Экспертная группа позже обнаружила на территории завода несколько камер видео наблюдения, еще с десяток нашлось внутри завода.
– Главное что они успели записать! – произнес эксперт криминалист.
– Думаю, зрелище не будет иметь аналогов!
Из центрального входа в здание «ужаса» выбежал молоденький парнишка. Его юное лицо, без единой морщинки выдавало в нем практиканта. Он ринулся к нам, неистово размахивая руками и вереща в голос едва различимые фразы. Мне пришлось дать ему пощечину, чтобы успокоить истерику.
Нервно всхлипнув, практикант несколько минут приходил в себя и только тогда, когда к нему вернулся дар речи, он указывая рукой на завод, тихо проговорил
– Там еще парень… лежит в зале… я видел его портрет на стенде у нас в отделении – «Числятся без вести пропавшими». Это тот парень… Сын фермера…
Все, как по команде ринулись внутрь строения.
– Это он! – сказал эксперт, осмотрев труп парня. – Он единственный, кто не особо изуродован, так что, опознать его не составляет труда, даже без проведения экспертизы.
Я молча окинул зал, вышел на улицу и подняв к небу глаза, быстро заморгал, пытаясь скрыть выступившие на глазах слезы.
– Мы опоздали! – вынужден был констатировать я. – Помочь им уже не в силах и всевышний!
Дав несколько указаний криминалистам, мы покинули страшную зону.
Сидя в машине, мы уже не обращали внимание на неудобства, связанные с дорогой. Страшные картинки из увиденного стояли перед глазами.
– А теперь профессор, давайте начистоту! – стараясь как можно спокойнее говорить, приказал я. – Мы так и не приблизились к разгадки пропавших детей. Может нам стоит наведаться к русалке?
Краб хрюкнул на заднем сидении.
– Она женщина скрытная, гостей не любит!
Профессор резко его одернул.
– Русалка, это моя последняя подопечная. – он потер лицо руками. – Я готовил ее к жизни в воде, поэтому и запустил в ее организм сложную схему преобразования. Она сработала, но гораздо позже, чем я рассчитывал. Процесс превращения занял почти год, и так и не завершился до конца.
– У дамы не выросли жабры! – хихикнул Краб. – Только ноги срослись.
– Возможно перевоплощение еще идет, только медленно.
– А ты, Краб, часто встречаешься с ней?
– Ага. – утвердительно кивнул тот беззаботно. – Она меня кормит. Как только села в инвалидное кресло, научилась готовить.
Его слова меня покоробили.
«Нет никого в живых! – всплыли в памяти слова Женьки. – Русалка собрала под собой одиннадцать душ»…
– Так это же и есть дети! – заорал я так, что шофер, крутанув с перепугу руль, съехал на обочину, чуть не влетев в дерево. Я приложился лбом о переднюю панель, но от возбуждения не почувствовал боли. Остальные потерев ушибленные места, потребовали объяснений.
– Вызывайте группу к дому…
– Завьялова, 16. – подсказал Краб.
– И пригласите туда же моего шофера и племянника. А еще не плохо было бы, привезти на место вашего мэра, пусть полюбуется, какие дела творятся у него под носом.
– Вы уверены? – спросил майор. – Что вы узнали?
– А вы еще не поняли? – спросил я не вдаваясь в подробности. – Это послужит вам хорошим уроком!
Чем ближе мы приближались к названному адресу, тем сильнее билось у меня сердце. Хотелось побыстрее покончить с этим делом. Я неимоверно устал и морально и физически. Найти детей, и рвануть домой… Забыть все эти кошмары и ужасы.
Я мысленно представлял, как пройдет задержание преступников, как пройдет поиск детей…
Тысяча разных предположений вертелось в голове.
Миловидная женщина средних лет сидела в инвалидном кресле на веранде. Укутанная клетчатым пледом с головы до ног, она наслаждалась, прохладным ветром, растрепавшим ее длинные густые волосы, подставляя лицо лучам закатного солнца.
Из за тени, отбрасываемой навесом, я не мог разглядеть ее лица. Да мне этого и не хотелось.
Детей держат в подвале, был уверен я. «Она погребла под собой…» – это значило только одно – подполье.
– За мной! – окрикнул я своих попутчиков, остановившихся было перед русалкой. – Она никуда не денется!
Подоспевшая вовремя опергруппа присоединилась к нам у входа в подземелье.
Я молился всем богам, чтобы дети были живы. Пусть раненные, измученные голодом, страданиями и страхом, но живые. Однако удача в этот день была не на нашей стороне. Дрожащей рукой я тихо приоткрыл скрипучую дверь в подвал и переступил порог. В нос ударил запах прелости и каких-то трав. Один за другим мы спустились в подвал. Тишина здесь стояла поистине гробовая. Внизу я остановился с бешено колотящимся сердцем. В тишине все звуки казались оглушающими. Я слышал за спиной едва различимое дыхание лейтенанта Мутко. Мурашки забегали по коже. Сейчас я напротив, молил ангелов о том, чтобы детей здесь не оказалось.
Кто-то щелкнул выключателем, и подвал осветила тусклая лампочка на потолке. Первое оцепенение спало и ко мне стали возвращаться возможность слышать, видеть и воспринимать запахи. И сразу в нос ударил спертый затхлый воздух, давно не проветриваемого помещения.
На первый взгляд ничего необычного. Вдоль стен, рядами стояли деревянные кадки для солений. Такие были у моей бабушки в деревне. В них она держала разные соленья – огурцы, помидоры, сочные яблоки. Я с облегчением перевел дыхание и опустил пистолет.
– Не хило тетка затарилась на зиму. – услышал я нервный смешок майора Ласточкина. Он смело шагнул к ближайшей бочки и поднял крышку, жмурясь от предвкушения тут же слопать солонину. Вот только солонина оказалась не та, на которую он рассчитывал.
Секунду спустя мы услышали его душераздирающий возглас.
– Еж твою медь! – майор побледнел и выронил из рук крышку, едва не попав по ноге. Он закрыл рот трясущейся рукой, и бешено завращал глазами. Мы все разом подскочили к нему и заглянули внутрь. То, что предстало перед нашими взорами навсегда впечаталось мне в память. Снизу вверх на нас глядело сморщенное лицо девочки. Ее нос и голову покрывали листья хрена, петрушки и перца. Рядом в соленом рассоле плавала ее правая рука со сморщенными скрюченными пальцами.
Я еле сдержал стон. Тугой ком подкатил к горлу, и я никак не мог его проглотить. Тяжело дыша я пытался перевести дух и не дать желудку опорожниться. Мне с трудом удалось побороть тошноту. Все внутри меня сжалось в один твердый узел…
Сделав несколько глубоких вдохов, я внимательно посмотрел на бочки. Мысленно пересчитал количество – одиннадцать штук. По числу пропавших детей. На ум вернулись пророчества Женьки: «Умеет готовить… живых нет».
Я показал пальцем опергруппе на бочки, не в силах произнести ни слова, но ребята меня поняли. Они принялись с небывалым усердием срывать крышки с других сосудов-бочек. Послышались лязг запоров, глухие стуки, ругательства, молитвы, стоны. На меня навалилось грузное тело Антипенко, только что спустившегося к нам. Мэр не справился с увиденным и лишился сознания, упав на холодный сырой пол. Но шокированные увиденным, никто не поспешил ему на помощь. Все стояли в оцепенении, и только тогда, когда раздались его тяжелые стоны, оперативники всколыхнулись.
Я подхватил Александра Николаевича под руку и поспешил вывести его на свежий воздух.
Подоспевшие эксперты и криминалисты засуетились вокруг него, усадив на табурет и отпаивая его раствором корвалола. Запахло карболкой. Я вышел во двор, и встретился глазами с Женькой, спешившим мне на встречу. По моему взгляду он все понял, и отвернувшись, вернулся к машине. Мне хватило сил и мужества набрать номер Нестерова и доложить об окончании выполнения задания.
– Дело раскрыто, Анатолий Петрович. – едва ворочая языком пролепетал я.
Услышав мой голос и поняв, что я не в состоянии докладывать дальше, полковник коротко бросил.
– Молодцы. Жду вашего возвращения.
Я еще постоял, слушая короткие гудки, потом отключил телефон и поплелся к УАЗику. Михалыч молча открыл передо мной дверь и бережно усадил меня в кресло. Затем так же молча выудил откуда-то из под сиденья бутылку беленькой, потянулся в бардачок за стопкой. Я выдернул бутылку из его рук и всхлипывая, начал пить прямо из горла, большими глотками, захлебываясь слезами и обжигающей жидкостью. И только когда бутылка опустела, я выбросил ее в окно.
Откинувшись на спинку сиденья, не стесняясь и не прячась, я разрыдался в голос, от отчаяния и бессилия.
Женька протянул мне огурец, но отныне для меня огурцы, тем более соленые, будут ассоциироваться с бочками для соления, и с мертвыми детскими глазами…
Я не помнил, как попал домой. Тащили ли меня Михалыч с Женькой, или я все же сумел сам добраться до квартиры, но проспал я трое суток к ряду. Иногда просыпаясь я вновь прикладывался к бутылке, и вновь проваливаясь в сон, не способный заглушить омерзительные воспоминания. Только на третий день, Женька припер мне целый тазик восхитительно пахнущих булочек с корицей, и кофе… огромную кружку. Я пил, ел и старался как можно быстрее забыть весь этот кошмар.
Полковник не беспокоил меня воспоминаниями, не требовал отчета. Наверняка ему уже доложили коллеги из пригорода. Позже я узнал, что мэр Антипенко, загремел в больницу с инфарктом, а потом написал заявление об отставке. Профессор не дожил до суда. Его нашли повешенным в лаборатории, где он проводил свои «перспективные» опыты.
Вся троица попала в психиатрическую больницу, где умерли один за другим в течение месяца. Способствовал ли этому мед.персонал осталось не выясненным, да никто и не проводил проверку и дознание по этому поводу.
Газеты еще долго смаковали на разные лады эту тему. Похищению и ловкости Краба посвящались целые статьи. Его называли гениальным психологом времени способным провести десятки людей, и не оставив ни одной улики в похищении детей. Если бы не случай…
Женька постарался, чтобы подобные издания не попали ко мне в руки, перехватывая газеты у почтальонов и продавцов периодики.
Постепенно дело стало забываться. Жизнь возвращалась в свое привычное русло. Но я еще долго не соглашался расследовать дела, связанные с детьми.
Спустя полгода я и этот кошмар смог преодолеть. Ведь это моя работа.