Buch lesen: «Любовь без страховки»

Schriftart:

Золотое кольцо

Белогорск – Москва

В дорогу! в дорогу! прочь, набежавшая на чело морщина и строгий сумрак лица!
Н.В. Гоголь

– Изюм, орешки, семечки жареные, шоколад молочный, белый, горький, пористый!

Свежий заливистый голос – как будто и не семь утра – заставил пассажиров вздрогнуть. Все только задремали, до Москвы еще больше часа. А разносчица бодро шагает по вагону, продолжая громко частить:

– Шоколад с орехами, с изюмом, с фундуком, с мюсли, с карамельной начинкой, с шоколадной начинкой, с помадно-сливочной начинкой, с лесными орехами, с рисовыми хлопьями, с семечками, с кукурузными хлопьями!

Подросток лет пятнадцати фыркнул, перестал писать эсэмэску и повернулся к матери, но та спала, прислонившись к окну.

Торговка не унималась:

– Шоколад молочный с йогуртом, с печеньем, с хрустящей кукурузой, с печеньем и миндалем, с целым миндалем!

– А с перцем есть? – перебил ее мужской голос, спокойный, ровный, интеллигентный, но она уже пронеслась в другой вагон.

Парень хрюкнул и снова поднял глаза от мобильника – гурман оказался взрослым дядькой, на вид таким же приличным и воспитанным, как и его голос. А его спутница с волосами цвета баклажана что-то заговорила сердитым шепотом. Ироничный дядька ничего не отвечал и озирался с любопытством, словно ехал в электричке первый раз.

Эти двое были одеты по-дачному, как и почти весь вагон, и баклажан на голове был не таким необычным, как, например, леопард, в которого превратила свою клочковатую прическу еще одна тетка напротив. Но мальчишка время от времени посматривал на эту парочку: сердитая продолжала забавно сердиться, тыча пальчиком то в какую-то схему, то в часы у дядьки на руке – огромные, со множеством циферблатов и стрелок. А ироничный всё так же не реагировал и с пристрастием изучал бегущую строку с названиями остановок.

Мама встрепенулась и дернула сына за рукав:

– Нам здесь выходить.

Здесь выходила вся электричка, перетекая по платформе в метро.

На красной мраморной облицовке станции отчетливо вырисовывались закрученные в спираль раковины – настоящие доисторические аммониты. И морские лилии, похожие на раскрывшиеся цветы. Но мама, конечно, не дала разглядеть окаменелости как следует – не опоздать бы! – и, немного с ней поспорив, сын шагнул в вагон. Повернулся к задвигающимся дверям – сквозь них, в толпе, мелькнул знакомый баклажан. Сердитая опять отчитывала спутника, потрясая схемой, а ироничный смотрел поверх голов на указатель с пересадками. Вагон двинулся, окаменелости побежали следом и быстро превратились в тоннель.

Москва – Сергиев Посад

Путешествия обнаруживают не столько любопытство наше по отношению к тому, что мы собираемся смотреть, сколько усталость от того, что покидаем.
Альфонс Карр

Они прибежали к автобусу последними. И всё из-за того, что совершенно разучились ездить на метро!

Ирина изо всех сил скрывала раздражение: муж, как всегда, оказался прав, предлагая взять такси если не от дома, то хотя бы от вокзала, но поступили они как обычно – по ее настоянию. Но правда, глупо лезть в такси из-за двух остановок, и практически без багажа, и еще когда времени целый час в запасе. И потом, студенческие годы оба провели в столице и ездили тогда исключительно в метро.

Последние несколько лет в этом не было необходимости, но тем не менее они не деградировали – пересадку сделали правильно, вот только спать не надо было. А то упали на сиденье – и заснули. И какой же был перепуг, когда вдруг прозвучало: «Конечная. Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны». Какая конечная, когда нужны «Красные Ворота»?! Тут и выяснилось, что они к тому же ехали в противоположную сторону.

– Сели бы правильно – еще дольше бы спали. Катались бы по всему кольцу, – мрачновато пошутил Роман, но смешно не было.

Начало отдыха скомкалось, словно подтверждая, что задуман он неудачно, как повторял еще дома тот же Роман, – и именно это выводило Ирину из себя, а не само «приключение».

Ведь уехать нужно было не столько для того, чтобы отдохнуть или насладиться стариной, – она хотела избавиться как раз от этого раздражения, которое в последнее время вползало в каждый их разговор, в заурядное обсуждение повседневных дел, даже в простое приветствие при возвращении домой с работы.

И это при том, что Голубевы заранее позаботились, чтобы их семейной жизни ничего не угрожало и ничего не раздражало. Они сразу объявили родителям, что собираются жить отдельно, хотя обе стороны надулись. И у тех и у других были большие, просторные квартиры. И те, и другие считали, что снимать жилье – это кидать на ветер деньги, которые лучше копить на покупку собственного, – и в этом, разумеется, был резон.

Но Роман и Ирина решили, что покой стоит того, чтобы заплатить за него, пусть немалую цену. Никаких упреков из-за не туда поставленной чашки. Никаких претензий по поводу шумных вечеринок и засидевшихся гостей. Никаких вопросов насчет Ириных собак или Роминых схем и книжек, разложенных на всех столах и подоконниках. Никаких поучений, взаимных обид, анекдотических или трагедийных сцен с тещами и свекровями. Наконец, никаких очередей в туалет в трусах и ночных рубашках.

К тому же с жильем повезло: знакомый недорого сдал им свой дом в Сосновом Бору, пригороде Белогорска, один из тех типовых коттеджей, которые построили для сотрудников НИИ, где Роман начинал работать. А потом и вовсе предложил продать в рассрочку, так что они почти сразу привыкли считать домик своим. В этом году Голубевы уже собирались полностью его выкупить: научное предприятие, которое отпочковалось от института и в котором работал Роман, один за другим получало хорошие заказы.

Жизнь шла в гору, и никто и ничто не мешало им жить, как они хотят.

Кроме вот этого непонятного, беспричинного недовольства друг другом, которое неожиданно начало появляться само по себе. Ирина, анализируя потом их вспышки, словно распутывала безобразный клубок и с трудом доискивалась до начала – и начало всякий раз оказывалось таким смехотворным или его вовсе не было, пустое место.

Последняя, «мусорная» сцена у ворот ее просто напугала.

Пронесшийся ураган наломал веток, сорвал ветхие кровли и разноцветные флажки, развешанные повсюду к Дню города, собрал по улицам мусор и весь его, казалось, высыпал к забору Голубевых. Они подъехали с работы одновременно, Роман – на серебристой «хонде», Ирина – на желтом «пежо».

– Прямо Новый год какой-то, – подивился Роман, разглядывая гирлянду немного помятых, но радостных флажков, картинно повисших на воротах, и кучу всякой дребедени под ними. – Помойка с доставкой на дом.

– Мело, мело по всей земле, во все пределы, – прокомментировала Ирина.

– Ну, а вот это всё перед тем, как намело, кто-то должен был накидать. – Роман, открывая ворота, провез ими гору бумажных стаканчиков, фантиков, оберток от мороженого. – Что за люди?! Кто мне скажет, когда они перестанут свинячить и везде сыпать мусор?

– Я скажу, – неожиданно ответила Ирина, сдвинув брови. – Когда к людям перестанут относиться, как к мусору.

С тех пор как она взялась за издание рекламной газеты и особенно с тех пор, как в «Белогорских вестях» стали появляться городские новости, к ней не зарастала народная тропа. Граждане шли в газету, чтобы найти правду, после того как уже пообивали пороги всех парадных подъездов и получили от ворот поворот у разных чиновников. Ирина, совсем к этому не готовая, растерянно выслушивала истории о потолке в квартире последнего этажа, текущем много лет, о помойке, которую не вывозят неделями, о подъезде с разбитыми окнами и выломанными дверями.

В грамотно составленный бизнес-план ее коммерческого издания это не входило, но бросить на произвол судьбы беспомощных людей, наивно верящих во всемогущество прессы, было невозможно. Поначалу Ирина пыталась лично хлопотать, но быстро поняла, что газета должна помогать по-газетному. И в «Вестях» начали появляться фоторепортажи с тазиками, в которые капает вода с потолка, с «живописными» подъездами – и действовало это на разные инстанции очень быстро. Но и ходоков потом прибавлялось.

У Иры Голубевой, выросшей в благополучной семье, в благополучном доме, за этот год буквально раскрылись глаза: в каких жутких условиях могут обитать живые люди в двадцать первом веке, под боком у сытой столицы, и как беспомощен бывает человек, пытаясь добиться чего-то элементарного.

В тот день к ней пришли с рассказом о том, как крысы прогрызли стену, смежную с мусоросборником, и одна за другой пролезли в квартиру, и продолжали лезть, словно в фильме ужасов, даже сквозь свежие цементные заплаты, наляпанные перепуганными жильцами. Серые крысы величиной с кошку! Шесть штук, одна за другой. Двое стариков неделю призывали на помощь свое ЖЭУ, а оно все силы тратило, чтобы от них отвязаться.

Наверное, под впечатлением от жуткой крысиной истории она ответила Роману так резко, словно это он был виноват во всех людских несчастьях. Он, ни в чем не нуждающийся, благополучный и успешный, видящий только себе подобных из своего научного мирка, не смеет с пренебрежением и свысока говорить обо всех остальных! Не смеет называть свиньями всех, кто не входит в его круг!

Что самое ужасное, Роман всё так и понял. Он вообще сразу всё понимал и только удивился:

– Так это я – воплощение мирового зла?

Ирина, убитая, потом себя добивала: а она не из того же круга? Не из того же теста? Рафинированная музыкантша, жизнь которой проходила среди роялей и фортепьян! С какой стати она выпалила свои обвинения, да еще так пафосно? Как будто прохожие и в самом деле не свинячат и не бросают себе под ноги окурки и прочую дрянь. Да она же сама завела целую фоторубрику о стихийных свалках – «Мусорный ветер», которая каждый номер пополняется новыми «пейзажами»! И в конце концов, это общее место – поругать грязь на улице, что такого Ромка сказал-то?!

Словом, это был кошмар, от которого надо как-то избавляться. И если в каких-нибудь семьях кошмар – это скандал с битьем посуды, то для Голубевых достаточно было такой вот сцены у ворот, чтобы оба потом по-настоящему мучились и думали, что делать.

Действительно, что, изводилась Ирина. А может, это не случайно, может, это кризис семейной жизни, которой как раз пять лет – самый кризисный срок? И всё тем серьезнее, чем нелепее поводы для ссор? Ну, зажарила она тогда курицу на ужин, что для нее – подвиг, ну, рассказала Роману о крысах, он понял. А дальше? Заранее кур припасать, и побольше?

О выходах из кризиса она читала, варианты предлагались разные: сходить к психологу, провести отпуск врозь, чтобы соскучиться, провести его, наоборот, вместе, но как-нибудь необычно. Ирине больше нравился последний вариант. Но отпуска нет! Отпуск не грозит ни ей, ни Роману, по крайней мере до осени. Оба – руководители, не могут же они, как дети, вдруг бросить дела из-за своих прихотей. А что-то делать надо срочно, осени ждать нельзя.

И Ирина придумала эту поездку по Золотому кольцу. Всего четыре дня. Два из них – выходные, дела не пострадают. Она и он, и никого больше, даже автомобиля – за рулем не отдохнешь. Демократичная автобусная экскурсия. Никакой пошлой заграницы – своя русская старина. Сергиев Посад, Владимир, Суздаль – ведь прелесть. Они полностью сменят обстановку, расслабятся, переключатся. Главное – ни одного знакомого лица. Ирина, выбирая тур, специально съездила в Москву, в турфирму, о которой в Белогорске слыхом не слыхивали.

Правда, муж был не очень доволен, называя предстоящую поездку «очередным чудачеством», «лжеэкзотикой» и «студенческой выходкой», – но в пять утра проснулся и в общественный транспорт полез.

В свой туристический автобус, лимонный, с зеленой и оранжевой полосами, который еще немного – и уехал бы без них, Голубевы садились последними.

– Покатим со всеми удобствами, – заключил Роман, увидев единственные свободные места в самом конце салона.

Он думает, что это сказано с иронией! Да ничего, автобус приличный, комфортабельный, чехлы чистые, кондиционеры дуют. Может, не очень будет трясти? Осматриваясь, Ирина столкнулась взглядом с миловидной женщиной лет тридцати. Та неуверенно кивнула.

Ирина опешила. Приехали. И это называется – ни одного знакомого лица! Правда, лицо было едва знакомым, но запоминающимся: яркие голубые глаза и волнистые черные волосы. А вот имя всплывало с трудом. Кажется, Елена, ландшафтный дизайнер. Она им помогала приводить в порядок сад, когда они решили выкупать дом и начали по-хозяйски обихаживать территорию. И мальчик-подросток вместе с ней. Видимо, сын – лицо такое же.

Вот досада! Так хотелось видеть вокруг себя только нейтральную толпу – хотя бы четыре дня.

Может, проницательный Ромочка прав: она зря всё это придумала?

Сергиев Посад

Заметив, что дорога мне как будто полезна, мать ездила со мной беспрестанно…
С.Т. Аксаков

– Мам, мы что, стоять, что ли, здесь будем?! Ник с ужасом смотрел на неподвижную многослойную очередь, протянувшуюся через всю площадь. И по маминому лицу понял: будем. Ей непременно хочется набрать святой воды. Ну зачем?! Богомольностью она не отличается, шипучка у него еще осталась, он всегда готов поделиться.

– А ты погуляй по лавре, осмотрись, – посоветовала Лена, – тебе ведь необязательно стоять и страдать.

– А вдруг ты уже уйдешь, когда я вернусь?

– Да нет, здесь на час, не меньше.

Ник облазил за полчаса весь монастырь, заглянул во все сувенирные магазинчики, посмотрел на все соборы, задержался у небольшой церковки, разглядывая приставную деревянную лестницу, которая вела наверх, к колоколам. Написал еще одну эсэмэску подружке Марине, получил ответ¹. Колокола зазвонили один за другим во всех храмах – может, маму пора уже забирать? Но, быстро охватив взглядом внушительный хвост, он увидел голубой воздушный шарф почти на том же месте.

– Ты рано пришел.

– Это ты долго стоишь.

Конечно, раз еще есть время, хорошо бы побродить по самому Сергиеву Посаду. В старинных городках Ника обычно привлекали улочки с древними одноэтажными и двухэтажными домишками, слепившимися друг с другом, вросшими в землю по самые окошки, – экскурсоводы говорят, что каждые сто лет нарастает один метр культурного слоя, и здания постепенно уходят в него. Интересно, как они смотрелись новенькими – наверное, заметно выше. Улочки эти так не похожи на их Белогорск, где или город с многоэтажными микрорайонами, или уж деревня с избушками. Но мама может сделать испуганное лицо и сказать, что сейчас начнется экскурсия, ради которой они приехали, и что он уже никуда не успеет. А сама теряет время в этом хвосте!

Вдруг Ника озарило.

– Мам, а я сейчас видел этих, из нашего города. Они в начале очереди – может, к ним подойти? Быстрее получится. Ну, те двое, еще в электричке с нами ехали, на автобус опоздали…

– Неудобно. Муж и жена молодые?

В последнем сын усомнился. То, что молодым Николай считал себя, а все, кто старше, были старыми, – понятно. Но его наблюдательность в который раз удивила Лену.

– А они разве муж и жена? У него кольцо есть, а у нее – нет, только на левой руке, и не обручальное. И потом, она его пилила всю дорогу, а он молчал. Муж бы ответил.

Лена даже растерялась. Она тоже не без глаз, но на кольца не посмотрела. Заметила только, как элегантно, хоть и по-дорожному, одета женщина и как ей идет фиолетовый цвет волос и короткая рваная стрижка – совсем молодо выглядит, лет на двадцать. А раньше она была рыжей и длинноволосой – пять лет назад, когда приглашала Лену посмотреть их сад. Ну, не сад, а так – участочек перед коттеджем. Ее Берестовский питомник как раз входил в моду, тогда она еще сама выезжала к заказчикам и многое делала своими руками…

– Да нет, конечно, они муж с женой. Я у них работала. Голубевы, кажется. Знаешь, бесплатную газету с рекламой в ящики кладут – это она выпускает. А он – тоже помню, руководитель одной из фирм в научном институте. Они, кажется, делают электронное оборудование для поездов и электричек. Раньше вагоны в Прибалтике выпускали, а теперь, когда связи порвались, пришлось самим налаживать производство, вот наши и заняли эту нишу…

– То-то он на электричку пялился, как на новые ворота, – фыркнул Ник. – Что ж они, если богатые и знаменитые, не в Турции или на Мальдивах? Да еще и на автобусе. Так мы к ним подойдем или так и будем тут сто лет торчать?

– Нет, все-таки неудобно, – ответила Лена сначала на последний вопрос. – Мне показалось, они не особо хотят общаться. Скорее даже, совсем не хотят. – А потом на оба первых: – Ну, и мы тоже на автобусе.

– Так это мы, – резонно заметил Ник.

Берестовы любили путешествовать и при любой возможности куда-нибудь вырывались. Хотя бы ближайшее Подмосковье ведь надо объехать, не говоря о Москве, – столько интересного прямо под носом. Жаль только, возможности выпадали не часто. С тех пор как Ленина фирма по озеленению и ландшафтным работам прочно встала на ноги, деньги были – не было времени. Лето при ее профессии – горячий сезон. Полноценный отпуск невозможен. А у Ника каникулы пропадают! Хорошо, удалось вырваться хоть на эти несколько дней. О Золотом кольце они давно мечтали. Пусть не полностью за один раз объехать, можно и по кусочкам – так даже лучше, города и впечатления не перепутаются в голове.

Берестовы давно определились – с группой ездить надежнее. Своим ходом тоже пробовали и решили, что не стоит тратить лишние деньги и, главное, время на поиски ночлега, нормальной еды и очереди в музеи. Заплатил наперед, погрузил себя в автобус – и отключился от всего, кроме собственных впечатлений. Экскурсоводы обычно попадались увлеченные, знающие – даже в пути время не терялось, удавалось узнать массу интересного. Иной раз и вздремнул бы, но поневоле слушаешь.

К тому же в дороге забывалось о мелочах, таких значимых и так отравляющих жизнь в четырех стенах. Кто за собой посуду не помыл, да кто забрызгал зеркало зубной пастой, да кто грязные носки кидает под кровать… Быт сворачивался до минимума – дорожной сумки, и оба одинаково становились путешественниками и искателями приключений. А с каким удовольствием вспоминались потом зимой подробности летних поездок!

Николай стремительно взрослел, и Лена не без грустинки ждала, что скоро он, как и положено, начнет от нее отдаляться, чтобы выстроить свое самостоятельное мужское «я», – и старалась сберечь эту их связующую ниточку, их ветер странствий.

А то, что мама чересчур долго торчит в музеях или в очередях за какой-нибудь святой водой, а сынок на каждом углу просит купить ему газировку, – это пустяки.

– Ну, потерпи пять минут, сейчас обед – там и попьем, и поедим. Вон уже, наверное, этот «Трактир» – мы правильно идем, как объясняли?

– Может, и он, но я до него не дойду. – Ник демонстративно уселся на обочину. – Я хочу газировки. А на обеде еще не знаю чего дадут. Может, чай горячий.

– Ты только что пил квас и фанту, по полтора литра. Больше нельзя, лопнешь.

– Тогда не фанту купим, а колу. Жарко же. И ларек ближе, чем «Трактир».

– Вставай, – терпеливо повторила Лена. – А то вон нищие на тебя смотрят. Подумают, что конкуренция, милостыню собрался просить.

– А колы все-таки купим. Маленькую бутылочку, – засмеялся сын и помчался к киоску.

Очереди в киоске не было, однако воду удалось купить не сразу: пожилая женщина, стоящая перед Берестовыми, никак не отходила от прилавка.

– У меня больше нет, возьмите назад что-нибудь, – повторяла она, а продавщица раздраженно твердила свое:

– Женщина, я уже чек пробила. Раньше надо было считать.

И диалог продолжался, только в те же слова вкладывалось всё больше злости и отчаяния. Причем злилась продавщица, а покупательница отчаянно, но неубедительно трясла перед ней пустым кошельком. Ей не хватало десяти рублей. Лена хотела было попросить свою колу без сдачи, потом внимательно посмотрела на женщину – и достала еще десятку.

– Вот нахалка, и спасибо не сказала, – прокомментировала продавщица, провожая почти убегающую покупательницу.

А Лена заметила позади себя Голубевых и сказала, словно оправдываясь:

– Я милостыню почему-то совсем не могу подавать. Мне кажется, что нищие – актеры. А тут человек по-настоящему нуждался…

– Потому она и не сказала ничего, от смущения, – ответила Ирина сдержанно-строгим голосом, явно предназначенным продавщице.

– А я один раз, давно еще, копил на журнал «Молоток», и мне не хватило двух копеек, – начал Ник. – И мне тоже одна женщина у киоска добавила.

– Пойдем, Николай, – заторопила мать. Нечего испытывать терпение необщительных земляков.

Но Ирина возмутилась:

– Тебе из-за двух копеек не давали журнал?!

– Не давали. И еще тетка в киоске злилась, что у меня тридцать рублей совсем мелкой мелочью.

– Что же продавцам – всё даром отдавать, что ли? – вскинулась продавщица, не выдержав сурового взгляда Ирины. – Мы, что ли, своим товаром торгуем? – Хотя с ней никто не разговаривал.

Елена увела сына, неожиданно огорчившись. Да, у них было несколько очень тяжелых лет, когда приходилось жить по-спартански, а на какие-нибудь ничтожные радости долго копить «совсем мелкой мелочью», но посторонним об этом знать не обязательно. Она и сама терпеть не может об этом вспоминать. Может, потому и тяжело видеть попрошаек – сама когда-то была близка к этому.

И надо было Нику вспомнить этот журнал!

1.О Марине и Нике рассказывается в романе «Миражи счастья в маленьком городе».