Жалобный звук кольнул сердце недобрым предчувствием. Татьяна только открыла дверь телятника – сегодня хотела уйти пораньше – и застыла в нерешительности. Может, показалось? Малыши иногда не хотели отпускать её – вот и мычали. Нет, не показалось. Она быстро вернулась и принялась внимательно осматривать подопечных. Вот беда – занеможили её телятки…

Начало апреля почти ничем не выдавало весну. Разве только стало больше солнечных дней. Но тепла недоставало, чтобы растопить высокие белые сугробы, плотно укрывающие поля вокруг Миновского.

В Великую субботу хлопот было больше, но предчувствие торжества грядущей ночи делало их не такими тяжёлыми. И ведь она всё успела. Если бы…

– Сейчас, сейчас мои хорошие. Печку уже затопила, отвар вам из черемухи сделаю и хворь пройдёт, – ласково поглаживала она теляток, которые доверчиво тыкались в руку мягкими носами и тоненько мычали – жаловались на свою беду. Нехороший, значит, обрат привезли – вот и мучают молодняк колики.

Домой Татьяна прибежала почти в десять ночи – запах теплого свежего хлеба, ароматы вкусной творожной и картофельной начинки напомнили, что она не ела с самого обеда. А теперь уж и нельзя – такой сегодня день. Ничего, потерпит немного. Сложила в корзину угощение – один сверток для священника, второй – освятить для домашних – и принялась собираться, наряжаться на большую главную службу.

Из своего угла, поохивая, вышла свекровушка.

– Да ты что же, нечто и вправду удумала в Поречье? Подруги-то твои не собрались.

– А как же, мамаша, ведь Пасха. Сейчас и пойду.

– Одна, да ночью? Что хоть ты? Не ходи, милая. Капель сегодня какая – солнце припекло, как бы река не открылась. Небось, Господь простит. Завтра утром молитвы почитаем, да и разговеемся с миром – пирогов я напекла разных, яйца покрасили с Нинушкой.

– Нет, нет пойду. Что ж, что ночь – вон и звёзды, и от снега светло. А вы ложитесь, мама, отдыхайте.

– Вот отчаянная девка, – покачала головой бабушка Мария и присела на лавку. – Погожу ужо, как пойдёшь, тогда и лягу.

Тихая ночь. Хорошо идти по плотно утоптанной тропинке. Мысли тихо перебираются в такт шагу. Скоро и Володенька оставит отчий дом вслед за старшим Толей. Останутся втроём – старая, малая и она – три бабы без мужских рук. Ну да что ж, видно так на роду написано. Муж, Коля, недолго на свете пожил – всего 46 лет. Вот ведь и на войне не убили, только покалечили, а догнала она, проклятая.

Шестой год вдовела Татьяна: всё хозяйство, двое ребят на ней и работа в телятнике – ответственное тяжёлое дело. Сватались мужики, да она всем отказывала – ни к чему это.

Судьба повернула странно – четверо их было в семье, и никто в деревне жить не остался, кроме неё – самой старшей. Правда, и не думала никогда, что может быть по-другому. А ведь с родными рядом как-то полегче. Все разлетелись-разъехались по разным городам. Анна в Ленинграде, тоже вдовая. Иван в Москве, а Прасковья дальше всех – в Волгограде.

Вот, наконец, забелела высокая колокольня. Безмолвно на селе, темно, а в окнах храма горят огни. Как ни старались начальники колхозные, а не смогли закрыть двери Божьего дома. Татьяна перекрестилась и тихонько, только ей слышно, запела молитвы.

Хорошо, светло на душе среди тёмных намоленных икон. Сколько повидали они всего и всех-всех помнят – от первого крика в купели до последнего молчаливого посещения на пути к погосту.

Вот и мама, Мария Егоровна, перед смертью всё вспоминала отца Александра* – того, что сгинул в тридцать седьмом. А какой добрый был батюшка – по деревням сам ходил, если кому помочь надо, не отказывал. Мама часто к нему, да матушке Елизавете в гости ходила – любила она разговаривать с образованными людьми, и Пашеньку, меньшую, с собой брала.

Крестный ход. Только свечки-огоньки освещают дорогу. Да большего и не надо – всё-то здесь знакомо с детских лет, и с закрытыми глазами обойдёшь вокруг храма, не споткнёшься.

Пели тихо, чтобы не раздражать наблюдателей. Вот открылись двери, раздалось долгожданное «Христос Воскрес!», и она с радостно ответила: «Воистину воскрес!»

– Татьяна, с нами посидишь? – Все корзинки с яйцами, пирогами и другой праздничной снедью освящены, служба закончилась, и прихожане разошлись по уголкам большого полутёмного храма – разговляться.

– Немножечко посижу, тётя Параскева.

– А мы думали не придёшь ты сегодня, из Миновского и нет никого. Ведь, слышь, мужики говорят, наверху река открылась.

– Нешто? Снега много, не тает вроде ещё, – не особенно встревожилась Татьяна.

– Ко мне пойдём, может? Отдохнёшь. Устала, небось – работала ведь, поди, весь день, а ещё и служба.

– Нет, я уж домой. Пораньше хочу к телятам заглянуть – всё ли ладно. Захворали с вечера. Отпоила и Володе наказала ночью сбегать, а всё ж тревожно.

Снова она одна. А ночь как будто и не та. Звёзды что ли ярче, воздух прозрачнее и теплее, будто вся природа радуется доброй вести. Новый священник, отец Дмитрий, сегодня хорошо объяснял слова из Евангелия, говорил про победу жизни над смертью. Может, подольше задержится у них, если опять какого доноса не будет.

Тропинка побежала вниз, к реке – и впереди как-то странно заблестела.

– Разлива, – вздохнула путница. Постояла, посмотрела в сторону близкой деревни, но делать нечего – с водой не пошутишь. При разливе рек, извилистым кольцом окружавших деревню-остров, оставался один путь – мост через Глинницу. Правда, через несколько дней и его затопит. Потом лёд растает, и можно будет вывести лодки.

Село просыпалось, как вчера, год, 10 лет назад. Круг забот не мог остановить даже светлый праздник. Мычали коровы, почуяв близость доярок, где-то мужики шли в мастерские – скоро пахота, надо технику проверять. Только ребятишкам сегодня облегчение – небось дадут поспать подольше. Она миновала последнюю улицу и вышла на большак.

Вот и мост. И кто-то идёт навстречу в такую рань. Две неясные тени вдалеке, едва различимые в свете снега и звёзд.

– Мама, мама! – Лёгкая тонкая девчушка вырвалась вперёд. – Бабушка нас отправила встречать тебя, долго, говорит, нет, наверное, вода пошла.

Володя, сын, вёл себя сдержанно – совсем по-мужски. Он, и правда, сразу повзрослел шесть лет назад, когда погиб отец. Подошёл, забрал корзинку и деловито произнес: «К телятам ходил, порядок».

– Мои ж вы хорошие. Что беспокоились, что ж я, дорогу не знаю?

Татьяна не умела, да и не привыкла показывать, что таилось на душе. С лёгкой улыбкой приобняла дочь, вынула из кармана свёрточек в чистой тряпице:

– Вот, возьмите, дети по просфорке. Христос Воскрес!

*Сщмч. Александр Соколов, настоятель Троицкой церкви села Поречье – расстрелян 29 августа 1937 года. Причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских в августе 2000 года.

Загадочный праздник

1986 год

«Фермер Джон поехал в соседний городок на ярмарку и повел девочку в цирк. Там Элли неожиданно встретила Джеймса Гудвина, и взаимной радости не было конца».

Юля закрыла книгу, бережно провела ладошкой по гладкой обложке и отложила в сторону. Посидела в задумчивости, а потом спрыгнула с большой кровати – своего любимого места для чтения, на краешке, у окна, – подошла к круглому столу и посмотрела на черно-белый портрет ясноглазой девочки с легкой улыбкой и веснушками.

– Мама, а ты читала «Волшебника Изумрудного города?» – спросила она свою ровесницу на фотографии.

– Нет, дочка, не довелось, – ответ донесся из-за спины, где, за простой перегородкой из крашеных синих досок мама – повзрослевшая Ниночка с портрета – готовила ужин.

– А что ты читала, когда была как я? – Юля посмотрела в большое потускневшее от времени зеркало в раме с простой резьбой. Она совсем не была похожа на маму в детстве – пухленькая, зеленоглазая, с короткими густыми темно-каштановыми волосами. Вот разве что только веснушки…

– Про войну, про Тимура и его команду, про Робизона Крузо, – читать я очень любила.

– И я люблю!

– Да, ты у нас и спать с книжкой готова, – заулыбалась мама.

– А бабушка Таня что читала? – Юля вгляделась в фотографию на стене. За стеклом в больших рамках было много любовно собранных снимков родных и близких. Вот она, бабушка Таня, совсем молодая рядом с дедушкой Колей. Правда, непонятно, какой он дедушка, даже младше папы. Старым Юля его не видела никогда. А вот еще пожелтевшее от времени фото, где бабушке всего годик, а рядом ее родители, прабабушка Мария и прадедушка Василий…

– Ох, не знаю, успевала ли бабушка Таня читать. Она же в такие тяжелые годы жила – только-только гражданская война прекратилась. Надо было родителям помогать, братика и сестру нянчить.

Юле сложно было представить, как это можно было не читать. Что же, бабушка не была девочкой, а сразу стала взрослой? Разве такое может быть? А вот роль няньки была понятной – сама за братиком Сережей приглядывала, хвостиком за собой водила.

Яркое оранжевое солнце осветило комнату мягким светом. Юля как будто вспомнила о чем-то и заторопилась из дома. Выскользнула на двор, но на улицу не пошла, а проворно вскарабкалась по приставной лестнице на чердак, где солнце спорило с приглушенным серым полумраком.

Отличное место – здесь тихо и незаметно в ящиках, корзинах, коробках хранились настоящие сокровища! Первым делом девочка достала гладкие изумрудные стеклянные цилиндры. Папа сказал, это такая деталь часов – груз называется. А как в них играло солнце! Юля несколько минут завороженно смотрела сквозь толстое стекло, разглядывая светлые капли внутри.

– Вижу стаю дельфинов справа по курсу! – вслух поделилась она своими наблюдениям. – На море полный штиль.

– Привет, давно тебя не было, – это уже ласточке, которая порхнула за маленьким окном. Девочка переместилась ближе к нему и теперь следила за кружением птиц. Свою ласточку она узнавала всегда. На горлышке у нее был ровный галстучек-треугольник. Не такой, как у других, – волнистый или круглый.

– Привет! – точно-точно, шустрая птичка всегда отвечала ей. – В гости летала, к подружкам, они живут за рекой.

«Понятно», – кивнула девочка.

– О, а кто это у нас здесь? – Юля осторожно сняла с плеча божью коровку. – Разве тебе не пора на небо? Там твои детки, – произнесла она привычную потешку.

– Ужинать! – громко позвала в окно мама.

– Ладно, до завтра, мне пора, – вежливо попрощалась Юля сразу со всеми приятелями и спустилась вниз.

За столом уже сидели папа и бабушка, обсуждали вечерний улов.

– Два язя, щучка, пять окуньков, хорошо, Вовушка, – добродушно покивала бабушка. Она не была похожа на ту фотографию, что рассматривала Юля. Гладкое лицо с несколькими глубокими морщинами, седые волосы убраны под темно-синюю шалинку, очень светлые губы – не такие как у мамы, цвета спелой малины даже без помады.

Папа, заядлый рыбак, только вернулся с речки и, конечно, не мог не рассказать об удачном клеве – он принципиально не пользовался сетями, как многие деревенские, только удочками.

Зашел и забрался на стул рядом с сестрой светловолосый Сережа, заняла свое место мама – наконец, все были в сборе.

– Что ж, завтра праздник, тоже в Поречье пойду, – сообщила бабушка, когда трапеза подошла к концу. – Только не с вами, с Шурой, да Настей, пораньше выйдем, потихоньку добредем.

– А какой праздник? – удивилась Юля, – разве летом бывают праздники?

– Скорбященская, – непонятно ответила бабушка.

Из лазорево-синих волн вспорхнула и устремилась вверх зеленовато-серая птичка. Юля взяла за руку брата, и смело увлекла его на белую тропинку, которая ровно бежала сквозь море цветущего льна.

– Давай, мы пираты, а мама и папа – торговый корабль. Спрячемся, а потом каак выпрыгнем, и я крикну: «Свистать всех наверх!», а ты – «Сдавайтесь, вас захватил Черный пират!»

– Давай! – и вот они уже не просто дети, которые идут за покупками с родителями, а отважные искатели приключений.

Как всегда, летом, около магазина собралось много народа – привычно ждали машину с продуктами из Бежецка. И хотя приезжала она намного позже, собирались заранее. Взрослые – обменивались новостями, дети затевали нехитрые игры.

– Милушка, ну-ка, пойдем со мной. – Бабушка сегодня была непривычно нарядной. Темно-серое строгое платье, белая шалинка, простые туфли.

Вместе они вошли за церковную ограду, где толпилось не меньше людей, чем на маленькой сельской площади. Только это были по большей части пожилые или даже старые женщины. Юля не очень понимала, что происходит, и зачем бабушка привела ее сюда, но с интересом рассматривала все вокруг.

Вот из высоких темных, почти черных дверей показались совсем уж странные фигуры. Высокий старик с бородой в золотом пальто (другого слова девочка придумать не смогла) выставил перед собой крест. Такой же, как на куполе церкви, только меньшего размера. Другой мужчина в черном держал длинную жердь с тканной картинкой. Несколько женщин со строгими торжественными лицами несли в руках иконы на белых полотенцах. Юля знала про иконы, потому что такие же стояли у бабушки на полке в углу.

– А что они делают? – спросила девочка.

– Тише, милая, говорить нельзя, пойдем сейчас на Крестный ход, – шепотом объяснила бабушка. – Ты руку мою не отпускай и просто иди рядом.

Юля, конечно, сразу захотела спросить, зачем идти, что за ход такой и почему «крестный», но серьезный вид и молчание окружающих вызвали у нее робость. Совсем непривычное состояние.

Они шли медленно вдоль стены высокой белой церкви, которая как бы состояла из двух частей. На той, что повыше и поуже на самом верху виднелись колокола. Потом была часть пониже и другая, под широким куполом. Поток людей повернул, и Юля увидела реку Мелечу, в которой она очень любила плавать. Девочка знала, что река бежала мимо Миновского, Поречья, через леса и поля, соединялась с другой маленькой речкой и дальше – до самой Волги.

Наконец, все стали входить внутрь храма. После яркого солнца здесь было довольно темно. Потом глаза привыкли, и стало видно огромные иконы в оконных нишах и целую резную стену из множества образов.

Посредине церкви двое мужчин держали на руках украшенную цветами икону. Прямо на Юлю с нее смотрела красивая спокойная женщина с маленьким мальчиком на руках. И она, и мальчик были одеты в бело-красные одежды и короны, а около их ног сидели люди в накидках и стояли юноши с крыльями.

«Почему крылья? Кто эта женщина, она царица? Отчего такая странная одежда» – в голове завертелось много вопросов, но задать их было нельзя. Все подходили, целовали стекло, а потом наклонялись и ныряли под икону. Подошли и они. Мужчины наклонили икону поближе, девочка, как и все, поцеловала её и прошла под тяжелым окладом.

Бабушка Таня – Татьяна Васильевна, а когда-то Татьяна, Танюша вышла с внучкой под яркие лучи июльского солнца. Она усадила Юлю на скамейку подле себя и дала ей припасенную конфету.

– Что такое «Скорбященская», – наконец, девочка могла удовлетворить свое любопытство.

– Так икона называется, которую мы сейчас целовали. А на иконе – образ Богородицы Всех Скорбящих Радость.

– Это мама мальчика?

– Правильно. Мама нашего Господа.

Юля не очень понимала, что это значит, но ей было интересно другое.

– Бабушка, а вы не всегда в церковь ходите. Что же это за праздник, про который я никогда не слышала.

– И не могла слышать, ведь только у нас его празднуют, в Поречье. Потому что в этот день давным-давно нашли эту икону.

– Нашли? Как нашли? Где? Почему?

– Было это еще в прошлом веке. Тогда за нашей деревней на поле летом собиралась большая ярмарка. И вот однажды…