Buch lesen: «Что, если?»

История первая. Ты у себя есть

Любить себя совсем несложно

сначала только похудеть

пресс накачать и замуж выйти

ещё бы голову сменить

Розовый закатный свет мягко заливал полупустую кухню. Теплый, согревающий, он подбадривал: ничего, сегодня не получилось, но завтра, завтра непременно получится. Всё будет хорошо.

Она сидела за столом и тихо-тихо говорила:

– Знаешь, жаль, что нельзя полюбить себя больше всех на свете. Что тебе всегда нужен кто-то ещё, кто-то другой, кому ты отдашь свою любовь. А ведь было бы так прекрасно. Только подумай, какой чудесной бы стала жизнь! Вот как ты стараешься ради улыбки, ради одобрения другого человека – так же стараешься и для себя. Достаешь к столу лучшие чашки из тонкого фарфора, даже если завтракаешь один. Думаешь: чем бы таким мне себя порадовать сегодня? Может, сходить в кино, прогуляться по парку неспеша или даже уйти с работы на часок пораньше? Заботишься о себе, выбираешь для себя только самое лучшее. Как же я завидую людям, которые так могут. Я к тому, что любовь к себе – она ведь самая стабильная, самая честная. Ты всегда у себя будешь. Ты – единственный человек, с которым ты рождаешься и умираешь, переживаешь все несчастья, все трудности, горести и радости. Ну как, заслуживает такой человек уважения, безоговорочного принятия, любви? Неужели я не права?

*

Мальчик из квартиры напротив раскладывал фантики. В две кучки. Прямо на лестничном пролете. Казалось, содержимое пестрых оберток его мало интересовало – шоколадные и карамельные батончики приземлялись поодаль, на пол. Она заметила его, когда поднималась по лестнице:

– Привет, чем это ты тут таким занимаешься?

– Сортирую, – ответил мальчик, не останавливаясь и не поднимая головы.

Она присела рядом на корточки:

– Меня зовут Веста. А тебя? В детстве я тоже любила собирать красивые фантики.

Мальчик, не прекращая разворачивать обертки, внимательно посмотрел на неё, будто оценивая, можно ли доверить этой бледной приветливой девушке важную тайну. Похоже, решил, что можно:

– Я – Мирон. И это не фантики, а валюта. Самые ценные – красные и желтые. Когда я накоплю побольше, хотя бы три мешка, то куплю себе большой дом с попугаем.

Веста пожала плечами – мало ли что придумают дети. Она зашла домой и, пошарив в ящиках на кухне, вынесла мальчику горстку конфет с парой желтых и красных оберток.

– А почему желтые и красные самые ценные?

– Это цвета солнца. Я хочу дом в стране вечного лета – там цвета солнца ценятся больше всего.

Веста снова пожала плечами – мало ли, что услышит маленький мальчик в обрывках разговоров взрослых людей. Может, они сказали, что его хомячок ушел в страну вечного лета и теперь, не понимая толком, о чем речь, мальчик тоже засобирался в гости к своему питомцу.

– Хочешь, я помогу тебе разворачивать конфеты? – спросила она. – Могу даже съесть парочку, если ты не против.

Мальчик кивнул. Так они подружились.

Через пару дней он раскладывал речные камни в два мешочка. Те, что идеально ровные и круглые, очень высоко ценятся в стране вечного лета. Они тоже напоминают солнце. Ими можно будет расплатиться с работниками, которые станут следить за его домом и садом. Мирон не очень-то сильный, поэтому вряд ли справится с газонокосилкой или стремянкой, понадобится помощь. Мама и папа не смогут ему помочь – они в страну вечного лета не хотят.

Веста даже не стала пожимать плечами – мало ли, какими бывают отношения в семье.

Ещё через пару дней она встретила на лестничной клетке маму мальчика. Веста видела её раньше, но теперь решила заговорить.

– Здравствуйте! – приветливо улыбнулась она. – Меня зовут Веста. Я недавно переехала в ваш дом и пока почти никого не знаю, зато уже познакомилась с вашим сыном, Мироном. Какой у вас чудесный ребенок!

По лицу мамы пробежала тень – легкая, едва заметная, она сменилась печально-доброй улыбкой:

– Очень приятно, Веста. Меня зовут Наташа. Заходите к нам как-нибудь на чай. Мирон обрадуется.

И тогда, ещё через пару дней, Веста узнала, что у маленького мальчика в голове есть маленькая опухоль. Она уже пустила свои злобные корни и никак не хотела оставлять его в покое. Каждый день приближал мальчика к стране вечного лета.

*

Она всегда чувствовала его появление. Даже если не видела, как он входит в комнату. Даже если стояла, развернувшись спиной к дверному проему и делала вид, что очень увлечена разговором с подругами. По телу пробегал электрический импульс, дыхание замирало, а сердце вдруг начинало быстро-быстро скакать в груди – значит, он где-то рядом. Она нарочито громко смеялась и улыбалась: ей хотелось казаться самой счастливой, самой доброй и задорной девушкой на свете. В тот момент она действительно была самой счастливой.

«Если когда-нибудь мы расстанемся, если мы не будем вместе, – решила Веста, – я посвящу всю свою жизнь служению. Я буду помогать бездомным животным, больным людям. Буду деятельной, буду заботливой и сильной. Но я никогда, никогда не смогу отдать свою любовь другому мужчине».

– У людей с холодными руками горячее сердце, – зачем-то повторял он, когда брал её ледяные пальцы в свои ладони и безуспешно пытался их согреть.

– Не бойся, ты всё делаешь правильно, – говорил он, когда она в очередной раз сомневалась в себе. Да, в конечном итоге её поступки могли оказаться сущей глупостью, но ведь это так важно – вовремя услышать, что ты всё делаешь правильно.

Ей никогда не надоедало разговаривать с ним – даже спустя десятилетие, даже в самые мрачные дни. Бывало, она садилась за стол, нервно закуривала сигарету и начинала долго-долго говорить, глядя в одну точку.

– Знаешь, у мамы совсем всё плохо. Она была такой сильной, такой красивой и энергичной. А теперь – ноги-спички. Она едва на них держится, колышется из стороны в сторону, как на ветру. Понимаешь, я не знаю, как она на них держится! Откуда у неё силы, чтобы открывать глаза каждое утро и идти на уколы, цепляясь за стены. Как бы я хотела забрать себе хотя бы часть её боли, хоть кусочек, чтобы ей стало легче.

Он всегда умел выслушать, умел помолчать, а потом просто сказать что-нибудь ободряющее. Пара слов, от которых становилось легче.

Однажды – чуть рассвело – они сидели на лавочке у многоэтажек и пили чай. Прямо из чайного сервиза – красивых пиал из тонкого фарфора. Люди собирались на работу, выходили из своих подъездов и мрачно на них косились – странную парочку в домашних тапках, которой вздумалось гонять чаи на лавочке возле дома в шесть утра.

Это так здорово и так важно: иметь рядом с собой человека, который вот так, без всяких вопросов, просто придет к тебе на лавочку в шесть утра. Человека, в шею которого можно уткнуться носом и молча сидеть, ни о чем не думая. Его ресницы будут щекотать твои щеки, вы будете хохотать до слез. Будете мечтать о море и маленьком садике с качелями в тени раскинувшихся деревьев: как хорошо будет пить там чай по утрам и просто смеяться!

– Неужели всё и правда так сложно? – как-то спросил он, глядя, как она отмеряет шагами комнату и беспрерывно листает страницы учебника.

Она и правда всегда придавала большое значение разным мелочам: вызубривала без запинки билеты, то и дело расчесывала волосы, смотрелась в зеркало, подолгу подбирала слова. В тот день они бросили всё и поехали в парк с аттракционами – лучший день её двадцатого лета. А, может, и всех последующих лет.

Да, она придавала слишком большое значение мелочам, любила накручивать, выдумывать всякое. Например, что он любит её так же беспросветно и бережно. Что он тоже чувствует её боль и горе, её радость и ликование. Даже на расстоянии. Но в его жизни всё было проще.

Это только в романах красивые истории любви заканчиваются пафосно и трагично. Влюбленных разлучает смерть, война, интриги, километры расстояний. А он просто сказал ей однажды: «Это наш последний вечер вместе». И всё закончилось.

*

Фантики так и лежали в углу, у кровати. Мальчик знал, что скоро они понадобятся. Ему удалось набрать три мешка, не съев ни одной конфеты – в последнее время есть совсем не хотелось. В июле, в самую знойную жару, в спальне мальчика, который так любил лето, было прохладно – то ли от того, что мама занавешивала окна, то ли от того, что в комнате всё время дежурила смерть.

Веста принесла ему кусочек яркого лета – попугая с красными и желтыми пятнами. Они назвали его Гелей – в честь греческого бога солнца. Собеседник из птицы был неважный, та выучила всего пару слов и рандомно повторяла их. Но мальчик знал, что она его понимает.

– Геля, ты любишь лето?

– Люблю.

– Что ты любишь больше всего?

– Солнышко.

– На что похожа страна вечного лета?

– Персик.

Каждый день, после работы, Веста приходила в гости к мальчику и каждый раз её дыхание перехватывало – в комнате был кто-то ещё. Кто-то невидимый витал над его кроваткой, рисовал на лице тени, проводил по нему ледяной ладонью, и с полупрозрачной кожи сбегала краска.

– Мне всё время холодно, – тихо жаловался Мирон. – Почему нельзя открыть шторы?

– Твоя мама говорит, что от света у тебя начинаются головные боли и тошнота.

– Ну и пусть, – повторял Мироша, посильнее укутываясь в облако одеял. – Я так устал. Я хочу в страну вечного лета. Там жара и всегда светит солнце.

Тогда Веста брала его руки в свои и грела. Даже её вечно холодные пальцы были теплее этих маленьких ладоней.

– Мне когда-то говорили, что у людей с холодными руками горячее сердце, – вспомнила она и грустно улыбнулась. – Знаешь, мне кажется, у тебя самое доброе, самое храброе и горячее сердце.

Так странно: всю жизнь ты учишься терять людей, принимать и отпускать. И вот, когда кажется, что урок уже пройден, выучен и повторен с десяток раз, ты снова молча сидишь у кровати, не зная, что сказать. Любые слова кажутся фальшивыми, если тебе хочется удержать того, кто собрался уходить.

– Мама больше не хочет говорить про страну вечного лета, – мальчик смотрел виновато, словно извинялся за то, что причиняет взрослым столько неудобств, – она начинает плакать и уходит на кухню. Как ты думаешь, там празднуют дни рождения? Я родился в октябре. Но, если там вечное лето, значит, и октября нет?

– Знаешь, я думаю, ты сможешь выбрать любую дату, любой день, который тебе больше всего нравится, и назвать его своим днем рождения. Ведь люди в другой стране даже не знают, когда ты родился, верно? Мне кажется, там все так делают.

– Здорово. Тогда я буду отмечать день рождения в июне. Это мой любимый месяц, – маленький мальчик с большим храбрым сердцем улыбнулся. – Жаль, что мама не сможет меня поздравить.

Веста вздохнула – она часто вздыхала так в те дни, когда уходила её мать. Так вздыхают люди, которые не ждут помощи. Они всё поняли и смирились и лишь хотят облегчить боль того, кого любят.

– Твоя мама обязательно придумает, как тебя поздравить. Ты когда-нибудь был в церкви? – Мирон кивнул, внимательно слушая. – Это что-то вроде приемной Бога. Люди приходят туда, ставят свечки и отправляют послания в страну вечного лета. Тепло свечи доходит до её обитателей.

Мальчик, укутанный облаком одеял, прикрыл глаза – теперь он всё чаще засыпал и дремал посреди разговора. Веста почти не сомневалась, что сейчас ему снится страна вечного лета.

*

Пройдут годы, а она всё также отчетливо будет помнить, как он бесшумно закрыл её дверь. Это был их последний вечер вместе. Тогда Веста, обессилив, спустилась по стенке и просидела неподвижно несколько часов. Ей уже случалось терять любимых. Прабабушка. Дедушка. Старый пес, для которого она заботливо размачивала хлеб и кормила с рук. Они уходили и забирали с собой кусочек её сердца. На сколько таких кусочков можно раздробить его без последствий?

В первые месяцы она писала ему письма. Само собой, они лежали в верхнем ящике стола и никогда не доходили до адресата.

«Оказывается, это так сложно: осознать, что всё закончилось. Одно дело смерть. Это в семь лет я пыталась растрясти и отпоить Берта, когда пришла из школы и увидела его хвостик за батареей. Потом до меня дошло, что смерть подводит окончательную красную черту. Её уж точно никак не повернешь назад и не обыграешь.

А тут ещё теплится надежда: что ты одумаешься, всё поймешь, снова придешь выпить чаю или напишешь «люблю» перед сном. Я то ненавижу тебя, то клянусь вернуть, то обхожу твой дом стороной, то нарочно замедляю шаг, когда оказываюсь рядом. Я даже не знаю, там ли ты ещё или уже уехал, бросил учебу или всё ещё читаешь билеты в коридоре перед зачетом. Вообще мне достаточно того, что ты где-то есть. Что ты дышишь, ходишь, улыбаешься, разговариваешь и, может быть, счастлив. Однажды я даже смогу за тебя искренне порадоваться».

Через год она сменила телефон, убрала все фотографии и сожгла письма. Только оставила один коротенький клочок бумаги:

«Вот этого я хочу: чтобы мне с самой собой было также хорошо, как с тобой. Чтобы я не нуждалась в ком-то, а сама по себе была цельной».

Конечно, он не был виноват. В его жизни всё всегда было проще. Он-то как раз и был цельным – не нуждался в ней, а просто брал то, что хотелось. Он не виноват, что полюбил другую. Не виноват, что его чувство к ней оказалось не таким сильным. Откуда ему знать, что, даже спустя десять лет, в самые мрачные дни, она садилась за стол, нервно закуривала сигарету, и долго-долго разговаривала с ним?

– Мамы не стало в среду. Я пока так и не могу осознать, что случилось. Даже не хочу об этом думать. Только, знаешь, мне теперь стало спокойнее, что она больше не страдает. Хорошо, что она не смотрелась в зеркало в последние дни – она бы очень расстроилась. Ведь она всегда была такой красивой, такой летящей и свежей. Годы совсем её не испортили, а вот болезнь постаралась.

И ей становилось немного легче.

В конце концов, люди могут оставить нас, но они всегда будут рядом, пока мы этого хотим. Они проскальзывают в словах, поступках, мыслях, навещают в воспоминаниях и во снах.

Мальчик из страны вечного лета встретился ей в октябре.

Два месяца назад родители вынесли из его комнаты все камешки и фантики, отдали Весте немногословную Гелю и уехали из этого дома, чтобы больше никогда не вернуться.

– Принеси мне желтые астры, – попросил мальчик и протянул ей пару красных фантиков. – Оказалось, они здесь ни к чему, но я всё равно храню на всякий случай. Здесь тепло, а ещё все вокруг улыбаются.

Веста проснулась и протерла влажные веки.

Мальчик, сам того не зная, кое-чему её научил: в страну вечного лета ты уходишь один. Даже если рядом есть люди, которые тебя любят и не хотят отпускать. Ты тоже любишь их, поэтому не возьмешь с собой. Ты возьмешь только себя. Ты – это всё, что у тебя останется в конечном итоге.

Чашки из тонкого фарфора дожидались её на столе. Это так глупо: всё время искать кого-то, кто придет к тебе на лавочку в шесть утра, чтобы выпить чаю из фамильного сервиза. А что, если так и не придет? А что, если фарфор даст трещину?

– Удивительно, сколько любви может вместить в себя сердце одного человека. Родители, мужчины, дети, друзья, родина, природа, животные. Вся эта жизнь, весь этот мир могут уместиться в одном маленьком сердце. А на себя его вечно не хватает, – она задумчиво провела рукой по тонкой ручке и краям белоснежной чаши. – И всё-таки я научилась. Научилась отпускать. Отпустить – не значит забыть. Это значит освободить внутри немного места. И теперь у меня есть место для себя.

Попугай на жердочке согласно закивал своей желтой головкой:

– Люблю!

*

Что, если лучший день для чашек из тонкого фарфора – сегодня?

История вторая. Бракованная Вера

А в черной книжечке Олега

есть список из таких людей

что всюду раздают советы

хотя никто их не спросил

Инструкцию к Вере выдали бракованную. А, может, девочка и сама была не исправна. Она всё никак не могла включиться.

Родители то и дело вздыхали:

– Наша Верочка не включается. Ей уже семь, а она до сих пор не завела друзей и почти не разговаривает. Мы уже и смазывали, как полагается, и перезагружали – всё по инструкции. Даже в сервисный центр возили.

– А они что? – интересовались сочувствующие знакомые.

– Говорят, может, инструкцию не ту положили. Говорят, может, нам модель попалась несоциальная. Такое тоже случается.

– Это заводской брак? – взволнованным шепотом уточняли друзья семьи.

Родители снова вздыхали и разочарованно качали головой:

– Нет. Просто бывают партии с поздно включающимися социальными навыками. У них есть другие достоинства: быстрая обучаемость, богатая фантазия, творческие способности. Надо просто подождать. Но, если не помочь, навыки могут так и не включиться.

После этого обычно поднимался рой тревожных голосов. Бедные родители! Как же помочь Верочке? Ну в самом деле, не обменивать же ребенка только из-за того, что у него задержки в социальном развитии!

Вера в это время сидела в комнате и тихонько жаловалась коту:

– Не пойму, что со мной не так. Мама твердит, что у меня не включаются какие-то навыки. Папа постоянно ругается. Иди гулять на улицу, говорит, заводи друзей. А зачем мне куда-то идти? У меня есть ты, у меня есть книги. Дома тепло и тихо, а на улице все кричат и кидаются землей. Вот скажи, тебе бы такое понравилось?

Кот отрицательно мотал головой – нет, ему такое совсем не понравилось бы.

Он уже имел печальный опыт знакомства с местной детворой. Однажды, когда родители в очередной раз выгоняли Верочку на улицу «дружить», кот решил составить ей компанию. Деток это не устроило: то ли он смотрел на них чересчур высокомерно, то ли они просто недолюбливали бракованную Верочку, а заодно и всё, что с ней связано.

Она закрыла кота своей хрупкой спиной, но один из комков грязи всё равно прилетел по усатой мордочке. А потом они увидели их: самого крепкого мальчика во дворе с издевательской ухмылкой и слюнявую бойцовскую псину, прямо под стать мальчику. Вера побежала к ближайшему подъезду и стала дрожащей рукой набирать номера квартир. Там, в чужом подъезде, они просидели и проплакали два часа, пока родители не отыскали девочку.

– А вот если бы у тебя были друзья, другие дети побоялись бы тебя обижать, – наставляли Веру родители после. – Теперь нам, конечно, придется разговаривать с другими родителями, чтобы они вразумили своих дикарей. Почему ты не облила их в ответ из лужи?

Верочка молчала. Комки грязи – это ещё ничего. Это не камнем по голове. А ей приходилось терпеть всякое.

– Не переживай, – мурчал кот вечером, свернувшись калачом у её головы, – ничего они не понимают, Вера. Ты – настоящий друг. Ты не бросила меня одного, не испугалась этой слюнявой псины.

Вера часто утыкалась носом в мягкую шерстку – хорошо, когда у тебя есть такой, хоть и маленький, но понимающий и добрый друг.

*

Шли дни, недели и месяцы, а Верочка всё никак не хотела включаться и социализироваться. Она только чаще болела и пропускала занятия в школе. А в один день совсем отказалась выходить из комнаты. Точнее, просто не смогла встать с кровати.

– Может, ей надо отдохнуть? – встревоженно спросила мама, глядя на белую как мел дочку. Кот дремал рядом с ней, обвив воротником маленькие детские плечи.

– Какое «отдохнуть»? – разгорячился отец. – Она всего семь лет в эксплуатации! В этом возрасте только бегать да гулять!

Вера и сама не могла понять, почему так ослабла – её веки с трудом поднимались, а сил едва хватало на то, чтобы помять теплую кошачью спинку.

Вызвали врачей. Они задумчиво посмотрели на Веру, почесали затылки. Смерили давление и температуру, пощупали живот, посветили в горло.

– Это не гарантийный случай, – развели они руками. – Держите бутылек «антистрессина». Если не поможет – только перепрошивка.

И тогда белые халаты объяснили, что перепрошивание вернет Веру к заводским настройкам. Это не гарантирует результат, но помогает в 80% случаев. Из неприятных побочных эффектов – высокая вероятность удаления всех индивидуальных черт и особенностей характера. Но, может, оно и к лучшему? Дети после перепрошивки – чистый лист, на котором можно записать все необходимые мысли и качества.

Мама поблагодарила врачей, взяла бутылек и удалилась на кухню пошептаться с папой. Белые халаты тоже удалились, оставив брошюрку о перепрошивке на комоде в прихожей.

Вера очень боялась, что родители согласятся её перепрошить. А вдруг она станет такой же противной, как её одноклассники? Вдруг она тоже начнет кидаться землей в ни в чем не повинных маленьких девочек и пушистых усатых котов? Пришлось напрячь все силы и поправиться – в школе, может, и плохо, зато там никого не перепрошивают при первой же возможности.

В классе Веру не любили почти также, как во дворе. Может, от того, что она постоянно тянула вверх руку и знала ответ на любой вопрос. А, может, дети просто чувствовали, что девочка бракованная. Так что, когда Вера выходила к доске решать примеры или читать стихотворение, в неё летели скомканные бумажки. Хорошо, что у одноклассников не было под рукой комков грязи.

– Мама, а можно я буду учиться дома? – иногда тихо спрашивала Вера после очередного блестящего сочинения, которое ставили в пример её и без того взбешенным одноклассникам.

Мама закусывала губу и моментально становилась отрешенно-суровой: переводить Верочку на домашнее обучение ни в коем случае нельзя! Иначе социальные навыки у девочки так никогда и не включатся, иначе она навсегда останется изгоем.

Так что Вера день за днем собирала портфель, заплетала две жиденькие косички, чмокала кота в ушко и понуро шагала социализироваться. В один из таких дней она и встретила в школьном палисаднике её. Обычно здесь, на тропинке, Веру поджидал кто-нибудь из особенно глумливых одноклассников, чтобы поупражняться в издевках перед началом нового учебного дня.

– Привет! – улыбнувшись, помахала ей незнакомая девочка и преградила узкую тропинку.

– Привет, – тихим эхом откликнулась Вера, гадая, каких выпадов ждать от внезапно появившейся на её пути школьницы.

– Меня зовут Надя. А ты – Вера, правильно? – продолжала девочка.

– Правильно, – всё ещё боязливо и встревоженно подтвердила Верочка.

Надя сделала шаг навстречу – в приступе паники Вера отскочила назад. Она привыкла, что дети сразу переходят к оскорблениям и нападкам, так что приветливость незнакомой девочки испугала её больше обычного.

– Не бойся, – снова улыбнулась Надя, – я не буду над тобой издеваться. Я такая же, как ты.

– Бракованная? – подумав с минуту, уточнила Вера.

– Особенная, – поправила её девочка.

Её большие карие глаза светились добротой и заботой – кажется, она и в самом деле не собиралась обижать Веру.

– Ну, ещё увидимся, – и, махнув рукой, девочка побежала в сторону школы.

В следующий раз Надя отыскала Веру на большой перемене – она пряталась под лестницей, чтобы случайно не столкнуться с кем-нибудь из одноклассников. Оказалось, Надя только-только переехала и теперь будет учиться в параллельном классе. Она сразу приметила Веру в библиотеке – там, по своему обыкновению, девочка скрывалась от одноклассников и готовилась к урокам.

– Зря ты подошла ко мне, – решила предупредить её Верочка, пока не поздно. – Если тебя заметят рядом со мной, над тобой тоже будут издеваться. Я – изгой.

– Я тоже, – беззаботно подтвердила Надя. – Но пусть только попробуют! Я их не боюсь.

Надя знала, о чем говорила: в первый день в новом классе она получила пятерки по всем предметам. Толя – двоечник на последней парте сразу же решил отметить это дело, кинув в неё мокрой тряпкой. Тогда Надя взяла ведро, в котором тряпка замачивалась и, не моргнув, окатила Толю грязной водой. Тут-то одноклассники сообразили, что с новенькой лучшей не связываться – мало ли, что ещё она выкинет, припадочная.

Вера искренне восхитилась Надиной отвагой: самой бы ей в жизни не хватило духу так храбро противостоять обидчикам.

– Мы должны держаться вместе, – наставляла Надя. – Мы не такие как они, но это не значит, что мы хуже.

Странно – эта мысль никогда не приходила Вере в голову.

*

Дома у Нади пахло жареными пирожками. Вера так и замерла на входе, втягивая носом непривычные ароматы. Сама Вера, сколько себя помнила, питалась исключительно здоровой полезной пищей. Мама настаивала: правильное питание – залог нормального взросления и социализации Веры. Как будто она сможет отбиться от нападок одноклассников с помощью брокколи или листьев салата.

– Какое у тебя красивое платье! – с порога испугала Веру женщина в цветастом фартуке.

– Не бойся, это моя мама. Она добрая, – шепнула Надя.

Девочки помыли руки и прошли на кухню.

– Любовь! – представилась Надина мама и рассмеялась, чем ещё больше озадачила Верочку: у них в доме хохотать без веской на то причины считалось дурным тоном.

– Ну, как успехи в школе? Всем двоечникам показали мастер-класс? – задорно спрашивала мама Люба, расставляя тарелки и пританцовывая.

В числе прочего на столе оказался розовый зефир, шоколадные конфеты и полосатый рулет – столько сладостей разом Вера видела только в магазине. Её мама отчего-то была обижена на пищевые красители, будто это розовые зефирные шапки виноваты в том, что дочка росла тихой и неразговорчивой.

Всё в Надином доме пело, кружилось и приплясывало: даже корешки книг на полках, казалось, подпрыгивают от нетерпения и вот-вот плюхнутся прямо в руки.

Они уже сели обедать, когда пришел Надин папа – усталый статный мужчина в строгом костюме. «Ну вот. Уж он-то сейчас мигом вычислит, что я неправильная, и выставит вон, чтоб не испортила его дочь», – печально подумала Вера. Но папа только чмокнул в щеки своих девочек, сообщил, что перехватит чего-нибудь быстренько, и снова на работу.

– А ты, должно быть, Вера, – похлопал он по плечу вжавшуюся в стул Верочку. – Надя много про тебя рассказывала. Говорит, ты пишешь стихи и здорово рисуешь котов.

– Да, наверное, – растерянно подтвердила Вера. Она не привыкла, чтобы взрослые интересовались её творческими успехами. Обычно их вопросы сводились к тому, завела ли Вера друзей и не хочет ли она пойти в театральную школу, чтобы стать более раскованной. Вера, конечно, не хотела – хватит с неё издевательств и в обычной школе.

– Как хорошо, что вы нашли друг друга, – широко улыбнулась мама Люба. – Такие талантливые, такие одаренные дети часто не могут найти себе компанию среди сверстников.

Вера тихо прихлебывала суп и пыталась спрятать улыбку: редко когда услышишь столько комплиментов в свой адрес, даже не перейдя ко второму блюду. В последний раз родители так живо обсуждали Верины успехи, когда она пересилила себя и выступила-таки на школьном конкурсе чтецов (всю последующую неделю одноклассники кидались в неё булками и хлебными крошками в столовой).

В Надиной комнате тоже было уютно: на стенах висели грамоты, на полках стояли книги и улыбчивые фотографии. Видно, девочка проводила здесь много времени. Интересно, выгоняли ли её «дружить» на улицу, как Веру?

– Скажи, а как ты поняла, что ты… особенная? – спросила Вера, рассматривая фотографию, на которой папа Нади кружил её на качелях.

Надя пожала плечами:

– Мама всегда так говорила. Что я не такая, как все. Что я очень умная, и другие дети могут злиться из-за этого. Но бояться нельзя – иначе они почувствуют, станут нападать ещё чаще и сильнее.

– А перепрошить тебя никогда не предлагали? – поинтересовалась Вера, силясь представить свою маму пританцовывающей и раздающей зефирки без всякого повода. Выходило не очень.

– Нет. Но, по-моему, это что-то не очень хорошее, верно?

– Не очень, – кивнула Вера и дала себе слово никогда не соглашаться на перепрошивку. Даже если из-за этого придется всю жизнь питаться исключительно брокколи.

*

Мама Люба не всегда была такой доброй и заботливой. Она даже мамой Любой была не с самого начала, чего уж там. Сперва – маленькой испуганной девочкой.

– Хочешь, расскажу одну историю? – как-то спросила она у Верочки.

Вера согласно закивала головой, и они с Надей пододвинули стулья поближе: слушать истории мамы Любы – одно удовольствие!

Все «бракованные» мальчики и девочки доставляют хлопоты своим родителям. Но не все родители хотят возиться с ними. Мама Люба – тогда просто Любочка – узнала об этом очень рано. Не успела она выучиться читать, как попала в дом для бракованных деток.

И, как полагается в таких ситуациях, она долго-долго плакала, а потом стала злиться. Девочки и мальчики рядом с ней мало отличались от тех, что она видела за стенами дома. Некоторые из них были угрюмыми и молчаливыми, другие – злыми и активными, как Любочка, находились добрые и глупые. Все они были разными, в чем-то странными, в чем-то банальными. Общим было лишь то, что родители не захотели с ними возиться.

Эта несправедливость душила Любочку – она поочередно злилась на себя, на родителей, на бракованных мальчиков и девочек, снова на себя. Злобы и обиды хватило Любочке, чтобы вырасти, окрепнуть, выучиться и найти работу.

– А когда же вы поняли, что вы особенная, уникальная, а не бракованная? – насторожилась Вера. Девочка из рассказа ну совсем не походила на нынешнюю маму Любу.

– Я ведь этого так и не поняла, Вера. Просто увидела.

В те года, когда мама Люба грустила и плакала, а потом злилась и плакала, она уже знала, что однажды у неё появится такой же маленький мальчик или девочка, как она. И, конечно, Люба никогда не отдаст их в дом для бракованных малышей. «Я буду воспитывать их, как обычных детей, я буду говорить им, что они особенные, не такие, как все, храбрые, умные, талантливые», – обещала себе мама Люба.

А потом она и в самом деле стала мамой, в жизни её появилась Надежда. Любочка сдержала обещание – не давала малышку в обиду. Девочка тихонько росла, и в один момент она увидела, что дочка у неё и правда не такая, как все. Не «бракованная», с мало развитыми социальными навыками, а такая умная и глубокая. Она прочитала это в её глазах. Ещё до того, как Надя смогла выговорить первое слово.

И тогда-то Люба поняла, что бракованными могут были родители, а вовсе не маленькие девочки и мальчики.

– Я бы тоже хотела убедиться, что я особенная, – вздохнула Вера. Мама Люба красиво говорила, но история была уж слишком мудреной.

– Вера, просто поверь мне. А потом придет день, и ты сама всё увидишь, – мама Люба обняла двух маленьких девочек. – Есть такое чувство, которое помогает в этом убедиться.

*

– У Верочки наконец-то появилась подруга, – шептала мама на кухне, промакивая глаза салфеткой. – Не бог весть какая, не самая бойкая, конечно. Но ведь главное, что она начала социализироваться. А мы уж, грешным делом, подумывали о перепрошивке.

– Какие вы молодцы! – одобрительно кивали головой мамины знакомые. – Какую большую работу вы проделали!

– Да, ведь, если б мы не проявляли упорства, социальные навыки Веры могли бы так никогда и не включиться, – мама энергично мотала головой, отгоняя страшное видение. – Хорошо, что отец выгонял её на улицу, даже когда она сопротивлялась.