Buch lesen: «Идеология русской государственности. Континент Россия»

© ООО Издательство "Питер", 2021

Предисловие к первому изданию

Смелая книга. Смелым является даже само название из трёх слов, каждое из которых раздражает тех, кто относительно недавно самоназвался «креативным классом». Идеология… О ужас! Русской… А почему не российской? Государственности… Так ведь ещё в 90-е сами эти однокоренные слова – государство, государственный, государственность – были прямо-таки ругательными. А тут такая гремучая смесь, сгусток: «Идеология русской государственности». Лихо.

Идеология? Так ведь она всегда есть. Как погода. Не бывает же так, что нет погоды. Какая-то да всегда есть. Так и с идеологией. Поэтому не боимся. Вникаем и даже формируем.

Русское? Да, но авторы далеки от этнического национализма. Они просто считают, что русские не могут уходить от ответственности за созданное ими государство как семью «вошедших под его защиту народов». И каждый ценен. И каждый по мере сил семью крепит. Да в другой и не выжили бы они.

Наконец, государственность. У нас уже был опыт 90-х, когда мы вместо государства строили демократию, с чужих слов полагая, что из демократии всё само собой образуется. Не образовалось. Путин подхватил государство у точки невозврата и создал устойчивую модель, которая и после него будет работать. В книге Путин – автор целой исторической фазы русской государственности. Четвёртой по счёту. При этом первая фаза – долгое государство Ивана III, далее – модель Петра Великого, третья фаза – государство Ленина—Сталина. И вот мы в четвёртой, которую дерзкие исследователи считают «фактически конституционной монархией с принципом передачи власти преемнику через народное голосование».

Мы как-то уже привыкли считать, что российская история по вертикали разрезана дважды – в 1917 и 1991 годах. И когда мы ссылаемся на традицию, то ссылки выходят взаимоисключающими, ведь одни считают лучшим советское время, а другие – царское. Авторы доказывают преемственность разных моделей русской государственности: «Современная Россия строится на рефлексии опыта советского коммунистического народовластия и является продолжением всей истории России».

Основа нашей многовековой идеологии – правда и справедливость. А все зигзаги России – самоотверженный поиск правды и моделей справедливости. Мы и дальше останемся привержены этим высшим для нас ценностям. Под них и подстроим модель своего государства, которую сочтём подходящей для нас. Главное в ней – крепость и неуязвимость. И авторы отстаивают это со всей ясностью: «Российское государство, в том числе и государство Путина, не может быть устроено так же, как США, поскольку оно исходит из исторической стратегии контроля и организации власти, а потому организовано иерархически».

В книге множество интереснейших фактов. Давней истории посвящена лишь четверть. Главный упор – на анализ нынешней фазы. И здесь полно, казалось бы, парадоксальных мыслей. Когда привыкаешь к ним, то становишься сильнее. Вместе со всей Россией. Не бойтесь пустить их в себя. Наслаждайтесь.

Дмитрий Киселёв, журналист и телеведущий, генеральный директор МИА «Россия сегодня»

Предисловие ко второму изданию

В процессе написания этой книги мы поняли, что она должна быть адресована практикам истории – тем, кто, как и мы сами, стремится сознательно участвовать в её формировании – собственной истории, своей страны и в конечном счёте человечества. А значит, нам не следует уклоняться от соприкосновения со «злобой дня». Мы не пишем хронику текущих событий, как это делают те, кто ждёт оценки этих событий от других, чтобы затем послушно ей следовать. Мы анализируем происходящее, чтобы самим осмыслить и оценить его.

После выхода в свет первого издания «Идеологии русской государственности» были приняты обширные и существенные по содержанию поправки к Конституции России.

Часто приходится слышать упрёки в «слишком позднем» появлении конституции в России, что и признаётся то ли причиной, то ли симптомом (в зависимости от взглядов говорящего) якобы «недемократичности» и «авторитарности» российской власти. В том же ключе кое-кто оценивает и новую редакцию Конституции, зачастую превращая упрёк в «отставании от развитых стран» в обвинение: как вы, русские, смеете так упорно игнорировать общепринятые каноны демократии?

Да кто вам сказал, что они общепринятые? И бывает ли в реальной истории что-либо общепринятое?

Вот в этом мы и решили разобраться вместе со своими читателями.

Мы считаем, что для этого принятие новой редакции Конституции России следует внимательно рассмотреть, понять его смысл и определить его место в истории.

По нашему мнению, русский конституционализм является самостоятельной составляющей русской государственности, то есть культуры построения государства. Значит, с культурно-исторической точки зрения понятие конституции не может быть выведено исключительно из юридической действительности и не принадлежит ей – лишь форма конституции является юридической. Его действительный, то есть значимый для общественно-политической практики смысл становится ясен, если трактовать конституцию как идеологический и проектный акт.

Именно в таком контексте мы сочли необходимым рассмотреть конституционную теорию и практику – через призму их развития в истории России. Этому посвящён новый раздел книги (раздел III). Работа над ним существенно углубила наше понимание ряда периодов советской истории, особенно роли в ней Н.С. Хрущёва, чему посвящён полностью переработанный параграф II.3.4.1.

Отклики наших читателей, среди которых постоянно повторялся запрос на словарь терминов, специфических для идеологии и идеологического мышления, подтолкнули нас к разработке «Лексикона идеолога», который в настоящем издании добавлен к тексту книги в качестве приложения. Составленный в форме тезауруса, лексикон является самостоятельным понятийно-логическим инструментарием анализа социально-политических явлений.

Параграф, посвящённый политике советской власти в области культуры и образования, дополнен материалом, касающимся отношения государства к проблемам семьи и детства, необходимым для понимания их места в современной России.

И, разумеется, в текст книги внесены необходимые уточнения и исправлены обнаруженные ошибки.

Мы выражаем благодарность всем, кто высказал свои замечания или мнения о нашей книге.

Авторы

От авторов

На заре прошлого, XX, века, в начале эпохи мировых войн и социальных потрясений выдающийся русский философ Лев Тихомиров писал, что «история есть в значительной степени повествование о вообще крайне малой человеческой сознательности в деле устроения своего политического строя. Это одинаково проявляется в монархиях и республиках, у правителей и у народов»¹. Продолжая эту мысль, мы бы сказали, что подлинное размышление об истории всегда и есть способ обрести должную меру сознательности здесь и сейчас, в настоящем, когда история продолжается делами современников, нашими собственными делами. То есть способ помочь им и себе делать историю с открытыми глазами, взять её творение в собственные руки.

Что принципиально возможно. Потому что минувшее никуда не делось – оно продолжает существовать в настоящем как основание и неотъемлемое условие нашей жизни, как рамки, в которых мы действуем сейчас. Которые важно видеть, чтобы действовать сознательно. Так что адекватное понимание истории является ключом к практическому пониманию тех процессов, что происходят в обществе с нашим участием. Оно в равной мере нужно и тем, кого называют политическими и государственными деятелями, и тем, кого считают (или кто сам себя считает) «простыми гражданами». И те и другие, участвуя в общественных процессах, тем самым участвуют в истории.

Однако многочисленные рассуждения об истории, которыми сегодня изобилует информационная среда – в нашей стране, как и во всем мире, – не несут в себе знания, на которое мы могли бы опереться в собственной жизни. Мы сами – авторы этой книги – не могли бы ориентироваться в текущих событиях, если бы вынуждены были полагаться только на подобные рассуждения. Потому что последние вообще не содержат никакого знания об истории. Это всего лишь разнообразные мнения по поводу тех или иных сведений (как достоверных, так и нет) об исторических событиях. В то время как знание – это не просто совокупность сведений. Чтобы стать знанием, сведения должны быть признаны достоверными и приведены в систему. Достоверными, то есть проверенными всеми доступными науке методами и выдержавшими эту проверку. А система – это то, что позволяет эти сведения сопоставлять и делать на этой основе обоснованные выводы. Без этого из сведений рождаются лишь домыслы и не более того. А вовсе не «гипотезы», как их теперь сплошь и рядом называют без всяких на то оснований. Потому что гипотеза (без кавычек) – это уже «полуфабрикат» знания, то, что как минимум пригодно для сопоставления с другими знаниями и находится в процессе проверки.

Но главное – знание полезно: оно позволяет понимать происходящее, совершать правильные поступки и предвидеть их последствия, осознанно нести на себе риски, принимать решения. И убедиться на деле в полезности знания – значит ещё раз его проверить, причём такая проверка – самая главная и определяющая как судьбу знания, так и нашу собственную.

А вот домыслы бесполезны и даже опасны. Неосознанно полагающийся на них плывёт в «житейском море», а не в истории – по воле волн, без компаса, карты, руля и ветрил. Поэтому те, кто нам свои домыслы предлагает «на продажу» в надежде, что им поверят, просто «гонят волну» и рассчитывают, что она подхватит нас и унесёт туда, куда хотелось бы провокатору – вольному или невольному. Полезное знание о «воле волн» у этих «продавцов» может быть и есть, но нам они его не сообщают.

Не должны нас сбивать с толку и «дискуссии» на исторические темы, особенно погружённые в социально-политический контекст. Подлинная дискуссия (без кавычек) или спор по существу – это коллективное размышление по поводу знаний и гипотез. Её цель – проверка гипотез и перепроверка знаний, а не победа в споре. А то, что выдают за «дискуссию» в СМИ и интернете, это конкуренция мнений или – ещё чаще – всего лишь персон, кто эти мнения высказывает. «Поверят мне или ему?» – вот в чём вопрос. Чья волна круче и больше легковерных с собой унесёт? Легковерие – питательная среда информационной борьбы (войны), а конкуренция мнений – её метод. Даже и победа в информационной войне не подскажет нам, что делать.

Такое положение вещей не может оставить равнодушными, как мы полагаем, не только нас, но и многих людей в нашей стране. Тем более что конкуренцией мнений захвачено уже не только публичное информационное пространство, но и сама историческая наука.

Мы не должны забывать, что история – это коллективная память народа. В определённом смысле живая история – это и есть сам народ. Человек, лишившийся памяти, перестаёт быть собой, перестаёт существовать как этот именно конкретный человек. Его можно заново воспитать, снабдить «протезом памяти», но это будет уже совсем другой человек, причем инвалид. Народ, лишившийся истории, перестаёт существовать как народ. А народ, снабжённый «протезом» внушённой ему «альтернативной истории», станет другим народом – народом-инвалидом. В обоих случаях прежний и полноценный народ перестает существовать. Это означает, что информационная борьба, кто бы её ни вёл, – это борьба против истории и это война на уничтожение народа.

Что заставило нас внимательно рассмотреть всё, что мы знаем о нашей истории, и постараться определить, что в ней самое важное. Чего мы не хотим лишиться ни при каких обстоятельствах. Мы погрузились в историю России для этого. Сначала мы делали это для себя, в интересах собственной профессиональной и общественной деятельности. Так что тут не было попытки написать или переписать историю. Это было попыткой осмыслить, чем является история нашей страны и нашего народа для нас самих, а значит – понять и своё собственное место в ней. Необходимо знать, кто мы такие, откуда и куда идём, каково наше лицо, личность. В противном случае ничего у нас не будет – ни имущества, ни земли-страны, ни самой жизни. Всё отберут чужие. Потому что только у личности, у того, кто твёрдо знает, кто он и как его звать, в принципе могут быть какие-то права.

Так создавалась эта книга. Надеемся, что её чтение окажется полезным и для вас, уважаемые читатели. В книге нет претензии на всеобъемлющий охват российской истории. Зато она опирается исключительно на твёрдо установленные исторической наукой факты. Русские существуют. Россия существует. Уничтожить или покорить её не удалось. Это самое большое государство мира. И так далее. Вместе с тем книга содержит плоды нашего личного размышления об истории. Поэтому мы постарались отойти от привычного формата исторических трудов, когда история «заканчивается» десятилетия тому назад. Чтобы понимание истории было полезно здесь и сейчас, оно должно охватывать и современность, которая тоже становится историей каждое мгновение.

Часть I. Континент Россия: сумма русской идеологии

Многое в этой книге – «всего лишь» прописная истина. Но истина как бы выбывшая из обязательного ежедневного употребления, подзабытая, сознательно замалчиваемая или грубо, до неузнаваемости искажаемая. Нужно помнить, что «все мы карлики, сидящие на шеях гигантов», как считал Исаак Ньютон. В отличие от естественных наук значение авторитетов в сфере идеологии сохраняется. Но со временем мы перестаём их понимать. Идеологическая традиция требует осмысления каждый раз при изменении исторических условий. Русская идеология предшествовала созданию русского государства. Русскими идеологами были государи и патриархи, русские святые и русские безбожники, летописцы и историки, поэты и учёные, политики и общественные деятели, коммунисты и беспартийные. Русская идеология связывалась и складывалась в замыслы и программы формирования русского государства – главного нашего достояния.

Возможен вопрос: кто «придумывал», замышлял русское государство? Какую роль в этом сыграла «интеллектуальная дискуссия» – Ивана IV Грозного с князем Курбским, Алексея Михайловича Тишайшего с патриархом Никоном, реформаторов обряда с Аввакумом, западников со славянофилами, либералов с патриотами? По нашему глубокому убеждению, именно русские государи (и их ближайшее окружение, непосредственно с ними связанное) – начиная со святого равноапостольного князя Владимира – и были главной интеллектуальной силой русской истории, обеспечивая её преемственность и концентрируя в себе весь предшествующий опыт.

Интеллигенция появилась на свет благодаря последовательным просветительским инициативам государей. Эта постоянная вторичность её происхождения, включая раннюю, церковную, интеллигенцию, а также явный дефицит мышления, то есть последовательного исторического анализа собственного опыта, культурной преемственности, склоняли ход дискуссии в русло оппозиции власти, по преимуществу – политической борьбы, а не участия в проектировании.

Даже и позднейшая советская интеллигенция – снова вторичная и созданная как бы на пустом месте в основной массе из неграмотного народа – и та страдала старым русским теократическим комплексом (теперь уже в варианте человекобожия), хотела от власти своего обязательного участия в принятии решений, навязывала себя в качестве совести, хотя сама оперировала в основном книжными знаниями вне контекста их создания и применения.

Идеология нуждается в серьёзном и критическом отношении к проектам и предсказаниям предшественников, ко всему, что доказало свою состоятельность, в обязательности выводов из уже знаемого нами. Идеология – это надёжная, детальная память о победах и поражениях, знание их причин и обстоятельств, понимание закономерного и случайного, подлинных мотивов людей. Идеология требует постоянного размышления с учётом новых данных и обстоятельств, а вовсе не формальной оценки и деления всего на свете на хорошее и плохое.

Идеология не может ограничиваться известным и авторитетным, иначе её ждёт судьба советской идеологии – извращение её сущности. Советской идеологии плохую службу сослужила её общеобязательность, попытка политической монополии большевиков/коммунистов превратить идеологию в светскую веру без Бога и догму. Идеолог же должен рисковать, самостоятельно рассуждая, поскольку эту работу за него никто не сделает. Он должен ставить проблемы, определяя, чего именно мы не знаем, на какие вопросы не имеем ответов, какие решения не имеют не только оснований, но и способов их нахождения. Идеолог работает в ситуации действия на границе знания и веры, и его дело – обеспечить деятеля всем доступным необходимым знанием, осознавая принципиальную недостаточность последнего, его спорность, неполноту. Идеология не избавляет действие от риска, но делает риск осознанным и максимально управляемым. Идеология есть практический разум, ум.

Русский «приват-доцент» традиционно не любит идеологии, как и проявлений ума вообще. «Приват-доцент» – в безопасности, он ничего не делает, ничем не рискует, пересказывая написанное другими, преподаёт, не задавая себе – и читаемым авторам – вопросов: зачем они это писали? Для кого? Где авторы лгут сознательно, а где добросовестно заблуждаются? Ведь разбираться в этом считается в преподавательской среде неуважительным и неприличным. А уж собственные теории им дороги как дети. Тем более нельзя задавать вопросы о том, зачем и для чего созданы эти теории. На них во многом построено социальное благополучие их авторов. Причём как в плане карьеры (формального признания заслуг), так и со стороны политической ориентации.

В отличие от современного «приват-доцента», идеолог осваивает и продолжает основную научную традицию – сомневаться. И всегда готов заново построить теорию конкретного действия в конкретной ситуации, опирающуюся на передачу и понимание опыта предшественников, а только такие теории и эффективны.

Преподавание гуманитарных дисциплин только тогда станет осмысленным и полезным, когда оно будет осознано, отредактировано и подано как честное и открытое идеологическое обеспечение человеческой деятельности. Идеология в первую очередь призвана обеспечивать политику и войну – и всякую социальную стратегию вообще. Но она также нужна при любом смелом индивидуальном человеческом начинании. Именно идеология и размышление о ней дают индивиду силу противостоять конформизму общества, дают шанс на успешное личное действие.

Те, кто хочет лишить нас идеологии, а значит основного средства выживания в условиях политических, экономических, культурных и социальных изменений, кризисов и катастроф, доказывают, что идеология – это принуждение к определённому образу мыслей. Это искажение действительности. К мысли принудить нельзя. А вот мысль «принуждает» нас ко многому. Сами «критики» идеологии утверждают, что вот у них «нет идеологии вообще» – чего и нам желают. Это прямая ложь. Идеология – знание, на которое мы опираемся с осознанным риском и пониманием его недостаточности, но без которого выживание социума, и правление, и даже жизнь отдельного человека невозможны в принципе. Здравый смысл, используемый при демократическом голосовании, также не может заменить идеологию. Последняя, в отличие от здравого смысла, направлена как раз на постановку целей в ситуациях неопределённости и изменений. Те, кто говорит, что у них нет идеологии (якобы они свободны от неё), в действительности её скрывают.

Эту политическую реальность осознал и описал Никколо Макиавелли в известном трактате «Государь». Демократии, подчиняющие себе государство в качестве инструмента (это и описывает Макиавелли), исповедуют именно тайную идеологию. Государь-монарх, а тем более самодержец, не может ничего скрыть от подданных. В доме царя не должно быть тайны. Отсюда – неизбежность государственной морали. В основе государственной идеологии и морали лежит пройденная правлением история, опыт преемственности власти и её воспроизводства.

Коммунистическая политическая монополия попыталась сделать публичной массовой идеологией научное знание о социуме, но столкнулась с высочайшим темпом его старения, а потому свернула на путь замены его светской верой. Последнее привело коммунистическую сверх-власть к неожиданно быстрому историческому падению, отсроченному Второй мировой войной и последовавшим противостоянием двух систем. Возвращение к приоритету исторического знания в основаниях государственной идеологии неизбежно требует обновления и восстановления в правах самого исторического знания.

Декарт считал историю не заслуживающими доверия россказнями. Ведь исторические записи тенденциозны, искажены, неполны. Однако у нас всегда есть наличная данность исторической целостности. Это настоящее. Данное нам в настоящем содержит всю историю в себе. И записи суть только один из инструментов его исследования. Таким образом, история имеет предмет – цели, мотивы и основания коллективного поведения и действия людей, системную связь между всеми действиями и всеми последствиями. Простая причинно-следственная связь не прослеживается в историческом процессе. История, таким образом, это основная среди гуманитарно-социальных дисциплин, рамка, контекст и материал для них всех.

Попытка отменить историю, объявив её «конец» (чтобы отменить идеологию, на ней базирующуюся), часто предпринимается через отождествление истории с мифом как полезной и неизбежной выдумкой. Якобы да, миф, конечно, нужен. Каждому народу свой. Тут нет ничего, кроме попытки опять-таки заменить науку светской верой. Одним выстрелом пытаются убить двух зайцев – и миф, и историю. А ведь и миф, и историческое знание развиваются на пути к истине. Миф – не выдумка, а устное предание, тогда как история – письменное. Миф описывает повторяющееся, история – уникальное и единичное. Народ, отказавшийся знать свою историю, быть преемственным по отношению к ней, обречён на уход с исторической сцены. Важен и миф – он, в частности, обеспечивает появление героев и повторение ими подвигов во имя народа и государства. По большому счёту очень многое из того, что требуется, мы уже знаем. Нужно сделать из этого правильные выводы в нашей ситуации – это и будет русская идеология.

Русская история самостоятельна. Схема изложения истории, навязанная западной знаниевой пропагандой, состоит в том, что главная линия мировой истории разворачивалась в Западной Европе, отталкиваясь от римского и греческого начала. А все остальные народы якобы лишь догоняли европейцев, более или менее качественно, но с заведомым опозданием воспроизводя их шаги по уже заданному образцу.

Подобное представление не устроило уже англосаксов – как в островном, так и в заокеанском американском изводе. Ни те ни другие европейцами себя никогда не считали и не считают. У них своё начало истории. А у Индии? А у Китая? Авторы цивилизационной концепции (Тойнби, Квигли) постулировали самостоятельное развитие цивилизаций, среди которых (у Квигли их существенно меньше, чем у Тойнби) однозначно выделена русская цивилизация. У нас есть собственный основатель концепции цивилизационного развития – Н.В. Данилевский, и вообще-то он был первым. Раньше догадался.

Россия – континентальная империя, которая не грабит свою территорию – или другие территории по миру – и не организует расистской иерархии населения с самого своего основания (расистский Древний Рим пал, когда дал гражданство всем жителям). Россия – военная, а не олигархическая империя (какой была отчасти Византия и какой являются США). Финансовые системы – как управленческие, но не властные, а потому не связанные с конкретным народом, именно в силу последнего обстоятельства исторически неустойчивы. Центр олигархии перемещался из Флоренции в Венецию, оттуда в Голландию, оттуда в Англию, а из неё – в США, где уже созрела фундаментальная финансовая проблема долга. Всё это время Россия оставалась Россией и последовательно развивалась и росла.

Только рассматривая историю России как самостоятельную, можно понять уникальную и выдающуюся роль российского государства как самого развитого государства в мире, в выживании человечества, а значит, и иметь эффективную русскую идеологию.

Русская идеология преемственно вырабатывалась, наследовалась, развивалась вместе с русским народом в течение тысячи лет его существования без перерывов. Благодаря ей – и тем целям, которые ставились на её основании, – уже более пяти веков существует русское государство, охватившее собой самую большую (и самую богатую) территорию мира и навсегда избавившее русский народ от внешнего завоевания. Русское государство стало семьёй вошедших под его защиту народов. Оно всегда строилось на прямой связи государей и народа.

Русская государственность во все фазы её существования (включая и советскую) преемственно проходит сквозь подъёмы и кризисы благодаря русской идеологии. Русская государственность представляет собой нашу знаменитую на весь мир «матрёшку»: оболочки, включающие в себя другие оболочки, и так вплоть до ядра – крещения Руси и рождения единого русского народа из этого крещения.

Фундаментальный недостаток многих гуманитарно-социальных теорий о «государстве и праве», не позволяющий понять преемственность русской истории, состоит в том, что власть не отличается ими от государства.

Власть почти всегда рассматривается через призму государства, в лучшем случае государство считается политической формой власти, разделением властей, аппаратом власти и т. д. Между тем власть, являясь первичным и основным социальным отношением, конституирующим любой социум, часто существует вне или вообще без государства – как в прошлом, так и сегодня. А значит, взаимодействует с государством, вступая с ним в сложные, гармоничные или конфликтные отношения. Причём речь идёт не только о семейной, педагогической, врачебной власти, которые всегда локальны, но прежде всего о власти политической, охватывающей социум в целом.

Власть без государства может существовать – как без процедур подтверждения её признания (как тирания), так и с таковыми процедурами – как исходная демократия (раздел власти), включая случаи назначенной ею диктатуры. В любом случае она признаётся, поскольку по своей сути является отношением добровольного подчинения, принципиально альтернативного насилию. Насилие может удерживать под контролем лишь небольшие группы людей, которые при этом становятся неэффективными, а само насилие требует силового превосходства. Власть, в отличие от насилия, потенциально способна быть властью одного человека над миллионами людей.

Подвластные признают власть. Никакие подвластные никакую власть не порождают, не учреждают и не создают, иначе они бы не были подвластными. Власть создаёт себя сама, сама себя утверждает. Монархическая власть опирается на длительное признание (формально связанное со способом престолонаследия), поэтому она ответственна, а также суверенна по своему происхождению. Монарха нельзя подкупить, это просто бессмысленно. Демократическая власть открыта всем возможным внешним влияниям, многолика, продажна и, самое главное, опирается на краткосрочное признание, а потому максимально безответственна. Миф о частой сменяемости выборных лиц как о самодостаточном благе держится на иллюзии, что сами избиратели есть власть (источник власти). А избранный лишь выполняет их волю. На деле голосующие отказываются от собственной претензии на власть в пользу избираемого. Даже если не осознают этого. Всё это говорит об исторической и духовной тайне появления конкретной власти, о её уязвимости. Рождение власти, признание концентрирует в себе особый момент, нулевую длительность исторического времени, качественный скачок в структуре социума.

Хрупкость, неустойчивость власти самой по себе – а мы столкнулись последний раз с этим явлением при самоликвидации коммунистической надгосударственной политической монополии – главная проблема выживания социумов в истории. Решается она как раз созданием государств – систем воспроизводства, контроля и нормировки власти, трансляции её специфической и понятной далеко не каждому культуры.

Именно различение власти и государства, анализ их взаимодействия, конфликтов и синергии позволяет понять исторические особенности развития и уникальность русской цивилизации, созданного ею социокультурного мира, преемственность и развитие её идеологии.

Яркой иллюстрацией этих особенностей всегда были отношения русских государя и государства, в рамках которых государь как особая инстанция власти создавал (и программировал) государство, служил ему, опирался на него, жертвовал собой ради него, сам был восстановлен в своей роли государством, соединял собой государство и надгосударственную коммунистическую сверх-власть, восстанавливал суверенитет государства и формировал недостающие властные функции народного государства.

Крещением Руси волей русского государя из многочисленных этнических групп был создан русский народ – крестьяне. Вместе с ним родилась и русская власть. Она никогда не происходила из внешнего завоевания народа, а росла из нового принципа его единства. Русское государство было впервые создано лишь спустя пять веков (после преодоления братской междоусобицы князей и монгольского ига) и сразу как империя, соразмерная русскому народу и предназначенная вместить и защищать его. Боярской вотчине русским государством был положен конец. Самостийное боярство сменилось служилым дворянством. Оборонительные рубежи последовательно раздвигались в стратегических направлениях. Народное ополчение, руководимое Русской православной церковью, изгнало польскую агентуру (внешнее управление) и восстановило русское правление путём выборов царя благодаря уже существовавшему и способному воспроизводиться, то есть долгому, государству. Была пережита проблема теократии (борьбы государства и церкви за власть), приведшая к религиозному расколу народа и отказу (явному или скрытому) большей его части от официальной церкви.

В качестве светского русское государство было окончательно оформлено и модернизировано Петром I, закрепившим за ним общепризнанный международный статус империи. Государственная элита начиная с Петра серьёзно опиралась на конфессионально универсальное масонское мировоззрение, заполнявшее идеологический вакуум после утраты русскими теократическими концепциями идеологического значения. Модернизация правящего класса дворян, приспособление его к управленческим требованиям государства были продолжены последующими правителями России. Однако дворянство, отчуждённое от народа, дорого обошлось России. Представления государей о дворянстве как опоре самодержавия оказались утопией власти. Крестьянский вопрос, заключающийся в лояльности народа (крестьян) только государям, но не государству, привёл на фоне участия страны в Первой мировой войне к крестьянской революции 1917 года.