Buch lesen: «Отец-одиночка до встречи с тобой»
Татьяна Михаль
* * *
Глава 1
* * *
Богдан
– Ну вот, Богдан Юрьевич, теперь твой череп защищён настоящим доспехом из титана. Никаких осложнений нет, всё отлично зажило, – сказал врач и по совместительству, мой лучший друг, проводя плановый осмотр после реабилитации. – А если серьёзно, Богдан, то ты везунчик. Поймать пулю в голову и выжить – дано не каждому. Завязывай с войной, друг мой.
– А кто будет снимать сюжеты, и рассказывать людям правду, а, Степан? – усмехнулся я старому другу. – Я военный корреспондент и это моё призвание.
– Это твоя тупость, Богдан, – произнёс ворчливо Степан, стягивая с рук медицинские перчатки. – Тебе почти сорок, а за душой имеешь лишь ранения и шрамы по всему телу. Семью бы лучше завёл, детей родил…
– Завёл бы… – сказал я со скепсисом. – Два раза звал женщин замуж и что? Обе и отказали.
– И правильно сделали, – серьёзно сказал мой друг. – Будь я женщиной, я бы тоже отказался от такого мужа, который месяцами проводит не в постели с любимой, а на военных полигонах. Пойми, нормальная женщина боится однажды получить своего мужа в цинковом гробу.
– Значит, не судьба… – сказал я кисло.
Степан похлопал меня по плечу и сказал:
– Думаю, ничего ещё не потеряно. Тебя скоро выпишут. Заезжай к нам домой. Моя Катерина будет тебе рада.
– Очередным сводничеством займётесь? – хохотнул я на предложение Степана.
– Всё возможно… – туманно ответил друг.
– Тогда я пас, – поднял вверх руки.
– Тогда тебе нас придётся ждать в гости, – коварно улыбнулся Степан.
– Вряд ли, через месяц у меня запланирована командировка и…
– Опять? – оборвал меня на полуслове Степан. – Ты же ещё до конца не оправился после ранения! Богдан! Займись уже более тихой работой. Снимай сюжеты про… не знаю, про жизнь животных, например…
Надел халат, и улыбнувшись, сказал другу:
– Я подумаю, Стёп. И спасибо за титановую пластину.
Степан лишь покачал головой.
Мой друг был прав, говоря, что мне повезло. В этот раз повезло, а что потом? Но ведь пройдут годы, возможно уже не будет меня… Но дело, которому я посвятил свою жизнь не пропадёт почём зря. Люди должны знать, почему происходят военные конфликты, за что погибают чьи-то сыновья, мужья, отцы…
Я видел в жизни много грязи, лжи и несправедливости, но также видел героев и отчаянных людей, которые ценой своей жизни защищали правое дело. Обо всём об этом мои сюжеты. Это моя жизнь и если я оставлю своё дело, то… то я даже не знаю как мне дальше жить и что делать. Ради кого и чего жить? Родителей у меня нет. Братьев и сестёр тоже. Только верные друзья и коллеги, но у многих есть своя жизнь за пределами войны. А я женой и детьми не обзавёлся, так уж сложилось. Наверное, среди людей я не чувствую своей нужности и только в горячих точках я оживаю.
Может, я просто псих? Скорее всего.
* * *
Спустя две недели…
Богдан
Раннее весеннее утро.
Я бегу по парковой дорожке в четыре утра и вдыхаю полной грудью прохладный воздух.
Кровь бежит по моим венам, сердце толчками быстрее её разгоняет, лёгкие уже горят, но я продолжаю бежать.
В голове пусто, любые мысли гоню прочь. По утрам во время пробежки есть только моё тело и свобода от любых дум.
Люблю утро. Люблю, когда город только просыпается. Когда прохладный туман дымкой клубится в кронах деревьев и постепенно исчезает, уступая место яркому солнцу и неспешному ветру.
Людей ещё очень мало. Пока тихо и спокойно. Такое время очень люблю ещё и потому, что в горячих точках тишина – большая редкость и настоящая роскошь.
Время пробежки подходит к концу и я возвращаюсь домой, в квартиру, которая каждый раз встречает меня угрюмой неприветливой тишиной и пылью.
Даю себе слово, что по возвращении из командировки, сделаю ремонт.
Вдруг раздаётся звонок моего телефона. Номер мне незнаком.
– Богдан Юрьевич Зорин? – раздался в трубке голос пожилого мужчины, который явно выкурил за свою жизнь тонну сигарет.
– Это я, – отвечаю коротко.
– Моё имя Войнич Владлен Михайлович, – представился он. – Я нотариус и звоню вам по поручению Романовой Инги Леонидовны. Она оставила завещание после своей смерти. Всё своё имущество она завещала вам. Вы могли бы подъехать в мою контору, скажем, через час?
Романова Инга…
У меня была хорошая память, и я отлично помнил Ингу. Красивая и богатая женщина богатых родителей.
Но завещание? Смерть?
– Я не совсем вас понял, Владлен Михайлович. Что произошло с Ингой?
– Я всё расскажу вам при встрече, Богдан Юрьевич. Вы сможете подъехать? – с нажимом снова задал свой вопрос нотариус.
– Подъеду, – достал из ящика двухгодовалую газету и остро заточенный карандаш. – Диктуйте адрес.
Романова Инга. В голове не укладывалось, что она умерла. Сколько я её не видел? Прошло больше полутора лет.
Мы встречались недолгое время, а потом она нашла выгодную для себя партию и попросила меня больше её не беспокоить, что я и сделал. Инга не та женщина, за которую я бы стал бороться. Нам было просто хорошо вместе по ночам, но не более. Никакой любви или общих интересов у нас не было.
Но что случилось? Почему она завещала всё мне? Это какая-то ошибка. У Инги есть родители, целая рота родственников. А кто я для неё? Я был всего лишь очередным мужчиной, как и она для меня была очередной женщиной. Ничего серьёзного и особо запоминающегося.
Что ж, мне жаль, что её не стало.
Я быстро принял душ, потом оделся в футболку и джинсы, накинул на себя кожаную куртку, обулся в кеды и покинул квартиру.
Любопытство, присущее всем журналистам, забурлило в крови, заставляя скорее выяснить, что же произошло с женщиной, с которой, я когда-то делил постель. Мне было неинтересно само завещание. Ко всему материальному я относился равнодушно. От этого я чувствовал себя свободным. И мне всегда было жаль тех людей, которые отчаянно страдали, когда теряли своё имущество.
Доехал до нужного дома и не раздумывая, вошёл в нотариальную контору.
– Вам назначено? – поинтересовалась женщина-секретарь или помощница нотариуса, бросив на меня мимолётный взгляд.
– Да. Передайте Владлену Михайловичу, что приехал Зорин.
– Зорин? – округлила она свои и без того большие глаза и другим взглядом окинула меня с ног до головы. Поправила локон и потом кокетливо сказала: – Владлен Михайлович вас уже ждёт. Пройдёмте со мной.
Войнич Владлен Михайлович оказался мужчиной высоким, тучным и возрастом примерно за пятьдесят. Редкие русые волосы он волос к волоску уложил гелем, стараясь прикрыть лысеющую макушку, увы, от этого было только хуже.
И в насмешку редким зарослям на голове, у Войнича были роскошные и густые усы, которые он явно с любовью ровнял и расчёсывал.
– Владлен Михайлович, Зорин уже здесь, – сказала девушка.
Нотариус посмотрел за спину своей помощницы, прямо на меня и кивнул.
– Проходите, Богдан Юрьевич. Будете чай или кофе? – поинтересовался он у меня, тяжело опускаясь в своё кресло.
– Нет, – ответил ему. – Лучше перейдём сразу к делу.
– Что ж, согласен. Приступим к делу, – сказал он и открыл заранее приготовленную папку. Достал из неё запечатанное письмо и протянул его мне. – Письмо сказано передать вам лично в руки и после того как прочтёте его, я расскажу остальное.
Взял конверт и посмотрел на одну-единственную надпись «Богдану лично в руки».
– Позволите? – спросил у нотариуса, показывая на его канцелярский нож.
– Да, конечно, – сказал он и протянул серебряный ножик.
У меня было отлично развито чутьё, которое не раз выручало меня и моих товарищей в переделках. И сейчас оно мне подсказывало, что после прочтения этого письма моя жизнь кардинально изменится.
Что же ты натворила Инга? Во что втянула меня?
Вскрыл конверт и с тяжёлым чувством на душе, вынул сложенный плотный лист бумаги. Медленно развернул его и принялся читать. Почерк у Инги был округлый, крупный и хорошо читаемый, но вот содержание письма…
«Дорогой Богдан.
Если ты сейчас читаешь это письмо, значит, меня уже нет. До своего ухода из жизни, я переписала всё своё имущество на тебя. Мои родственники не заслуживают не единой копеечки, абсолютно ничего! И я уверена, что они будут оспаривать моё завещание, тянуть свои гнилые лапы к нему, но ты должен бороться и не позволить им завладеть теперь уже твоим состоянием.
Ты спросишь, почему? С чего такая честь выпала именно тебе, верно?
Всё довольно просто и в то же время очень сложно.
Ты получишь всё моё состояние только в том случае, если признаешь своей мою дочь. ТВОЮ дочь, Богдан.
Я не рассказала тебе о беременности, потому что была в отношениях с другим мужчиной, и он мне обещал… много чего обещал, в том числе и признать моего ребёнка, но всё обернулось совершенно по-другому.
Мои родители погибли в авиакатастрофе, когда я была уже на седьмом месяце беременности. Тогда я была в шоковом состоянии, и входить в курс их дел просто не могла и доверила всё своему жениху, который и проявил себя во всей красе. Его истинное лицо оказалось ужасным. Я разорвала помолвку и снова осталась одна. Много раз порывалась связаться с тобой, но всё ждала подходящего момента, а он никак не наступал. А когда родилась Алиночка, то я и вовсе окунулась в материнство и уже не хотела никаких новых отношений.
Всё бы ничего, но наша Алина – солнечная девочка.
Первые месяцы я сходила с ума и спрашивала у судьбы, за что? Почему она мне дала именно такого ребёнка? Но потом… Потом я заболела. Опухоль мозга.
Когда началась моя борьба за жизнь, единственной моей отрадой в трудные минуты стала моя дочь. Она настоящий ангел, очень красивая и умная девочка. Поверь мне. Ей уже год и два месяца. И я безумно жалею, что не сказала тебе раньше о нашей дочери.
Надеюсь, ты не возненавидишь меня и мою дочь. Ей очень нужна забота, Богдан. Отдать её своим родственникам я не могу, потому что знаю, они погубят мою крошку. Их интересуют только деньги и ничего более. А ты… я знаю, что ты не бросишь её и дашь хорошее воспитание, защитишь от любых бед. И так как моя семья была очень богатой, всё состояние я передаю тебе и дочери. Но в силу её болезни, ей нужен пожизненный опекун. Ты получишь всё моё состояние сразу после того, как официально установишь отцовство, примешь её и дашь свою фамилию.
Заклинаю и молю тебя, Богдан, не оставь нашу доченьку, не отдавай её моим родственникам! Не слушай их бред, который они будут несомненно нести! Люди, что окружали нас, никогда не были порядочными – это стервятники и падальщики.
Я уверена, ты сейчас сомневаешься, отец ли ты этому ребёнку. Уверяю тебя, ты – отец. И в любом случае, тебе нужно будет провести ДНК-анализ, чтобы убедить всех о своём праве на ребёнка и на наследство.
Прости меня, что взваливаю всё на тебя. Мой нотариус введёт тебя в курс дел и расскажет, что нужно делать дальше.
Храни вас бог. Инга.»
Эмоции отключились точно также как и в экстренных ситуациях. Сейчас я выгляжу равнодушным и сосредоточенным, но это временно. Когда я останусь один, всё будет по-другому.
Я сложил письмо обратно в конверт и посмотрел на Войнича.
– Почему Инга не рассказала мне о дочери и своей болезни раньше? – голос ровный и сухой.
Нотариус явно нервничает. Он пожал плечами.
– Инга Леонидовна была весьма… эксцентричной и сложной женщиной. Я думаю, она не хотела, чтобы вы видели её слабой…
– Это чистый эгоизм, – произнёс я также сухо. – Где ребёнок?
– Девочка находится в доме Романовых под присмотром няни.
Чёрт тебя возьми, Инга! – произношу мысленно, чувствую как в крови закипает злость.
– Я хочу её увидеть.
– Несомненно, Богдан Юрьевич. Но прежде, я должен вам всё рассказать и ввести в курс дел…
Глава 2
* * *
Каролина
– Дорогая, ты хотя бы встречаешься хоть с кем-нибудь? Когда ты в последний раз была на свидании?
Подруга Люба со школьной скамьи была весьма любопытной особой и ещё стала весьма настырной в плане устроить мою личную жизнь.
– Сходить на свидание легко, Люба. Но смысла я в этом не вижу. Моё сердце не свободно и… я думаю, что уже не смогу полюбить кого-то другого, – ответила ей невесело.
– Каролина, ты сейчас говоришь явные глупости. Уже прошёл год, а ты всё носишь траур. Мне жаль, что твой Глеб погиб, но дорогая, ты ведь ещё так молода и такая красивая.
Я прикрыла глаза и устало сказала:
– Ушёл не только Глеб, но и наш не родившийся ребёнок… Люба, я не хочу сейчас обсуждать какие-то абстрактные новые отношения. По крайней мере, сейчас. Я ещё не готова и если честно, не хочу.
Подруга обняла мен и влажно чмокнула в щёку.
– Я знаю, что тебе до сих пор тяжело и больно. А ещё знаю, что Глеб не хотел бы, чтобы ты постоянно грустила и клала крест на свою жизнь. Знаешь что? – она мне лукаво подмигнула. – С моей работы с юридического отдела одна новенькая в конце недели празднует свой день рождения и приглашает всех в клуб. Думаю, тебе нужно сходить с нами за компанию и развеяться.
Кисло улыбнулась и выпуталась из душных объятий подруги.
– Я подумаю, Люб.
– Начинается. Знаю я, это твоё «подумаю». Оно означает твоё категоричное «нет».
– Люб, ну что ты пристала? – начала я сердиться.
– Подожди, ты ещё основное не услышала. У нас там водится один потрясный кадр, зовут Костей. Ты его как увидишь – сразу забудешь все свои беды и заботы.
– Вот уж спасибо за сомнительное сводничество. Точно мне такого счастья не надо.
– Кэри, послушай…
– Не называй меня так! – оборвала её резко.
– Прости… Я забыла, что это сокращение придумал Глеб. – Извинилась Люба. – Просто я хотела сказать, что тебе нужно продолжать жить, а не замыкаться в себе. Просто подумай об этом и впусти в свою жизнь новых людей. Встретишь нового мужчину и родишь здорового и красивого ребёнка.
– Хватит, Люба. От того, что ты и другие люди будут постоянно давить на меня и требовать начать жить, я не стану резко улыбаться и радоваться жизни! Я хочу оплакать своего мужа и ребёнка, без вмешательства со стороны и именно так как нужно мне, а не вам! Достали!
Я подхватила свою сумку, достала деньги и встала из-за столика.
– Каролина, подожди, – спохватилась подруга. – Ну прости меня глупую… Я же как лучше хотела. Беспокоюсь о тебе…
Обернулась и посмотрела на неё через плечо.
– Я знаю. Мне пора. Обед почти закончился.
– Пока, – махнула рукой Люба и вернулась за столик допивать свой чай.
А у меня сегодня было ещё много дел… Как говорила Анна Ахматова «Надо память убить, надо, чтоб душа окаменела, надо снова учиться жить…»
Но душа не каменеет и память как назойливый маньяк преследует меня… Только одно меня сейчас спасает – это работа.
* * *
– Мне сказали, что в вашем центре вы вылечите моего ребёнка! – с нажимом и нотками гнева произнесла молодая мамочка.
Малыш на её руках егозил и хныкал. Я своим профессиональным взглядом уже отметила нюансы неправильного поведения матери с ребёнком и вот они последствия.
Когда же у нас в стране перестанут бояться диагноза «синдром Дауна» и не считать таких детей? А ещё, когда же люди начнут понимать всю серьёзность и ответственность возложенных на их плечи?
– Послушайте, Ирина Васильевна, наш центр занимается реабилитацией и вовлечённостью солнечных детей в «обычную жизнь». И главное правило любых центров – это не лечение и не коррекция. Ведь вам важно, чтобы ваш ребёнок общался с вами, со сверстниками, учился и развивался.
– Именного этого я и хочу! Я хочу, чтобы мой сын перестал быть таким… Вы понимаете меня, – молодая женщина надула капризно губки и дёрнула малыша за ручку, чтобы он не хватал её за упругие локоны, которые я зуб даю, она укладывала в салоне красоты, вместо того, чтобы заниматься своим сыном.
– Ваш сын всегда будет таким, – сказала я жёстче.
Разговаривать ласково я могу с детьми, но не с их родителями, особенно, когда встречаются такие экземпляры как Ирина. Эта молодая женщина вбила себе в голову, что синдром Дауна можно вылечить.
– Ирина Васильевна, таких детей как ваш мальчик, можно научить практически всему, что умеют делать обычные дети, главное – заниматься ребёнком, верить в него и искренне радоваться его успехам. И более того, ваш сын родился не таким как все, но он получил от природы очень ценный подарок – прекрасные душевные качества. Солнечные дети очень ласковые, добрые и нежные создания. Они очень тонко чувствуют чужие страдания и душевную боль. Они не умеют лицемерить и лгать. Они никогда не останутся равнодушными, будь то какой-то праздник или чьё-то горе.
Ирина цыкнула на вновь захныкавшего мальчика, которого мне было искренне жаль. Эта женщина не понимала, что ребёнок так реагирует на её раздражение и злость.
– Это всё лирика, – сказала она. – Просто сделайте так, чтобы мой ребёнок не отличался от других детей. Я не хочу, чтобы мой сын, повзрослев, стал изгоем!
Я скупо ей улыбнулась и, соблюдая этику вежливости, ответила:
– Вы наверное не поверите, но даунята имеют огромное количество настоящих друзей. Люди, когда видят их доброту, сами тянутся к ним. Такие дети безошибочно определяют сущность человека, – я сделала паузу, надеясь, что до Ирины дойдёт мой завуалированный посыл и посмотрела прямо ей в глаза. – Эмоции вашего сына – отражение вашего отношения к нему, Ирина Васильевна. Вы – его мать и только от вас будут зависеть успехи ребёнка.
Ирина сначала удивлённо посмотрела на меня, потом на своего сына и криво улыбнувшись, ответила:
– Я хорошая мать! Вопреки уговорам врачей и родственников, я оставила этого ребёнка! Так вы возьмётесь за его воспитание?
Мда… Тяжёлый случай. Похоже, помощь нужна не ребёнку, а его маме. Дёрганая, нервная и истеричная особо, которая считает себя чуть ли не матерью-героиней, которая оставила и не убила своего ребёнка.
Жаль, но такие женщины встречаются всё чаще и чаще и не только с особыми детьми, но и самыми обыкновенными.
Я протянула Ирине стандартные бланки, договор и список документов, которые ей нужно будет предоставить и сказала:
– Ознакомьтесь с документами. Если будут вопросы. Моя помощница вам на них ответит. А я пока с вашим Ванечкой пообщаюсь в игровой. Разрешите?
Я протянула руки и забрала ребёнка у нервной матери. Неприятно мне было видеть на её лице облегчение.
– Привет, – улыбнулась я двухгодовалому малышу. – Я сейчас отнесу тебя в красивую комнату, где есть очень необычные игрушки и мы с тобой поиграем…
Ребёнок перестал хныкать и, приоткрыв ротик, начал вслушиваться в мой спокойный и плавный голос.
Детки с таким диагнозом начинают говорить к годам 4–5, а при правильном обучении и раньше.
* * *
И уже только вечером, плотно поужинав, в уединении, я позволила себе поразмышлять над своим будущим… и прошлым. Я забралась на диван, укуталась в плед, хотя было и не холодно, и подтянула колени к груди…
Прикрыла глаза и вернулась к словам своей подруги Любы.
Разумом я понимала, что она права, но вот сердце не хотело ничего слышать.
Почему именно я стала мишенью для острой стрелы несчастливого рока? Смерть мужа… Смерть моего ангелочка… Господи, как же это тяжело!
Я открыла глаза и посмотрела на каминную полку, где стояли фотографии, на которых были запечатлены двое счастливых людей – я и Глеб. Смотрю на эту пару и не верю… Не верю, что его нет…
Прошёл год, а я иногда продолжаю прислушиваться к звукам из подъезда. Иногда я думаю, а вдруг мне всё приснилось? И именно вот эти шаги – это шаги моего Глеба и он сейчас позвонит в дверь и я встречу его с работы и всё у нас будет как раньше…
Мои глаза наполнились слезами. С этими жестокими и несправедливыми ударами судьбы я до сих пор не смирилась.
Сколько раз я слышала подобные слова от женщин, у которых родились особые детки. Сколько раз они задавали себе и другим вопрос «Почему именно у меня такой ребёнок?» И сколько раз я им говорила, что не нужно пугаться этого диагноза, нужно принять своего ребёнка таким, каким он родился и просто помочь ему влиться в эту жизнь, приложив больше усилий.
Счастье у всех одинаковое, а вот горе у всех нас разное…
Итак, подведу итог. У меня нет ни ребёнка, ни мужа. Есть только профессия, в которой я нахожу утешение. Я устало откинулась на спинку дивана.
– Нельзя сдаваться, – произнесла я вслух. – Надо как-то жить дальше и устраивать свою жизнь…
Отпуск, чтоли взять?
Глеб очень хотел побывать в Италии… В Портофино…
Глава 3
* * *
Богдан
Нотариус предупредил управляющего делами семьи Инги, что мы приедем за девочкой и после этого звонка, мы тот час отправились в путь.
– Вы видели ребёнка? – спросил у него, когда остановился на красном свете светофора.
Владлен Михайлович криво улыбнулся.
– Нет, Богдан Юрьевич. Я не видел девочку. Инга не показывала её никому кроме тех людей, кто работал в доме. Вы переживаете о её состоянии здоровья?
– Я не поэтому спрашивал, – ответил ему и тронулся на зелёный свет.
– Скоро вы сами её увидите, Богдан Юрьевич, – хохотнул Войнич. – Разрешите задать вопрос?
Нотариус пожевал нижнюю губу, косясь на меня.
– Спрашивайте, – произнёс я.
– Вы уж извините за то, что сейчас спрошу… Вы ничего не сказали по поводу наследства… Вы хотите сначала взглянуть на ребёнка, чтобы понять для себя, нужна вам эта обуза или нет?
Я резко свернул на обочину и включил аварийку.
Повернулся всем корпусом к нотариусу и произнёс:
– Меня волнует сам ребёнок, а не наследство.
– Тогда почему вы не подписали сразу все бумаги? – удивился он.
– Потому что я не привык верить словам и бумагам, Владлен Михайлович. Я верю только своим глазам и ощущениям.
– Не понимаю я вас… – произнёс он. – Не сердитесь за такой вопрос, я не хотел вас оскорбить или обидеть…
– Вы меня не оскорбили и не обидели, – ответил ему. – Вы просто задали гнилой вопрос незнакомому вам человеку.
Войнич открыл рот, чтобы что-то сказать, но поймав мой суровый взгляд, захлопнул рот и отвернулся.
Я плавно вырулил автомобиль на дорогу, и мы снова держали путь в сторону дома, где жила моя полуторагодовалая дочь…
* * *
Огромное состояние, сила и власть не помогли не Инге, не её семье.
Я равнодушно отметил, что дом излишне большой и чересчур пафосный. Меня не тронули ни настороженные и подозрительные взгляды людей, которые продолжали работать в этом доме. Не залебезивший управляющий, который мне сразу не понравился как человек. Бегающие мелкие глазки, дёрганная улыбка, маленькие и потные ладошки не всегда характеризуют человека как нехорошую и гнилую личность, но этот человек был именно таким.
– Мы ждали вас, – произнёс он наигранно радостно, но я видел, как в этих глазах застыла ярость, обида, ненависть и страх. Такой взгляд ни с чем не спутаешь. Я часто видел глаза, которые смотрят именно так, с ненавистью и одновременно, со страхом. Это взгляд скользкого и прогнившего человека – труса. Такие люди не поморщатся, подставив друга или близкого человека. Они предадут и совесть их никогда не будет мучать. Жалкие и трусливые и мне невероятно жаль, что моя дочь находится в обществе такого человека.
– Не представляете, как мы были рады, когда узнали, что Инга Леонидовна оставила завещание отцу девочки! Для нас эта была весьма неожиданная новость… кхм, но хорошая. Теперь у Алиночки будет защитник. Спасибо, что вы приехали…
– Проводите меня к ребёнку, – попросил я, обрывая слащавую речь управляющего.
– Ох, малышка сейчас спит. Ей нездоровится. Как Инги Леонидовны не стало, так Алиночка перестала кого-либо слушать. Постоянно плачет… Её после завтрака смогли успокоить. Хорошо, что успокоительное действует быстро и…
– Что? – удивился я и решил, что ослышался. – Вы дали ребёнку успокоительное?
– Ну да… – развёл управляющий руками.
Я переглянулся с нотариусом, который от моего взгляда начал переминаться с ноги на ногу и опустил глаза в пол, будто он лично колол малышку. Но судя по всему, он знал о её состоянии.
Я посмотрел на прислугу, которая выстроилась в шеренгу и тоже кидали на меня любопытные и боязливые взгляды.
И на всех, на абсолютно всех лицах застыло равнодушие. Им всем было плевать на ребёнка.
Мысленно поморщился. Ощущение, будто окунулся в выгребную яму. На войне ты осознанно ждёшь от противников ненависти, убийства, даже предательства от своих… Но здесь… Люди, которые не видели морей из крови, гор трупов и искалеченных людей, вот так просто своим равнодушием, безалаберностью и невежеством, готовы сломать невинного ребёнка.
Мне не нужно было с ними общаться или вникать в суть их жизни и этого дома. Я уже прочёл всё это на их лицах.
– Отведите меня к ребёнку, – сказал я и когда никто не шелохнулся, добавил приказным тоном. – Немедленно!
* * *
В огромной спальне, которая была обставлена с невероятным шиком и роскошью, на высоких окнах были задёрнуты тяжёлые шторы, отсекая комнату от солнечного света. На туалетном столике горел ночник. Моё дыхание участилось, а сердце быстрее забилось от волнения, когда я подошёл к резной кроватке. Малышка лежала чётко посредине кроватки.
Я положил руки на бортики и чуть склонился к ней, чтобы лучше рассмотреть.
Она была такой маленькой, словно куколка. Она была одета в белое и лежала, раскинув кукольные ручки в стороны, не шевелясь, потому что крепко спала. Я затаил дыхание и уставился на это беззащитное существо.
Я и раньше видел маленьких детей, но всегда издали и особо не всматривался в их лица.
Можно сказать, я впервые смотрел на маленького ребёнка и изучал её черты лица.
Её веки чуть дрожали, розовые губки были приоткрыты. Маленькая головка была покрыта мягкими светлыми волосиками, точно лён, а пальчики слегка согнуты в крошечные кулачки.
Я поднёс свою руку к её ручке и поразился, какая же она была крошечная и какая же огромная была моя ладонь.
Абсолютная беспомощность ребёнка меня очень разволновала. Когда она проснётся, то как отреагирует на меня? Как мне с ней себя вести? Малышка будет нуждаться в таких таинственных вещах, о которых я понятия не имел и никогда не испытывал желания узнать, но всё изменилось…
Но я никогда не уходил от проблем и не прятался от них. Но эту малышку проблемой нельзя было называть. Она была чудом. Она была настоящим ангелом.
Пока малышка спала, я слушал её тихое мягкое дыхание. Её крошечность и одиночество пробудили во мне печаль, смешанную с гневом. Я не позволю этим людям вредить малышке, даже если окажется, что она не моя дочь, хотя не сомневаюсь в словах Инги, но вдруг.
Я отошёл от кроватки и увидел, что за мной внимательно наблюдает управляющий и женщина в форме прислуги.
– Я уж боялся, вы станете будить её, – произнёс шёпотом управляющий. – Рита целый час её укладывала.
– Укладывала? – переспросил я и посмотрел на женщину. – То есть, накачивать ребёнка снотворным нынче называется укладывать спать? Да ещё сразу после завтрака?
Женщина дерзко и недовольно посмотрела мне в лицо и ответила:
– Я чётко выполнила приказ Владими…
– Богдан Юрьевич, – прошептал управляющий, перебивая служанку. – Пойдёмте лучше в кабинет и обсудим все дела.
Вышел за управляющим и проследил, что женщина тоже покинула спальню Алины.
Когда мы спустились вниз на первый этаж, я услышал возмущённый восклик.
– А это ещё кто? Что вы делаете в этом доме?
Я обернулся и увидел холёную и когда-то красивую женщину, пока она не завела плотную дружбу с алкоголем. Женщина лет сорока пяти держала в подрагивающей руке бокал с янтарной жидкостью. И я сильно сомневаюсь, что в бокале был компот.
– Лидия Константиновна, – расплылся в улыбке управляющий. – Я же вам говорил об отце Алиночке. Это он и есть. Богдан Юрьевич, собственной персоной.
Женщина изогнула тонкую бровь, криво усмехнулась и сказала с насмешкой:
– Неужели вы правда решили, что сможете получить наследство Инги? Дурочка возомнила о себе невесть что! Дам вам бесплатный совет, красавчик – покиньте этот дом, откажитесь от наследства и забудьте об Алине.
Я сложил руки на груди и спросил:
– С кем имею честь говорить?
Женщина оценивающе меня разглядела, задержалась взглядом на некоторых частях тела, думая, что сможет меня смутить? И потом ответила на мой вопрос:
– Лидия Константиновна Блинова – троюродная сестра Инги и тётушка Алиночки.
Я вежливо кивнул и сказал:
– Зорин Богдан Юрьевич – отец Алины и прошу это запомнить.
