Buch lesen: «Сукины дети – 3. Круги на воде»
Глава 1
На кладбище было тихо. Зыбкий, как призрачный туман рассвет едва окрасил небесную кромку в цвет брюха снулого лосося.
К моим ногам неслышно упал кленовый лист, охристо-желтый из-за первых заморозков. Узорчатый край его неспешно поедал толстый зелёный червяк.
Пахло прелью, осенними сумерками и разрытой могилой.
Положив букетик багровых осенних астр к каменному изголовью, я ещё раз перечёл надпись.
"Стрельников Александр Николаевич. Одна тысяча девятьсот девяносто пятый, Две тысячи…"
И больше ничего. Только пустая, приятная на ощупь шероховатость серого базальта.
Впрочем, если бы меня спросили, какую эпитафию я хотел бы видеть на своём надгробии, я бы затруднился.
Наплюй, – советовал Алекс. – Я вот тоже долго не знал, что бы такого написать на своей могиле. К счастью, обошлось без меня – люди добрые постарались…
Отвернувшись, я неспешно побрёл по узкой тропинке. Шагов слышно не было – их скрадывали опавшие листья.
Хорошо, что Алекс похоронил меня именно здесь, под присмотром у Гиллеля, – думал я. – Можно приходить, издалека любоваться на Мириам… Близко я к своей бывшей девушке не подходил. Боялся.
Успел уклониться только потому, что было необычайно тихо, и любой посторонний шорох в неподвижном воздухе был прекрасно слышен. Даже шелест летящего оружия.
Отступив в сторону, я вынул из воздуха метательный нож. Осмотрел лезвие. Так и есть: смесь чесночной эссенции и нитрата серебра. Если бы на моём месте был банальный упырь, одна эманация этой взрывной смеси свалила бы его в жутких корчах.
Усмехнувшись, я высунул язык и демонстративно слизнул с лезвия пахучую каплю. Язык обожгло – словно я прижался данным органом к раскалённой сковороде. Разумеется, виду я не показал. Был вознагражден едва слышным вздохом разочарования, и быстро удаляющимся топотом.
Очередной соискатель премии "Ван Хельсинг года" посчитал за благо ретироваться, так и не встретившись с потенциальной жертвой лицом к лицу.
Так и подмывало вылезти у соискателя перед носом из свежей могилы, приготовленной заботливым сторожем для нового постояльца, и негромко так, с расстановкой сказать: "Бу"…
Но я выше этого.
А если честно, просто надоело. Как и предрекал Алекс, после Московских событий наше агентство, и меня в частности, просто затопил шквал покушений.
Колдуны, маги, охотники на вампиров и вампиры-косплейщики, с картофельными клыками, с красными линзами в глазах… Все они хотели мою голову в свою коллекцию.
Потому что не верили. Потому что думали: я – такой же, как они недоросль, которому по случаю выпала хорошая реклама. Многие, разочаровавшись при первом же нападении, отходили в сторону. Некоторые пытались еще пару раз – и тоже исчезали.
Но были другие. Те, что с восторгом приняли мою вторую сущность, и теперь хотели – настаивали – чтобы я сделал их такими же.
– Откуда они узнают? – спрашивал я Алекса за утренним кофе. – Мне казалось, наш мирок довольно замкнут и не склонен к разглашению своих тайн…
Алекс только хохотал, ворошил мои белые волосы, будто я пацан, пришедший к папуле за утешением, и шелестел листами газеты.
Вот приду домой, – рассуждал я. – И прямо так с порога и скажу: надоело.
Вопреки ожиданиям, в столовой Алекса не было. Как не было и на кухне, где гремела джезвами хмурая с утра Антигона.
– На заднем дворе поищи, – бросила она через плечо на мой вопрос, где искать шефа. – Он там уток кормит.
Давно положив себе за правило ничему не удивляться, я пошел на задний двор.
Фонтан, розы и стриженые из хвои скульптуры были в саду, с парадного. С другой стороны, там, куда к мусорным бакам вела каменная, скользкая по зиме дорожка, были гараж, чёрный вход в арсенал и пруд.
Точнее, раньше это была выгребная яма, но Алекс счёл, что лицезрение помойки мешает вкушению утренней сигареты, и переделал её в пруд. Золотых карпов там не водилось, зато водились осока, густая, как овсяная каша, ряска и крупные, коричневатые с прозеленью лягухи.
В данный момент со стороны пруда доносились громкий плеск и придушенный голос.
– Пощадите, Алесан Сергеич, не виноватый я, век воли не видать.
Я потихоньку пошел за изгородью из бирючины, чтобы подсмотреть.
В пруду плавал мальчишка. Ну как плавал? Бултыхался на самом глубоком – полтора метра – месте, весь в тине, ряске, с синими губами и с такими же синими, тощими костистыми лапками.
Когда мальчишка пытался приблизиться к берегу, Алекс равнодушно выставлял перед его лицом острие шпаги, вынуждая отступить "на глубину".
Говоря "мальчишка", я немного преувеличиваю. Лет ему было восемнадцать-двадцать, может, больше. Просто из-за облепленной чёрными мокрыми волосами головы, от чего уши казались оттопыренными, а нос заострившимся – он казался моложе.
Плавал гость прямо в одежде, тяжелом твидовом пальто и ботинках. Я видел каблуки, когда он особенно ретиво взбрыкивал ногами. Концы длинного вязаного шарфа элегично плыли по воде.
Гость предпринял отчаянную попытку выбраться – Алекс вновь несильно ткнул его кончиком шпаги. Вода окрасилась бурым.
Парня мне было жалко. Вода по осеннему времени в пруду ледяная, тиной воняет мерзко. К тому же, в иле на дне водятся пиявки… Почуяв вкус крови, они уже мелькали чёрными кожистыми молниями вокруг небольших ранок.
Пиявок Алекс специально привёз из Конго. Были они толстые, зубастые и очень прожорливые.
Протиснувшись сквозь изгородь, я подошел к пруду.
– Доброе утро.
Я поздоровался сразу с обоими, с Алексом и пловцом. Шеф только поднял одну бровь, как бы вопрошая: А доброе ли?..
Парень заискивающе улыбнулся. Я присмотрелся к бледному лицу с синими губами.
– Кажется, мы уже встречались, – сказал я вежливо. – Ллигур, я не ошибся? Ученик чародея Асмодея.
– Точно, – зубы пловца отбивали громкую дробь. – На вечеринке в честь дня рождения Иды Геркулановны!.. Вы были с очень интересной дамой… Мы с вами тогда хорошо поболтали об особенностях охоты на упырей.
– А вот теперь ты решил поохотиться на меня, – я широко улыбнулся.
– Н-ничего личного, – просипел пловец.
– Только бизнес, я прекрасно понимаю. Что ж, – я светски шаркнул ножкой. – Не смею задерживать. Останетесь в живых – пишите в твитер…
Я знал, что Алекс его не убьёт. Погоняет, покормит голодающих по осеннему времени пиявок – и отпустит от греха.
На кухне меня окутали запахи свежесваренного кофе, топлёных сливок и горячих булочек. Прикрыв глаза, я секунду постоял, наслаждаясь этим ощущением. Словно ничего и не было. Словно и нет могилы с моим именем на старом еврейском кладбище…
Антигона читала газету. Сегодня она была в ярком розовом свитерке, бледно-голубых джинсах и с новой причёской: вместо обычной гули на макушке, волосы её были заплетены в множество плотно прижатых к голове косичек. На макушке косички топорщились расплетёнными кончиками, отчего затылок её был похож на ядрёную ярко-рыжую луковицу.
"Ведомости" – прочёл я название, когда шел к своему табурету. Буква "е" была заменена на старинную "ять", а шрифт набран крупно, чёрными буквами по сероватой бумаге.
Устроившись поудобнее, я издал душераздирающий вздох. Антигона, поняв намёк, отложила сухо шелестящие листы, прошла к холодильнику, достала трёхлитровую банку с густой и чёрной, как смола, жижей. Опрокинула край над белой фарфоровой чашкой, и когда та наполнилась, открыла дверцу микроволновки.
– А можно холодной? – спросил я без всякой надежды.
– Отец Прохор велели греть.
Звенькнул сигнал и чашка с тёплой свиной кровью встала передо мной, как свершившийся факт.
Я невольно вдохнул аромат и содрогнулся. Кровь – чёрная, густая, с мелкой пеной пузырьков, одновременно внушала отвращение и трепет удовольствия.
– Давай, – подстегнула Антигона. – Глоточек – за маму, глоточек – за папу, глоточек – за дядю Алекса…
Зажмурившись, затаив дыхание, я выпил её, как лекарство. Привычно подавил рвотный спазм, взял протянутую Антигоной сигарету, закурил…
По жилам расходилось тепло. Где-то внутри, в животе, разжался стальной капкан, выпустив мой желудок на свободу.
Я чувствовал, как на бледную кожу лица возвращаются краски, как в ямке над ключицей вновь начинает биться пульс…
– Ну вот, – Антигона забрала чашку и пошла к раковине сполоснуть. – Хоть на человека стал похож. А то шалается по ночам, как голодный вурдалак. Не зря они на тебя охотятся…
– Зачем они так со мной, а?
Дым сигареты был горьким и вкусным. Единственное оставшееся мне человеческое удовольствие…
– Что я им такого сделал? Ведь мы на одной стороне!..
– А ты их бесишь, – доходчиво пояснила Антигона, вновь берясь за газету.
– Я же не виноват, что стал… Таким.
– Вот именно, – вредная девчонка усиленно делала вид, что читает.
– Не понял.
Вздохнув, она опустила газету.
– Знаешь, что бы они отдали за то, чтобы оказаться на твоём месте?
– В "Петербургских тайнах"? На побегушках у Алекса?..
– Ты знаешь, о чём я, – ресницы у Антигоны сегодня были выкрашены зелёной тушью. Это её ничуть не портило, и даже придавало глазам загадочной глубины. – Любой из них отдал бы всё за то, чтобы получить твою силу. И кстати: это вполне себе возможно, если удасться тебя кокнуть. А ты ещё и кровь пить не хочешь…
– Но я же пью!..
– "Но я же пью…" – кривляясь, передразнила девчонка. – Одну чашку, через два дня на третий. А должен – каждый день, утром и вечером, как часы.
– Часы не пьют кровь, – привычно поддел я. Антигона молча закатила глаза.
Эта пикировка уже вошла в привычку. Для меня она была, как хорошая горчица к бутеру с ветчиной. Ни того, ни другого попробовать я уже не мог, так что яд, изливаемый вредной девчонкой, оставался единственной моей приправой.
– Солнце, солнце, загляни в оконце… – в кухню влетел весёлый, как жаворонок, Алекс. – Если кто не понял, то солнце – это я.
Выхватив у Антигоны газету, шеф упал в кресло.
– Звезда моя, а где кофе? – вопросил он тоном посетителя кафешки, второй час дожидающегося своей очереди.
– Газетку подвиньте, – неласковым тоном посоветовала звезда.
Алекс приподнял газету. На столике рядом с ним исходила сивушным паром полувёдерная кружка – шеф пил только "по-ирландски".
Приподняв бровь в знак благодарности, он углубился в чтение.
– Вот послушайте, – изрёк он через минуту. – В детском лагере отдыха "Свинья копилка" мальчик Петя вывел настоящего василиска.
– Брехня, – фыркнула Антигона. – Я тоже пыталась, в детстве. Только яйца протухли, а мне влетело за порчу продуктов.
По справочнику Геродота, василиск рождается из яйца, высиженного петухом, так что технически Антигона была права. Только Геродот почему-то не уточняет, что яйцо должно быть змеиным, а высиживать его должен петух непременно чёрной масти с красными шпорами…
– Василиск выбрался из клетки и закаменил половину лагеря, – продолжил читать заметку Алекс. – А потом сбёг в лес, и теперь терроризирует близлежащие деревни.
– Местность, поди, выставку народного творчества напоминает, – хихикнула Антигона. – Сплошь статуи в интересных позах.
– Интересно, как объясняют данный феномен официальные власти? – спросил я.
Алекс пробежал несколько строчек.
– Говорят, заморозки в той губернии необычайно крепкие да ранние. Даже туристы стали приезжать: полюбоваться на ледяные скульптуры. Особенной популярностью пользуется композиция "мальчик с писающей собачкой", и монументальный диптих "Тёща, гоняющая зятя коромыслом".
Мы с Антигоной грохнули.
– Шеф, вы не шутите? – спросил я, вытирая слёзы. – Это же театр абсурда какой-то.
– Весь мир – театр, – хладнокровно пожал плечами Алекс и принялся читать дальше. – В Уральской области объявился шатун.
– Это медведь такой? – наивно спросил я.
– Шатун – это маньяк такой, – тихо пояснила Антигона. От веселья в её зелёных глазах не осталось и следа. – Потому что шатается где ни попадя, и мочит всех подряд.
– Шатуна застрелил фермер Селиванов, из своего фамильного дробовика, – читал Алекс. – Маньяк забрался к нему в курятник, погреться. Холодно нынче на Урале, по ночам снежок сыплет. Фермер Селиванов принял маньяка за хорька, который второй год невозбранно душил его лучших несушек. И пристрелил. Испугался, вызвал полицию, которая и опознала в хорьке страшного шатуна, за которым на тот момент числилось семнадцать убийств… Фермеру вручили премию в виде новенького молокодоильного аппарата. Аппарат замечателен тем, что во время дойки играет Штрауса и сам чешет коровам спину, от чего удои необыкновенно растут.
– Об этом тоже в газете написано? – осторожно спросил я.
– А то как же, – кивнул шеф. – Вот, ещё послушайте…
В этот момент раздался звон разбитого стекла и в кухню влетел бумажный пакет. Плюхнувшись на стол, он взорвался, извергая мелкую коричневатую пыльцу.
По привычке затаив дыхание, я схватил Антигону и швырнул её в направлении двери. Сам развернулся к Алексу, готовясь проделать ту же процедуру с шефом.
Я испугался. Вспомнил газовые атаки в Сирии, когда террористы подбрасывали баллоны с зарином… Понятно, что газ в пакете не удержишь, но сработал рефлекс. Это вполне могут быть бациллы сибирской язвы, или ещё какая дрянь.
– Вы успели вдохнуть, шеф? – я всё пытался сковырнуть его из кресла, подхватить на плечо и вытащить из зараженного помещения. – Надо звонить Котову, пусть высылает неотложку.
– Сашхен, это чеснок.
– Тесты сделают быстро. Можно будет задушить симптомы в зародыше… Чего?
– Это чеснок, мон шер. Чувствуешь запах?
Антигона, к счастью, не пострадавшая от моего броска, макнула палец в коричневатую пыльцу и лизнула подушечку.
– Ну да, – подтвердила она. – Сушеный чеснок с солью. Приправа "Вайна", двадцать копеек за пакет. Адиёты, – обругала она незадачливых террористов. – Это ж сколько приправы извели! Пылесось теперь…
Я посмотрел на шефа. Утренний халат его был весь обсыпан пыльцой, так же как и могучая курчавая грудь, и волосы на голове.
– Сколько ещё это будет продолжаться, а?
Нет, я вовсе не против хорошей драки. Не против подлого нападения из-за угла, метания ножей, снайперской стрельбы с ближайшей крыши… Все эти милые приколы заставляют держаться в тонусе.
Но вот такие подлянки терпеть не могу. Сегодня – пакет с сушеным чесноком, вчера – бочка святой воды на голову… Ковёр в прихожей, между прочим, до сих пор не просох!
– Это ещё даже не цветочки, – поднявшись, шеф осторожно отряхивался от чеснока. – Афина! – крикнул он в офис. – Принеси мне другой халат! Пахну, как цыплёнок табака, честное слово…
– Афина с Амальтеей в отпуске, – сообщила Антигона. – Загорают на Кипре.
– Какой отпуск? – шеф грозно свёл брови к переносице. – Кто отпустил?..
Шеф снял халат – под ним обнаружилась белоснежная крахмальная батистовая рубашка – и скомкав его, бросил на пол. Антигона безропотно подобрала ворох шелковой ткани и положила на табурет.
– Вы же и отпустили, помните? Третьего дня. Путёвки на две недели с круизом по Средиземному морю. Амальтея все уши вам прожужжала про этот круиз, вы и оплатили.
Было видно, что шеф всё прекрасно помнит. Разыгрывать из себя тирана и самодура ему просто нравилось.
Антигона зашумела пылесосом и мы с шефом убрались на крыльцо. Закурили.
Взгляд мой невольно блуждал по кустам сирени, по изгороди, искал следы на посыпанных белым песком дорожках…
– Чесночную бомбу наверняка принёс дрон, – уловив мои мысли, изрёк шеф. – Много их нынче развелось, дроновладельцев.
– Да знаю я, – выдохнув дым, я щелчком отправил окурок в урну. – Просто достало всё.
– Так и хочется зарезать кого-нибудь? – посочувствовал шеф.
– А потом цветочков на могилку отнести… – мечтательно добавил я.
– Может, нам тоже в отпуск махнуть?
Я вскинул полные надежды глаза на шефа. Мысль об отпуске показалась мне свежей, как слеза девственницы. Так и чудилось: жаркое южное солнце, плеск волн, горячие, исходящие соком шашлыки, а над ними – горбатые смуглые носы с чёрной щёткой усов. И кепки. Здоровенные, как аэродромы и клетчатые, как шотландский тартан…
В отпуск я ездил только в детстве, с родителями. Смутно припоминался длинный Ялтинский пляж, яркие зонтики продавцов хачапури и мороженого, а в волнах у берега – дохлый дельфин.
– Не знаю, шеф, – я поёжился. – Купаться-то уже холодно…
– А кто говорит про купание? Ты такое слово – рыбалка, знаешь? А сходить по грибы? Сопливенькие крепенькие маслята. И боровички. С маслицем, под водочку… А уха? Тройная, а?
У меня засосало под ложечкой, а перед глазами замаячила очередная чашка тёплой свиной крови.
– Не, шеф, спасибо. Я лучше здесь. Что может быть лучше Питерской осени?
– Да всё, что угодно, – Алекс горячился. – Всё, что угодно может быть лучше затяжной, промозглой, туманной, сырой и дождливой Питерской осени. И ты не забывай, кадет: святая вода, чесночные бомбы – это только затравка. Настоящего пороху ты ещё не нюхал. Пока что колдуны посылают учеников – прощупать плацдарм, очертить, так сказать, границы невозможного. А вот когда в бой пойдут старички… Ты, кстати сказать, тренировался? Боевая магия сама себя не освоит.
Переключение темы с отпуска на учёбу мне не понравилось.
– Да пытался я, шеф. Честно пытался. Не получается. Не поэт я. Талантом не вышел.
– Умом ты не вышел, мон шер, а не талантом, – мягко пожурил шеф. – Видно, когда Господь раздавал мозги, ты стоял в другой очереди.
– Вот только не надо тырить афоризмы у классиков, – запальчиво возразил я.
– А почему нет, если подходит по случаю? Свои-то мне сочинять нельзя…
Я сдулся. Опустился на ступеньку, потёр ладонями щёки… Кожа казалась чужой и холодной.
– Ну не умею я стихи писать, – вышло неуверенно и жалобно, но мне уже было всё равно. – По сравнению с вами – графоманство, помноженное на неграмотность.
– Эк ты хватил, мон шер, – фыркнул Алекс и тоже сел на ступеньку. – Со мной. Сокол кречету не товарищ.
– Не только с вами, шеф. С кем угодно. Лучше я драться буду. Или ещё что…
– Да пойми ты, чудак-человек. Сила у тебя УЖЕ есть. И надо учиться ею владеть. Я знаю только один способ. Хочешь учиться по-другому – значит, нам с тобой не по пути.
Я выпучился на шефа в чрезвычайном удивлении. Мысль о том, что мы можем расстаться, даже не приходила мне в голову.
– Не пучься. Есть, конечно есть и другие способы овладеть силой. Но это – не ко мне, понимаешь? Вот, например, спецбаза под Соловцом. Попросишь майора Котова, он составит протекцию…
– Я буду учиться только у вас.
После небольшой паузы Алекс кивнул.
– Тогда перестань выпендриваться, кадет, и принимайся за учёбу. Количество рано или поздно перейдёт в качество, а пока…
– Молиться, чтобы меня не убили?
– Ехать в отпуск, мон шер, ехать в отпуск. Собирайся. Агентство закрывается за недостатком сотрудников.
– А Антигона?
– Неужели ты бросишь бедную девочку одну, наедине с ордами ошалевших клиентов, жаждущих экскурсий по музеям и ночных прогулок на пароходах?
– Вы правы. Не стоит столь жестоко поступать с наивными туристами. Значит, едем втроём? А куда?..
– Есть пара идей.
И шеф умчался в дом. Видимо, заказывать билеты и выбирать туры. А я остался на крылечке. Смотрел в хмурое питерское небушко и гадал: где бы раздобыть плавки…
Глава 2
…Ладога? – спрашивал я на следующий день, стоя возле гаража. Чувствовал я себя дурак-дураком.
Вчерашний день был потрачен, как мне казалось, с толком: купил через интернет маску с трубкой, хорошие ласты, несколько пар плавок, купальное полотенце, солнечные очки…
А нужно было: спрей от комаров, удочки, брезентовую ветровку и резиновые сапоги. Кстати, хороший вопрос: а что будет, если меня покусают комары?.. Они тоже станут стригоями? Или просто передохнут…
Я только сейчас заметил, что Алекс с Антигоной выглядят как-то не так. Алекс щеголял камуфляжной курткой и охотничьей кепкой, Антигона – громадным, не по росту, рюкзаком на карбоновой раме… На их фоне моя гавайка в яркие маки и шорты смотрелись дико, и я бы даже сказал, неэтично.
– Не ссы, я тебе тоже всё купила, – упихивая в багажник Хама объёмистый рюкзак, утешила Антигона. – Шеф так и сказал, что ты не врубишься.
– Ну прямо родная мамочка, – буркнул я.
– А кому щас легко? – философски вздохнула девчонка и пошла к водительскому месту.
Была она маленькая, мне по грудь, тощая, что твоя жердь, с веснушками, покрывающими всю площадь детского, почти не сформировавшегося тела.
Нет, целиком я его не видел. В смысле – Антигонино тело… Просто все, доступные для обозрения места, были у неё конопатыми.
Её конопушки не были похожи на благородную золотую россыпь, покрывающую молочную кожу Мириам. Антигона была словно обрызгана из краскопульта, щедро, с размахом. Мне очень нравилось.
Алекс устроился сзади, на широком, как диван, сиденье. Подложив под голову свёрнутую ветровку, он прикрыл глаза, и пробормотав: – Разбудите, когда будем на месте… – захрапел.
– Куда едем-то? – спросил я, устраиваясь рядом.
В багажнике Хама я заметил несколько футляров из жесткой кордуры, и теперь гадал, что там: удочки, или ружья.
– На дальний край Ладожского озера, – охотно пояснила Антигона. За рулём Хама она смотрелась почти комично: мелкая козявка на широком сиденье, и чтобы смотреть на дорогу, ей приходилось вытягивать шею. – Там у нас дачка.
– Дачка?
– Имение покойного батюшки Александра Сергеевича. Деревня в полтораста душ и господский терем.
– Так господин Голем ещё и рабовладелец?
– Но-но, – Антигона ловко закурила одной рукой и выпустила дым в окошко. – Крепостное право у нас давно отменили. А люди там живут особенные – те, кому в городах и современных коттеджных посёлках не нравится. Впрочем, сам увидишь.
Вопреки давней моей нелюбви спать в автомобилях, я уснул. Причём так крепко, как давно уже не спал.
Наверное, сказывалось само ощущение дороги, перемены места – в городе я привык, что нападения можно ожидать в любой миг, хоть бы и в собственной постели. Почему-то казалось, что сейчас, в данный момент, никто не знает, где мы.
Чувство было приятным. Почти как в детстве, когда я, играя в "крепость", прятался под столом в гостиной, скрывшись ото всех за широкой бахромой бархатной скатерти…
Проснувшись увидел, что дорога стала совсем узкой, а по краям её, как безмолвные часовые, выстроились синие ели. Свет заходящего солнца мелькал сквозь ветки, расчерчивая серый от старости асфальт на белые и чёрные полосы.
– Не устала? – спросил я Антигону. По пустой дороге девчонка гнала под сто двадцать, на пределе Хамовых мощностей.
– Почти добрались, – откликнулась она. – Не парься, всё путём. Я привыкла.
Опустив стекло, я вдохнул холодного воздуху. В хвойных лесах совершенно особенный воздух. Пахнет он сыростью, но не гнилой, болотной, а свежей, родниковой. Хвоей пахнет, поздней земляникой, коричневыми шляпками боровиков и смородиновым листом.
А ещё волчьей шерстью и мускусом.
Волосы на загривке поднялись дыбом. Слишком хорошо я помнил этот запах, терпкий, агрессивный, по-своему, притягательный.
Мнились в нём быстрые тени с острыми зубами, безумный, до полного изнеможения, бег, и конечно же, кровь – куда ж без неё?
Прикрыв глаза, я представил, как зубы входят в мягкую плоть, как на язык попадают первые тёплые капли…
– Шурка, очнись, Шурка! – я почувствовал, как меня бьют по щеке.
– Ты чего дерёшься?
Антигона сидела вцепившись в рулевое колесо, бледная, даже веснушки пропали. На меня она не смотрела.
– А ты зубом не цыкай, так я и драться не буду, – рявкнула она и крутанула руль, чтобы объехать выбоину.
– Зубом?
Она молча повернула ко мне зеркало заднего вида, и я отшатнулся.
В зеркале был не я. Во всяком случае, существо, которое в нём отражалось, со мной имело сходство лишь отдалённое.
Белые волосы, давно не стриженные, разметались по плечам, обрамляя белый же, туго обтянутый кожей лик. Глаза запали, став двумя тёмными, с рваными краями дырами, губы слились с бледной кожей… Неприятней всего были синие, выступившие по всему лицу, вены. Словно наведённая синей тушью карта рек.
Махнув рукой, я отвернул зеркало от себя и насупился. За окном мелькали всё те же ели.
– О чём ты думал?.. – спросила Антигона.
– О волках, – простодушно ответил я.
– Кровь, дурак! Ты должен был выпить крови перед тем, как ехать!
– Извини, я забыл, – сказал я после паузы.
Я и вправду забыл. Мысль об отпуске, сборы, чемоданное настроение, так меня увлекли, что я и думать забыл об обязательной утренней дозе.
– Жопу свою лучше бы забыл, – буркнула Антигона. Неудобно скорчившись, одной рукой она вела Хам, а другой шарила за своим сиденьем. – На! – наконец выпростав руку, она бросила мне на колени стальной термос.
Накатила волна благодарности. Сам я даже не подумал, что мне придётся чем-то питаться в дороге, да и на месте тоже…
Дома кровь мне поставляли из нескольких фермерских хозяйств – свиную, свежую. Хрюшки не очень переживали, когда у них забирали литр-другой в неделю. К тому же, свиная кровь по составу наиболее близка к человеческой…
Редкая болезнь, – наврал фермерам Алекс. – Гемоглобиновое голодание. Недостаток собственных кровяных телец.
Те вошли в положение – за немаленькую мзду.
– Мне остановиться? – спросила Антигона, когда я принялся отвинчивать крышку термоса.
– Не надо. Я справлюсь.
Марать пластиковую чашку из походного набора я не стал, отхлебнул прямо из горлышка. В нос ударил кислый запах меди, на языке образовалась сладкая горечь.
Чувствуя, как отпускает, я завинтил термос и не глядя сунул его в сетку за спинкой своего кресла.
– Спасибо.
– Думай в следующий раз, – Антигона всё ещё была сердита. – А если на тебя жор нападёт?
– Я никогда не причиню тебе вреда, – тихо сказал я. – Слышишь? Я скорее умру.
– Зарекалась свинья в грязь не лезть.
Она права, – думал я. – Надо уже как-то самому привыкать заботиться.
Разумеется, о человеческой крови не могло быть и речи. По совету Алекса я научился питаться эфирными телами, но ведь рядом со мной постоянно – только близкие люди, а быть паразитом я не желал.
Совет был прав в одном: мы, стригои, причиняем вред одним своим существованием.
Питиё свиной крови я выбрал, как меньшее из зол.
Алекс назвал это вынужденным мазохизмом, и в чём-то он был прав: каждый раз, когда я делал глоток, что-то внутри восставало против. Сознание кричало, что пить кровь животных – мерзко, а главное – унизительно.
Ты – вершина пищевой цепочки – уверяло гнусное подсознание. – Ты – царь среди людей, Владыка. Так почему ты довольствуешься малым?
Видимо, ещё и поэтому я каждый раз оттягивал неприятный момент насыщения как можно дольше.
Но Антигона права. С этим надо кончать. В конце концов, принимать опеку девчонки почти на десять лет моложе себя – тоже унизительно.
Хам свернул с дороги на совершенно неприметный просёлок. Если б я ехал один – ни за что бы не догадался, что за разросшимися кустами шиповника скрывается вполне современный тракт с электрическим освещением и бетонкой.
– Деревня зовётся Ненарадовкой, – Антигона оттаяла и принялась меня просвещать. – Она чуть в стороне от озера, почитай, среди леса. А господский терем – на самом берегу. Шесть спален, гостиная, столовая и кабинет. Я в прошлый приезд просила кухню перестроить – провести электричество, поставить современное оборудование… Но не знаю. По-моему, шефу моя идея не понравилась.
– Почему?
– Он считает, что иногда полезно отвратиться от благ цивилизации, дабы вкусить незамутнённой пасторальной жизни. То есть, обходиться без света, горячей воды и пользоваться нужником во дворе. Так что везу с собой походный кофейный набор, а пропитаться придётся за счёт селян.
– В смысле? – вкус крови на языке вызвал у меня нездоровые ассоциации.
– Кушать, что Бог послал, с деревенскими передал. Шаньги с грибами, сметана с мёдом, копчёный омуль, белужья икра…
– Ну, меня – то ваши мирские дела не касаются, – как мне казалось, незаметно вздохнул я. – Мне бы хлев поближе и свинку почище.
Перед мысленным взором встала, как живая, вислоухая хавронья. Масляный пятачок, крохотные добрые глазки и жесткая щетина на розоватом боку… Замутило.
– Скотоложцем обругают, – пригрозила Антигона.
– Ну, тогда в лес буду ходить, – мне показалось, я это очень хорошо придумал. – Наверняка тут водятся лоси…
– Лесной дяденька скотинку обижать не позволит, – отбрила Антигона. – В болото заведёт, в трясине утопит. И будешь ты утоплик: зелёный, поросший мхом и с перепонками между пальцев.
– Добрая ты.
Внезапно перспектива провести пару недель в глуши показалась не такой уж и привлекательной.
Долгий будет отпуск, на голодном пайке. О-очень долгий.
– А чего? – не унималась вредная девчонка. – Ундинку какую-никакую приманишь, хозяйство заведёте, детишек настрогаете…
По-моему, она перешла некую грань. Но я был Антигоне должен, так что возбухать не стал, а постарался свести подколки в более безопасное русло.
– Ундины – это те же русалки, верно?
– А вот и неверно. Ундины – это девки с хвостом вместо ног. А русалки – обыкновенные утопленницы. Как какую парень бросил накануне свадьбы – та сразу топиться. Из таких русалки и получаются… Не люблю я их. Не уважаю.
– Это ж за какие грехи?
– Вместо того, чтобы топиться, надавали бы изменщикам между рог, и жили бы себе припеваючи. Я вот, например, никогда замуж не выйду.
Я тут же улыбнулся – все девчонки так говорят. А потом испугался: здоровая девчонка. Не красавица, но с интересной придурью. Рано или поздно встретит она парня, и бросит нас, грешных, на произвол судьбы…
А как же мы с Алексом? – мыслишка была подленькая, эгоистичная. Девчонки – Антигона, Афина и Амальтея – вились вокруг нас, как орлицы над драгоценными птенчиками. Пылинки сдували. Еду прямо в клювики запихивали. Я к этому привык, я принимал это, как должное. И даже ни разу не поинтересовался: а чем они живут вне работы?..
Возможно я исходил из того, что у меня самого, кроме "Петербургских Тайн", ничего не было… Особенно с тех пор, как я расстался с Мириам. Но ведь, как я уже упоминал, все три были молодые, здоровые девахи. Им бы по клубам. И кавалеров, как перчатки, менять.
Но развить тему я не успел: мы приехали.
