Buch lesen: «Эклектика»

С одним крылом…

Город крылатого племени лежал на каменном плато, окруженным с трех сторон высокими, непокоренными никем и никогда горами. С четвертой же стороны, плато круто обрывалось в пропасть, на дне которого тонкой нитью змеилась Великая река. Герм с отчаянием отвернулся от заснеженных горных пиков, чтобы с не меньшим отчаянием взглянуть в прозрачную пустоту под ногами. «Тюрьма,– подумалось ему. – Огромная тюрьма, имя которой Город. Сотни квадратных километров жилых застроек, парков и прудов. И миллионы, несколько сотен миллиардов крылатых!» Герм балансируя на краю, носком левой ноги шевелил камешки, россыпью, лежавшие на земле, чтобы затем сбросить их вниз. Кусочки горной породы, крутясь в восходящих потоках воздуха, падали вниз невыносимо долго…

Что внизу, там, в далекой долине, под облаками Герм не знал. Да и никто не знал! Но изведать неведомое ему хотелось. Это было его самой заветной мечтой, смыслом жизни. Герм бросил взгляд через плечо, чтобы посмотреть, как свежий ветер треплет белоснежные перья его крыла. И что бы ему не избыть мечту? Расправь крылья, да лети. Все хорошо да крыло всего одно. Герм с ненавистью вытянул покрытое жесткими перьями крыло, растущее у него из спины, между лопаток. «Вот если достать еще одно крыло! – шепнул ветру Герм. Еще одно крыло»

Шли годы. Юный Герм возмужал. Из юноши, что часами пропадал над обрывом с грезами о полете, опасно балансируя над пропастью, он превратился в мужчину. Герм выучился на скульптура. Встретил и женился на красивой девушке. У них родились трое сыновей. Те в свою очередь тоже выросли и у них тоже появились дети. Но как, ни вилась нить его судьбы, свои прогулки над пропастью Герм не оставлял. Если юношей, он приходил к краю каждый день, то став взрослым Герм мог прийти к пропасти и раз в неделю, а то и раз в месяц. Но, несмотря на занятость, на все тяготы и неизбежные проблемы, что подкидывает всем жизнь, он приходил и приходил, чтобы постоять над пропастью, подставив лицо ветру. Зачем он ходил к краю, о чем мечтал, что пытался разглядеть в низу, Герм никому не говорил. Даже любимой жене. А та, превратившись из юной девочки в стройную женщину, со спокойными мудрыми глазами никогда об этом его не спрашивала. Еще не время, говорила она себе, чтобы узнать мне об этом.

Спустя много лет, когда Герм почувствовал, что старость не за горами. А с ним всю несбыточность своей мечты. За столь долгое время тайные мечтания источили его душу. Хрупкий огонь желания если и не потух полностью, то уподобился тлеющему фитилю свечи. Осознание того, что жизнь конечна, что его конец близок, что далекая долина внизу, с дельтой Великой реки, так остались призрачным миражом – надломила его. Мечта как фата-моргана дразнила его, чтобы тут же раствориться в мутном мареве, едва он хотел протянуть к ней руку. Афродита, его жена, обеспокоенная тем, что муж долго не возвращается с прогулки, поспешила к обрыву. Где и нашла его сидящим на краю. Герм, как и прежде, швырял камешки вниз, пронзая ватные облака, но облик его изменился. Плечи поникли, крыло повисло. Во взгляде мужчины исчезло что-то неуловимое, что делало его взор живым.

Не говоря ни слова, Афродита села рядом. Она бесстрашно опустила ноги с острого, как бритва обрыва, и тоже подобрала в ладонь несколько камней. Герм с вялым удивлением смотрел, как его жена, необычно молчаливая, бросает вниз камни. Возможно, причиной тому оказался душевный надлом, но неожиданно для себя, он откровенно поведал ей все.

– Ты знаешь, – начал он. – Город за нашими спинами тюрьма? Прекрасная, благоустроенная тюрьма?

Афродита посмотрела через плечо на город, что простирался позади них, насколько хватало глаз, до самого подножия гор. Она ничего не ответила мужу, но этого и не надо было. Герм говорил и говорил, а Афродита просто слушала, внимала ему, а главное понимала.

– И ведь, понимаешь,– говорил он ей. – Обидно, то, что мы, крылатые, прикованы к земле. Имея, каждый из нас по широкому крылу, мы лишены полета. И нет выхода. Нет надежды.

– Моя бабушка рассказывала. – Афродита, дав высказаться мужу, первый раз подала голос. – Что однажды, двое крепко обнявшись, смогли прыгнуть с обрыва и не разбиться. В этом тандеме, у них было два крыла. Широких, мощных крыла, способные или к полету, или к планированию.

Герм хмыкнул.

– Я тоже слышал эту легенду. Но вряд ли это возможно. Чтобы не упасть, нужна согласованная работа двух крыл. Идеальная синхронность. Где мне найти мое второе кры…

Герм не успел договорить. Афродита мелодично рассмеялась, подхватывая мужа под руку, переплетая пальцы своей руки с его пальцами.

– Дурачок! Какой же ты дурачок! А я? Мы столько лет вместе, любимый. Никто лучше меня не знает тебя, твои мысли и твои желания. Едва ты задумаешь что-то, а я уже предчувствую это. Долгие годы мы вместе, стремительно летим с тобой по жизни, обнявшись и синхронно взмахивая крыльями. Что нам этот новый полет?

Герм ошеломленно посмотрел вниз, в далекую даль, а затем в глаза жены.

– Как полет? ТЫ? А как же…

– Обещаешь меня держать крепко?

– Изо всех сил! Как и всегда!

Город крылатого племени лежал на каменном плато, окруженным с трех сторон высокими, непокоренными никем и никогда горами. С четвертой же стороны, плато круто обрывалось в пропасть, на дне которого тонкой нитью змеилась Великая река. Мальчик по имени И-кар с презрением отвернулся от заснеженных горных пиков, чтобы с интересом взглянуть в прозрачную пустоту под его ногами. «Тесно мне!– пробормотал он. – Позади огромный Город. Сотни квадратных километров жилых застроек, парков и прудов. И миллионы, несколько сотен миллиардов крылатых! Ох, как мне тесно среди них всех!» И-кар балансируя на краю, поворачивался то одним боком, то другим, так чтобы вечный, ни на минуту не прекращающийся ветер трепал жесткое крыло за спиной. И вдруг его внимание привлек далекий силуэт внизу, среди редких облаков. Птица? – подумал мальчик, прищурив глаз. Нет, то была не птица. Зоркий взор разглядел, на мгновение, сверкнувшие на солнце два белых, словно покрытых изморосью крыла. Два человека, крепко обнявшись, не отрывая друг от друга взора, парили, редкими взмахами крыл направляя свой полет вдаль.

Ее величество Смерть

Старик умирал… Скорое окончание своего жизненного пути, он видел в глазах лечащего врача, в глазах молодых, вечно усталых фельдшеров «скорой помощи», вводившие ему ежедневно в иссохшие мышцы бесчисленное количество анальгетиков… Свою скорую смерть он видел и в глазах детей и любящей жены… Сглотнув, старик провел сухим языком по своим бескровным губам. «Сегодня! Это случится сегодня ночью. Скорее всего, под утро, – решил он. – Скорее бы!» Глухая, надоедливая боль волной вновь окатила его тело. Стиснув зубы, старик привычно вступил в схватку с ней, привычно скоро обессилив и вновь впадая в забытье…

Старик очнулся глубокой ночью. Он осторожно перевернулся с боку на бок, настороженно прислушиваясь к себе и сильно удивляясь тому, что боль покинула его. Во всем теле царила необычайная легкость. Старик довольно улыбнулся. Вот он долгожданный час! Еще немного и все кончится! Тени в изголовье его кровати зашевелились, и в глубоком мраке комнаты нарисовался мягко светящийся женский силуэт. «Нет, это не жена и никто из детей, – решил старик. – Женщина молода, и по-моему красива.» Изящная фигура мягко и бесшумно приблизилась к ложу. Она легко села на край его постели. Несмотря на мрак, старик очень хорошо разглядел лицо незнакомки. Неведомый, очень мягкий и теплый свет освещал женское лицо изнутри, да и вся фигура как бы светилась сама собой.

– Здравствуй, ваше величество! – прошептал старик. – Я ждал тебя!

Женщина улыбнулась. Взор ее оказался пронзительным и жестким, колючим, а вот улыбка у нее получилась доброй и понимающей.

– Ваше величество? Так меня еще никто не называл. Я привыкла, чтобы меня величали просто… И ты зови меня просто… Смерть, например.

Старик пожал плечами.

– Истинно так! Что может быть проще смерти? Но для меня ты спасительница, моя королева, та, что избавит меня… от боли.

– Я избавляю не только от боли. Я избавляю еще и от жизни.

– Да, конечно! Я готов! – старик был тверд. Смерти это понравилось. Мало кто так встречал ее. Не все готовы были принять ее. Обвиняли ее в том, что она забирает многое, забирает, то, что ей не должно принадлежать. Не многие знают, что на самом деле она приходит не для того, чтобы что-то отбирать. Нет! Она лишь проводник. Она является и ведет туда, куда следует идти после конца жизненного пути. Никто из смертных не знает наименования и расположения тому месту, поэтому каждому из них нужен поводырь, который как слепца, поведет за руку во мрак, в темноту того, чей час пробил…

– Тебе страшно? – Смерть склонила свое прекрасное лицо к старику. Тот усмехнулся, с трудом разлепив покрытые тонкой корочкой губы.

– Нет, что Вы! Страха нет… давно нет! Как это будет, ваше Величество? Простите, но позвольте мне Вас так называть по-прежнему.

Смерти трудно было трудно признаться в том, что подобное обращение ей импонировало. Поэтому, прежде чем, сделать свое дело, она доверительно прошептала умирающему на ухо.

– Все просто! Я возьму тебя за руку, и мы пойдем с тобой вперед!

– И все? – удивился старик.

– Да.

– Тогда вот моя рука! – старик твердо поднял высохшую от болезни руку, так похожую на тонкую, птичью лапку. Смерть нежно взяла кисть старца в свою руку. И прежде чем, утянуть его, как обещала, во мрак, по ту сторону, она еще доверительно прошептала ему еще на ухо.

– Открою тебе еще тайну, мой друг… У всего есть две стороны. И там, куда я тебя поведу у меня другое имя. Там меня все зовут Рождением!

Девиация

Девиация в естественных науках – отклонение параметров от нормы.

«Норма – это понятие большинства. Стандарт. Это решает большинство, а не одиночка, кто бы он ни был.» Я-легенда. Ричард Матесон.

Город за окном жил своей жизнью. Баронет смотрел в окно автомобиля на проносящиеся мимо пейзажи. Его везли из центра мегаполиса, через рабочие кварталы, за крепостную стену, туда где располагалось поместье. И по мере того, как удалялся автомобиль от центра, картина за окном менялась, становясь все мрачнее и безрадостнее. Центральные кварталы города – широкие, красивые, полные лоска, света и роскоши сменились на узкие улочки, обрамленные трехэтажными, а затем и одноэтажными домиками. Света стало меньше, блеск и роскошь исчезли совсем. Людей, в дорогих одеждах сменили сутулые, скособоченные фигуры. Улыбки на лицах сменились на презрительный оскал. Стали чаще попадаться вывески подземных бомбоубежищ и противорадиационных укрытий. А когда вдоль дорог появились шеренги уличных проституток, выставляющие на показ свои прелести, баронет понял, что еще немного и они выедут за стену. Он бросил последний взгляд назад, поверх скособоченных фигур жриц продажной любви, демонстрирующие оголенные ноги, пораженные тяжелыми артрозами да обвисшие груди, на далекий город, залитый ярким, режущим глаза светом. Там над всеми кварталами возвышалась башня Магистрата, довлея над городом. Баронет стиснул зубы, протягивая руку к мини бару, нащупывая графин с бурбоном. Тусклым и непроглядным был облик города за окном автомобиля, подавленным было и настроение баронета.

За окнами розовый свет заходящего светила сменился на серые тени, предвестники тьмы. Сумерки сгустились, а вместе с тем в душу прокрался страх. Несмотря на жаркий огонь в камине, баронета знобило. Мужчина с тоской всматривался в темнеющие оконные проемы, напряженно прислушиваясь к звукам из соседней комнаты. Тишина. Драхара сказала, что жена уснула. Если верить доктору все начнется сегодня ночью, под утро. Тук-тук-тук… Это стучат в дверь. Кто-то уверенно, с силой бьет дверным молотком. Баронет с тоской обернулся к входной двери.

Ловкая, горбатая тень верной служанки Драхары скользнула к входу, приоткрывая массивную дверь из мореного дуба. На пороге показалась фигура старшего инспектора магистрата. Баронет поднялся из кресла навстречу инспектору. Вежливая улыбка на лице хозяина дома привычно скрыла царившую в его душе тревожную напряженность. Визит инспектора не оказался неожиданным – его ждали. Очень скоро во многом от решения магистрата, а именно от этого человека, будет зависеть будущее судьба баронета, его жены, а главное судьба еще не родившегося ребенка.

– Добрый вечер, сэр Данбар! – поздоровался инспектор, обнажая в кривой усмешке зубы – крепкие, ровные, острые, все пилообразной формы. Вылитая акулья пасть!

– Добрый! Как поживаете? Вы рано. Роды еще не начались. – Баронет старался говорить ровно и бесстрастно.

– Знаю, знаю! – инспектор бесцеремонно уселся в кресло у камина. – Мне доктор Блекуайт доложил о результатах осмотра. Желтый, мерцающий свет пламени камина осветил худое, астеническое тело инспектора, облаченное в казенный сюртук, длинные, тонкие руки с такими же тонкими, невероятно длинными, непрерывно шевелящимися, словно щупальца спрута, пальцами. Лысую голову чиновника, с высоким, сократовским лбом, на затылке покрывали крупные чешуйки. Точно такая же чешуйчатая кожа покрывала его впалые щеки. Баронет не видел инспектора пару лет, с момента заключения своего брака. Тогда инспектор выдавал разрешение на регистрацию. Помнится, тогда у него не было шрамов на лбу, как и раздвоенного, словно у змеи, языка, и огромных колец в ушных мочках. А ведь, процедуры по бодимодификации всегда стоили не мало. Баронет слышал, что старший инспектор обзавелся влиятельными друзьями, и сегодня нельзя назвать его птичкой невысокого полета. Влияние и социальный статус чиновника значительно выросли за последние годы. Некогда просто регистратор, штатный винтик огромной бюрократической машины, отныне он старший инспектор. Ранее он бы не посмел так вольготно развалиться в кресле, без соизволения хозяина дома.

Видя, что баронет молчит, инспектор продолжил, сцепив руки в замок.

– Скажите, текущая беременность, какая по счету?

– Третья. Первые две, увы, закончились самопроизвольными абортами.

– Примите мои соболезнования, баронет. – равнодушно произнес инспектор. – Беременности наступали в результате экстракорпорального оплодотворения?

Баронет ответил не сразу. Но так как магистрат все равно узнает правду, ответил инспектору честно.

– Нет. Никакого ЭКО. У нас все получилось… естественным путем.

– Даже так. – заинтересовано протянул инспектор. Впервые, наверное, за весь разговор. – Подобное сейчас случается все реже и реже.

В задумчивости чиновник достал из внутреннего кармана сюртука портативный ингалятор. Вставив мундштук в свою акулью пасть, он сделал несколько глубоких вдохов, после чего зашелся в пароксизме кашля. Откашлявшись, инспектор спрятал ингалятор и вновь, поднял глаза на мужчину напротив.

– Я надеюсь, сразу после рождения вы незамедлительно отправите за мной. Не дожидаясь утра… Принимать роды будет доктор Блекуайт?

– Нет. Моя служанка весьма опытная и умелая акушерка. В свое время она принимала роды у моей матушки, и выходила меня и всех моих братьев. Но в любом случае, не беспокойтесь, едва перевяжут пуповину, я незамедлительно пошлю за вами.

Инспектор согласно кивнул.

– Не опрометчиво ли? Блекуайт весьма опытен, с ним всегда работает пара неонатологов и реаниматологов. У них имеется все необходимые медикаменты и аппаратура, чтобы спасти ребенка, практически с любой мутацией.

– У нас имеется мобильный кювез с встроенным реанимационным блоком, – парировал баронет.

Чиновник задумчиво склонил голову, и, видя, что баронет не склонен продолжать беседу дальше, криво усмехнулся, вновь сверкнув акульим оскалом.

– Ну, что же, тогда до скорой встречи! – инспектор медленно поднялся из кресла, пряча свои длинные пальцы рук в глубокие карманы сюртука.

– Примите мои извинения, инспектор. – Баронет изобразил лицом сожаление. – Может, я мог вам показаться невежливым или негостеприимным хозяином… Но войдите в мое положение. Меня переполняет волнение! Я вот-вот стану отцом.

Инспектор, уже в дверях, обернулся. Свет от огня отразился багровыми огоньками в его глазах. Держась за дверную ручку, чиновник небрежно бросил.

– Ваше волнение мне понятно и простительно. Скажите, правда, что при рождении вы едва набрали нужный индекс по стигматам дизэмбриогенеза?

И не дожидаясь ответа от ошарашенного баронета, напоследок еще раз сверкнув острыми зубами в зловещей усмешке. Он все знает! – мелькнуло в голове у мужчины. Инспектор давно ушел, а баронет все стоял, взглядом уставившись в пустоту. Мрачные уродливые тени, скачущие в комнате по углам и потолку, он не замечал, ибо не они пугали его. Тревога в его душе сменилась ужасом – холодное, липкое чудовище когтистыми лапами вцепился в его сердце. Хватаясь за грудь, баронет упал в кресло, где только что сидел инспектор…

Третья мировая война – такая ожидаемая в свое время, и одновременно неожиданная для всего мира, оказалась как и следовало ожидать самой разрушительной из всех. Если первая мировая породила танки и химическое оружие, а вторая – ядерное оружие, то третья мировая принесла в мир биологическое оружие. Генномодифицированные вирусы сделали то, что в свою очередь не смогла радиация. Человечество практически вымерло. Вирусы убивали быстро, поражая всех – и стар, и млад. Те, немногие, что пережили военный апокалипсис, остались инвалидами и передали свой поврежденный вирусами генофонд своим немногочисленным потомкам. Мутации, вызванные биологическим оружием стали нормой. А много позже, стали тем маркером, говорившим о том, что носитель врожденных уродств, прямой потомок тех немногих несчастных, что выжили в Большой Войне. Подобные люди стали в новоявленном мире элитой, знатью, правителями, вершившими закон в новом обществе. Врожденные мутации, передающиеся по наследству аберрации, уродства калечащие тело стали признаками благородных родов. Другие же, кто не обладал с рождения нужным поражением генома, старались возвыситься, искусственно калеча свое тело. Процедуры по бодимодификации стали отражать социальный статус людей.

Баронет родился в древней и благородной семье. Как утверждали семейные хроники род они вели от династии Габсбургов. Самый младший отпрыск в семье, он не снискал родительской любви. А все потому, что родился на удивление с малым количеством врожденных уродств, что оказалось неприемлемым для высшего общества. Это правда, магистрат не хотел подписывать свидетельство о рождении баронета, так как количество отклонений едва укладывалось в нормативы. Ребенок, родившийся без волчьей пасти или заячьей губы, без горба или гидроцефалии, сросшимися или покалеченными конечностями считался неполноценным, от него отворачивались, отрекались. Нередко подобных детей оставляли в лесу, подбрасывали в бедные семьи, отдавали инспекторам для генетических исследований…

Лишь деньги и влияние отца, спасли баронета от печальной судьбы тех младенцев, что забирал магистрат в свои застенки, если те имели отклонения от принятых норм. В дальнейшем, чтобы не пострадала репутация благородной семьи, отец потратил немало денег на работу подпольных хирургов, пытаясь скрыть позор. Никто не знал, что у баронета искусственно расщепленное нёбо и верхняя губа, что четыре пальца на левой руке и сросшиеся на правой руке, деформированные ушные раковины и икс-образные ноги результат рук подпольных любителей покромсать людей скальпелем. Оттого и нелюбим был баронет в семье, уродец в глазах отца, матери и собственных братьев. То ли старший сын Джордж, родившейся анацефалом и посему сделавший карьеру и снискавший уважение в обществе. Еще бы полковник гвардии, кавалер Ордена святого Духа! Положение в обществе и в глазах его собственной семьи ухудшал и тот факт, что в жены баронет выбрал девушку милую, но совершенно не из благородного семейства. Форменный мезальянс в глазах окружающих. Первые пару лет его брака желтая пресса с удовольствием проходилась по внешности его избранницы, не без основания утверждая, что неимоверная красота женщины дело рук пластических хирургов, что за шрамами и татуажем, за пирсингом скрывается уродина, что врожденных дефектов настолько мало, что ей пришлось в свое время бежать из родных мест, скрываясь от инспекторов Магистрата. Баронету всегда было плевать на молву, он полюбил девушку, его прелестную донну, и сделал все, чтобы огородить ее от дурной молвы.