Buch lesen: «Свет в темноте»

Предисловие.

Как мы видим объём и цвет? Мы видим светлые участки на фоне тёмных, видим цвет благодаря отражению волн определённой длины от светлых участков; тёмные участки в то же время этот цвет изменяют, и порой необыкновенно. Выбирая идею и мысль, метод передачи информации, художник пользуется инструментами игры света и тени, передачи цвета; лучшие из них пытаются тем самым передать идею, чувство.

Понимание плохого и хорошего и прочих диаметрально противоположных понятий также невозможно одно без другого. И согласитесь – особенно ценно увидеть хорошее на фоне плохого. Контраст важен не только в изобразительном искусстве.

Когда в школе я узнал о дуальности природы света, а позднее много раз увлекался концепцией того, что всё существующее и воспринимаемый нами мир по сути есть разного рода вибрации, энергия, я больше не мог разделять какие бы то ни было вещи на те, к которым можно применить этот подход, и те, к которым нельзя. Соответственно, игра света и тени, контрасты – это совсем не про изобразительное искусство, это про природу вещей.

Теперь об объёме. Во времена моего детства я хорошо помню появление и распространение двухмерных игр, которые затем заменили трёхмерные игры. Позднее, уже в рамках профессиональной деятельности, мне доставляло удовольствие прикасаться к «3D» моделям чертежей и проектов, «цифровым двойникам». И несмотря на то, что «VR» технологии давно стали привычной вещью, я всё ещё отношусь к этому с каким-то детским чувством чего-то волшебного.

Я хочу попробовать передать сложный комплекс идей из моего опыта, моих ощущений и эмоций, передать их не посредством последовательного изложения; а как набор градиентов (от тёмных к светлым), нарисовать вам сложную графическую работу – с фоном, контрастом, специфическими деталями и основной концепцией. Надеюсь, работа будет глубокой и интересной.

Использовать я буду два вида совершенно разных палитр: чёрную и белую. Так уж вышло, что тёмные цвета будет результатом лично моих воспоминаний, наблюдений и выводов. Светлую же палитру я взял из воспоминаний самого светлого в моей жизни человека – моей бабушки. Фрагменты будут идти друг за другом, раскрывая и дополняя друг друга. Источники из разных эпох, разного содержания, разных частот вибраций.

Как по-разному мы порой видим одни и те же события, переживаем жизненные ситуации. Как по-разному они видятся на расстоянии по прошествии лет. Вместе с тем как похожи некоторые сложные вещи, происходящие с разными людьми в совершенно разное время истории. «Представляешь, Тима, вот я осталась совсем одна из своих одноклассников», – сказала мне бабушка, когда ей было уже восемьдесят восемь лет. А у меня самого в следующем году очередной юбилей, двадцать пять лет с окончания средней школы, на который я совсем не хочу идти, потому что встречу там абсолютно чужих и неинтересных мне людей из давно забытого прошлого.
Ниже по тексту я старался сохранить структуру и пунктуацию текста воспоминаний бабушки, чтобы максимально точно передать её мысли и сделать акцент на разнице и нашего восприятия, и нашего изложения, и, по сути, нашей идентичности.

С большим доверием к читателю и любовью ко всем упомянутым действующим лицам.

Воспоминания Бабушки. Часть 1

Весна! Всё цветёт и радуется жизни! Мне 87й годик, а я всё ещё живу и всё ещё чего-то хочу. Хочу на море, хочу услышать доброе ласковое слово.

Итак, сначала о моём папе и его родных.

Мои дедушка и бабушка (Анисья Исаевна и Алексей Иванович, тысяча восемьсот … не помню точно какого года рождения) молодыми приехали на Кубань на заработки (сами они были с Курской или Воронежской области) да так и остались на Кубани.

Семья была очень большая. Детей около 12 человек. Точно не помню. Папа был самый младший. Бабушка очень его любила. «Мой мизинчик» – так она его называла.

Соседи не любили эту семью. Папа был 1910 года рождения. Смутное было время. 1917 год, революция. Деда в ст. Марьянской повесили. Дети выросли и разъехались кто куда. Не знаю, учился ли папа, но очень любил читать и меня приучил.

Папа был красивым и очень добрым человеком. В 18 лет он женился на моей маме (ей было уже 20 лет). Бабушка не любила маму, она говорила «пёкся пирог, да не той достался», часто ссорились.

Не было у папы образования, но занимал он неплохие должности. Перед войной он работал в ЖД милиции. Под Сталинградом был тяжело ранен. Были и награды. После ранения – туберкулёз, в 43 года умер.

Мама была местная. С сожалению, не знаю имени её матери, отца её звали Родион. Он был хорошим мастером по пошиву обуви. У них было четыре девочки: Мария, Тоня, Дуся и Вера.

Не помню, почему очень рано умер дедушка, а потом бабушка. Дети остались одни. Родственники быстро разобрали кто что мог, а дети остались без куска хлеба. Позже умерла и Мария (старшая сестра). И пошла моя мама скитаться. Дети маленькие Вера и Тоня ждут под забором, когда им вынесут хоть какую-нибудь еду. Так шли годы. Девочки подросли и сами стали подрабатывать, зарабатывать на жизнь.

Мама работала у деда Мотина, родственника моей бабушки. Там позже папа и встретит мою маму. Нина и Валя, в основном мы были с бабушкой. Родители рано уходили и поздно приходили, мы их почти не видели.

Бабушка с молодых лет прожила на Кубани, а говор свой не изменила. Мы смеялись и дразнили её: «Бабушка, скажи хлебына!» (хлеб); а она говорила: «Ах, вы хамовы поленья, разорви ваши бока!». Мы смеялись, но она нас любила. До войны мы жили неплохо. Была корова, свиньи, куры.

Пришла война, мужчины ушли на фронт, всё было брошено. Был такой страх! Вот на улице показались первые мотоциклы. Остановились около нашего дома. Немцы. С шумом, смехом зашли в комнату. Бабушка попыталась их не пустить, но увы. Стали мы жить в сарае.

У нас был очень хороший сад. Вишни, сливы, абрикос, черешни. Немцы заехали туда на лошадях, половину срубили, затоптали. Свинью зарезали, кур и корову тоже. А мы, дети, на всё это смотрели. Было и страшно и любопытно.

Перед войной нам тётя Тоня привезла и оставила своего сына (Лёню, 3 года). Он бегал по улице и кричал: «За Родину, за Сталина!», а мы за ним, прятали его. Где мы только не лазили.

Нас не так Немцы обижали, как соседи «казаки». Сосед говорил бабушке: «Ну шо, Анисья, кончилась ваша власть! Теперь пришла наша!». И все у Немцев просили власти, хоть на три дня. Да хорошо, что Немцы её им не дали. Приходили эти «соседи» к нам, брали что хотели, а мы смотрели и молчали. Были у нас и Румыны, те нас подкармливали.

Воды у нас не было. Мы ходили на речку. Река была чистая. По берегам были роднички. Сколько было рыбы, раков! Берём воду из проруби – летят самолёты, сбрасывают бомбы, а мы считаем, сколько их. По звуку мы уже определяли, чей летит самолёт. Мы видели даже бои самолётов в небе.

Сорок третий год, февраль! Сколько радости! Пришли наши. Обнимались, целовались, плакали. Нас освободили, но начались другие трудности. Голод. В колхозе за колоски, за три четыре килограмма пшеницы давали шесть лет тюрьмы. А у нас четверо голодных детей. Мама работала в колхозе, я приходила к ней и в кармане приносила ячмень и пшеницу. Вечером закроем окна, на тёрке накрутим пшеницы на крупу и готовим кашу. Да такая вкусная получалась! Топить печку было нечем, пожгли всё что могли.

Дождались Победы. И слёзы и радость. Мой дядя не вернулся. А когда уходил, маме говорил: «Да не плачь! Я тебе от Гитлера штаны привезу».

Воспоминания автора. Часть 1

В моей жизни было множество влюблённостей. Вот что первое хочется вспомнить. Какие-то проходили мимолётно, иные продолжались длительное время. Взаимность в этой части была редкостью. Не первая, и, наверное, не самая интересная история происходила в середине девяностых годов в пригороде, где жили мои бабушка и дедушка. Странное, серое, гнетущее время: я помню только лужи и серые осенние цвета, жёлтый свет ночных фонарей и промозглую кубанскую морось. Самое яркое визуальное воспоминание тех дней – это необыкновенно яркое синее небо, которое выглядело просто невероятно, и, казалось, оно одно тогда было по-настоящему цветным и позитивным.

Ребята, с кем я проводил своё время, иногда вечерами, ещё неумело и, как сейчас кажется, очень по-смешному, пробовали коммуницировать с противоположным полом – с такими же стайками праздно шатающихся девчонок. Тогда мы ещё не понимали, чего хотели, и искали с ними одного и того же, но стеснялись это прямо сказать.

Стеснение и неуверенность в себе, зависимость от мнения твоей компании – о, да – это были вещи, которые надо было прожить и впоследствии исключить, но полученный в то время опыт формировал дальнейшего человека.

Её я тогда сразу разглядел среди прочих: она была похожа на мурлычущую кошку – порой такую же резкую и способную поцарапать своими острыми словами или игнорировать тебя, убежав и не дав погладить. Я ей точно не нравился, не являлся пределом её мечтаний, но это не мешало мне упражняться в своём упорстве и последовательности. Я много раз выдумывал повод и провожал её в другой конец населённого пункта поздно вечером, искал возможность пообщаться.

Мне не хватало смелости приставать к ней, переходя её внутренние границы без приглашения. И насколько я помню, я не видел в её глазах интереса к этому. Мы общались, иногда созванивались по домашним (стационарным) телефонам, и я всегда смущался, когда трубку брала её старшая сестра или родители. Позднее, когда у меня стали появляться первые деньги, я приглашал её в кафе.

Она была младше меня на год, хотя казалась взрослее на два или три. Я приехал к ним в пригород, потому что знал, что они отмечали школьный выпускной. Кажется, это был выпускной 9го класса. У неё в классе учился один мой тогдашний друг и несколько общих приятелей. Происходящее на официальной части и в стенах школы меня несильно интересовало, поэтому мы сконцентрировались на дальнейшей программе. У одного из её одноклассников была свободная квартира, так как куда-то уехали его родители. Купив какое-то спиртное, мы удобно устроились там: нас было человек восемь, половина девчонки. Я помню, что мы даже играли в «бутылочку» (это когда каждый по очереди крутит бутылочку и целуется с тем, на кого она покажет горлышком). Когда дошла очередь до меня, мне выпала её подруга. Она умела целоваться и незадолго до начала игры развернула и отправила в свой ротик пластинку какой-то очень мятной жевательной резинки. Этот мятный поцелуй мне надолго запомнился, но это была не ключевая деталь. В какой-то момент мы все решили пойти прогуляться и вернуться в апартаменты позднее. В последующем я увидел, что из нашей компании резко исчезли мой друг и та девочка, которая мне очень нравилась.

Позднее тем вечером я узнал и то, по какой реальной причине мы вышли прогуляться, и то, кто стал её первым мужчиной, а также и то, что это было запланированное ими мероприятие, итог их давних и сдерживаемых в школе симпатий.

Это было обидно, и это не добавляло ни уверенности в себе, ни ответов на вопросы, что делать дальше, ни желания наступать на те же грабли впоследствии. Наоборот в тот период времени у меня стали формироваться защитные механизмы, шаблоны поведения, призванные обезопасить меня от подобных ударов. Заборы и частоколы, рвы с крокодилами, от которых потом я с трудом буду пробовать избавиться всю последующую жизнь.