто выбрит, благоухает дорогим парфюмом. Кто бы сказал, что этого человека будут уважать и бояться? Кто бы сказал, что он продержится в кресле капо долгих пятнадцать лет, и люди будут присягать ему в верности? Кто бы сказал, что он сможет занять место Сальваторе и получить верность его людей.
Все так же худощав, угловат, но статус, власть и умение подать себя скрадывали недостатки… Для всех, кроме меня. Для меня Марко не изменился. Как и мое отношение к нему.
– Спасибо… Чезаре сказал мне, что ты собрался отвезти нас в Палермо.
Марко вернулся к столу, открывая кейс, доставая оттуда документы.
– Да. Он просил показать, где проходило его детство, и я не счел это чем-то ужасным. Пусть мальчик знает, что от него ничего не скрывают.
– Вы говорили о… о нем?
На доли секунд Марко удержал бумаги в руках, а потом все же положил на стол.
– Да, мы говорили о нем. И это неизбежно, Юля. Он существовал, он был членом нашей семьи.
– Существовал… ты всегда говоришь в прошедшем времени.
Повторила я и закрыла дверь кабинета.
– Ты хочешь рассказать Чезаре, что он не твой сын?
– Нет! Конечно же, нет! Он приезжал ко мне в офис, я рассказывал ему о делах корпорации, и мне позвонил маклер. Появился покупатель на дом. Чезаре задал вопросы, и я на них ответил, а потом пообещал ему экскурсию. Он захотел взять тебя с собой…
– А почему не сказали об этом мне?
Марко пожал плечами.
– Случая не подвернулось. Ну вот ты уже знаешь. Что такое? – снова подошел ко мне и коснулся кончиками пальцев моего лица. – Что тебя беспокоит? Пусть посмотрит на дом. В твой День рождения сделай ему такой подарок.
Увернулась от прикосновения, и Марко сжал пальцы в кулак, поджал губы.
– Я думал, что после моей поездки в Рим ты обдумаешь наш последний разговор… Юля. Я говорил с падре Бернардо, и он может это сделать прямо сегодня… Как раз соберутся гости, наша семья.
Вздрогнула, когда напомнил, и отошла к полке с книгами, машинально начала их поправлять.
– Прости… но я пока не готова.
Оказался сзади и положил руки мне на плечи.
– Я ждал пятнадцать лет, любимая. Пятнадцать. Все это время наш брак был фикцией, всего лишь бумажкой, соглашением. Я ни о чем тебя не просил и не настаивал. Я любил тебя молча и преданно.
Развернул меня к себе.
– Прошли годы… а моя страсть неизменна, я жажду тебя, хочу тебя. Ни одна другая женщина не заняла твоего места в моем сердце. Давай начнем жить… друг для друга. Давай обвенчаемся. Ты подаришь мне детей….
Я высвободилась из его объятий и отошла к журнальному столу со свежей прессой.
– Я не могу венчаться с тобой, Марко… я уже венчана.
– ТЫ? Или некая, как ее там звали, я не помню!
– Я! Там была я! Приносила клятвы, обещания… Я! Какая разница, какое имя произносилось. Там была я.
– И что! Ты по-прежнему считаешь, что принадлежишь ему? Ты это чувствуешь?
Снова схватил меня и сдавил своими на удивление сильными руками.
– Он давно мертв. Даже если бы это венчание было настоящим, ты уже стала вдовой.
– Ложь!
Повернулась так быстро, что Марко от неожиданности отпрянул назад.
– Он жив! Я знаю, что он жив! Если бы он умер, я бы почувствовала!
– И за пятнадцать лет ни разу не объявился? – усмехнулся Марко и поправил галстук. – Какая разница, что с ним? Имеет значение, что я рядом, что мы с тобой вместе и можем быть счастливыми, Юляяя.
«– Но им не сравниться с твоими глазами, Вереск.
Марко вышел из комнаты, а Сальваторе стянул с моего плеча рукав платья и прижался к коже горячими губами.
– В другой стране мы начнем все сначала. Слышишь? Ты будешь счастлива. Я обещаю.
Я повела плечом, отстраняясь.
– Не обещай… я никогда не буду с тобой счастлива.
– Почему? – страстно спросил он и силой прижал меня к себе.
– Воскреси моих родителей и только потом проси быть счастливой с тобой. Верни мою жизнь, мою беззаботность… верни Вереск!
Резко развернул меня к себе.
– Вот она – Вереск… смотрю на нее, вдыхаю ее запах. Она источает восхитительнейший аромат.
– А мне воняет трупным смрадом. Ты…ты воняешь смертью!»
Быстро начал ковыряться в кармане, достал бархатную коробочку, поправил очки и протянул коробочку мне.
– Открой.
Я нерешительно приподняла крышку и судорожно глотнула воздух.
– Обвенчайся со мной и стань мне настоящей женой, раздели со мной постель…. роди мне детей.
Я смотрела на кольцо, чувствуя, как тяжело сдавливает мою грудь, как трудно дышать. Он прав. Он больше всех достоин стать моим мужем, достоин любви. А что, если попробовать. Что, если дать нам шанс. Столько лет прошло. Паук давно забыл обо мне. Паук… проклятый, лживый Паук, предатель, ублюдок, бросивший меня умирать, бросивший нашего ребенка…
В двери постучали, и я отошла вместе с кольцом к окну, сдавливая коробочку и чувствуя отторжение, чувствуя, как внутри я не готова принять это предложение.
– Там внизу посыльный с цветами для синьоры.
Отодвинула штору и вцепилась в нее помертвевшими пальцами, застыла, глядя, как в дом заносят огромный букет вересковых колосьев, перевязанный желтой лентой. Уронила коробочку, выскочила в коридор, сбежала по лестнице и схватила посыльного за рукав.
– Кто! Кто прислал эти цветы?
От неожиданности паренек быстро заморгал.
– Простите, синьора… не знаю. Мы – служба доставки… я – курьер…. цветы заказали через сайт, наверное.
– Вереск через сайт? Кому нужны эти сорняки! А записку! Что-то оставили?
– Ннннет, ничего не оставили. Простите, синьора, что-то не так? Вы можете оставить жалобу на сайте, вот наша визитка и… Хотите, я унесу букет?
– Нет… давай сюда.
Забрала цветы, и от запаха вереска закружилась голова.
– Бруно, дай этому мальчику на чай.
Долго смотрела ему вслед, сжимая в руках огромный букет, и чувствовала, как подгибаются колени и темнеет перед глазами.
– Ты обронила мой подарок, любимая.
Обернулась, посмотрела невидящим взглядом на Марко, а тот покрутил у меня перед глазами бархатной коробочкой.
– Да… уронила. Оно прелестно. Извини. Я пойду к себе. У меня голова разболелась.
– Бруно! – зычно крикнул Марко, впившись взглядом в букет. – Вышвырни этот веник в мусор!
– Нет! Не надо! Пусть останутся!
Рука Марко сомкнулась на моем локте.
– Что? Представила, что они от него? Не льсти себе! Даже если он и жив, ему всегда было плевать на тебя!
– Отпусти! – попыталась выдернуть руку, но он сжал сильнее. – Ты делаешь мне больно, Марко! Отпусти меня немедленно!
Пальцы разжались, и его худое лицо обрело самое обычное выражение растерянности. Как будто на меня смотрел совсем другой человек. Злобный оскал тут же исчез.
– Прости, я не знаю, что на меня нашло. Иди… переоденься, поедем смотреть дом. Отдай эти сорняки Бруно.
Я долго смотрела Марко в глаза, продолжая сжимать цветы в руках.
– Хорошо… поедем в Палермо.
И унесла букет в свою комнату. Я знала, что Марко смотрит мне вслед, что в его ладони по-прежнему лежит бархатная коробочка, и я не дала ответ на его предложение.
Глава 2
Я не была здесь с момента моего побега. Когда-то этот дом казался мне ненавистным, отвратительным, мерзким, а сейчас чем ближе мы подъезжали, тем сильнее билось мое сердце. Тем больнее оно дергалось в груди.
Нет, Мами, ты не права. Дом – это важная частичка памяти. Ее физический образ, ее воплощение с ожившими запахами, звуками, голосами. У дома есть душа. Она хранит, намного больше, чем фотографии. Дом всегда полон призраками счастья и горя, любви и смерти. Дом – это живой организм, способный ранить и исцелять. И боль становится сильнее, перестает быть фантомной, ее можно потрогать пальцами, как вырезанные на дереве буквы В и С, затянувшиеся светлой корой, но оставшиеся там навечно. Я провела по ним пальцами, закрывая глаза и вспоминая, как он вырезал их ножом у меня на глазах. Увидела, как раскачивается длинная ветка, на которой на какие-то мгновения возник образ черноволосого парня, играющего на гитаре для девочки, выглядывающей в окно. У нее восторженные глаза, и она до безумия влюблена в своего ночного музыканта. Настолько влюблена, что могла принять нож вместо него и получить удары плетью. И ее любовь бессмертна, как сама музыка. Она все еще живет в ней вместе с ненавистью. Вплелась в ее медовые волосы, растворилась в глазах и разъела ей сердце.
А сейчас она смотрит моими глазами снизу и чувствует, как больно сжимается ее сердце, как невыносимо тянет туда, в прошлое, где все было можно…Там, где Вереск смеется и прячется за деревьями от Паука.
– Мама!
Голос сына вырвал из оцепенения, и я обернулась, вынуждая себя улыбнуться.
– Мам, а ты говорила, здесь развалины. Смотри, все уцелело. Отец показал мне конюшни, веревочные лестницы, старую беседку. И еще кое-что. Пойдем.
– Куда?
Я засмотрелась на него, залюбовалась им с щемящим сердцем и ощущением, что вот-вот разрыдаюсь. Потому что похож. Потому что невероятно, немыслимо похож. Как будто только что слез с ветки того самого дерева.
– Что такое, мам? Ты плачешь?
– Нет, – обняла его и спрятала лицо у него на груди, – я просто очень сильно люблю тебя.
– И я тебя люблю. Идем. Давай же… быстрее.
Я позволила себя увлечь в глубь заросшего сада, но чем ближе мы подходили, тем тяжелее становилось дышать. Весь сад, вся его огромная площадь заросла вереском. Он колыхался от ветра сиреневыми волнами, как будто там бушует фантастическое море.
– Эти цветы… они так похожи на твои глаза.
Вздрогнула и обернулась к сыну. Он с восхищением смотрел на вереск.
– Да. Что-то есть.
– Совсем не что-то, – голос Марко раздался совсем близко и разрушил все очарование увиденным. На нем был костюм для верховой езды, и вьющиеся черные волосы развевались на ветру, как и у Чезаре, – когда-то ее так и называли – Вереск.
– Вереск.
Повторил сын, и внутри все закровоточило, захотелось хорошенько тряхнуть Марко.
– Маме подходит, да, очень подходит.
– Но она запретила так ее называть.
– Почему? – искренне удивился Чезаре и сорвал пару колосьев. – Мам, почему?
– Потому что меня зовут Юлия, и я не хочу никаких кличек. Тем более я давно выросла из уменьшительно-ласкательных.
Настойчивым взглядом посмотрела на Марко, и тот меня понял.
– Чертовые сорняки разрослись так, будто их нарочно здесь высадили.
Он выдрал несколько колосьев и швырнул в сторону, прошелся по ним сапогами, втаптывая в землю.
– Так кто покупает этот дом? – спросила и отвернулась от вереска и от собственных воспоминаний.
– Не знаю, какой-то неизвестный человек, у которого очень много денег отстраивать эти развалины. Завтра подпишем документы, и прощай, Палермо. Но у меня для тебя другой сюрприз.
Он присвистнул, и его человек привел к нам трех лошадей.
– Прокатимся? Здесь есть еще одно место, которое стоит посмотреть.
Марко помог мне взобраться на коня, затем сам ловко запрыгнул в седло, невзирая на хромоту, как и Чезаре, с детства приученный к лошадям.
– Окунемся в детство твоей мамы. Здесь недалеко.
***
Да… Марко, конечно, все продумал. Вызвал у меня благоговейный трепет, заставил расплакаться, когда я оказалась в своей детской, которую давно перестроили нынешние хозяева, когда спустилась в сад и смотрела на окна, увитые декоративными розами.
Мой муж договорился с владельцами поместья о нашем визите. Хозяев не было. Они оставили ключи и приказали управляющему нас впустить. Еще бы они отказали капо ди Мартелли. Никто бы не посмел. Да, Марко был нежным мужем, чутким отцом, но он был жестоким капо, перед которым дрожали подчиненные и члены клана… Но я не вникала в его мир. Он меня не касался. И, нет, это не попытка спрятать голову в песок, как страус, это полное принятие своего выбора жить в этом мире. И я знала, что рано или поздно место Марко может занять мой сын. И я хотела этого… когда-нибудь, когда настоящий отец Чезаре появится, если это произойдёт, он столкнется с сильным, крепким и влиятельным человеком. Человеком, который будет стоять во главе семьи Мартелли вместо предателя, который был фальшивым мужем и не стал отцом.
Пока Марко водил Чезаре по дому, я зашла в свою комнату, распахнула настежь окно, выглядывая в сад. Как же сладко и больно внутри. Руки дрожат, прикасаясь к цветам, к оконной раме и к прошлому…
«– Ты чего там возишься, малая? Давай перелазь!
Легко сказать, когда в тебе метр пятьдесят роста, а ограда два метра. Кое-как я забралась наверх, цепляясь за ветки виноградника, а спрыгнуть не могла. Так и топталась наверху, глядя на задранное ко мне лицо Паука.
– Прыгай!
– Я высоты боюсь!
– Я поймаю!
– А если нет?! Может, ты косоглазый и криворукий!
– Сейчас залезу наверх и сброшу тебя оттуда.
– Только попробуй!
– Прыгай, я сказал! Или ты трусливая девчонка, Вереск?
Зажмурилась и прыгнула. Горячие, большие руки подхватили под мышки, и на какие-то доли секунд я прижалась всем телом к его груди. Уловила аромат лайма, сигаретного дыма и запах его кожи. Слегка закружилась голова, и я подняла на него удивленный взгляд. Какие чудесные глаза вблизи, и эта желтая кайма, как золотой ободок. Захотелось тронуть кончики его бархатных ресниц»
Сама не поняла, как вылезла на подоконник, как спустилась вниз, и сердце снова болезненно защемило. Где-то вдалеке промелькнула чья-то тень. Я вздрогнула.
– Эй!
Окликнула и пошла следом, ускорила шаг в сторону ограды, уводящей к заповеднику. Мне показалось, что туда кто-то пошел быстрым шагом, словно укрываясь от меня.
– Эй! – крикнула еще раз и подошла к старому сараю, где когда-то мы с Сальвой прятали маленького волчонка. – Кто здесь?
Толкнула дверь и увидела, как хлопнуло окно в сарае. Выбежала наружу, чтобы посмотреть, но там никого не оказалось. А сердце бьется сильнее, тревожней, и мне…мне кажется, что в воздухе витает запах лайма, до ломоты в костях знакомый, режущий лезвием по обнажившимся венам. Быстрым шагом к ограде, ко вторым воротам – они приоткрыты, как будто только что кто-то через них вышел. Толкнула обеими руками, пошла следом. Запах преследует, забивается в ноздри, и я хочу заорать от отчаяния. Все быстрее и быстрее, побежала, пока не выскочила к ручью. Застыла, тяжело дыша, наполненная воспоминаниями до краев, как этот бурный водоем. Вот-вот польется через край.
Шаг за шагом к воде, и перед глазами ОН, сжимающий мою талию, мои плечи, жадно впивающийся губами в мои губы. Позади треснула ветка, и я резко обернулась, колыхнулись кусты.
– КТО ЗДЕСЬ?! – крикнула и услышала эхо собственного голоса.
А затем тихий рык, на низкой ноте, и из-за кустов выходит волк. Старый, хромой, словно седой, приземистый, на худых, кривых лапах, со вздыбленной холкой, и я сделала шаг к воде, назад, испуганно прижимая руки к груди. Волк пошел на меня, потом побежал и вдруг прыгнул, толкая передними лапами, облизывая мое лицо, и я его узнала. Божееее! Я его узнала. Смерч! Это он! Мой старенький Смерч. Сколько лет прошло.
– Смерч…хороший мальчик. О Боже! Как? Как ты узнал меня? Ты еще жив? Мой старичоооок. Как же я рада тебя видеть!
Трепала его за ушами, тискала за жилистую, старческую шею, прижалась к ней лицом, и в ту же секунду сердце ухнуло в крутую, черную пропасть. Запах лайма. Такой отчетливый, едкий от жесткой шерсти волка. Как будто…как будто его обнимал кто-то еще до меня. Вскочила на ноги, оглядываясь по сторонам, не обращая внимание на радостное повизгивание волка, сжимая руки в кулаки, чувствуя, как от напряжения болит каждый нерв.
Но вокруг меня тишина, вокруг деревья и прошлое. Оно кружится картинками в воздухе, смехом, музыкой, и я близка к истерике, мне кажется, я схожу с ума.
– Мама! Вот ты где! Мама! Не двигайся! Мамааааа!
Чезаре увидел волка, и его глаза широко распахнулись от ужаса, рядом появился Марко и тут же выхватил пистолет, а Смерч пригнулся, закрывая меня от них, оскалился и утробно зарычал.
– Нет! Нет, не стреляй. Это…это Смерч! Слышишь? Ты помнишь его?… он хороший. Он меня не тронет. Марко! Нет!
Но Марко меня словно не слышал, он дернул затвором и прицелился. Волк прыгнул, и Марко бы выстрелил, если бы Чезаре не схватил его за руку и не направил ее в другую сторону. Пуля просвистела где-то в кроне деревьев, волк убежал, а я, вся дрожащая, смотрела, как мой сын отшвырнул руку отца, а потом бросился ко мне и крепко обнял, прижимая к себе.
– Ты что, пап! Ты напугал маму!
– Это дикое животное. Кто знает, на что оно способно! – проворчал Марко, пряча пистолет, и я видела по его глазам – он узнал Смерча, но предпочел сделать вид, что это не так. – За нами приехала машина. Мне нужно срочно выезжать. У меня до вечера есть дела. Китайцы перекрыли мне кислород в Риме и Венеции.
