Buch lesen: «Ненормальные»
Нормальным никто из нас не был с самого начала. С рождения, можно сказать. Но как мы могли об этом знать?
Вот Мэри, например. Вообще-то ей выбрали имя Мэрилин из-за светлых волос, которые она очень любила накручивать ради жалкого подобия кудрей (и очень обижалась, когда ей об этом говорили. Но ее прическе и правда было очень далеко до роскошных локонов, что поделать). В общем, Мэрилин – это очень длинно и вычурно, поэтому в быту она стала просто Мэри. Или даже Мэр, что было вдвойне забавнее.
Кем Мэри была в свидетельстве о рождении, мы не знали. Да и не интересовались, если честно. В нашей семье любопытство не поощрялось, и довольно быстро все дети постигали эту философию: принимать все как есть, не задавать лишних вопросов и постараться не вспоминать прошлое. Полагаю, где-то в медицинских или иных документах Маме и Папе приходилось-таки указывать настоящие данные, но я их не видела. Или, по малолетству, не обращала внимания. Возможно, Мэри, как самая старшая из нас, знала больше. Но теперь ее об этом не спросишь.
Денис появился после Мэри, насколько я знаю. Имя выбрал себе сам, в тот же миг отрезав от себя и прошлую жизнь, и прошлое имя, и, кажется, всю память. Лет тринадцать ему было, по глазам – все сорок, по худобе, тощим рукам и торчащим лопаткам – не больше десяти. Откармливали всей семьей недели две, не меньше. Даже мы, младшие, делились с ним едой – невозможно было смотреть на эти не знающие сытости глаза. Денис жадно и с аппетитом ел, за все благодарил, никогда не спорил и невозмутимо, но настойчиво прятал заживающие синяки и раны. Всегда носил закрытую одежду, но мы видели старые шрамы на его руках и ногах. Даже мы понимали, почему он решил все забыть. Несладко ему пришлось до встречи с Мамой и Папой.
Малышка Ева попала к нам года в три. Из подслушанных разговоров (эх, дети..) и обрывков фраз я поняла, что ее выкупили то ли у цыган, то ли еще у кого-то. Маленькая, худенькая, с шикарными черными волосами (причина нескончаемой зависти Мэри), она смотрела на все огромными карими глазами и никогда не улыбалась. Удивить ее было невозможно, как и рассмешить. Впрочем, слез мы тоже не наблюдали. Складывалась ощущение ,что у этой девочки отобрали все эмоции и оставили лишь внешнюю, почти безжизненную оболочку. Почти год ушел у нас на то,чтобы ее хоть немного расшевелить и добиться какого-то подобия улыбки. Вопреки всему, из нас всех Ева выбрала своей любимицей строптивую, упрямую, грубую Мэри – и той пришлось сдаться под напором настойчивой, почти болезненной привязанности. Темная и светлая – девочки всегда и везде болтались вместе, Ева стала почти тенью старшей сестры, и я не представляю, что вообще могло их разлучить. Расставались они только в часы работы Мэри, и тогда Ева садилась на свою кроватку, обнимала какого-нибудь игрушечного мишку и ждала. Почти не мигая. Так себе зрелище. На наши попытки поиграть, поговорить отвечала вяло, всем своим видом показывая, что она занята очень важным делом. И мы в конце концов отстали. Приставать, лезть в чужую душу или давать непрошеные советы было не в правилах этой семьи. Даже если тебе всего три года.
