Buch lesen: «Музыка»

Schriftart:

Перевод с японского Елены Струговой

Оформление обложки Вадима Пожидаева

* * *

От издателя

Заметки господина Сиоми Кадзунори под названием «Музыка», описывающие случай женской фригидности, целиком и полностью опираются на реальные события (хотя все имена изменены) и представляют собой редкий документ, в котором дух экспериментального исследования, проведенного представителем медицинской науки, искусно соединен с хладнокровным самоанализом автора. Когда рукопись попала к нам, у нас не возникло сомнений в том, что ее необходимо опубликовать, но также мы приняли решение привлечь внимание читателей к двум моментам.

Первое: научный подход к изучению женской сексуальности, описанный господином Сиоми, исключает всякую деликатность, что, скорее всего, вызовет внутренний протест, и в первую очередь – у читательниц. В художественной литературе такое материалистическое отношение к сексуальным проблемам вполне допустимо: физиология полностью или частично окутана вуалью двусмысленности, и это призвано подтолкнуть читательское воображение. Но автор заметок ни о чем подобном не беспокоится – если в тексте и появляется специфическое описание секса, в котором автор прибегает к символам или мифологии, дело во влиянии на автора диких фантазий пациентки.

Второе: изложенное в заметках слишком далеко от привычной действительности, от нормальных чувств, которые испытывает женщина, и мы опасаемся, что кто-то из читателей сочтет их фантастическим произведением. Однако мы вынуждены признать, что они основаны на реальных фактах, а следовательно, в данном труде нам предстоит столкнуться с безграничной глубиной и широтой того, что зовется человеческой натурой. Это не всегда приятное зрелище, но, какие бы призраки ни являлись нам, человеческая натура – причудливый мифический лес, и обитает в нем не только героиня заметок Рэйко, но и каждая из вас, читательницы.

1

С тех пор как я открыл медицинский кабинет на четвертом этаже одного из высотных зданий в Хибия, миновало пять лет, и за это время люди постепенно узнали, что такое психоанализ, с которым прежде были знакомы немногие. Конечно, с процветанием американских психоаналитиков не сравнить, но, хотя арендная плата за помещение была высокой, дела шли неплохо, и благодарить за это стоило не только меня лично, но и мою специальность.

Полагаю, отчасти причиной успеха стало то, что я устроил кабинет в центре города, создал такую атмосферу, при которой любой мог свободно прийти сюда и получить небольшую консультацию. В последнее время мой кабинет посещали по пути с работы служащие и девушки из офисов – мимоходом, непринужденно, словно обращались к хироманту (и скрывать сложные внутренние конфликты им было незачем).

Сложилось так, что по мере развития общества с людьми стали обращаться, как с шестеренками механизма, и сопротивляться вовлечению в этот гигантский механизм невозможно. В результате число моих пациентов резко возросло, и было понятно, что даже среди японцев, которым не нужно, в отличие от американцев, бороться с тисками пуританской морали (особенно это касается жителей больших городов), растет количество людей, страдающих неврозами.

Поэтому среди моих пациентов, как уже говорилось, есть служащий и девушка из офиса. Хостес из бара и светская дама. Телепродюсер и профессиональный игрок в бейсбол. Без преувеличения можно сказать, что это самые современные профессии.

Одни пациенты приходят по рекомендации моих друзей-медиков, другие – без каких-либо рекомендаций. Во всяком случае, перемены в обществе значительны, и визит к психоаналитику не считается, как прежде, позором для семьи. В отличие от посещений зубного врача, большинство пациентов стесняются попадаться другим людям на глаза, но в последнее время меня удручает, что многие приходят из-за привычки к бесполезным признаниям, – другими словами, чтобы удовлетворить свой психологический эксгибиционизм, – и чаще всего это женщины.

Конечно, с любого клиента я беру установленную плату. На самом деле это часть лечения. Мой учитель, профессор F, говорил, что бессознательное использование смысла, который несут в себе деньги, имеет целью упорядочить психику пациента, поэтому следует избегать и предоплаты, и отложенной оплаты нескольких сеансов постфактум, а поставить дело так, чтобы пациент передавал оплату психоаналитику после каждого приема.

Если меня спросят, кто из множества пациентов произвел на меня самое сильное впечатление, я отвечу, что среди них были как люди с тяжелыми заболеваниями, так и те, кто жаловался на странные симптомы. Но все-таки в первую очередь я должен назвать Юмикаву Рэйко.

И не потому, что она, как будет изложено дальше, посетила меня с ужасной проблемой. Причина в том, что эта женщина в конечном итоге заставила меня буквально содрогнуться от того, насколько причудливы человеческая душа и тело.

Как психоаналитик, я сталкивался с разными случаями и стараюсь из любого дела извлекать пользу для своей практики, но чем больше я узнаю, тем глубже чувствую, что мир сексуальных желаний человека безграничен, его так просто не понять, в нем нет общего для всех представления о счастье. Мне хочется привлечь внимание читателя именно к этому.

2

Моя клиника состояла из трех помещений с плотно закрывающимися дверями и прекрасной звукоизоляцией. Чтобы предотвратить естественные ассоциации, возникающие при чрезмерном возбуждении органов чувств, в них не было ни цветочных ваз, ни картин в рамах, зато в приемной я постарался по возможности создать приятную обстановку: большие окна, удобные кресла, обивка которых продуманно сочеталась с цветом стен, на журнальной стойке – иллюстрированные японские и европейские журналы, ваза со свежими цветами. Как-то раз пациент, вынужденный долго ожидать своей очереди, съел желтые хризантемы из вазы, но то был исключительный случай.

Хризантемы мне вспомнились потому, что утром, когда в мою клинику впервые пришла Юмикава Рэйко, они стояли в вазе, – определенно, это было ясное осеннее утро.

Накануне мы созвонились и договорились о приеме, и в этот день Юмикава Рэйко была первой посетительницей. По телефону она производила нормальное впечатление, хотя довольно низкий голос выдавал смену настроения, а в тоне проскальзывала легкая нервозность. У нее было рекомендательное письмо от врача из больницы, моего давнего друга. С какой стороны ни посмотреть, этот случай не представлялся мне сложным.

Тем утром я пришел в клинику, поздоровался с ассистентом Кодамой и медсестрой Ямаути, и ко времени, на которое мы договорились с Юмикавой Рэйко, переоделся в белый халат. Она пришла в ярко-красном пальто, опоздав минут на семь. За ее приверженностью к цвету, привлекающему взгляды, скрывалось некое состояние души.

Меня поразила красота Рэйко: ей было двадцать четыре или двадцать пять, но на фоне ярко-красного пальто дорогая, неброская косметика казалась естественным цветом лица.

Правильные, но не холодные черты. Хорошей формы нос делал ее профиль очень привлекательным, однако не вызывал ощущения, будто его владелица высокомерна, – он был достаточно мил. Пухлые губы, небольшой изящный подбородок. Ясные глаза – в них не было ничего, что называется, ненормального.

Но когда я вышел поздороваться, она попыталась приветливо улыбнуться, и именно в этот момент щека у нее задергалась в тике.

Я сделал вид, что не заметил этого спазма – явного признака истерии. Тик был не такой уж страшный: несколько раз легкой зыбью скользнув по щеке, он исчез.

Девушка явно пребывала в замешательстве. Я умело притворился, что не обратил внимания, но она все поняла. Может быть, подобное сравнение прозвучит странно, но в ту минуту она походила на красавицу, которая на краткий миг обернулась лисой.

В ясный день поздней осени за окном стеной выстроились офисные здания, театр, отель, другие многоэтажные дома, и в моей приемной, где каждый посетитель чувствовал, что находится в современной клинике, возникшая фантазия была абсолютно неуместна.

Я пригласил Рэйко в кабинет, заверил, что здесь нет причин беспокоиться насчет посторонних глаз и ушей. Потом предложил ей сесть в кресло, которое во время сеанса принимало удобное для пациента положение, положил на стол перед собой блокнот и, стараясь сделать вид, что не придаю записям особого значения, устроился на низком стуле.

Когда мы остались вдвоем, она приятным голосом изложила суть дела:

– С нынешнего лета у меня отчего-то плохой аппетит. Я думала, летом в этом нет ничего особенного, но порой возникала тошнота. Такое было не раз, снова и снова, и это очень мешает. Я пыталась пить готовые желудочные таблетки, но совсем не помогло. Я заметила это недавно и испугалась. – Рэйко острым кончиком языка облизнула верхнюю губу и запнулась. – Я предположила, что беременна.

– Был повод подозревать? – сразу спросил я.

– Да, – с гордостью произнесла Рэйко и после столь смелого ответа продолжила: – Об этом я хочу рассказать позже, по порядку. Я пошла к врачу, но оказалось, что признаков беременности нет. Несколько раз посещала терапевта, господина R, но после разных обследований никто ничего так и не понял, и на основании моих жалоб меня направили сюда.

Затем Рэйко по собственному почину принялась рассказывать о своей семье, о том, как она росла; я не перебивал, дав ей возможность говорить. Вот что она рассказала.

Юмикава – богатая семья из города Кофу, отец принадлежит к семнадцатому поколению знаменитого старинного рода. Сама Рэйко, когда окончила в родном городе женскую школу, пожелала продолжить учебу в Токио в женском университете S и жила там в общежитии. Обещала после окончания университета сразу вернуться домой, но потом решительно отказалась от этих планов, поскольку терпеть не могла жениха – троюродного брата, убедила отца, что ей нужно еще немного изучить общество, и устроилась на службу в крупную внешнеторговую компанию. С тех пор прошло уже два года, и, если она теперь уедет в родной город, ее ждет свадьба с противным ей мужчиной. Так что она решила и дальше оставаться в Токио, снимает квартиру, живет, как ей нравится, а любящий отец, хотя на словах и сердится, присылает ей достаточно денег.

Прекрасное положение, – кажется, большего и желать нельзя. Зарплата, которую Рэйко получает в компании, по сути, идет на карманные расходы: нет необходимости отправлять деньги родителям, это они полностью обеспечивают ее. Отец, похоже, уверился в том, что при благополучной во всех отношениях жизни со здоровьем дочери все будет хорошо.

Однако с наступлением осени к упомянутым выше симптомам – отсутствию аппетита и тошноте – добавился замеченный мною ранее тик.

– Так странно. Как будто мое лицо незаметно для меня забегает вперед…

Такое высказывание, типичное для психолога, указывало на незаурядный ум, но пока она говорила, ее щека снова задергалась в тике, и я чувствовал, что Рэйко усилием воли удерживает на лице напряженную улыбку, – чудилось, будто она мне подмигивает. Она старалась побороть тик, а он, наоборот, проявлялся: такие шутки всегда играет сопротивление истерического свойства.

И тут Рэйко вдруг произнесла нечто странное:

– Доктор, почему так происходит? Я не слышу музыки.

3

Я спросил, в чем дело, и оказалось, что имеет место следующее: например, когда она слушает радиоспектакль, диалоги героев звучат четко, а сопровождающая их музыка исчезает, будто внезапно солнце скрывается тенью, и становится тоскливо. Тогда я уточнил, как обстоят дела с чисто музыкальными программами, и выяснилось, что, едва начинается мелодия, сколько ни увеличивай громкость, Рэйко ничего не слышит; через некоторое время объявляют следующую композицию, и это она слышит прекрасно. То есть когда у нее в голове всплывает слово «музыка», собственно музыка исчезает. Понятие «музыка» уничтожает саму музыку.

Это показалось мне необычным помрачением рассудка, и я захотел немедленно провести эксперимент. Я попросил у медсестры транзисторный приемник и принялся крутить диск настройки. На какой-то станции передавали лекцию на английском языке – ее Рэйко отлично слышала.

Я снова повернул диск настройки, и с другой радиостанции в комнату вдруг ворвалась громкая латиноамериканская музыка. В глазах Рэйко появилась странная, тревожная растерянность, наподобие той, какая бывает у человека, который пытается увернуться от автомобиля на забитой машинами дороге. По взгляду нельзя было понять наверняка, слышала Рэйко начало музыки или нет, но чувствовалось, что она стоит перед выбором: «Ах, что делать? Сказать, что я слышу, или сказать, что не слышу?» Однако спустя миг стало ясно, что она ничего не слышит. С ее лица пропали живые краски, глаза остекленели; она молчала, широко распахнув глаза.

Прозрачные, они налились слезами.

Я намеревался если не сегодня, то со следующего раза применить метод лечения, построенный на свободных ассоциациях, но рассудил, что есть и другой способ: пока пациент эмоционально нестабилен, задавать ему прямые вопросы, не оставляя времени почувствовать враждебность к психоаналитику. Даже у профессора F, считавшего, что при первом визите выявление симптомов должно основываться не на вопросах и ответах, а на методе свободных ассоциаций, этот недозволенный прием однажды привел к замечательному успеху.

– Вы говорили о возможной беременности. Вы продолжаете встречаться с этим партнером?

– Да. – На этот вопрос она ответила неожиданно приветливо, словно ей было приятно. – Когда я пришла работать в компанию, в том же отделе были молодые мужчины, которые старались привлечь мое внимание, но все они слишком обхаживали меня, а я, наоборот, чувствовала к ним неприязнь и держалась отстраненно. А этот человек…

Рэйко достала из сумочки чехол для проездного билета, а оттуда извлекла фотографию.

На фотографии был юноша в спортивных трусах и майке, явно участник студенческой команды гребцов. Он стоял в шлюпке-одиночке, с веслом в одной руке, и улыбался, подняв другую руку. Судя по эмблеме на груди, он был студентом университета T, известного сильной гребной командой.

Хорошо сложен, высокого роста, лицо современного красавчика – девушки таких юношей обожают.

– Это студенческая фотография, но он и сейчас выглядит как студент, и в компании о нем очень хорошего мнения, – добавила Рэйко, взглянув на снимок.

– Замечательно, – неопределенно поддакнул я.

Как следовало из дальнейшего рассказа, через несколько месяцев после прихода Рэйко в компанию стало понятно, что сердце этого молодого человека – Эгами Рюити, кумира всех конторских девушек, для которых она была явной соперницей, – не удалось завоевать никому. Некоторое время Рэйко держалась очень холодно, молодой человек тоже не выказывал интереса, так что в коллективе возникло некое подобие женской дружбы и Рэйко позволили примкнуть к союзу, окружавшему неприкосновенного Рюити.

Такое показное безразличие с обеих сторон и противодействие сослуживиц, наоборот, легко взращивают особые чувства, поэтому Рэйко не смогла избавиться от возникшего у нее интереса к Рюити. Можно сказать, что она влюбилась в него против воли.

4

Я не ставлю целью написать роман, так что, думаю, лучше просто изложить основные моменты.

Итак, Рэйко и Рюити быстро подружились, случайно встретившись вне службы, и молодой человек сказал, что Рэйко нравилась ему с тех пор, как появилась в компании. Рэйко за те несколько месяцев, что видела его на работе, убедилась, что он не сердцеед и не ловелас, поэтому сразу поверила признанию в любви – для уже влюбленной девушки это было немыслимым счастьем.

Они встречались, всячески заботясь о том, чтобы об их отношениях не узнали в компании, и через два месяца Рэйко согласилась на интимную близость. По ее словам, это согласие было внезапным.

– Вы впервые согласились на близость?

– Что вы имеете в виду?

– Для вас это был первый опыт в жизни?

Рэйко запнулась, глаза потемнели. По щеке опять молнией скользнул злополучный тик.

– Думаю, стоит рассказать вам все. Когда Эгами захотел интимной близости, для меня это было мучительно, просто ужасно. Я родилась в приличной семье, так что в этом отношении не была распущенной или развратной, в студенческие годы встречалась с несколькими парнями, но всегда блюла себя. Только после знакомства с Эгами я, как обычная женщина, стала мечтать о замужестве, но чем больше любила его, тем сильнее этого боялась – меня охватывал ужас при мысли, что впечатление о моей невинности, которое я желала ему внушить, может рухнуть. Дело в том, что в ранней юности мной… овладел ненавистный мне жених. Я его еще больше возненавидела, и, как уже говорила, поступила в университет в Токио, чтобы от него убежать. Я все время думала, если… когда мы с Эгами поженимся и раскроется, что я не девственница, уж лучше умереть. Когда Эгами захотел близости, не упомянув о женитьбе, может быть, он так осторожно выведывал… рассчитывал, что я не соглашусь. Но я полюбила его по-настоящему, и мне это показалось своего рода шансом, поэтому… Поэтому после долгих и мучительных раздумий я все-таки согласилась. Он, наверное, понял, что я не невинна, однако промолчал. Это больно ударило по моей гордости. И потом он тоже ничего не говорил. Я заподозрила, что, возможно, Эгами сейчас молчит, чтобы после использовать это как козырь, в случае если я буду настаивать на свадьбе. Думаю, мое подозрение не так уж беспочвенно. Эгами и дальше ни разу не заводил разговора о женитьбе. Наши отношения продолжаются почти год, а нынешним летом появились симптомы, о которых я вам говорила. Это очень печально, но я по-прежнему очень его люблю. Даже намного больше, чем раньше. И мне страшно, до каких пределов меня может довести эта любовь.

Разумеется, в мой кабинет не стоит ходить за советами по личным вопросам. Я порой думаю, что с ними лучше обращаться в газетную колонку, где такие советы дают. Да и то сказать: подобные истории так банальны, что ими не заинтересуются даже в газетах. Однако я засомневался – очень уж логично звучал рассказ Рэйко. Интересно, что женщина, которая так логично излагает свою любовную историю, страдает при этом истерией. Мне было кристально ясно, что тик, отсутствие аппетита, частая тошнота – не физиологические симптомы, а, несомненно, признаки истерии.

В Америке при наблюдении у психоаналитика пациент в большинстве случаев приходит на сеанс каждый день или через день, а в Японии принято, чтобы в начале лечения назначались часовые встречи раз в неделю. В тот день я уделил Рэйко время с десяти до одиннадцати часов, поэтому назначил ей следующий сеанс неделю спустя, в тот же день, с десяти до одиннадцати утра. Пациент тоже несет ответственность за соблюдение договоренностей и обязан пообещать, что в случае пропуска, пусть даже из-за неотложных дел, оплатит сеанс.

Время истекло; получив плату, включавшую и деньги за первичную консультацию, я отпустил Рэйко.

5

Вторая наша встреча должна была состояться спустя неделю в тот же час и в тот же день, но через пять дней после ее первого посещения мне экспресс-почтой пришло письмо. В нем Рэйко сообщала, что не сможет прийти на второй прием:

Глубокоуважаемый господин Сиоми!
После того как я, набравшись храбрости, посетила Вас, мне показалось, что, выплеснув долго копившиеся во мне чувства, я испытала облегчение физически и душевно, однако со следующего дня проявился противоположный эффект.
Лицо безостановочно подергивается; стоит подумать, что тик прекратился, как он возникает с новой силой, из-за чего я все это время не хожу на службу. Я не в силах смотреть на еду, но, опасаясь, что могу умереть от голода, заставляю себя есть, после чего иногда сразу возникает рвота и пища не задерживается в организме. Я боюсь, что, если еще раз приду к Вам, неизвестно, насколько кошмарная реакция меня ожидает.
Эта мысль пугает меня. Мы договорились, но я хотела бы, чтобы Вы позволили мне в нынешнюю среду пропустить прием.
Если честно, в прошлый раз я намеренно не сказала Вам кое-что важное. У меня не хватило смелости сказать это в первую же встречу. Я сама ставлю себе диагноз: может быть, и ужасные симптомы возникли оттого, что я держу это в себе. Есть ли смысл в том, что я, не собираясь открывать Вам всего, стану нагружать Вас пустяковыми угрызениями совести?

С первого взгляда письмо казалось весьма сдержанным и логичным, но концовка этому явно противоречила. Рэйко говорила «кое-что важное», а потом сразу же называла это «пустяковым».

К адресу она добавила свой номер телефона, что, несомненно, указывало на ее планы: в противоположность написанному, Рэйко хотела прийти ко мне снова. Хотеть-то хотела, но так, чтобы теперь ее об этом умоляли.

Письмо открыло мне ту сторону ее характера, которую на первом сеансе я толком не разглядел, – ее высокоразвитое эго. Хотя мы встретились всего один раз, она тут же объявила психоаналитику войну. Она вряд ли лгала, что ее состояние ухудшилось, но в самом этом ухудшении скрывался план: она планировала бросить мне вызов.

Я сразу позвонил ей на квартиру и узнал, что ее нет дома; во второй половине дня позвонил опять, и мне вновь сообщили, что она отсутствует. «Она намерена взять трубку на третий звонок», – предположил я, и, как и рассчитывал, на третий звонок в пять часов вечера она тут же подошла к телефону и извинилась:

– Я выходила и только что вернулась.

Я привык к подобным уловкам, поэтому принялся мягко, многословно и настойчиво упрашивать ее обязательно прийти послезавтра на прием, о котором мы договорились.

– Временное обострение состояния – нормальная реакция. Беспокоиться не о чем – более того, это доказывает эффективность вашего первого обращения. В любом случае не стоит останавливаться на единственном сеансе, поэтому я вас очень прошу, как бы вам ни было тяжело, обязательно приходите послезавтра.

– И вы будете меня ждать? – с нарочитым сомнением спросила она чуть охрипшим голосом.

– Да, буду ждать.

– Правда? Но… Хорошо. Я приду.

Как и следовало ожидать, Рэйко пришла в назначенное время. Теперь она надела скромное серое пальто; костюм под ним тоже был серого цвета.

Когда ее проводили в кабинет, она нервничала и была встревожена. Наконец заговорила:

– Мне стыдно рассказывать об этом, но, думаю, вы меня не поймете, если не расскажу. Поэтому я расскажу, но вы, пожалуйста, на меня не смотрите. Отвернитесь к стене, пожалуйста. Да, вот так хорошо… При нашей близости с Эгами я ни разу ничего не почувствовала. Он очень обаятелен, идеально сложен, в общем, такой типаж мне нравится, – более того, он ни словом не обмолвился, но, похоже, немало встречался с женщинами не из нашей фирмы, так что обходиться с ними умеет, и все-таки я ничего не чувствовала. Думала, что почувствую в следующий раз, но напрасно. Однажды он, устав от этого, помрачнел, и тогда я решила притвориться, сделать вид, будто получаю удовольствие, но невозможно притворяться долго, и я то огорчалась, то шутила. Больше всего меня беспокоит, что это изменит его отношение ко мне. Я где-то читала, что, если женщина не получает от близости удовольствия, это сильно ранит гордость мужчины и он начинает эту женщину ненавидеть. Однажды он после близости вроде бы шутливо спросил: «Ты правда меня любишь?» Это было так больно, что грудь готова была разорваться. Но ведь я очень его люблю. Люблю, люблю, люблю до безумия. Я не знаю, что делать, – в самый важный момент моя любовь оборачивается своей противоположностью… Я нервничала, думая об этом, и с лета у меня появились проблемы со здоровьем. Так я поняла, что причина во мне. Полностью осознала. И до сеанса понимала. Было бы хорошо, если бы вы сделали так, чтобы я начала чувствовать. Для этого я и пришла к вам. Если я стану чувствовать, признаки болезни должны сразу исчезнуть.

Я позволил ей говорить так, как она хочет, но, обернувшись и взглянув ей в лицо, заметил, что, хотя щеки ее пылают, глаза сверкают и она избегает моего взгляда, тика у нее совсем нет. И вдруг она произнесла фразу, которая меня поразила:

– Я, наверное, говорила, что не слышу музыки.

– Да.

– Так вот, это неправда.

– Неправда?

– Но в этом не было дурного умысла. Я хотела вас проверить. Я не могла запросто заявить: «Я ничего не чувствую при близости с мужчиной», поэтому, сказав про музыку, хотела, чтобы вы меня поняли. Но вы совсем не поняли, и я… вы меня простите… я сделала вывод, что помыслы у вас совершенно чисты, чего не скажешь по внешнему виду.

– Нельзя подшучивать над доктором, – невесело усмехнулся я, но Рэйко от такой победы заметно оживилась.

– Я очень довольна, что призналась. У меня давно не было такого хорошего настроения. Вдруг благодаря этому я смогу совсем излечиться?

С тех пор как Фрейд опубликовал свои исследования об истерии, методы психоанализа во многом изменились и значительно продвинулись. С эпохи всемогущества гипноза, то есть с конца девятнадцатого века, эти методы прошли несколько этапов развития и стали такими, какими мы видим их сегодня, – теперь они сложны, тщательны и требуют долгой работы. Можно истолковать скрытый смысл некоторых симптомов и объяснить его пациенту, однако этого не всегда достаточно, чтобы высвободить чувства, являющиеся источником этих симптомов, и нащупать путь к исцелению, – это наблюдение и породило метод свободных ассоциаций, который используется по сей день. Вдобавок у женщин, подобных Рэйко, с высоким интеллектом и выраженным эго, попытки самоанализа не обладают никакой целительной силой – более того, во многих случаях скорее вредны.

Кроме того, ее аналогия была слишком проста, а толкование слишком прозаичным – меня это не удовлетворяло. Она утверждала, что ее слова «я не слышу музыки» были ложью, но так ли это? Была ли музыка лишь красивым символом оргазма? Или между понятием «музыка» и страстно желаемым ею оргазмом существовала тайная символическая связь? Вот какие вопросы занимали меня в первую очередь.

Я решил за оставшиеся пятьдесят минут попробовать для начала метод свободных ассоциаций.