Buch lesen: «В семье не без подвоха»
Глава 1 В которой у милого дитяти много имён
Когда Азамат рассказал мне, что названия месяцев на Муданге происходят от архаичных имён разных богов, и каждый месяц посвящён своему богу, мне не потребовалось ни заглядывать в календарь, ни обращаться к Старейшинам, чтобы предсказать, что рожать я буду на стыке месяца Укун-Тингир и месяца Ирлик-хона. Сезоны на Муданге неравной длины: весной и осенью по пять месяцев, а летом и зимой по шесть, только зимой ещё несколько дней съедаются, потому что год составляет немножко меньше двадцати двух месяцев. Ну или потому что бог стужи, на которого приходится третий месяц зимы, – карлик. Тут уж кому какое объяснение ближе. Укун-Тингир посвящён пятый месяц лета, потому что это самое урожайное время в северном полушарии, в котором лежит большая часть муданжского континента. Конечно, при такой длине лета в принципе урожай собирают по нескольку раз в сезон, но всё же месяц Укун-Тингир – это пик изобилия. Ну а Ирликом, понятное дело, всё заканчивается, потому что он ведь крадёт солнце. Равноденствие выпадает приблизительно на последний день лета, и после этого дни становятся короче ночей, к тому же весь месяц муданжские луны проскальзывают по небу ещё до заката, а ночью воцаряется беспросветная тьма. В этот месяц муданжские дети, собираясь в пустующих по ночам клубах, рассказывают страшилки, а молодёжь развлекается гаданиями и прочей ворожбой, примерно как у нас на святки. В это же время активизируется разнообразная нечисть, которая боялась показать нос, пока грозная Укун-Тингир приглядывала за планетой в свою смену.
Вот и лежу я теперь в шезлонге на веранде своего дома с видом на искрящиеся в полуденном солнце воды Дола, слушаю, как Азамат воркует над колыбелькой, и вроде как восстанавливаюсь после родов. Хотя и восстанавливаться-то особенно не приходится: всё прошло без сучка без задоринки, даже понервничать не успела. Я долго думала, лететь ли мне на Гарнет или довериться Ориве, которую я уже несколько месяцев прицельно учила принимать роды, но Азамат категорически заявил, что не доверит мою жизнь ни местным, ни гарнетским повитухам, и договорился с Земным Союзом о поставке партии врачей с целью обеспечивать медицинскую поддержку развивающемуся региону Вселенной. Честно говоря, я ужасно обрадовалась, и не столько даже тому, что буду в надёжных руках (я-то Ориве вполне доверяю), сколько тому, что будет с кем поделиться пациентами. Последнее время ко мне стали выстраиваться такие очереди, что пришлось задрать цену вдесятеро, чтобы хоть как-то справляться с потоком страждущих. И тут же, конечно, включилась совесть, и стала меня пилить, что помощь надо оказывать тем, кто в ней больше нуждается, а не тем, у кого больше денег, и всё в таком духе. Удивительно, как внезапно слишком мало пациентов превратилось в слишком много. Короче говоря, когда Азамат сказал, что подписал визы пяти врачам, я даже немножко поплясала от радости, хотя уже было тяжеловато.
Набрать миссионеров оказалось довольно трудно. Во-первых, мало кто вообще хотел лететь за тридевять галактик на этот никому не нужный Муданг, даже ради очень больших денег. И то сказать, у всех семьи, друзья, и все привыкли, что с работы домой можно добраться максимум за несколько часов, да и то если очередь на туннель слишком длинная. А тут земными средствами передвижения три недели, муданжскими полторы… С другой стороны, абы кого привозить тоже нельзя – окажутся жуликами какими-нибудь, обманут солидных людей, и вот он международный скандал. Поэтому всех желающих пришлось проверять под микроскопом, и многие не прошли тест на вшивость. Ещё заметное количество порядочных людей сами сошли с дистанции, и, зная методы Земного Союза, я не могу их осуждать. В итоге осталось четверо, и тут я вспомнила про Янку. Мы с ней переписывались всё то время, что я осваивалась на Муданге, и я много чего ей понарассказывала о местных обычаях. Она, конечно, от муданжцев несколько пострадала, её ведь тоже, как меня, пытались силком замуж выдать, но зато у неё уже был опыт культурного контакта, хоть и негативный. К тому же она училась вместе со мной в космическом колледже и тоже ходила на муданжский язык, а это очень большой плюс, поскольку на Муданге совсем мало народу говорит на всеобщем. Так что я принялась Янку уговаривать. Ломалась она долго и крови всем попортила изрядно, но после того, как Азамат лично перед ней извинился за поведение своих сограждан и пообещал, что никто больше на её свободу не покусится, она всё-таки согласилась. И пока что об этом не жалеет. Вон она сидит на перилах, крутит рыжий локон и пожёвывает полоску вяленой сурчатины, наслаждаясь видом на девственную муданжскую природу.
– Он опять заснул, – разочарованно сообщает Азамат.
Я усмехаюсь.
– А ты чего хочешь, чтобы он бегал на второй день?
– Нет, конечно, – вздыхает Азамат, и по вздоху понятно, что именно этого он и хочет. – Просто никогда не видел таких маленьких детей…
Я закатываю глаза. Эту фразу я за последние двое суток слышу примерно двухсотый раз. А какого труда нам с Янкой и Оривой стоило уговорить начинающего папу вообще взять ребёнка на руки! Он же такой маленький-хрупкий, ах-ах-ах, да я не знаю, как его держать, а вдруг помну, а вдруг напугаю! Девчонки ещё поначалу в другую комнату уходили поржать, а потом плюнули на приличия, всё равно Азамат ни на что, кроме младенца, внимания не обращал. Потом ему стало казаться, что ребёнок плачет, потому что его боится. Затем ребёнок задрых у него на руках, всем своим видом демонстрируя беспочвенность папиных страхов. Азамат некоторое время повосхищался, а потом стал переживать, что это малыш всё время спит, а не заболел ли он? В общем, среди этого бардака я волновалась только, как бы от смеха кровотечение не началось.
– Погоди, – успокаивает его Яна своим низким блюзовым голосом, – ещё на стенку полезешь от его активности.
– Если он в меня пойдёт, то да… – мечтательно соглашается Азамат. – Лиза, а ты в детстве активная была?
– Не-а. Я в основном молчала и улыбалась. Но он больше на тебя похож, посмотрим, может, и характером тоже.
Похож – это немного не то слово. Когда Янка мне впервые показала моё дитятко, я почувствовала себя ксероксом. Разве что глазки голубые, так они могут со временем потемнеть. А так просто микро-Азамат. То-то матушка порадуется. Конечно, подрастёт, может, ещё проявятся какие-нибудь мои черты, но пока вообще ничего общего, даже немного обидно, в конце концов, это я его носила. С другой стороны, теперь уж точно ни у кого язык не повернётся предположить, что Азамат ему не отец. А то я уже наслушалась сплетен и обвинений.
– Слушай, Азамат, а нельзя парочку Старейшин сюда выписать на именование? А то уж очень не хочется в столицу переться.
– Ты плохо себя чувствуешь? – тут же настораживается он.
– Да нормально я себя чувствую, просто как представлю, что надо собрать вещи, засунуться в тесный унгуц, потом ещё в Ахмадхоте жара, духота, машины, прокисшими фруктами везде пахнет… Может, не будем мучить ребёнка?
Азамат качает головой.
– И обычного-то человека именовать должен весь Совет, а уж будущего Императора – обязательно. А все Старейшины даже по твоей прихоти сюда не полетят, тем более, что столичным жителям ведь интересно на наследника посмотреть, убедиться, что он здоровый и красивый. Так что лететь надо, никуда не денешься. В принципе, если ты не хочешь, то можешь остаться, твоё присутствие не обязательно.
– Ну ага, конечно! Мало того, что имя моему ребёнку будут придумывать какие-то чужие дядьки, так ещё чтобы я не присутствовала? Нет уж. Надо хотя бы проследить, чтобы на моём родном языке это имя нормально звучало, а то знаю я вас, назовёте каким-нибудь Хунь-Кирдыком, и что я маме скажу?!
– А что не так с этим именем? – удивляется Азамат. – Я знал одного хорошего человека…
Продолжение тонет в нашем с Янкой дружном хохоте.
– Ну ладно, ладно, – успокаивает нас Азамат. – Я написал Старейшине Ажгдийдимидину, объяснил, что у вас на Земле совсем другая традиция с именами, и он пообещал, что Совет посчитается с твоим мнением.
В столицу мы выбираемся на следующий день всей компанией. Янка там вообще-то работает, вместе с Оривой, которую я ей отдала во временное пользование, пока я в декрете, так сказать. Коллеги-земляне пока побаиваются переселяться в другие города и толкутся в столице, где немного повыше процент говорящих на всеобщем. Старейшина Унгуц и ещё двое книжников по возможности интенсивно учат их муданжскому, но всё равно они ещё долго не смогут свободно общаться с пациентами без переводчика, а пациенты совершенно не жаждут посвящать этих переводчиков в свои проблемы. Янка, конечно, тоже не ахти как разговаривает, примерно как я в начале всей этой эпопеи, но её пациенты часто и сами говорить не умеют, она же педиатр.
Азамат сажает нас прямо перед Домом Старейшин, вынимает меня из кабины и аккуратно ставит на крыльцо, косясь на Янку. Всё никак не поверит, что меня уже можно размещать в пространстве вертикально. На площади почти никого нет, только несколько ребят сидят на перилах над рекой, да ещё мимо проходят какие-то люди. Мы заходим внутрь.
В Доме Старейшин как всегда жарко, душно и пахнет благовониями, от чего мелкий на руках у Янки тут же начинает хныкать. Я не успеваю даже обернуться, как Азамат его уже перехватил и принялся укачивать, одновременно командуя прислужнику открыть окна.
– Старейшины этого не любят, – хмурится прислужник.
– Плачущих детей они любят ещё меньше, – веско отвечает Азамат.
Янка и Орива выходят ждать снаружи в теньке, а нас приглашают в Сердце Дома, то бишь зал, где сидит Совет. Гляди-ка, и правда все восемнадцать собрались. Унгуц нам радостно подмигивает, Ажгдийдимидин кивает, мы киваем обоим в ответ. Прислужник и тут открывает два окна и занавешивает их тяжёлыми гобеленами, чтобы никто с улицы не подсмотрел за таинством.
– Тэк-с, – начинает Старейшина Асундул и прокашливается, глядя в какой-то листок. – Что у нас дальше… Именование наследника.
Можно подумать, они сегодня прямо с утра всем составом заседают и уже забыли, ради чего! Хотя, наверное, это что-то обрядовое, чтобы нечисти голову заморочить, сделать вид, будто дело не важное. Ох и набралась же я тут суеверий!
– Азамат Байч-Харах, значит… – продолжает бубнить Старейшина Асундул. – Урик, ты списки предков составил?
Прислужник кивает и принимается раздавать всем Старейшинам листки с огромным списком имён, насколько я могу видеть, исключительно мужских.
– А что, имена предков как-то влияют?.. – спрашиваю у Азамата шёпотом.
Он прищуривается.
– Скорее помогают выбрать.
Прислужник Урик, закончив со списками, прикатывает большой прозрачный экран, из тех, которые с одной стороны картинку показывают, а с другой выглядят, как тонированное стекло, и ставит его между Старейшинами и нами. Ага, то есть нам туда смотреть не предлагается. Старейшина Асундул, прищурившись, начинает что-то двигать на экране пальцем.
– Так, ну, глухие я сразу убираю? – уточняет он, оглядывая Совет. Все согласно гудят. Азамат тихонько выдыхает. Тоже ведь переживал, а вдруг мальчику не судьба править, вдруг глухое имя дадут. Можно подумать, Старейшинам очень надо следующего Императора заново выбирать. Они только расслабились, что можно часть обязательств на кого-то свалить…
Кстати об обязательствах. Азамат теперь крутится, как белка в колесе, конечно. Каждый десятый день у него судебный – разбирает тяжбы. В остальное время он пытается оживить институт полиции, который благополучно загнулся за двести лет, и ведёт постоянные переговоры с другими планетами, к счастью, в основном по Сети, хотя пару раз уже выезжал на какие-то станции. Ещё он надеется к зиме обновить дороги, чтобы обеспечить торговое сообщение между экватором и севером, а ещё пришлось создать регулярную армию, джингоши-то не спят, вот, опять же, надо что-то делать с джингошскими платиновыми карьерами, пока свои же до центра планеты всё не растащили, а в перспективе хорошо бы вступить в экономический союз с Землёй, Ареем и Тамлем, а они требуют устойчивого природопользования… В общем, я бы уже давно слегла, а Азамат ничего, вертится. Старейшины, правда, сильно помогают, да и бывшие соратники тут же получили посты с полномочиями. Вот уж что Азамат хорошо умеет делать, так это организовать осмысленную деятельность. Так что в итоге он даже время от времени может себе позволить выходные, вот например, чтобы посидеть под дверью, пока я рожаю, и от души понервничать.
– Да-альше, – тянет Старейшина Асундул. – Ну тут в списке все на «А», это менять не будем? Хорошо-о… Так, занятые от-клю-чаем… Ну вот, ребят, смотрите, что есть.
Старейшины вытягивают шеи, прищуриваются, кое-кто достаёт очки. Шевелят губами, бормочут, переспрашивают друг друга. Один Ажгдийдимидин глядит в пространство, как будто происходящее его вообще не касается.
Унгуц отрывается от созерцания экрана.
– Ну, это всё хорошо, но давайте на ребёночка-то посмотрим!
– Да, да, точно, – гудят остальные, как будто только что вспомнили об этой немаловажной детали. Азамат встаёт и, неся мелкого на вытянутых руках перед собой, предъявляет его всем Старейшинам по очереди.
– Ой ты какой хороший! – не удерживается Унгуц. Асундул на него цыкает, но сам тоже улыбается в бороду.
– Здоровый? – уточняет Изинботор. Азамат кивает.
Ажгдийдимидин смотрит на ребёнка таким взглядом, как будто вспомнил что-то весёлое, но ничего не пишет и не показывает. Я считаю, это хороший признак. Наконец все обнесены, и Азамат возвращается ко мне.
– Совет предлагает вам удалиться и подождать решения, – будничным тоном сообщает Старейшина Асундул. Мы выходим в ту самую комнату, где сидели в ожидании приговора по свадьбе. Там сейчас почти прохладно, потому что ветер с реки продувает через два окна.
– Ты как? – спрашивает Азамат, пододвигая мне подушку для сидения.
– У меня, как всегда, начинает болеть голова от благовоний. Тебе не показалось, что наш духовник как-то уж очень безразличен к происходящему?
Азамат пожимает плечами.
– Я думаю, он уже знает, как малыша назовут, так что ему должно быть скучно. Ты заметила, как он на него смотрел? Что-то хорошее у него в судьбе увидел, не иначе…
Минут через десять Урик приглашает нас обратно. Старейшина Асундул держит на вытянутой руке очередной листочек. Надо будет ему дальнозоркие линзы поставить.
– Совет Старейшин в составе, по старшинству: Унгуц, Асундул, Удолын, Агылновч… – он продолжает перечислять всех присутствующих, но у меня по-прежнему муданжские имена в голове плохо держатся, – Ажгдийдимидин и Изинботор, по поводу имени сына Азамата Байч-Хараха решение принял. Имя то – Арамат.
Вот я так и знала, что налажают!
– Я против, – говорю с тяжёлым вздохом. Я так надеялась обойтись без драки… Ещё и живот заныл вдобавок. Азамат смотрит на меня с сочувствием.
– Как это против? – моргает Асундул. – Это решение Совета!
– А так против, – тоскливо поясняю я. – Был уговор, что если на моём языке имя звучит нелепо, то вы это примете в расчёт, правда же?
Старейшина Асундул явно собирается возмутиться, но наш духовник быстро вкладывает ему в ладонь бумажку. Асундул некоторое время щурится, читая мелкий почерк коллеги.
– Ну ладно, – говорит он наконец растерянно. – Уговор был, не спорю. Но почём же нам знать, какое имя как на твоём языке звучит?
Я только собираюсь картинно развести руками, дескать, это вам виднее, дорогие мудрецы, когда меня перебивает один из самых древних дедов, кажется, Агылновч.
– Да она свои варианты сначала предложит пусть!
– Правильно, правильно! – соглашаются все.
– Ладно, гхм, Элизабет, – кивает Старейшина Асундул. – Как бы ты этого ребёнка назвать хотела?
– Ну-у, например, Олег, – предлагаю, несколько растерявшись. Поскольку Азамат почти сразу поставил меня перед фактом, что называть ребёнка будут Старейшины, то я как-то и не думала на эту тему.
– Хм, – Старейшина Асундул почёсывает бороду и обводит окружающих взглядом. Окружающие тоже почёсывают бороды, у кого они есть. Азамат приподнимает брови, потом улыбается мне и снова оборачивается к ребёнку. Не иначе, примеряет.
– По-моему, неплохо, – осторожно говорит Унгуц.
– Да тебе всё нравится, что она предлагает, – усмехается его сосед.
– Ладно тебе, правда ведь имя хорошее, – укоряет его Агылновч. – А что оно значит-то по-вашему, молодушка?
– Э… – я лихорадочно припоминаю хоть одну дурацкую рекламу типа «хочешь узнать тайну своего имени? пришли сообщение!» – там обычно в качестве завлекалки приводят примеры… – Ну-у, мне трудно перевести-и, – тяну время изо всех сил. – Ну, там про благословение… и свет… примерно так… Так звали одного из наших первых князей! – выпаливаю я наконец-то подвернувшийся довод. Правда, историю я помню плохо, и что это был за князь, не имею ни малейшего представления. Да и само слово «князь» на муданжском означает строго принца, то есть наследника трона, но никак не собственно правителя. Не говоря уж о том, что я спокойненько обобщила свою страну до всей Земли… Ну да ладно.
– О-о, неплохо, – кивает Асундул. – И не занято. Ну что, как думаете, подходит имя?
Все согласно кивают, кто с большим, кто с меньшим энтузиазмом.
– Ну хорошо. В таком случае, Совет в составе, по старшинству: Унгуц, Асундул, Удолын… – весь список звучит заново, – Ажгдийдимидин, Изинботор и жена Императора Элизабет, по поводу имени сына Азамата Байч-Хараха решение принял. Имя то – Алэк.
Молчу-молчу. Меня всё устраивает.
Азамат снова встаёт и подносит спящего, кхм, Алэка Ажгдийдимидину. Тот извлекает из-за пазухи диля духовнический жезл, несколько раз взмахивает им над ребёнком, отчего по залу распространяется приторный запах очередного благовония, что-то нашёптывает и кивает Азамату. Тот кивает в ответ, я тоже киваю, остальные Старейшины кивают, и мы выходим на крыльцо.
Мама дорогая, сколько же снаружи народу! Кажется, вся столица пришла посмотреть на нашего первенца. Впрочем, я не удивлюсь, если так оно и есть.
– Князь именован! – вопит кто-то из толпы.
– Князь именован!! – вторят ему ещё несколько голосов. Кто-то принимается играть на дудке, ближайшие граждане тянут шеи, чтобы рассмотреть своего будущего Императора. Азамат осторожно перехватывает мелкого поудобнее и поднимает над головой, чтобы все видели. Люди хлопают в ладоши, свистят и кричат «Танн!». Азамат светится счастьем, а я стараюсь благосклонно улыбаться, хотя не отказалась бы прилечь. Наконец к нам пробивается Тирбиш и сообщает, что у него прямо за домом припаркована машина, и в ней уже сидят Яна с Оривой. Пока мы пробиваемся туда сквозь толпу, на меня сыплются подарки – одежда, украшения, бормол, редкие пряности, гобелены, пелёнки, конвертики, башмачки, ползунки… К счастью, Тирбиш прихватил Большой Мешок и складывает туда всё это барахло, а мне остаётся только благодарить.
– Куда вас отвезти? – спрашивает он, садясь за руль.
– Давай в «Лесного демона», – говорю. – Там в это время обычно нет никого.
Можно было бы, конечно, домой, но там-то как раз полон дом народа. На месте сгоревшего Азаматова коттеджика столичные активисты за неделю отгрохали целый офисный центр, мы даже воспротивиться не успели. Поскольку нам для жизни так много места не требуется, а вот новой Императорской канцелярии нужно какое-то помещение, то Азамат решил просто разместить её в своём доме, всё равно он теперь на семейное гнёздышко не похож. Там, конечно, есть жилая часть со спальнями, кухней и куском сада, на который не выходят окна офисов, но всё равно довольно неуютно.
В «Лесном демоне» я блаженно растягиваюсь на подушках, наблюдая, как Азамат с Тирбишем воркуют над ребёнком, теперь вдвоём.
– Очуметь, – бормочет Янка. – За всё время, что практикую, таких трепетных мужиков не встречала.
– Это Муданг, детка, – хихикаю я.
Азамат что-то заказал, но я пока есть не хочу. Зато хозяин заведения, принеся заказ, никуда не уходит, а тоже присаживается поворковать, поздравить Императора и меня с чудесным отпрыском и пожелать удачи и красоты.
Пока происходит обмен любезностями, в трактир входят Эцаган и Алтонгирел, который несколько дней назад временно вернулся с Гарнета, специально, чтобы посмотреть на мелкого, когда он родится. Эцаган с ним теперь не летает, потому что Азамат его назначил, грубо говоря, шефом полиции. Я не очень разбираюсь в муданжской системе чинов.
– Ой какой маленький! – с порога восклицает Эцаган. – А можно его подержать? Здравствуйте, Лиза, здравствуйте, капитан! Ну можно?
Я начинаю посмеиваться, от чего у меня снова болит живот. Янка только головой качает.
– Привет, – скалится Азамат. – Можно, наверное, только ост… О, Алтонгирел, привет!
Эцаган тут же усаживается по-турецки в торце нашего столика и укладывает мелкого на свои скрещённые ноги.
– Ой ты хоро-о-о-оший какой, краси-и-ивый, да как похож на па-апу, ой, а глазки какие голубые! Алтонгирел, смотри!
Алтонгирел, который обменивался приветствиями с Азаматом, тут же отвлекается и идёт смотреть на глазки. Алэк начинает хныкать. Алтонгирел осторожно гладит его по голове, от чего хныканье вовсе не прекращается, а потом смотрит на меня с каким-то странным выражением.
– Ты это, Лиза, – он сглатывает, – будь хорошей матерью.
– Уж постараюсь, – хмыкаю я, принимая более-менее сидячее положение. – Давай-ка его сюда, он уже есть хочет, да и затискали вы его совсем.
Алтонгирел кивает, забирает мелкого у Эцагана и подносит мне. Я начинаю пристраивать его на подушку для кормления, как вдруг Алтонгирел снова нагибается и целует меня в макушку.
– Да благословят тебя боги, – говорит он в ответ на мой ошарашенный взгляд. Азамат и Эцаган переглядываются со странными улыбками.
Как следует меня эпатировав, Алтонгирел с неподобающей поспешностью покидает помещение.
– Что это с ним? – спрашиваю.
– У него вчера было какое-то видение, – лукаво ухмыляется Эцаган. – Он ничего не рассказывал, но, наверное, это было про вас.
Я поджимаю губы.
– Что ж ещё он мог про меня такого увидеть? Мне кажется, уже вся моя жизнь по пророчествам так расписана, что можно ежедневник не вести. Последние месяца два только ленивый не пытается предугадать, что я сделаю завтра. Тут вон на днях Азамату жаловалась: какой-то духовник-недоучка предсказал долхотским горожанкам, что после родов я стану носить шпильки по десять сантиметров, так они, бедные, накупили этого добра и теперь мучаются, по улицам в них ходят. А в Долхоте помнишь, какие улицы? Это ж один сплошной глинистый буерак, а не город!
Эцаган хохочет, а Азамат вздыхает.
– Надо с городскими дорогами что-то делать, это никуда не годится. В Ахмадхоте-то не лучше. Но Алтонгирела ты зря в один ряд с такими записываешь. Уж если он что предсказывает, то это точно от богов идёт. Он потому и взбудораженный такой, что контакты с богами для людей непросто проходят.
– Ну не знаю, – пожимаю плечами. – Для меня просто…
Мужики переглядываются и смеются.
– Это вам сейчас так кажется, Хотон-хон, – хихикает Тирбиш. – Вы просто тогда себя со стороны не видели.
Я открываю рот, чтобы возразить, но тут в таверну снова впадает Алтоша, только уже не один, а с «нашими» Старейшинами – Унгуцем и Ажгдийдимидином. И тоже застывает с раскрытым ртом, вытаращась на меня. Так и смотрим друг на друга, как на приёме у дантиста.
– Ну чего ты, Алтон-хян? – Унгуц похлопывает его по плечу. – Кормящей женщины не видел никогда?
Алтонгирел стремительно краснеет, это видно даже в неярком свете таверны.
– Ну-у, как бы… – с трудом выдавливает он, – а обязательно делать это у всех на виду?
– А что мне, всех выгонять, что ли? – удивляюсь я. Вот ещё тоже блюститель приличий на мою голову. Старейшины, которые усаживаются за нашим столиком, посмеиваются.
– М-мне казалось, обычно женщины уходят для этого в другую комнату, – осторожно намекает Алтоша. Всё-таки что-то изменилось в его отношении ко мне. Ещё весной так бы и сказал прямым текстом: «Пошла вон!»
– Не нравится, не смотри, – фыркаю я.
Алтонгирел вопросительно косится на Азамата, дескать, как же ты такое позволяешь? Азамат смотрит на него исподлобья.
– Ты же не думаешь, что я должен Лизу выставлять из-за стола на время кормления? Она, между прочим, ещё не совсем здорова…
– Не думаю, – быстро отвечает Алтонгирел и садится в дальний угол, так, чтобы не видеть меня из-за Тирбиша. Ребёнок помахивает ему вслед кулачком; выглядит довольно угрожающе.
– Алэк, значит, – Унгуц подвигается поближе и принимается рассматривать мелкого.
– А что это имя значит по-муданжски? – спрашиваю. Имена из двух слов я обычно могу перевести, а такие короткие, насколько я знаю, очень старые, и за века приобрели всякие сложные значения.
– Так назовут человека, который всегда добьётся своего. Целеустремлённого, – Унгуц ласково гладит мелкого по животу, – энергичного, удачливого…
Ажгдийдимидин дёргает Унгуца за рукав, а потом стукает кулаком об пол, что у муданжцев соответствует нашему жесту погрозить пальцем.
– Да ладно тебе, – отмахивается Унгуц. – Я в прошлом месяце вообще благодать не раздавал, могу себе позволить!
Ажгдийдимидин сужает глаза и шкрябает на бумажке: «Копил?»
Унгуц поджимает губы.
Духовник продолжает писать: «Тут и без тебя хватит, расслабься».
– Можно подумать, ты сам не больше обычного выложился, – ворчит Унгуц, но от меня отодвигается.
– Как… прошёл обряд? – осторожно спрашивает Тирбиш, чтобы всех отвлечь. Остальные изо всех сил стараются не замечать диалог Старейшин. Простым людям не положено знать, что Старейшины могут быть неправы или не соглашаться между собой.
– Предсказуемо, – хмыкаю я. – Хотя мне показалось, в этот раз было как-то формальнее, чем на свадьбе. Тогда нам и Старейшин не перечисляли, и никакого «совет решение принял»…
– Ну ты сравнила! – усмехается Унгуц. – Именование – обычная процедура, давно обкатанная, там и думать особенно не надо. А свадьба – это же ответственное решение! Тем более, чего ждать от твоего ребёнка, и без имени понятно. А вот чего ждать от тебя, никто из нас не знал. Даже твой духовник. Правда же, Ажги-хян?
Духовник хмурится, но не возражает.
– Вот-вот, – продолжает Унгуц. – У нас такого ещё не было, чтобы пришлось решать судьбу человека, которого ни один Старейшина до тех пор в глаза не видал! А именование-то что, именование мы раз по десять в день проводим, и обычно всего по трое-четверо для этого собираемся, а то когда много народа, видно плохо. Впрочем, сегодня и так всё было ясно. Я как пришёл на Совет, мне Ажги-хян р-раз записочку, мол, можно расслабиться, Лиза всё равно сама имя выберет. Это Асундул вечно любит, чтобы всё по уставу было. Кстати, что-то он последнее время фамильярничать стал. При своих-то ничего, но с этими международными делами как бы не оконфузиться… Я понимаю, конечно, что он остальных Старейшин почти всех сам читать учил, но я-то его помню ещё когда он на лошади сидеть не умел!
Ажгдийдимидин жестом показывает мне перекатиться к нему поближе и вручает мне распечатанный листок. Видимо, подготовил речь заранее.
«По нашим традициям, – гласит листок, и я уже начинаю нервничать, – Хотон-хон положено иметь круг приближённых подруг из числа уважаемых горожанок. Пока ты была тяжёлая князем, Совет решил тебя не беспокоить. Однако теперь настало время задуматься, кого ты хочешь видеть вокруг себя. Выбирай женщин надёжных, опытных в обращении с детьми и в отведении сглаза».
– Э-э-э… – растерянно говорю я. – Да у меня тут всего-то подруг две с половиной, из них одна с Земли. Зачем мне какие-то женщины, когда у меня вон Тирбиш нянькой?
Духовник, не теряясь, протягивает мне ещё одну распечатку.
«Приближённые подруги нужны, чтобы поддерживать тебя в грусти, развлекать в скуке, наставлять в сомнении и покрывать в грехе. Женщине не всегда может помочь духовный наставник, поскольку путь мыслей мужчины и женщины различны. Не забывай также и о том, что столичные женщины об этой традиции знают и помнят и надеются войти в твой круг приближённых».
– То есть проще говоря, вы опять хотите вставить меня в клуб, только теперь круглосуточно и на дому? – обречённо спрашиваю я.
«Тебе не обязательно с ними шить, – пишет Ажгдийдимидин на обороте листка. – И можешь сама их выбрать».
– Азама-а-а-ат, – хнычу я. – Мне опять велят общаться с местными тётками…
– Ну почему только с местными? – пожимает плечами Азамат. – Никто не будет против, если ты пригласишь в круг своих землячек. Все поймут, я думаю. А ещё у тебя есть Задира и Орешница. Вот и круг.
– Так это чисто формально или мы как-то собираться должны?
– Формально, – успокаивает меня Унгуц. – Но видеться ты должна хотя бы раз в месяц с каждой из женщин.
Ну ладно, раз в месяц, может, и выкроится время. Не всё так плохо, как я сначала подумала. Это не районный клуб, это мои нормальные знакомые, и не очень часто. Подзываю девиц и объясняю на двух языках, что мне (а точнее, Старейшинам) от них занадобилось.
Янка пожимает плечами: надо так надо.
Орива вытаращивает свои и без того немаленькие глаза:
– Вы правда хотите взять меня в круг? А мне разве можно? Я ведь не ахмадхотская…
– Живёшь-то здесь, – отмахивается Унгуц. – А где родилась, кому какое дело.
Я киваю на Унгуца, мол, вот, слушай, что умные люди говорят.
– Но вы серьёзно хотите меня взять? – снова уточняет Орива. – Я же не знатная никакая, даже не замужняя, не говоря уж что детей нет. Да и мы с вами не очень-то близки…
– Ну, дорогая, у меня не так уж много близких людей, – пожимаю плечами. – Не волнуйся, тебе не придётся, э-э, как это там было? Наставлять меня в сомнении, во. Но если не хочешь, так и скажи, я не обижусь. Сама бы обошлась, да вот заставляют…
– Да вы что, для меня это честь! – заверяет меня Орива. – Сёстрам напишу – вот обзавидуются! Ничо так, приехала подзаработать, бац – и в кругу приближённых подруг Хотон-хон!
Я только головой качаю. Подумаешь, какая существенная разница! Ходить ко мне наряды шить – это нормально, а попасть в круг приближённых – уже честь. Никогда не угадаешь с этими муданжцами.
– Две – это мало, – напоминает о своём существовании Алтонгирел. – На первое время сойдёт, но начинай присматриваться к горожанкам. Нужно хотя бы четыре-пять.
– А как я, интересно, могу выбрать надёжных подруг из совершенно незнакомых женщин? – задаю я риторический вопрос. То есть я-то хотела задать очень даже конкретный практический вопрос, но духовники явно истолковали его как риторический. Проигнорировали, то есть.