Buch lesen: "Честь", Seite 3
Глава четвертая
В палате Шэннон слышались громкие голоса.
– Боже, она проснулась! – бросил Мохан. – Таблетки не подействовали.
– Куда вы запропастились? – резко выпалила Шэннон, когда они вошли, и Смита замерла на пороге, увидев ее измученное лицо.
– Извини, – прошептала она, – мы пошли перекусить. – Она увидела напряженное лицо Нандини – та чуть не плакала, – и ей стало жаль девушку.
– С меня хватит! – тем же резким тоном произнесла Шэннон и повернулась к Мохану. – Пока вас не было, заходил доктор Пал. Оказывается, они не могут дать мне более сильное обезболивающее.
– Я с ним поговорю.
– Нет. Не надо. Он меня убедил. Завтра ложусь на операцию. Пал сказал, что другой хирург тоже хороший. Еще один день я просто не протяну.
– Шэннон, ты уверена? – тихо спросил Мохан, встревоженно нахмурившись.
– Да. Уверена, – ответила Шэннон и расплакалась. – Эту боль терпеть просто невозможно.
Мохан шумно вздохнул.
– Ладно, – ответил он, – пожалуй, так будет лучше.
Шэннон достала руку из-под одеяла и потянулась к Мохану.
– А ты останешься со мной? Когда Смита и Нан уедут?
– Да, конечно.
В углу палаты раздался какой-то звук, и они, вздрогнув, повернулись к Нандини; та выбежала из комнаты. Шэннон взглянула на Мохана.
– Меня уже достал этот цирк, – сказала она. – Иди и вправь ей мозги.
– Что происходит? – спросила Смита, но Мохан лишь покачал головой и вышел.
Смита пододвинула стул и села у кровати. Из коридора доносились приглушенные голоса Мохана и Нандини; голос девушки звучал истерично и резко.
– Получила телефон Анджали? – спросила Шэннон, лежа с закрытыми глазами. – Позвони ей в ближайшее время и узнай дату слушания.
– Позвоню. Номер получила. Хватит волноваться о работе.
Шэннон улыбнулась.
– Смита, ты лучше всех. Поэтому я и смогла доверить этот репортаж только тебе. Ты поймешь Мину, как никто.
Смита ждала Мохана и наблюдала за Шэннон, которую опять сморил сон. Через несколько минут она встала и подошла к окну. Морские волны разбивались о громадные валуны, рассыпаясь брызгами. Увидев рядом Нандини, она вздрогнула. Она не слышала, как та вошла.
– Привет! – Смита даже не скрывала досаду. Ее передергивало при мысли, что она окажется в машине один на один с этой незнакомой женщиной.
– Я очень боюсь, мэм, – сказала Нандини. – У матери моей подруги была такая же операция, и она умерла.
Неужели из-за страха Нандини вела себя так странно?
– С Шэннон все будет хорошо, – ответила она. – Это хорошая больница.
Нандини кивнула.
– Мохан-бхай11 тоже так говорит. – Она вытерла нос рукавом. – Просто, мэм, Шэннон так ко мне добра. Даже мои сестры никогда так хорошо ко мне не относились.
Смита сталкивалась с этим феноменом по всему миру: девушки из малообеспеченных семей, тонкие, как тростинки, готовые работать круглые сутки, чтобы улучшить свою жизнь. Они испытывали такую искреннюю, такую душевную благодарность к своим начальникам и благодетелям – да что там, к любому, кто проявлял к ним хоть каплю доброты, – что это разбивало ей сердце. Она представила шумный многоквартирный дом, где жила Нандини, долгий путь на работу на общественном транспорте, титанические усилия по изучению английского – и вот наконец шанс работать в западном агентстве или газете, чувство свободы, которое дарит такая возможность, и преданность, неизбежно возникающая вследствие этого.
– Нандини, – сказала она, – у Шэннон нет других проблем со здоровьем. После операции она быстро восстановится. А пока, – она глубоко вздохнула, – мы с тобой хорошо поработаем вместе, да?
– Один момент, Смита. – Нандини скользнула взглядом по ее фигуре. – Тебе понадобится другая одежда, поскромнее. Лучше всего шальвар-камиз12. Мы едем в консервативный район.
Смита покраснела. Похоже, Нандини считает ее совсем дурочкой, незнакомой с местными обычаями.
– Да, я в курсе, – сказала она. – Чуть позже пройдусь по магазинам и куплю несколько костюмов. Я же прямо из отпуска – ты, наверное, знаешь.
– Вот и хорошо.
Они стояли и смотрели на море, пока в палату не зашла медсестра. Она что-то затараторила на диалекте маратхи; Смита растерянно переводила взгляд с одной женщины на другую. Она разобрала слово «американка» и заметила, что медсестра явно расстроена. Наконец сестра повернулась к Смите и произнесла:
– Время посещения закончилось, мэм. Вам нужно уйти.
– Но она-то здесь, – заметила Смита и кивнула на Нандини.
– Старшая медсестра сделала исключение для ассистентки мисс Шэннон и высокого джентльмена. Но гости могут приходить лишь в часы посещений.
Смита вздохнула.
– Ладно. – Медсестра не шевельнулась, и Смита добавила: – Дайте мне еще несколько минут, пожалуйста, нам нужно обо всем договориться.
– Пять минут.
Смита вышла за сестрой в коридор. Мохан стоял у поста дежурной медсестры и разговаривал с молодым врачом. Он заметил ее, сказал что-то молодому человеку и подошел к ней.
– Уже уходишь?
– Меня выгнали.
– Тут очень строгие правила посещения. Но я могу попробовать…
– Не надо. Они и так сделали исключение для тебя и Нандини. – Она услышала обиду в своем голосе и поняла, что и от Мохана это не ускользнуло.
– Мне очень жаль, – сказал он.
Смита покачала головой.
– Ничего страшного. Мне надо готовиться к поездке в Бирвад. Позвонить адвокату. А еще Нандини сказала, что у меня одежда неподходящая.
Мохан смутился.
– Кому сейчас легко, – пробормотал он и, приободрившись, добавил: – Но есть и хорошая новость: Шэннон поместили на первую строчку в листе ожидания. Завтра утром ее прооперируют первой.
– Отлично. Во сколько приезжать?
– Посмотрим. Ее увезут в семь. Но операция начнется только в восемь, и дело это небыстрое. Даже если ты приедешь в девять или в десять…
– Я в семь приеду.
– Так рано не нужно. Тебе еще завтра весь день ехать в Бирвад, если вы уедете сразу после операции. – Он улыбнулся. – Нандини ясно дала понять, что никуда не поедет, пока не убедится, что с Шэннон все в порядке.
Смита вернулась в палату. Шэннон крепко спала. Смита тихонько поцеловала ее в лоб, отошла и немного постояла у кровати. От боли на лице подруги залегли новые морщины. Шэннон тихо стонала во сне. Смите стало ее жалко. Она привыкла видеть Шэннон веселой и разговорчивой; легко было забыть, что у нее нет и никогда не было семьи. Однажды, когда они выпили лишнего после корпоратива, Шэннон рассказала, что провела детство в приемных семьях. Смита восхищалась Шэннон: одна в чужой стране, та могла положиться лишь на заботу своей переводчицы, которая ее обожала, и друга, следившего, чтобы за ней был лучший уход.
«И на меня, – подумала Смита. – Я тоже все бросила и поспешила ей на помощь. Почему? Ради Шэннон, конечно, но еще чтобы доказать, что я – хороший друг». Что ж, сама виновата. Потому что выяснилось, что Шэннон не нужны ее дружба и общество – ей просто надо было кому-то поручить репортаж.
– До завтра, – шепотом попрощалась она с Нандини и, прежде чем та успела ответить, тихо вышла из палаты.
Сев в такси у больницы, Смита тут же набрала номер адвоката. Анджали ответила через несколько гудков.
– Говорите.
– О, здравствуйте! – Такое резкое обращение застигло Смиту врасплох. – Это Анджали?
– Да. Кто это?
Смита знала, что в такую жару в такси можно и задохнуться, но все равно попросила водителя закрыть окно.
– Меня зовут Смита. Я коллега Шэннон. Буду вместо нее писать репортаж о Мине Мустафа.
– Ах да. – Анджали говорила с отрывистым акцентом, свойственным индийцам из высших слоев общества; Смита помнила его с детских лет. – Ее ассистентка говорила, что вы прилетите из США.
Смита не стала ее поправлять.
– Да. Прилетела вчера ночью.
– Как дела у Шэннон? Операция прошла успешно?
– Операция завтра утром.
– Хорошо, хорошо. – В голосе Анджали слышалось нетерпение, свойственное работающим женщинам, которые постоянно разрываются на сто разных дел. Этот тон был Смите хорошо знаком.
– Звоню узнать насчет вердикта. Шэннон хочет, чтобы завтра я выехала в Бирвад…
– Не спешите, – прервала ее Анджали. – Нам только что сообщили об отсрочке. Завтра заседания не будет.
– О! Почему?
Анджали горько усмехнулась.
– Почему? Потому что это Индия. Судья не вынес постановление.
– Ясно.
– Но вы же приедете? – спросила Анджали. – Или в редакции решили больше не писать об этом деле?
«А нельзя просто написать заметку по итогам слушания, узнав их по телефону?» – подумала Смита.
– А индийские СМИ освещают это дело? – спросила она. – Может, мы могли бы…
– Умоляю, – презрительно проговорила Анджали. – Думаете, им есть дело до такого происшествия? Индуисты убили мусульманина. Кому какая разница? Подумаешь, собаки дерутся. Нет, индийским СМИ гораздо интереснее писать о кинозвездах и крикете.
Смита улыбнулась, услышав, с каким презрением Анджали произнесла последнее слово.
– А где находится ваша контора? – спросила она. – Я бы с удовольствием с вами поговорила, расспросила, почему вы взялись за это дело и тому подобное.
– Почему взялась? Да потому, что никто другой не взялся бы. И нам нужны такие женщины, как Мина, – те, что не боятся отстаивать свои права. Только так в этой богом забытой стране что-то изменится.
– Да, конечно. Так вы находитесь рядом с Бирвадом?
– Вообще-то, нет. Наш офис в часе езды от деревни Мины и еще дальше от Виталгаона, где живут ее братья. Из Мумбаи вам придется ехать на машине. У вас же есть водитель?
– Да.
– Отлично, – рассеянно проговорила Анджали. – Так что, мне позвонить вам, когда будет известен день оглашения вердикта?
Мотоциклист выехал им под колеса и в последний момент увернулся; Смите пришлось закусить губу, чтобы не закричать. Водитель погрозил ему кулаком и помчался дальше.
– Алло? – нетерпеливо сказала Анджали.
– Да, простите, – спохватилась Смита. – А вы узнаете заранее?
Анджали щелкнула языком.
– Сложно сказать. Надеюсь, не в тот же день. – Она замолчала. – А вы? Пока останетесь в Мумбаи?
Смита подумала и наконец решилась.
– Думаю, мы выедем послезавтра, – сказала она. – А завтра я смогу пробыть в больнице целый день, если понадобится.
– Но вердикт могут вынести и позже…
– Ничего страшного. Будет время познакомиться с Миной. И взять интервью у ее братьев.
– Идея хорошая. Но будьте осторожны. Особенно со старшим братом: он очень агрессивен. Увидите, как он ведет себя в суде. Но хуже всего в той компании Рупал Бхосле. Председатель деревенского совета. Братья поклоняются ему, как божеству. Жаль, что на него нельзя подать в суд.
– Трудно поверить, что такое варварское преступление могло совершиться с чьего-то одобрения…
– С одобрения мужчин, моя дорогая. Всему виной их идиотские понятия о семейной чести.
Смита услышала гнев в голосе Анджали.
Водитель нажал на клаксон, оглушив Смиту. Та растерянно огляделась. Они стояли в огромной пробке.
– Что там у вас творится? – спросила Анджали.
Смита наклонилась и похлопала водителя по плечу.
– Бхай, – произнесла она на неуверенном хинди, – что толку сигналить? Никто же не едет, на13?
Водитель глянул через плечо и смущенно улыбнулся.
– Верно, мисс. Но что делать? Привычка.
Она улыбнулась; его раскаяние ее обезоружило.
– Простите, – сказала она Анджали. – Я стою в пробке.
– Послушайте, – торопливо ответила та, – давайте будем на связи в ближайшие пару дней. Вы же, наверное, остановитесь в том же мотеле, где жила Шэннон, когда приезжала в Бирвад?
– Наверное, да.
– И с вами будет ее помощница? Как ее там… Нандита?
– Нандини.
– Точно, Нандини. Хорошая девушка. С ней не пропадете.
Они попрощались, и Смита угрюмо посмотрела в окно. По всему городу торчали палки уродливых новых небоскребов. Краска на старых зданиях облупилась. Повсюду были люди – толпы ошеломляли, наваливались со всех сторон. Людские реки стекали на проезжую часть с переполненных тротуаров, лавировали между машин, автобусов и грузовиков. Не в силах больше сносить жару в машине с закрытыми окнами, она опустила стекло со своей стороны и тут же подверглась оглушительному реву клаксонов. Оркестр безумцев играл какофонию; у нее возникло странное чувство, что машины разговаривают друг с другом, как в постапокалиптическом научно-фантастическом фильме. Захотелось заткнуть пальцами уши. Ей и раньше приходилось бывать в странах третьего мира, но Индия была даже не страной, а природной стихией, сметающей все на своем пути. Все в ней ошеломляло: стены престижной больницы, покрытые потеками бетельной жвачки; безумные пробки; огромные толпы людей, куда ни посмотри; нелепое желание Мохана, чтобы она признала Индию своей родиной. Сейчас Индия казалась невыразимо огромной и вместе с тем маленькой, провинциальной и душной. Что ж, придется стиснуть зубы и терпеть. Люди, которые хотят освещать такие сюжеты и ради этого ездить в самые отдаленные уголки планеты, выбрали эту работу не потому, что гнались за комфортом. В первые месяцы в Огайо, когда им приходилось совсем туго, папа говорил: «Трудности – это хорошо, бета14. Без них невозможно развиваться».
Папа. Она не сказала ему, что вернулась в город, где никто из ее семьи не был с тех пор, как они уехали. Папа думал, что она отдыхает на Мальдивах. Вечером придется ему позвонить, но сообщать, что ее планы изменились, она не станет. Новость о ее возвращении заставит его волноваться лишний раз.
Смита повернулась и заметила, что водитель разглядывает ее в зеркало заднего вида. Он отвернулся, как только их взгляды встретились, но она почувствовала, как щеки залила краска. Посмотрела на свою футболку и увидела, что вырез существенно приоткрывает грудь. На Манхэттене такая одежда была обычной, никто не обратил бы внимания, но здесь, в Мумбаи, привлечь внимание мужчин вроде этого таксиста ничего не стоило. И ей, несомненно, придется купить более скромную одежду перед отъездом в деревню Мины. Она подтянула футболку чуть выше на груди и наклонилась к водителю.
– Бхай, – сказала она, – вещевой рынок на дамбе Колаба все еще работает? Мне нужно купить одежду.
– Еще как работает, мэмсахиб! – ответил он. – Говорят, там можно купить все, от булавки до слона.
Глава пятая
Стоило ей ступить на дамбу, как сердце ее затрепетало, а ладони взмокли. И разволновалась она не из-за криков уличных торговцев, призывавших ее присмотреться к кожаным сумкам, серебряным украшениям и деревянным статуэткам. Не из-за того, что в смехе школьниц, идущих впереди, услышала собственный смех и увидела себя, когда-то так же вприпрыжку шедшую по тротуару.
Она разволновалась не потому, что заметила вывеску обувного магазина «Метро» и вспомнила, как они с мамой покупали там туфли в начале каждого учебного года. Или магазинчики, где продавались школьные портфели и папа покупал рюкзаки им с Рохитом. Даже кафе «Олимпия» еще стояло на прежнем месте – наверняка там по-прежнему подавали завтраки с яичным бхурджи15, которым папа иногда угощал ее по субботам.
Ладони взмокли, потому что она оказалась слишком близко к улице, куда надеялась никогда больше не возвращаться.
Спенсер-роуд. Как там сейчас? Сохранилось ли что-то знакомое с тех пор, как они там жили, или время стерло все следы? Живут ли там по-прежнему их бывшие соседи? Те, кто помнит тот день в 1996 году? Добрая тетя Беатрис, христианка, что жила напротив, наверняка давно умерла. Но должны же быть другие, у кого о ее семье сохранились теплые воспоминания? Помнят ли они, как папа на Дивали – индуистский праздник света – покупал фейерверки для всего квартала? Столько лет прошло – мучают ли кого-нибудь до сих пор угрызения совести? Или тот случай навсегда канул на дно и над ним сомкнулись темные воды времени?
Смита так резко остановилась, что юноша, идущий сзади, чуть в нее не врезался. Нашла место под навесом, подальше от толпы. Сердце билось так сильно, что у нее закружилась голова. Будто тело противилось родившейся в сознании непостижимой мысли: ей хотелось увидеть свою старую улицу.
«Не глупи, – сказала она себе. – Нечего там смотреть. И нечего ворошить прошлое. Что ты скажешь этим людям? Тебе больше нечего им сказать». Но в голову прокралась новая мысль – надо побывать на старой улице не ради себя, а ради папы. Рано или поздно все равно придется рассказать ему о поездке в Мумбаи. Он не прочтет ее статью в газете, на этот счет можно даже не переживать: с ноября 2016 года он перестал смотреть новости и оплачивать подписки, в том числе на газету, где она работала.
«Мы приехали в эту страну, потому что считали ее величайшей в мире демократией, – сказал он, когда они заспорили об этом. – А теперь? Посмотри, какое зло делает этот человек. Он запретил мусульманам въезд в страну; он разлучает детей и родителей! В эту страну мы стремились? Я буду голосовать, бета. Но читать о том, что творят эти люди, – ну уж нет. Мое сердце не выдержит».
Но узнав, что она была всего в десяти минутах от их старого квартала и не зашла, папа очень расстроится. Ему наверняка любопытно, как изменилась за годы их улица; он станет расспрашивать. Воодушевленная этой мыслью, Смита зашагала, не обращая внимания на гулкое биение сердца. Она вернулась откуда пришла и юркнула в один из переулков. Но, к своей досаде, уже через несколько минут заблудилась; вокруг не было ни одного знакомого здания. Она остановилась и спросила, как пройти на Спенсер-роуд. Та оказалась всего в двух улицах.
На Спенсер-роуд она встала и подождала, пока сердце успокоится. Она нервно оглядывалась, смотрела направо и налево. Признает ли в ней кто-нибудь из местных длинноногую неуклюжую четырнадцатилетнюю девчонку, что жила тут много лет назад, а потом уехала в Америку? Напротив высилось здание «Харбор Бриз» – семиэтажный особняк кремового цвета. Фасад покрывали строительные леса; дом красили. Когда она была маленькой, этот дом считался роскошным, а теперь казался ветхим и облезлым. «Может, в юности все кажется новым и неиспорченным?» – подумала она. Она узнала лишь заросли бугенвиллеи на боковой стене и кокосовую пальму в маленьком дворике.
Смита не осмеливалась оглянуться и посмотреть на другое здание – то, что стояло за ее спиной. Там когда-то жила тетя Беатрис. Она и так волновалась, а при взгляде на дом тети Беатрис боялась совсем расклеиться.
Раздался звук удара; Смита вздрогнула. Это оказался мальчишка, ударивший битой о мяч, – ребята на улице играли в крикет. Она так нервничала, что подскакивала от любого шума.
Она тут же рассердилась на себя; захлестнувшая ее ярость была хлесткой и пронзительной, как звук удара битой по мячу. Зачем она здесь бродит, зачем прячется? Как будто это она сделала что-то плохое; как будто ей было что скрывать. Стоит и трясется при мысли, что встретит кого-то из старых соседей.
Смита с горечью вспомнила, как мама мучилась в первые годы после переезда в Огайо. Как долго ей не удавалось ни с кем подружиться, как она не могла доверять никому, кроме родных. Как отталкивала попытки других мам подружиться, когда те пытались включить ее в своей круг и пригласить на прогулки и обеды. Как одна сидела дома днем, пока Смита и Рохит были в школе, а отец на работе. От веселой, добродушной женщины, которая когда-то была заводилой в этом самом доме и объединяла вокруг себя всех соседей, осталась лишь тень.
Из пучины воспоминаний всплыло имя: Пушпа Патель. Мамина лучшая подруга и мама Чику. Может, она все еще здесь живет?
Отбросив сомнения, Смита шагнула на проезжую часть и перешла улицу. Мотоциклист на улице с односторонним движением проехал в паре сантиметров от нее, но она не обратила внимания на его возмущенные крики.
В коридоре висело большое деревянное панно с номерами квартир и именами хозяев. Имя Пушпы Патель значилось на том же месте – квартира 3В. Сколько часов она провела в этой квартире! А потом, словно срывая корку с раны, которая досаждала ей слишком долго, она пробежалась глазами вниз и нашла номер их старой квартиры – 5С.
Чтобы не отвечать на расспросы лифтера, Смита решила подняться по лестнице. Плитка на третьем этаже была та же, коричневая в крапинку; здесь они с Чику играли в классики. У двери в квартиру ее окутал запах жареного. Гнев, охвативший ее на улице, испарился, на смену ему пришло волнение; сердце отбивало барабанную дробь. Она коснулась звонка, подождала, пока пройдет тошнота. «Еще можно уйти», – сказала она про себя, хотя знала, что уйти не сможет. Нажала кнопку и услышала в глубине квартиры протяжный «динь-донь».
Прошло несколько секунд. «Черт, – подумала Смита. – Зря я сюда пришла». Но потом дверь открылась, и она увидела круглое лицо тети Пушпы, постаревшее, но все еще знакомое.
– Да? – сказала она. – Что вы хотели?
У Смиты пересохло во рту. Она думала, что Пушпа ее узнает, но та лишь растерянно хмурилась.
– Что вы хотели? – повторила она.
Смита поняла, что прошло слишком много лет. Время беспощадно, все перемалывает на своем пути.
Миссис Патель уже хотела закрыть дверь и уйти, когда Смита выпалила:
– Тетя Пушпа, это я, Смита Агарвал.
На лице Пушпы Патель по-прежнему читалось недоумение. «Сколько же ей сейчас лет? – подумала Смита. – Она чуть старше папы».
– Простите, – сказала миссис Патель, – вы ошиблись. – Как будто Смита звонила по телефону и не туда попала, а не стояла перед Пушпой и не смотрела ей в глаза.
– Тетя Пушпа, это я, – повторила Смита, – ваша бывшая соседка из квартиры 5С.
