Buch lesen: «Паучиха. Книга I. Вера», Seite 6

Глава 8. Возвращение

Прагу освободили через пять дней после победы над Германией. Пришло время отправляться домой.

В обратном направлении двигались медленно: дороги были запружены возвращающимися армиями. К середине июня прибыли в Киев. Тут пути персонала госпиталя расходились. Вера, Павел, Маша, Фёдор со Стасей и бабой Тоней отправились на Полечке до Ростова. Неучтённый Додж решили отдать Феде, в станице такая машина ох как пригодится. После Ростова до Машиного села добирались на попутках.

– Смешное название – Фальшивый Геленджик. Отчего такое? – удивлялся Павел. Они расселись в кузове грузовика, водитель которого согласился подбросить их до Фальшивого Геленджика.

– Так прозвали черкесский аул Мэзыб после русско-турецкой войны. Сам Геленджик в старину был торговым городом. Выставляли там и живой товар, славянских девушек, светловолосых и голубоглазых. Геленджик с черкесского так и переводится – белая невеста. – Маша с трудом перекрикивала рёв мотора. – Так вот, рисунок прибрежных скал у настоящего и фальшивого Геленджиков очень схож, только у настоящего есть широкая бухта. Жители Мэзыба пользовались этим: разжигали ночью сигнальные огни и приманивали торговые корабли. Как думалось морякам, они заходили в бухту, но вместо этого садились на прибрежную мель. А там уже поджидали черкесские головорезы.

– Да-а, весёлые нравы были.

– Но в русско-турецкую войну этот пиратский приём использовали, чтобы обмануть врага: поставили декорации домов и русских кораблей, зажгли огни и ждали турецкий флот. Турки, понятно, подумали, что приплыли в Геленджик и стали расстреливать картонные фальшивки. В это время русская эскадра вышла из геленджиковской бухты и напала на противника, который уже разрядил все орудия. Так и закрепилось название. Жаль, что с самолётами этот фокус не работает.

От Фальшивого Геленджика до Машиного села оставалось пятнадцать километров. Часть их прошли пешком, а другую – проехали на телеге.

Веру, привыкшую к широким песчаным пляжам, удивила узкая каменистая полоска берега, всегда пустынная. Они с мужем уходили подальше от села, в скалах находили бухточки, где можно было загорать нагишом и предаваться любви. Вере казалось, что море смыло с них все горестные воспоминания. Что само время остановилось, и не было никакой войны, а они с Павлом возникли на этом скалистом берегу из лазурного небытия.

Маша, не успев отдохнуть с дороги, вышла на работу в фельдшерский пункт. Её муж, Аркадий, трудился в колхозе, а по вечерам приводил дом в порядок. Павел помогал ему с ремонтом.

– Павел, слезай с крыши, тебе руки беречь надо!

– Отстань ты от него, Маш, пускай постой отрабатывает, – смеялась Вера.

Они с Машей перебирали смородину на варенье. Сахара не было. Вместо него долго кипятили яблочный сок, пока он не превращался в густой сироп, потом варили в нём ягоды. С другими продуктами дело обстояло не лучше, но выручали рыбалка с огородом. Молодая картошка, кефаль и бычки на обед подавались всегда.

– Оставались бы здесь. Хирурги и медсёстры ой как нужны. Ну что вам в том северном городе? Здесь земля и море кормят! Благодать ведь! – всё чаще говорила Маша.

– Нет, Машенька, пора нам. Спасибо тебе, но надо возвращаться.

Они и вправду загостились, забыв в мирной безмятежности о времени.

Накануне отъезда Вера увидела на трусиках пятнышко крови. Месячные вернулись.

Добрались до Ленинграда в середине августа. Вера так истосковалась по городу, что от Московского вокзала на Васильевский остров повела Павла пешком. Казалось, что улицы, площади, мосты, гранит набережных приветливо расстилаются перед ней. Ленинградский воздух обнимал, как старый друг, такой же израненный и побитый войной.

Дом бабушки уцелел. На стук открыла соседка по коммуналке, тётя Галя. Она не сразу узнала Веру, а когда поняла, кто перед ней, вдруг побледнела, разволновалась, стукнула в дверь бабушкиной комнаты:

– Ася, это к тебе!

И убежала к себе.

«Чего она так испугалась? Неужели Галина донесла на меня?»

В коридор выглянула женщина лет тридцати пяти:

– Вы ко мне?

– Здравствуйте! В этой комнате жила моя бабушка, Елизавета Денисовна Шувалова. Я хотела бы узнать о её судьбе.

– Заходите, – пригласила их женщина.

Комната сильно изменилась: чужая грубая мебель, некрашеные доски вместо паркета, голое окно без портьер.

– Мы здесь недавно, зимой сорок пятого переехали. Вашу бабушку я не знала. Рассказывали, что она умерла первой зимой. Нашли её в кресле у стола со стопкой писем в руке.

– Осталось что-нибудь из её вещей? Я не прошу ничего ценного. Мне нужны фотографии, блокноты, письма.

Ася покачала головой:

– Комната была пустой, даже пол сняли. Хотя постойте. – Она достала с посудной полки фарфоровую чашку со щербинкой на ободке, а из письменного стола – старую перьевую ручку.

Чашка, судя по изяществу, принадлежала бабушке, но Вера такой не помнила. А вот ручка была ей знакома.

– Можно, я заберу ручку?

– Конечно. Давайте заверну, а то испачкаетесь. Галина прожила здесь всю блокаду. Она должна знать, что стало с вещами. Расспросите её.

Вера покачала головой. Ася понимающе кивнула. Видимо, у неё с соседкой тоже не сложилось добрых отношений.

– Ася, меня или бабушку никто не искал?

– Нет, при мне не приходили.

– Пожалуйста, если придут, передайте, что Вера жива и вернулась в Ленинград. Пусть скажут, где их найти. Я зайду через два-три дня, как устроимся, и оставлю адрес.

Близился вечер. Вера с Павлом зашли ещё в квартиру на Мойке. Новые жильцы оказались неразговорчивыми. А узнав, что семья Шуваловых попала в лагеря, захлопнули дверь.

На ночь устроились в чужой парадной. Перекусили сушёной рыбой и яблоками, собранными в дорогу заботливой Машей. Вера положила голову на колени Павла и, несмотря на горестные мысли, вскоре уснула.

Кто-то коснулся её плеча. Вера открыла глаза: рядом на ступеньке сидел Станислав Иванович:

– Здравствуй, Верочка. Давно мы не виделись.

– Здравствуй, дедушка. Мы победили Гитлера.

– Знаю. И весьма доволен. Скажи мне, Верочка, неужели ты оставишь безнаказанной соседку, что дала умереть Лизоньке, а потом обокрала её?

– Дедушка, но что я должна сделать? Убить Галину?

– Зачем же убить? Тебе не надо ничего делать, ты и так постояла за честь доброго имени Шуваловых. Только скажи, что хочешь её наказать, остальное мы сами сделаем.

– Да, хочу.

Станислав Иванович растаял в воздухе.

Ленинград оказались не нужны ни в хирурги, ни в медсёстры. Ещё месяц назад требовались и те, и другие, но после войны в северную столицу в поисках лучшей доли потянулся народ из глубинки. Вера корила себя за поездку на море.

Жильё иногороднему Павлу не полагалось, а у Веры Ленинград в паспорте значился лишь местом рождения. Страничка прописки была пуста. Узнав, что отец Веры – враг народа, от неё просто отмахнулись.

Ничего не удалось узнать и о родителях.

Вера с Павлом отправились в облздрав в надежде устроиться в ближайший пригород.

– Ну, нет вакансий. По области – пожалуйста. А здесь нужны педиатры, окулисты, гинекологи, в конце концов… Война наделала хирургов в избытке.

Для Павла не имело значения, куда ехать. Выбирать он предоставил Вере. Но её не устраивала область.

– Вы можете переквалифицироваться, – предложили им.

Не могли. Для этого нужно было где-то жить и работать.

– Тогда такой вариант: в отдалённых труднодоступных регионах острая нехватка кадров. По своей воле ехать туда никто не хочет. Поэтому, если вы согласитесь отработать пять лет, вас поставят в очередь на получение жилья, которая если и не подойдёт за этот срок, даст право на льготное внеочередное распределение.

Вера с Павлом переглянулись. Пожалуй, иного варианта остаться в Ленинграде у них не было.

– Вот вам на выбор: Казахстан, Сахалин, Приморский край, Коми АССР.

Казахстан Вера отмела не рассматривая. О Коми же бабушка писала, что туда сосланы родители.

– Расскажите о Коми.

– Село Новый Бор за полярным кругом, на реке Печоре. Вокруг тайга, тундра и болота. Население около полутора тысяч человек. Есть совхоз, который снабжает продовольствием воркутинских шахтёров. Из минусов: суровые климатические условия и отрезанность от других населённых пунктов. Летом можно добраться по реке, а зимой… Хрен его знает, про зиму не сказано.

– Мы согласны.

– Отлично. Тогда оформим вам путёвки, проездные документы и – в добрый путь. Советую поторопиться – в сентябре заканчивается навигация. С путёвками вам выдут талоны на питание. Можете обедать по ним в столовых больниц, там же возьмёте сухой паёк в дорогу.

Перед отъездом Вера зашла к Асе, чтобы оставить письмо родным.

– Ася, можно, я вам напишу, как доберёмся? Оставлю точный адрес.

– Конечно. Ой, Вера, у нас такое случилось! Галина попала под трамвай! Ей обе ноги отрезало. Но, самое невероятное, она видела Елизавету Денисовну.

– Бабушку? Но как?

– Когда Галя пришла в себя, то рассказала сыну, что стояла на остановке, её кто-то тронул за плечо. Она оглянулась: это была Елизавета Денисовна, очень сердитая. Галя начала пятиться и споткнулась о рельсы, а в это время трамвай подошёл. По ногам ей и проехал.

– Бред какой-то…

– Ваша бабушка и в больнице её не оставляет, всё упрекает. Галина просила вас найти, чтобы покаяться.

Вера вспомнила сон и обещание Станислава Ивановича наказать соседку.

– Я не поп, чтобы мне исповедовались. А её покаяние не воскресит бабушку. Прощайте, Ася.

Вечером сели в поезд. Плацкартный вагон был забит до отказа. Вера стояла у титана и ждала, пока тот вскипит. Кто-то толкнул её в спину:

– Иди в соседний вагон, там самовар только поспел.

– Самовар? В поезде? – Она обернулась, но сказавший о самоваре уже смешался с другими снующими пассажирами.

Соседний вагон поразил своим убранством из полированного дерева, тёмно-красного бархата и позолоты. В одном из купе за самоваром восседал Станислав Иванович.

– Заходи, Верочка, будем чай с калачами пить.

Стол был заставлен блюдами, которые иначе как яства и не назовёшь: перепела с черносливом, осетрина, расстегаи, варенье из крыжовника.

– Куда ты едешь, Верочка?

– В Новый Бор, это далеко на севере.

– Что же ты не осталась в Санкт-Петербурге?

– Для нас нет работы. И негде жить.

– Но, позволь, у Шуваловых там квартира и дворец.

– У Шуваловых давно ничего нет.

– Но твой отец… Он же сражался за новую власть. И это её благодарность? И ты воевала за эту страну?

– Дедушка, я не воевала, а спасала воинов. И на войну пошла ради нашего мира.

Старик в задумчивости помешал чай и сменил тему:

– Как тебе наказание для соседки?

– Так это вы? Значит, бабушка тоже в нашем мире? Почему она не приходит ко мне?

– Это была не Лизонька. Обычный морок. Соседка видит то, чего боится.

– Дедушка, но бабушка с тобой?

– Нет, Верочка.

– Но ведь бабушка так тосковала по прежней России.

– Лиза видела её погибель и не нашла бы у нас покоя.

Павел тронул Веру за плечо:

– Ты что здесь стоишь? Титан давно закипел. Я уже беспокоился, куда ты пропала.

Она и не заметила, как уснула стоя.

Глава 9. Новый Бор

Чем дальше на север, тем ниже нависало небо. Стволы деревьев истончались. Своей худобой они будто жаловались на скудность почвы, воды и воздуха. В Архангельской области двое суток ждали нужный поезд. После него пересели на пароход.

Северный конец августа походил на красно-рыжую середину осени. Вера стояла на палубе и смотрела на берег. Растительность становилась всё ниже, мимо всё чаще проплывали бескрайние пространства болот. Порой на протяжении десятков километров не встречалось никаких поселений. После границы Коми солнце не выходило из-за туч.

«Ленинград называют городом без солнца. Эти же места вообще без жизни».

Ближе к Новому Бору участки леса попадались всё реже: до самого горизонта расстилались тундра да болота.

На двенадцатый день пути добрались до места. На пристани их встречал мужичок с телегой.

– Вы дохтора будете? Я Игнат Степанович Токмаков, староста. Забирайтесь, поехали.

При виде села Веру обдало ознобом: вместо деревенских домиков вдоль улицы выстроились ряды бараков, таких же, как в Казахстане.

– Почему тут бараки?

– Так поселение для ссыльных. Да вы не переживайте, уголовников у нас нет. Одни раскулаченные и политические. Народ порядочный. Правда, последние годы тут пленных немцев прибавилось…

– Немцы? И без надзирателей?

– А куда бежать? Вокруг болота, гнус да зверьё. Да ты не боись, дочка. Тут одни бедолаги подневольные: не сами они войну для себя выбирали.

Подъехали к небольшому одноэтажному строению.

– Это и есть больница. За ней – ваша изба. Там с утра наша фельдшерица, Раиса Григорьевна, порядок навела, печь протопила.

Из трубы и правда шёл дым. На крыльце их встречала женщина лет пятидесяти:

– Добро пожаловать. Нам теперь вместе работать. Вас как величать?

Вера с Павлом представились.

– Вы городские? Проходите, объясню, как с печью управляться да где воду набирать. Я сама городская, Коломенская. В двадцатом за мужем сюда уехала. Он скоро пятнадцать лет как помер, а я так и вросла в это село.

В доме пахло едой. Раиса Григорьевна достала из печи чугунок с картошкой и сковороду с печёной рыбой. Показала на полки, скрытые занавеской.

– Тут вам на первое время бельё и из посуды чего. Моя изба за палисадником. Заходите, если чего нужно.

Дом изнутри оказался одной большой комнатой, разделённой печью. В передней части – кухня, за печью – спальня. В кухне – подпол. Во дворе – баня. Это было первое жилище семьи Горюновых.

На следующий день Вера занялась уборкой в доме и во дворе. К калитке подошла крупная женщина:

– Здравия хозяюшке! Как устроились?

– Здравствуйте. Вроде бы жить можно.

Женщина без приглашения прошла во двор:

– Держи, это яички, утром только собрала. Вы ещё по богатому начинаете. Нашу семью в двадцать втором – мне тогда двенадцать годков только исполнилось – привезли и оставили среди болот километрах в десяти от Бора. Как хочешь, так и живи. Первый год в землянке обитали, потом уже на село вышли. Барак нам хоромами казался. А зовут меня Зинаидой.

Зинаида заглянула в сарай:

– Вечером мужа пришлю, подправит кой-чего тут, устроишь курятник. Пару несушек дам, с яичками будете. Запас продуктов есть?

– Н-нет…

– В конце сентября баржа с крупой, мукой, картошкой приплывёт. Набирай на год вперёд. Как лёд встанет, поставок больше не будет. С мясом и молоком проблем у нас нет, а вот с овощами и хлебом беда. Лето короткое и холодное, урожай не каждый год поспевает. Завтра после утренней дойки зайду за тобой, пойдём в лес за брусникой. А скоро и клюква подойдёт. Без ягод зимой никак, иначе цинги не миновать.

– Я в больнице с утра…

– Ты тут круглые сутки в больнице. Вас и среди ночи больные поднимут. Но о себе не забывай: через месяц снег ляжет. Запасайся, пока можно.

Утром Зинаида показала лес за селом. Веру поразили покой и величие северной природы. Среди тёмно-зелёных елей багряными кострами горели рябины и осины. От золота берёз в пасмурный день казалось солнечно. Ноги утопали в белом сухом мху. И в этом разноцветье, словно на скатерти-самобранке, были рассыпаны лесные богатства. Набрали не только бруснику, но и по ведёрку белых грибов. Зина научила, как их засушить на зиму.

– Завтра опять пойдём. Грибы уже отходят. Места у нас благодатные. Кругом тундра, а здесь лес. Это урановые залежи землю греют.

Не одна Зинаида проявила радушие. С обустройством помогали всем миром: кто дровами, кто продуктами, кто тёплой одеждой из оленьих и волчьих шкур. Из меха шили и обувь. Высокие сапоги, перетянутые ремнями, назывались унты, а расшитые меховые валенки – пимы.

К концу сентября поспела клюква, и Зинаида повела Веру на болото.

– К морозам клюква стойкая, но всё равно поспешить надо, пока снег не выпал. Да и дни уже короткие, – объясняла Зина. – Хорошо, если неделя на сбор будет.

Болото расстилалось красным ковром. Всё было усыпано бусинами ягод. Сделав шаг, Вера тут же попятилась – сапог до середины утоп в мокром мху.

– Не боись: дёрн держит. – Зина шагала уверенно. Поверхность болота колыхалась под её ногами. Вера пересилила страх и пошла следом.

Снег выпал в начале октября. Ударили первые морозы. Дел в больнице было немного – селяне заглядывали больше из любопытства.

В декабре солнце вовсе перестало показываться над горизонтом. Бесконечную ночь лишь на пару часов сменяли сумерки. Сени и дальние от печки углы покрылись толстой коркой льда. Бревенчатые стены избы кряхтели, точно живые. От дома к больнице натянули верёвки, чтобы не заблудиться в пургу. Снег оглушающе скрипел под валенками. Густой воздух обжигал лёгкие, а ресницы и брови покрывал иней.

Единственным развлечением по вечерам были книги. Вера с Павлом устраивались рядом с тёплой печкой и читали вслух по очереди. Тусклая лампочка под потолком непрестанно мигала от перепадов напряжения, порой электричество вовсе пропадало на несколько часов, и тогда до рези в глазах читали под керосинкой. Вера млела от счастья. Никогда она не испытывала такого единения с мужем, как в эти зимние вечера.

С началом навигации Павел собрался в Ленинград за новым оборудованием для больницы. Вера очень хотела поехать с ним, но боялась бросить хозяйство. Решила сомнения Зинаида:

– Верка, ты совсем баба-дура? Кто ж такого мужика одного в город отпускает?

– А чего с ним случится? Не заблудится же. Мне картошку сажать надо.

– Вот съездишь – сама поймёшь, чего. Не пропадёт твоя картошка: земля ледяная ещё. И не факт, что уродится. Езжай, мы с Раисой присмотрим за хозяйством. Заодно и нам заказы привезёшь.

О чём говорила Зинаида, Вера поняла, едва они с Павлом вышли с вокзала: Ленинград заполонили нарядные женщины. Шляпки, яркие платья, туфли на каблуках, замысловатые причёски, маленькие сумочки, красные губы и даже белые перчатки. Только год минул после войны, продукты распределялись по карточкам, но каким-то непостижимым образом городские модницы умудрялись раздобыть наряды. Быстро же произошёл этот бурный расцвет женщин без мужчин, потерявших мужчин, и боящихся их потерять.

Навстречу под руку шли две красотки. Они открыто улыбались Павлу, глаза светились манящим призывом. Веру удостоили презрительным взглядом.

– С таким мужчиной такая замухрышка, – услышала она за спиной.

Вера поймала своё отражение в окне вокзала: тёмная мятая юбка, растянутая шерстяная кофта, небрежно собранные в пучок отросшие волосы. И хромота.

«Надо сходить в парикмахерскую. И приодеться. Павел не слепой. А тут столько одиноких женщин в поиске».

Устроились в гостинице для командированных медиков. Павел торопился, дал Вере только наскоро умыться и потащил по делам больницы. После отправились в парикмахерскую.

После стрижки Вера попросила уложить волосы на модный манер.

Павел ждал жену на улице и провожал глазами проходящих женщин.

– Что, красивая пошла? – язвительно спросила Вера.

Он вздрогнул от неожиданности:

– Вер, а давай купим тебе платье.

В отделе женской одежды Павел выбрал небесно-голубое платье с оборками. Примерив его, Вера вышла в зал. Большое зеркало отразило хрупкую фигурку, однако стоило сделать пару шагов, как хромота развеяла всё очарование. Но Павел смотрел с обожанием:

– Какая же ты красивая! Кажется, я привык к тебе раньше, чем успел рассмотреть.

– Паш, не слишком ярко? Мне как-то неловко, будто хромота заметнее стала.

Вера сняла платье и принялась выбирать сама. Ей приглянулось тёмно-синее в белый горошек. К нему подобрали белый кружевной воротничок. Ещё взяли шерстяное в клетку. Вспомнив Зинаиду, настоявшую на поездке, Вера выбрала ей вишнёвый сарафан. Уже расплачиваясь, Павел вернулся за голубым, что так ему понравилось. Тратиться в селе было не на что, поэтому к поездке у Горюновых скопилась приличная сумма, и они могли позволить себе некоторое транжирство.

Потом приодели Павла. Он сменил военную форму на костюм с белой рубашкой и галстуком. Теперь Вера с восхищением следила за преображением мужа.

Павел добился, чтобы Веру приняли в институте травматологии и ортопедии. Первым делом сделали рентген, после чего светила медицины долго осматривали колено. Вынесли обнадёживающий вердикт: ногу можно удлинить и вернуть некоторую подвижность суставу. Оперировать готовы были хоть завтра, но Веру испугало, что в больнице придётся провести около четырёх месяцев. Она не хотела оставлять мужа так надолго, к тому же за это время закончится навигация. Тогда рассмотрели вариант, чтобы оперировал сам Павел. Для этого необходимо было пройти пару недель обучения.

Пока муж корпел над методами удлинения конечностей, Вера гуляла по Ленинграду. За год город хорошо залечил раны. Следов войны осталось ещё с лихвой, но всюду велись строительство и реставрация.

Выполнив заказы сельчан, Вера решилась навестить Асю. Хозяйка бабушкиной комнаты не сразу узнала в нарядной молодой женщине фронтовичку, с которой познакомилась год назад.

– Вера! Как же вы похорошели!

– Спасибо, Ася. Мои не появлялись?

– Нет, никого не было. Вы не волнуйтесь, я всё передам и вам напишу. Ой, вы же не в курсе: Галину в психиатрическую забрали. Так ей бабушка ваша и чудится. Несколько раз пыталась руки на себя наложить. Может, проведаете её? Вдруг и вправду отпустит?

Вера вспомнила разговор со Станиславом Ивановичем в поезде.

– Нет, Ася, я Галине ничем не помогу. Она видит то, чего боится. А боится, потому что ей стыдно за содеянное. Сколько бы я ни отпускала грехи, совесть её не оставит.

Вечерами Вера знакомила мужа с Ленинградом. Павел восторгался красотами северной столицы, но родным себя здесь не чувствовал.

Оборудование для больницы наконец укомплектовали. Пора было возвращаться. Вера вдруг поняла, что соскучилась по селу, по дому, по больнице и по Зинаиде с Раисой.

По возвращении Павел хотел немедля приступить к операции, но в рутине дел Вере было не до ноги. То картошку пора сажать, то морошка поспела. Потом пошли грибы, а за ними – брусника, без которой зимой никак.

Павел наблюдал, как Вера копается на грядках, приседая на правой ноге и откидывая в сторону негнущуюся левую.

– Вера, сколько откладывать можно?

– Подожди, скоро клюква. Что, не нравлюсь хромая?

– Я женился на дуре. Вер, тебе же самой легче станет. В старости совсем измучаешься. Ты операции боишься?

– Да не боюсь я. Правда, Паш, не до ноги сейчас. Давай зимой.

Но Вера боялась. Только не операции, а что Павлу придётся ухаживать за ней несколько месяцев: подносить судно, мыть и кормить. Ей казалось, это слишком унизительная роль для мужчины, а сама она в беспомощном состоянии потеряет для него всякую привлекательность.

С приходом зимы Вера поняла, что ждёт ребёнка. Операция откладывалась на неопределённый срок.

Узнав о беременности, Павел стал чрезвычайно деятельным. Как только на реках встал лёд и накатали зимнюю дорогу, называемую попросту «зимник», во все концы от будущего отца полетели заказы. Вскоре в доме появились швейная машинка, отрезы ситца и фланели на пелёнки и распашонки, бутылочки, соски, коляска и даже молодая коза. Краснодеревщику из Усть-Цильмы Павел заказал детскую кроватку-качалку с резным изголовьем.

Вера не узнавала мужа. Отрешённый человек, с которым она познакомилась три года назад, исчез без следа. С приездом в Новый Бор Павел будто ожил, окунулся в деревенский быт, с удовольствием взялся обустраивать дом, полюбил охоту с рыбалкой.

Он оберегал беременную жену от тяжёлой работы и тревожных мыслей. Вечерами, когда Вера вязала крохотные носочки и кофточки, Павел читал вслух добрые и светлые истории. Следил, чтобы она гуляла на свежем воздухе и не забывала вовремя поесть. В его кабинете появились книги по акушерству и гинекологии, ведению беременности и уходу за младенцами. Порой Вера ревниво думала, что так Павел стремится искупить вину перед погибшим женой и дочерью.

В одну из июльских ночей Вера проснулась от схваток. Вдруг отчётливо поняла, что будет дочка. Тихо, чтобы не разбудить мужа, вышла во двор, в белую ночь.

«Если и правда родится девочка, то назову Лизой, как бабушку».

Павел, проснувшись под утро и не обнаружив жены рядом, поднял ужасную панику, выдернул из постели Раису, отнёс Веру в больницу, хотя схватки были редкими и воды ещё не отошли. Дочь родилась спустя двенадцать часов, здоровая, с отличными рефлексами.

– Паш, можно мне её покормить? – Вера с ребёнком отдыхали в палате. Павел не отходил от них.

– Конечно, можно. Она, наверное, голодная.

– Давай Лизой назовём? Как бабушку.

– Красивое имя. Елизавета Павловна.

– Лиза, Лизонька… – Вера вдруг расплакалась от нахлынувших воспоминаний о страшной бабушкиной смерти.

– Верочка, не надо. Не дело, если каждый раз над ребёнком слёзы лить будешь. Давай назовём Надюшкой? И будем жить с Надеждой.

Наденька унаследовала тонкое сложение и светлые волосы матери. От отца ей достались карие глаза. Малышка оказалась на удивление спокойной и улыбчивой. Вера даже тревожилась, почему она почти не плачет. Но иных причин для волнений не было: девчушка развивалась как положено, набирала вес и радостно гулила.

С рождением ребёнка забота Павла удвоилась. Он сам стирал пелёнки и вставал ночью к дочке, чтобы у жены от недосыпания не пропало молоко. Зинаида, зайдя однажды в гости и застав Павла за стиркой, поразилась до глубины души.

– Верка, мужик у тебя – золото. Вернётесь в Ленинград – гляди в оба! После войны и самые захудалые в цене, а за таких, как твой Павел, бабы друг другу глотки перегрызут.

Вера и сама с тревогой думала о возвращении. Скоро минует половина срока их отработки в Новом Бору. Как Павел поведёт себя в городе? Сейчас он весь в домашнем хозяйстве, которому в деревне нужна крепкая мужская рука. Куда в Ленинграде он направит свою энергию? К тому времени их браку исполнится пять лет. Чувство новизны уйдёт, а вокруг будет столько свободных и манящих женщин со стройными ногами.

Проблему решил сам Павел. Однажды январском вечером Вера кормила Надюшу грудью. Муж читал им вслух: малышка хорошо засыпала под голос отца. На этот раз выбрали рассказы Джека Лондона о Клондайке. Павел вдруг остановился:

– Вера, а ведь там так же, как у нас. Север каждому показывает, чего ты стоишь, на что годишься. После Аляски люди не могли приспособиться к жизни в городе. Она становилась для них слишком пресной. Я чувствую, что только здесь и живу, только здесь и нужен. Как на войне, только без убийств.

Павел замолчал, что-то обдумывая. Затем решился:

– Давай останемся? В Ленинград каждое лето сможем ездить.

Вера ещё только осмысливала его слова, а губы уже растянулись в счастливой улыбке. Муж снова спросил:

– Знаешь, мне на днях сруб из кедра предложили. Большой, как пять наших комнатушек. Берём?

– Берём. Я хочу ещё детей.