Buch lesen: «Пособие по укрощению маленьких вредин. Агрессия. Упрямство. Озорство»

© Щербинина Ю. В., 2013

© Иллюстрации и рисунок на обложке Скотаренко А. Г., 2013

© Издательство «ФОРУМ», 2013

© Издательство «РЕДКАЯ ПТИЦА»

* * *

Любимому деду Вите от Юли-хорошули

Вместо предисловия

 
Эта книга принадлежит…
И сама не убежит,
Кто возьмет её без спросу,
Тот останется без носу.
 

Так в былые времена школьники подписывали учебники, защищая их от посягательств озорных одноклассников. Так, наверное, должна начинаться и книжка о вредных детишках, которым вечно говоришь «не лезь!», «не трогай руками!», «не бери без спросу!», а они всё равно лезут, трогают, берут.

Но раз уж вы открыли первую страницу – значит, у вас есть «спрос». Поэтому можете листать дальше. Вдруг заинтересуетесь и даже прочитаете целиком. Тут для вас найдётся кое-что интересное. Правда-правда… Психологи и педагоги уже довольно давно и дотошно исследовали периоды и причины детского непослушания, скрупулёзно описали самые вопиющие и запущенные случаи. Об этом красноречиво свидетельствует список литературы в конце книги: больше сотни источников только за последние 10 лет! Но разве от этого нам стало легче? Разве что совсем чуть-чуть.

Многие вопросы всё равно остаются без ответов, проблемы не исчезают. Родители и воспитатели по-прежнему тревожно, а порой и обречённо ожидают «часа Х», когда крохотная спелёнатая куколка хищно расправит крылышки и превратится в МАЛЕНЬКОГО ВРЕДИНУ.

Что ж, придётся звать на подмогу ещё каких-то специалистов, которым небезразличны дети и проблемы выживания человечества, безопасности которого эти самые дети угрожают своим непослушанием – капризами и проказами, дерзостями и каверзами. Здесь на помощь психологам и педагогам приходят филологи и философы. Отсюда – основные темы нашей книги и вопросы, на которые мы попробуем ответить.

♦ Что дают философские идеи и достижения словесности для понимания природы и специфики детства?

♦ Какими языками владеет (даже самый маленький) ребёнок и чем они отличаются от взрослого языка?

♦ В каких метафорических образах воплощаются наши представления о ребёнке и детстве?

♦ Какие персонажи помогают детишкам вредничать и не слушаться?

♦ В каких литературных сюжетах отражаются основные стратегии воспитания?

♦ Как происхождение (этимология) и значение (семантика) слов помогают понять механизмы детского поведения и глубинную, исконную сущность воспитательных приёмов и правил общения с детьми?

♦ Кому адресует малыш свои высказывания, реплики, фразы, когда играет один, в отсутствие сверстников и взрослых?

Уже по вопросам вы, вероятно, поняли, что речь пойдёт преимущественно о том, что возникает в языке, фиксируется в речи, выражается в слове. Мы будем говорить преимущественно о дерзких ребятишках, юных грубиянах, маленьких нытиках, капризулях, приверединах. При этом мы не станем активно вторгаться на территорию практикующих психологов и посягать на чужие компетенции, а соберём в дружный кружок хороших писателей и пригласим к ним в компанию выдающихся филологов и философов.

Хороший писатель ведь тот же учёный, исследователь, экспериментатор. Только действует он не по научным законам, а по творческим канонам. Всякое произведение о детях и, в особенности, любая детская книжка читается и как психологическое исследование, и как философский трактат, и как культурологическое эссе, и как практическое руководство по воспитанию. Всё зависит от наших интересов, целей, потребностей.

Художественная литература точно отображает и прочно фиксирует наши представления о детях и детстве, воспитательные взгляды и оценки непослушания. Изящная словесность – богатейший источник информации и калорийная пища для размышлений. Но не только!

Ещё литература позволяет нам… не так сильно винить себя за просчёты и издержки воспитания. Казалось бы, какая тут взаимосвязь? Однако связь есть, и вполне очевидная.

Не секрет, что у многих «продвинутых» родителей и ответственных воспитателей формируется тайный и неизживаемый комплекс вины из-за якобы «неправильного», «порочного», «непедагогичного» обращения с детьми. Здесь сталкивается множество факторов и пересекается масса причин: негативный личный опыт, завышенные ожидания, неадекватная самооценка, недоброжелательное окружение. Хватает и дельцов от психологии и педагогики, отвергающих опыт предшествующих поколений, традиции российского воспитания, а порой даже и здравый смысл. Такими псевдоспециалистами осуждается решительно всё: и свобода, и авторитарность, и лояльность, и конформизм…

В результате родители подчас буквально звереют, ощущая полнейшее бессилие перед собственными чадами. А воспитатели сходят с ума от воспитанников. «Ну что, что, что я делаю не так?!» – восклицает доведённый до ручки молодой папа, в сотый раз наблюдая истерику сынишки в магазине игрушек, или воспитательница, отчаявшаяся «построить» ребятишек в детсадовской группе.

Да ещё и окружающие подливают масла в огонь. «Ваша дочь страшно капризничает!» – жалуются в саду и на детской площадке. «Сначала рожают, а потом не воспитывают!» – обвиняют продавцы, врачи и уличные прохожие. «Разве так воспитывают детей?» – дружно язвят тёща и свекровь. «Твой-то вон как распустился!» – скорбно поджимает губы соседка…

Так вот: мы не должны считать себя всегда, везде и во всём виноватыми. Чувство вины не только несправедливо и разрушительно – оно ещё и непродуктивно, поскольку ослабляет нас и делает безвольными. Расходует жизненную энергию на внутренние негативные переживания, а не на внешние эффективные действия.

В этом плане словесное творчество, художественная литература выступают цивилизованными способами выплеска негативных эмоций, символическими средствами изживания комплексов. Точно так же, читая весёлые рассказы и драматические истории, мы… немножко успокаиваемся. Ага, понятно… Стало быть, не так всё у нас плохо! Значит, не такие уж мы никудышные воспитатели!

Поэтому первые три главы задуманы как небольшой литературно-филологический экскурс. Здесь мы будем листать много книг и немножко смотреть кино. Вспомним поимённо известных литературных вредин и призовём к ответу литературных детоненавистников. Посмотрим, в каких художественных образах и мотивах, персонажах и сюжетах воплощаются основные представления о Ребёнке, его Непослушании и Воспитании.

Остальные главы уже непосредственно посвящены основным формам детской вредности: агрессии, упрямству и озорству. Рассмотрим основные причины, механизмы и варианты их проявления у детей до десяти лет. Проанализируем типичные ошибки и просчёты в общении. Поищем действенные средства от вредности. Протопчем тропинки к взаимопониманию.

Особо поговорим о внутренней форме и исконных значениях ключевых понятий:

♦ чем примечательны сами слова детство и ребёнок?

♦ какие смыслы скрывают послушание и наказание?

♦ что таят в себе упрямство, строптивость, привередливость?

♦ кто такие проклёныши, подменёныши, буки?

♦ в чём разница между шалуном и озорником?

♦ почему оскорбления и дразнилки равнозначны физическим ударам?..

♦ как в контексте воспитания «рифмуются» упрямство и прямота, ныть и унывать, шалить и шалеть, озорство и позор, похвала и похвальба, потеха и утешение?

Уделим внимание и тому, какими словами выражаются наши традиционные обращения к детям; как формулируются запреты и распоряжения. Удивимся, как выразителен и как сложен наш язык, как он умеет управлять нашим поведением и как способен мстить за неосторожное и неосмысленное обращение с ним. Здесь подспорьем для нас будут не только художественные тексты, но также реальные случаи, истории из жизни.

Ну и, разумеется, дадим практические советы и рекомендации по укрощению маленьких вредин – иначе никак не оправдать заглавие этой книги. Хотя назвать её «пособием» – небольшое лукавство с нашей стороны, ибо пособия всё же пишутся психологами, а не филологами. Для нас же прежде всех инструкций и наставлений важнее речевые механизмы детской вредности, понимание глубинной сущности непослушания. А понимание, как известно, первый шаг к гармонии и согласию.

Дополнительные «бонусы» – тем, кому написанное покажется неубедительным либо недостаточным: более сотни самых свежих и авторитетных практических руководств по воспитанию плюс художественные тексты «must read», а также список для «внеклассного» чтения маленьким врединам.

Итак, попутного нам ветра и в путь – к победе над детским непослушанием…

Автор

P. S. По всем возникающим вопросам, за дополнительными разъяснениями, а также с отзывами и комментариями обращайтесь, пожалуйста, по адресу: vivavox@rambler.ru

Глава 1. Так говорил Карлсон… Кто такие вредины?

 
Вредина-вредина –
Ключиком заведена,
В голове – кукушка,
С флюгером макушка!
 

Из детского журнала «Фантошка»

 
Семейство мальчиков «вынь-глаз»,
Известных в Амстердаме,
Даст представление сейчас
По мишкиной программе…
 

Саша Чёрный «Цирк»

«Существуют три способа укрощать домомучительниц: их можно низводить, дразнить и разыгрывать» – так говорил лукавый толстенький человечек с пропеллером за спиной из знаменитой сказки Астрид Линдгрен. По сути, в этом шутливом изречении отражены основные проявления детской «вредности», излюбленные ребятнёй способы «нервотрёпки»: агрессия, упрямство, озорство. Понятно, что в ближайшем рассмотрении эти понятия гораздо сложнее и многообразнее. Но главное схвачено очень метко и точно.

Противостояние детей и взрослых – проблема не только психологическая и педагогическая, но также философская и языковая. Она не сводится к отношениям «отцов» и «детей», взаимодействию разных поколений. Здесь и несовпадение картин мира, и разница восприятия жизни, и различия в речи.

Проблема не надуманная, не притянутая за уши учёными мужами, «неумелыми» воспитателями или «бестолковыми» родителями. Мы действительно говорим с детьми на разных языках. И это не только вопрос взаимопонимания, но и несоответствия речевых кодов, способов общения, форм коммуникации. «Свои игры и свои обычаи, своё право и своя общественность, свой фольклор и свой язык – вот что обособляет детей в периоде „цветения и цветущей сложности“ от мира взрослых», – писал видный советский учёный Георгий Виноградов.

Разноязычие больших и маленьких – никакая не метафора, а самая что ни на есть реальная действительность. Причём ошибочно думать, будто у детей, раз они ещё необученные и неопытные, вовсе нет никакого языка. И, между прочим, нам это отлично известно! Вспомним: чего обычно требуют от дерзящего или ноющего малыша? Форсируя голос в попытке переорать маленькую сирену, мы взываем: «Не вопи! Скажи словами!»

Эта типичная наша фраза – скажи словами – лучшее подтверждение того, что дети уже говорят. Только как-то иначе, по-другому, не как нам хочется или кажется правильным. «Ребёнок начинает говорить ещё задолго до того, как произнесёт первое слово», – справедливо утверждал немецкий философ Освальд Шпенглер.

Конечно, малыш не владеет взрослым набором речевых средств, ему недоступны все словесные возможности и ресурсы. Но зато ему подвластен язык жестов и мимики (невербальный), дан язык игр («секретный»), доступен язык образов и фантазий (символический). А собственно разговор, диалог, общение в нашем привычном, устойчивом представлении об этих понятиях – это «надстройка», «вершина» языковой системы. Ну, примерно как та тефтелька, которой Карлсон увенчал кубическую башню Малыша.

Совсем маленькие детишки активно используют несловесные средства общения.

«Вернувшись домой, Гриша начинает рассказывать маме, стенам и кровати, где он был и что видел. Говорит он не столько языком, сколько лицом и руками. Показывает он, как блестит солнце, как бегают лошади, как глядит страшная печь и как пьёт кухарка…»

(А. П. Чехов «Гриша»)

Малыш чуть постарше окунается в стихию фантазий, океан воображения, мир сказок. Эмоции и мысли, переживания и впечатления воплощаются в форме причудливых символов, вымышленных образов. Зло, страх, одиночество – кто-то чёрный и большой, прячущийся в платяном шкафу. Веселье, приключение, праздник – узоры на ковре в детской комнате. Подарок, награда, сюрприз – большая коробка, перевязанная лентами…

Есть у детей и свой, особый, тайный язык – недоступный непосвящённым взрослым. Психологи и фольклористы считают, что создание и использование секретных языков – естественная потребность шести-девятилетних. Причём если мальчики больше любят коды и шифры, то девочки предпочитают тайноречие¹.

Иногда секретный язык представляется детьми как принадлежащий животным либо сказочным существам (например, эльфам), но чаще – как исключительно «своё» средство общения, способ коммуникации со сверстниками. Ребятишки изобретают отдельные «непонятные» слова и целые речения, многие из которых основаны на использовании дополнительных слогов, искусственной вставки (т. н. «утка́»)² или произвольном комбинировании звуков.

«И вдруг Лассе говорит Улле:

– Петрушка сальдо бум-бум.

А Улле отвечает ему:

– Колифинк, колифинк.

И Боссе тоже говорит:

– Мойси дойси филибум арарат.

Мы, конечно, спросили, что это такое, и Лассе сказал, что это особый язык, который понимают только мальчики».

(Астрид Линдгрен «Мы все из Бюллербю»)

Тайноречие – своего рода защитная «наноплёнка», делающая хрупкий мир детства непроницаемым для вторжения взрослых с их цинизмом и рациональностью, назиданиями и нотациями. Кроме того, дети старшего дошкольного и младшего школьного возраста ощущают себя уже достаточно «большими» и «опытными» – отсюда жгучее желание пофорсить перед малышами, вызвать восхищение и зависть. Секретный язык выполняет и чисто утилитарную функцию – скрыть шалости и проказы, авантюрные намерения и заговоры против взрослых.

Самое интересное в этом языке – его универсальность. Идея изобретения речи, непонятной непосвящённым, приходит ребятишкам разных эпох и стран, различного воспитания и социального происхождения. Прежние поколения зачитывались «Кортиком» Рыбакова и играли в штаб Тимура, изучали «Азбуку пляшущих человечков» Конан Дойля и «тутни» – язык «Юных дикарей» Сетона-Томпсона. Современная ребятня увлечённо осваивает «поросячью латынь» («свинский латинский»)³ и штудирует парселтанг (parseltongue) – «змеиный» язык Гарри Поттера.

Наконец, маленьким свойственно и известное недовольство «большим» языком – таким «скучным», «невыразительным» да к тому же ещё и не способным выразить всю полноту впечатлений взрослеющего человека. Об этом также пишет Г. С. Виноградов: «Взрослые в своём языке часто не имеют слов, которые обозначали бы предметы детского повседневного обихода, понятия, связанные с детским общественным бытом, не имеют они, как кажется, и слов для выражения детских настроений, переживаний, вообще духовной жизни детей».

Нет, ничего не «кажется» – именно так и есть! Более того, имеет самое прямое отношение к детскому непослушанию.

Когда мы называем малышей «вредными», «противными», «ужасными», «несносными» – мы лишь выражаем взрослым языком то, что на детском называется совсем иначе.

Например, «веселье», «поиск», «подвиг», «чудо», «волшебство»… Ребёнок вполне искренне может не согласиться с упрёками и даже вовсе не понять наших претензий: «Ох, опять ты капризничаешь!»; «Какой злой мальчик!»; «Вот озорница!»

«Не знал Вася, что капризничать – дело совсем плохое. Ему казалось, что капризничать – дело очень интересное».

(Лев Давыдычев «Капризный Вася и послушный пёс Атос»)

Если не вслух, то про себя ребёнок нас поправит: я не разбойник, а силач; не упрямец, а Робин Гуд; не проказник, а искатель приключений… А то, что мы, подделываясь под детскую речь, брезгливо или опасливо называем «какой», может оказаться драгоценной находкой и подлинным сокровищем. «Брось каку!» – означает для малыша примерно то же, что приказ… выбросить клад. Глупо? Глупо. И главное, неправильно.

В повести Владислава Крапивина «Гуси, гуси, га, га, га…» у каждого ребёнка было «оло» – свой талисман, личное сокровище. «То, что объявлено „оло“, трогать нельзя. Это как „табу“ у древних туземцев». Про него нельзя расспрашивать, его нельзя отнимать.

Или вот как вы думаете, зачем пятилетний мальчуган залезает под кровать и изводит горы писчих листов, царапая их пером? Ответ может удивить: он «без устали трудился над своим изобретением».

«А изобрёл он – что бы вы думали? – чёрный хлопок! Чтобы получить чёрный хлопок, он твёрдым-претвёрдым пером быстро чиркал по белой бумаге до тех пор, пока бумага не начинала изнашиваться. Протёртое до дыр место становилось чёрным и волокнистым. Эти чёрные волокнистые клочки Маттиас складывал в спичечный коробок. Чертовски много времени требовалось, чтобы приготовить чёрный хлопок! На один пакет понадобилось бы, наверное, целых сто лет!»

Для чего нужен «чёрный хлопок»? А это, как в известном анекдоте, «уже второй вопрос, профессор». Но на самом деле ответ лежит на поверхности: делать «чёрный хлопок» очень интересно и увлекательно. К тому же ребёнок сам это придумал и сознаёт свою придумку как сверхценность. И даже не в смысле большой значимости, а потому что она существует вне ценностной системы взрослых, над взрослыми представлениями о нужном и ненужном.

Приведённый пример из повести шведской писательницы Барбру Линдгрен «Маттиас и его друзья» относится к 1970-м годам. А вот очень похожий эпизод из детских воспоминаний писателя Викентия Вересаева последней трети XIX века.

«Это была работа трудная и долгая: клался в рот кусок чёрной резины, и эту резину нужно было жевать – целый месяц! Всё время жевали, только во время еды и на ночь вынимали изо рта. Через месяц из жёсткого куска резины получалась тягучая чёрная масса. Называлось: съёмка. Ею очень удобно было стирать карандаш на уроках рисования и черчения. Но не для этого, конечно, брали мы на себя столь великий труд: стирать можно было и простой резинкой. Главное удовольствие было вот какое: из чёрного шарика можно было сделать блин величиной с пятак, загнуть и слепить края, так что получался как бы пирожок, наполненный воздухом. Когда пирожок сжимался между пальцев, он лопался, и получалось: пук! Для этого удовольствия мы и трудились целый месяц…»

Итак, две забавные сценки разделяет больше столетия, но обе они живо воспроизводят повторяющийся жизненный и устойчивый литературный сюжет: дети с увлечением совершают действия и поступки, неподвластные формальной логике, неподсудные здравому смыслу, нарушающие принятые нормы поведения. Да уже сами слова – «съёмка», «чёрный хлопок» – кажутся нам весьма странными, какими-то нелепыми. Почему? Потому что в нашей речи для них нет подходящих эквивалентов, нет соответствующих предметов, реалий.

Невозможность точного перевода с языка детской субкультуры на язык общей культуры неизбежно ведёт к ссорам, распрям, вражде. Порой нам приходится довольствоваться «подстрочником» – считывать детское поведение дословно и оценивать то, что мы видим, а не то, что происходит в действительности.

«Не вредничай, уступи малышу качели!» – строго командует няня пятилетнему карапузу, самозабвенно взмывающему ввысь.

«Да отойди ж ты, наконец! Что за вредность-то такая!» – теряет терпение мама малышки, упорно маячащей перед телеэкраном.

«Только зашли к Смирновым, так мои сразу развредничались, начали всех строить, командовать!» – сокрушённо делится с соседкой бабушка дошколят-близнецов.

Зачастую мы видим только действие, но не понимаем мотив; считываем поступок, оставляя непрочитанным намерение. А полупонимание лишь добавляет полешки в костёр ссор и взаимных обид.

Ещё хуже, когда мы пытаемся подделывать детскую речь – притворяемся, подражаем, имитируем. «Вот бибика!» «Сделай ням-ням!» «Какая холёсяя киса!» «У Кати вава!»… Это всё равно что говорить на чужом языке с сильным акцентом. Не случайно родство слов «сюсюкать» и «шепелявить». И ничего удивительного, что ответом становятся детские насмешки, недоверие, неприязнь. Кому же нравятся подделки и фальшивки?

Но кто же всё-таки он такой, этот МАЛЕНЬКИЙ ВРЕДИНА?

Попробуем для начала поискать ответ в авторитетном взрослом источнике – толковом словаре. Открываем, читаем: вредина – 1) тот, кто наносит вред, вредничает; 2) употребляется как порицающее или бранное слово.

На что указывают эти значения? На то, что от вредин нет житья. Они безобразничают и пакостят, портят вещи и действуют на нервы. Однако очевидно и другое: обвинить во вредности можно кого угодно, было бы желание. Вредина – это яркий и прилипчивый ярлычок для всех, кто чем-то мешает другим.

Ещё любопытнее ситуация в английском языке. Там вредины зовутся mean (She is so mean! – Она такая вредина!). И слово это имеет множество переводов для обозначения совершенно разных понятий: посредственный, плохой, слабый, подлый, нечестный, скучный, скупой, скаредный, придирчивый, недоброжелательный, трудный… Дополнительное словосочетание с тем же общим смыслом – malicious person – имеет более ограниченное, но тоже крайне неточное значение: злобный, злонамеренный.

Точн о таким же – предельно обобщённым и универсальным – значением в детском языке обладает дура/дурак. Это только у взрослых оно обозначает глупого, неумного человека, а у детей «дурак» – это и тот, кто разбил чашку, и тот, кто отнял мячик, и тот, кто забыл стих, и даже тот, кто влюбился в соседку по парте. Обзывательство на все случаи жизни, поэтому самое популярное и самое любимое.

Детям от этого только хорошо, детям всё нипочём. А взрослым – «почём». Взрослые без конца сбиваются и путаются, пытаясь подобрать точные определения словам и дать объяснения поступкам.

В многотомном «Слова ре русских народных говоров» среди слов-характеристик детей больше всего описаний поведения и особенно – плохого: непослушания, дерзости, непокорства⁴. Стало быть, уже на уровне языка заметно наше повышенное внимание к детской «вредности». Причём во вредины записывают всех кого ни попадя: шалунов, лентяев, торопыг, разинь – вообще всех-кто-не-взрослый… Учёные называют таких «трудными», «ненормальными», «педагогически запущенными». Называют, а потом ещё и возмущаются…

Детям ведь тоже обидно. Ещё бы! Одно дело, ты сам записался добровольцем в армию вредин, и совсем другое – если призвали насильно. Это всё равно что торжественно вручить совок и заставить стукнуть соседа по песочнице.

Стало быть, перво-наперво надо выяснить, разобраться: кого стоит отнести к вредным детям, с кем – погодить, а кого вовсе реабилитировать за отсутствием состава преступления. Подробно речь об этом пойдёт в следующих главах, но для начала сузим само понятие и выделим его устойчивые признаки.

Общими смыслами слов ведают лингвисты и филологи, а уточнением понятий – профильные специалисты, в данном случае психологи. И вот, посовещавшись, они придумали термин (это и есть суженное общее значение) девиантный (от лат. deviatio – уклонение). В самом общем смысле девиантное поведение – значит, отклоняющееся от нормы. Его основные признаки:

♦ несоответствие общепринятым и официально установленным социальным нормам;

♦ негативное отношение, отрицательная оценка со стороны других людей;

♦ нанесение ущерба самой личности или окружающим людям;

♦ устойчивость и повторяемость (многократность или длительность);

♦ индивидуальное и возрастно-половое своеобразие.

Сумма этих признаков даёт следующее общее определение: девиантное поведение – устойчиво отклоняющееся от наиболее важных социальных норм, причиняющее реальный вред обществу или самому человеку и сопровождающееся социальной дезадаптацией⁵.

Следует, однако, понимать: все девиантные дети – вредины (условно говоря), но далеко не все вредины – девиантны.

Фазиль Искандер в замечательной повести «Детский сад» высказал такое соображение: «Все нормальные дети так или иначе проходят, можно сказать, тираническую стадию развития. У одних она проявляется по отношению к животным, у других – к родителям. А у меня по отношению к товарищу. Я думаю, что настоящие, взрослые тираны – это те, кто в детстве не успел побыть хоть каким-нибудь тиранчиком».

Иначе говоря, непослушание в той или иной степени свойственно подавляющему большинству детей, тогда как девиация – существенное отклонение от нормы. С психологических позиций оно близко к патологии, а с юридических – к правонарушению⁶. К тому же большинство специалистов считают, что сам термин «девиантное поведение» применим к детям не младше пяти лет. По некоторым данным, в настоящее время это приблизительно 20 % всех дошкольников.

Поэтому явно и сильно выраженную детскую вредность точнее было бы назвать предпороговым поведением – ещё не перешедшим границ нормального, но уже «на кромочке». Либо просто ещё «недотянувшим» по возрасту.

Каковы же наиболее заметные проявления детской вредности?

Основные типы маленьких вредин: агрессор, упрямец, озорник.

Дадим пока самые общие их «фотороботы», а подробно дознаваться будем также в последующих главах.

1. Агрессор – задира, забияка, маленький разбойник (в переводе на детский язык – «заводила», «боец», «силач» и пр.).

Из литературных персонажей это Нильс Хольгерсон, который путешествовал с дикими гусями, Страшный Мальчик из одноимённого рассказа Аверченко, разнокалиберные драчуны и высшей пробы спорщики из рассказов Драгунского, Носова, Голявкина и многие-многие другие.

«В нём не было ни капли жалости к нищим, слепым и убогим. Он бросал в них камни и выгонял обратно на большую дорогу. Так что никто, просящий подаяния, не заходил в их деревню дважды. ‹…› Он протыкал острой тростинкой слепые глаза беспомощного крота, и… закидывал камнями больного проказой…»

(Оскар Уайльд «Звёздный мальчик»)

2. Упрямец – бука, придира, капризуля, нехочуха (типичные клише в детском языке: «я сам!», «ну вас всех!», «вот ещё!», «не хочу – не буду!»).

К этому типу можно отнести несносных Трилли из «Белого пуделя» Куприна и Кисю из рассказа Аверченко, Павлика из повести Воробьёва «Капризка – вождь ничевоков», Родьку из сказки Христолюбовой «Топало»…

«Лежит Вася в кровати, но спать и не собирается. Хорошо в кровати, только неинтересно и обидно. Как в углу. Одна разница: в углу стоишь, а в кровати лежишь.

Вот если бы наоборот: в углу лежать, а в кровати стоять. Сказано – сделано! Встаёт Вася и радостно кричит, громко кричит.

– Спать, спать, спать, – говорит мама и укладывает Васю обратно в кровать.

Вася кричит лёжа, но уже не радостно, а обиженно».

(Лев Давыдычев «Капризный Вася и послушный пёс Атос»)

3. Озорник – проказник, безобразник, сорванец (возможные детские определения: «весельчак», «кладоискатель», «путешественник», «сыщик» и др.).

Здесь можно вспомнить того же Карлсона, а также Тома Сойера или Девочку-с-которой-детям-не-разрешали-водиться. Из наших – Динку Осеевой или парнишку с говорящим именем Стобед (популярного персонажа журнала «Здоровье» 1980-х годов) и ещё множество литературных шкодниц и шалопаев.

«Больше всего на свете я люблю страшные приключения. Завтра чуть свет убегу из дома – лазить по заборам, разорять птичьи гнёзда, дразнить мальчишек, таскать за хвосты собак и кошек… Я ещё не то придумаю!..»

(Алексей Толстой «Золотой ключик, или Приключения Буратино»)

При этом важно увидеть и понять: агрессия, упрямство, озорство – не просто составляющие общего (и, как мы выяснили, очень условного) понятия «вредность», это ещё и тесно взаимосвязанные явления. Типичнейшая ситуация: ребёнок вначале проказничает, затем противится пресечению озорства, а потом огрызается в ответ на замечания и упрёки. Все ингредиенты непослушания в одном флаконе!

Случается и так, что агрессия, упрямство и озорство возникают вообще одновременно – не по принципу цепной реакции, а как единая форма поведения. Чаще всего такое происходит, когда ребёнок изначально всё знает и понимает, но ему либо хочется досадить, «делать назло», либо его охватывает злой азарт – и озорство продолжается вопреки увещеваниям и упрёкам. Очень хорошо это отражено у Ивана Бунина в рассказе «Цифры».

«Ты придумал отличную игру: подпрыгивать, бить изо всей силы ногами в пол и при этом так звонко вскрикивать, что у нас чуть не лопались барабанные перепонки.

– Перестань, Женя, – сказала мама. В ответ на это ты – трах ногами в пол!

– Перестань же, деточка, когда мама просит, – сказала бабушка.

Но бабушки-то ты уж и совсем не боишься. Трах ногами в пол!

– Да перестань, – сказал я, досадливо морщась и пытаясь продолжать разговор.

– Сам перестань! – звонко крикнул ты мне в ответ, с дерзким блеском в глазах и, подпрыгнув, ещё сильнее ударил в пол и ещё пронзительнее крикнул в такт…»

Если же посмотреть на иллюстративные примеры, то легко заметить: едва ли не вся детская литература сплошь состоит из заправских вредин. Под стать персонажам и сюжеты: что ни книжка – сплошное «душегубство и живодёрство»⁷. Взять хоть сказки Андерсена и братьев Гримм, хоть приключенческую литературу и фантастику.

Почему? Да потому что писать про неслухов интереснее и веселее. А ещё потому, что дети узнают в этих персонажах себя и тоже веселятся. Но и мотают на ус, и кое-что соображают, и учатся на чужих ошибках. А родители – живо узнают прототипов: «Да это ж мой Славка!»; «Ну просто вылитая твоя Светка!»; «Чисто наши оболтусы!»

Литературное творчество позволяет увидеть детство глазами самого ребёнка, потому что основа детского сознания и основа творчества – образное, метафорическое представление мира. А метафора обладает огромными познавательными возможностями, описательными ресурсами и объяснительным потенциалом. Она позволяет видеть происходящее одновременно изнутри (взгляд ребёнка) и со стороны (позиция взрослого). Замечательно определил метафору писатель Юрий Олеша: «Всё похоже на всё».

«Мама похожа на куклу, а кошка на папину шубу, только у шубы нет глаз и хвоста».

(А. П. Чехов «Гриша»)

«Помню бревенчатые свежие стены с сучками и разводами смолистых слоёв, похожими на сказочных птиц и рыб…»

(И. С. Соколов-Микитов «Детство»)

«Метафоры понимаю я точно: упал в обморок – значит, упал, куда падают; а ведь падают – вниз; внизу – пол; под полом доктор Пфеффер проказникам дёргает зубы; и – попадают к нему».

(Андрей Белый «Котик. Летаев»)

Уподобление одних предметов другим, поиск аналогий и ассоциаций превращает художественный образ в изобразительный инструмент и объяснительный механизм, а самого писателя – в серьёзного исследователя, вдумчивого философа и практикующего педагога.

Мир агрессора похож на поле боя, разбойничье логово, пиратский корабль. Мир упрямца смахивает на театр, в котором разыгрываются уморительные комедии, слезливые трагедии и душераздирающие драмы. Мир озорника предстаёт как волшебная страна, terra incognita, парк аттракционов, опасное Зазеркалье.

Примечательно, что в литературе конца XVIII – начала XIX века ещё не было слов «озорник» и «вредина» – вместо них фигурировало понятие «преступное дитя» и близкое ему французское enfant terrible («несносный ребёнок»). Литература той эпохи не ставила перед собой задачу объяснять природу детского непослушания – она служила лишь воспитательным целям, показывая разнообразные детские пороки и противоположные им общечеловеческие добродетели.