Buch lesen: «Русский характер»

Об авторе

Татьяна Бальжинимаевна Хамаганова, бурятка, проживает в г. Улан-Удэ Республики Бурятия Дальневосточного региона. Она – телевизионный режиссер, член Союза журналистов России, Гильдии межэтнической журналистики России, действительный член Евразийской академии телевидения и радио, член Интернационального Союза писателей.

В 2001 г. ее авторский телефильм «Во глубине Сибири» на конкурсе в Париже, объявленном ЮНЕСКО (ООН), стал поводом признания этнокультуры старообрядцев (семейских) Бурятии «Шедевром духовного и нематериального наследия человечества». Лауреат премии Союза журналистов России, лауреат и дипломант многих международных, российских и республиканских конкурсов и телефестивалей. Заслуженный работник культуры Республики Бурятия, входит в «Золотой фонд женщин Сибири».

Татьяна пишет на двух языках: русском и бурятском. В своих произведениях автор утверждает, что не бывает безвыходных ситуаций, если есть у человека доброта, любовь, всепрощение и его никогда не покидает чувство юмора.

Акимыч

– Перекур, ребята! – зычным голосом крикнул наш бригадир.

Ребята – это мужики, из которых самому юному далеко за сорок. Они побросали вилы и степенно направились в домик на курьих ножках. Хотя солнце не жалело лучей, на улице стоял ядреный мороз, отчего снег блестел так, что глазам больно глядеть на него. Степь, лысые холмы, горы вдалеке белели и сверкали первозданной чистотой. На душе от этой красоты было покойно и хорошо.

Вру, самый молодой – это я, студент сельскохозяйственной академии, а мужики – местные дядьки. Закинуло меня сюда на практику потому, что учусь на зоотехника. Многие мои однокурсники разъехались на каникулы по домам, чтобы двух зайцев убить: погужеваться у родителей под боком и будто практику пройти там же. Понятное дело, что справку о прохождении практики возьмут у директора местного СПК или у фермера какого-нибудь – и все дела. А я городской. Родители живут там же, где моя альма матер, хуже того, почти рядом, через одну остановку. Сами понимаете, став студентом после школы, я ничего не поменял, кроме системы обучения. Вот и решил жизнь разнообразить. Еле уговорил родителей отпустить меня на вольные хлеба.

В этой деревне под названием Черемшанка оказался абсолютно случайно. А дело было так. Собрал, значит, я свой рюкзак. Получился он довольно увесистым, хотя положил самые необходимые вещи и, твердо пообещав родичам, что позвоню, как только окажусь на месте, пошел на автовокзал.

Для себя решил: сяду на первый же маршрутный автобус и уеду куда глаза глядят, авось, куда-нибудь прибуду, везде люди-человеки, не на остров необитаемый закинут. Приехав на вокзал, увидел множество больших автобусов и еще больше маршрутных микроавтобусов, или, как в народе называют их, «микриков». Глаза разбежались. Стою и думаю, на какой бы сесть. А частники зазывают пассажиров, обещая фантастическую скорость и в то же время абсолютную безопасность.

– Посторонись! Чего на дороге встал, столбняк нашел? – веселый мужичонка, увешанный, как ишак, сумками разного калибра, промчался мимо меня и исчез в недрах здания вокзала. Я решил последовать за ним. В просторном зале было немноголюдно и оттого гулко. В ряд выстроились окошки с надписью «Касса». Возле каждого окошечка толпился народ в три-пять человек. Мужичок для чего-то быстро обежал все кассы, потом вернулся к первой и успокоился так же внезапно, как и появился. Я пристроился за ним. Минуты через три он резко обернулся ко мне и спросил:

– Куды едешь, парень?

– Туда же, куда и вы, – ляпнул от неожиданности я.

– Откель знаешь, куды я еду? – осклабился тот.

– Ну, так решил, – более уверенно ответил я.

– Случаем ты не террорист? – доверительным шепотом спросил он.

– С чего вы взяли? – удивился я.

– Не для чего, чего иного, как прочего другого, – пропел мужик.

– Не понял чего-то, – насторожился я.

– Не для чего, чего иного, прочего другого, а для единого единства и дружного компанства, – хлопнул он меня по плечу.

– А куда вы едете? – решил я вернуть мужика к понятному языку.

– Не кудыкай, дороги не будет! – вдруг обиженно промолвил тот. – В Черемшанку, куда ж боле? Дом-то мой тама!

– И я в Черемшанку, – обрадовался я.

– Ну, тады надо познакомиться, – подал руку мужик. – Как тебя кличут-то? Чегой-то я запамятовал.

– Алексей я, – пожал руку ему.

– Алёша – три гроша, шейка – копейка, алтын – голова, по три денежки – нога: вот и вся ему цена, – засмеялся тот.

– А вас как зовут? – я уже не обижался на него. Понял, что по-другому он не умеет общаться.

– Какой хитрый малец, все ему подавай с разбегу! И вправду диверсант засланный, – прищурив глаза, вдруг промолвил он.

«Да, с таким не заскучаешь», – подумал я про себя, удивляясь его нелогичной эмоции. Вслух сказал:

– Не хотите говорить, и не надо, сами пожелали познакомиться.

– Авось да небось, да как-нибудь, – ухмыльнулся мужик. – Акимыч я! Годится?

– Годится.

– То-то же! Еще бы не годился! – хохотнул Акимыч. – Слышь, Лёха, а чего к нам надумал? У нас ведь, окромя хромой коровы, тощего кабана со свиным рылом да двух курей без петуха, больше нетутя ничего.

– Я не лично к вам еду, а в вашу деревню, – растерялся я.

– Кабы знать да ведать, где ныне обедать, – сказал мужик.

Тут и очередь наша подошла к кассе. Мы без приключений купили билеты до загадочного села Черемшанка и вышли на улицу. К моему великому удивлению, площадь перед зданием вокзала была уже изрядно набита народом. С узелками, чемоданами, сумками люди озабоченно сновали туда-сюда в полном беспорядке, по одной им известной траектории.

– Вперед, Лёха, на поиски машины! – бросил клич Акимыч и исчез в толпе. Меня тоже охватила непонятная тревога, и я ринулся за ним, зажав в руке вожделенный билет.

Акимыч чувствовал себя в толпе как рыба в воде, пролезал со своим грузом в любую «щель». Мне пришлось порядочно поработать локтями, чтобы не отстать от него. Как всегда, неожиданно тормознул он возле невзрачненького автобуса.

– Вот и наш «мерседес», – сказал он, удовлетворенно потирая рукой вспотевший лоб. – Отдышись, парень, посадка ишо не началася. Счас подойдет крикливая бабенка и начнет всех сажать на длительный срок.

– По какой статье? – спросил я, оценив его шутку.

– Не каркай! – зыркнул в мою сторону Акимыч и сплюнул сквозь зубы.

Не успели докурить по сигаретке, как появилась дородная женщина в ярко-красной куртехе и зычным голосом объявила посадку. Акимыч мой вмиг оказался возле дверей и первым протянул билет.

– Не суетись, мужик, народу тоже ехать надо, не тебе одному! – гаркнула кондукторша, вытаскивая из кармана мятый листок.

– Я тоже в какой-то степени народ! – парировал в ответ Акимыч.

– Багаж взад! – скомандовала баба.

– В чей? – хихикнул кто-то из толпы.

– Проходи! – наконец-то дала отмашку она, демонстративно не обращая внимания на каверзный вопрос. – Багаж взад, передний проход не загораживать!

– Да понял уже! – пробурчал мужик, втискиваясь с сумками в узкую дверь.

Наконец-то все утряслось, все уселись на свои места согласно купленным билетам. Оказалось народу не так уж и много, чуть больше половины автобуса. А шуму-то было!

Так и очутился я в деревне Черемшанка, в 124 километрах от города. Как только тронулся автобус, Акимыч уселся поудобнее и дал такого храпака, что перебивал шум мотора. Благо свободные места были в салоне, и мне пришлось быстренько пересесть подальше от него. Водитель за все время езды сделал одну остановку для отдыха. Акимыч тут же проснулся, выскочил справить нужду, обратно залез в автобус, подмигнул мне заговорщицки и опять захрапел. Ни колдобины на дорогах, ни лихие повороты – ничто не мешало ему спать. Проснулся аккурат перед въездом в село.

– Лёха, на выход! – крикнул он бодреньким голосом и, ловко побросав на себя все сумки, вывалился из машины. Я последовал за ним.

– Где б ни жить, только б сыту быть, – сказал Акимыч и повел меня к себе домой.

Вот теперь уже недельку живу у него. Хозяйство у Акимыча крепкое: три коровы, несколько чушек, как называла свиней хозяйка, полный курятник кур, штук двадцать овец, одна лошадь с жеребенком, огромный огород, полный сарай дров, баня – в общем, всего вдоволь, что так необходимо в деревенском житье-бытье. А самое главное – жена, тихая женщина, полный антипод Акимычу, встретила меня так, будто давно ждала. Чему я очень удивился. Звали ее Наталья.

– Лёха, а чего ты за мной увязался, обскажи правду? – попросил за ужином Акимыч.

– Хочу жизнь деревенскую посмотреть.

– Пощупать, так сказать, изнутри, – шумно жуя, сказал одобрительно хозяин.

– Практика у меня. Надо справку получить.

– Где уму-разуму набираешься? В каком, так сказать, заведении?

– На зоотехника учусь, – сказал я, уплетая вкусный ужин за обе щеки.

– Одобряю, конкретно одобряю. Хорошее дело – с животиной работать. Это лучшей, чем с людями. Скотина, она хоть и бессловесная, но миролюбивая и любвеобильная. Ты к ней со всей душой, она к тебе так же. Преданными глазами смотрит, мол, не обижай меня, мил человек, покорми, напои, а я тебе в ответ и молочка, и яичек, и мясца. Вот оно как. И у курицы сердце есть.

– В людском коллективе работать сложнее, думаешь, Акимыч?

– А как же! Лавировать надо! Горьким быть – расплюют, сладким быть – проглотят. Кажный сам себе хитрован, так и норовит как-нибудь обойти тебя на повороте али столкнуть на обочину жизни. Я на своем веку перевидал людев разного калибра, с одного взгляду могу определить, хто есть хто.

– Добрых-то больше, – заметила тетка Наталья.

– Согласен, разве я против? Вот ты, Лёха, простоват малость, потому и специальность по характеру избрал, но благородную. Молоток! Уважаю. Можешь у меня жить сколь душе угодно и проходить энту свою практику. И я подмогну где чё.

– Спасибо, Акимыч, – обрадовался я. – Поможешь мне устроиться?

– Завтрева в контору пойдем. Председатель наш Николай Николаич колхоз-то сумел сохранить в тяжелую годину перестроечную, за что ему поклон до небес, то исть до земли. Раньше пять сел объединял колхоз, теперича – четыре. Калиновка отделилась от нас, потом-то спохватилася да давай обратно проситься, когда их поприжала судьбинка. Но наш Николаич – человек суровый, ни в какую, мол, сами захотели отдельно жировать, вот и продолжайте в том же духе. Сказал как узлом завязал, и баста! Вот он у нас каков!

– Глядя на твое подворье, подумал, что ты единоличник, – удивился я.

– Живем по прынцыпу: что всем, то и одному. Кошкам по ложкам, собакам по крошкам, нам по лепешкам. Нонче как? Ежели человек хоть одним пальцем и извилиной пошевелит, с голодухи не помрет, особливо в деревне. Земля-матушка завсегда прокормит. Главно дело – с ленью не дружить, а то она может заморить вусмерть.

– Хороший у нас председатель, – подала голос жена Акимыча.

– Все каким-нибудь образом вовлечены в дело и работают со страстью и прилежанием, как пчелы, – напыщенно сказал хозяин. – Одно тока беспокоит, что дальше будет, двадцать первый век уперся в бок.

– Попробуй не работать у Николаича – вмиг окажешься не у дел, – тихо сказала Наталья.

Акимыч меня устроил на ферму. Понятно, что по приказу председателя. Тот обрадовался моему появлению, но постарался виду не показать. С прищуром посмотрел на меня оценивающе с головы до ног и отправил к дояркам. Началась веселая жизнь. Надо заметить, что у Акимыча с председателем отношения оказались далеко не идеальные. Я сразу сообразил, что из-за его характера и поступков, не поддающихся логике. Так и оказалось. Короче, он ставил интересы своего подворья выше интересов колхоза и с азартом доказывал, что человек может хорошо работать на общество только в том случае, если у него дома порядок, то есть тылы обеспечены.

Может, в этом и есть сермяжная правда? А многие его не понимали и за глаза называли кулаком недобитым. Но председатель его за что-то уважал и из колхоза не выгонял. Потом я понял, за что. Он работу делал не абы как, а обязательно с выдумкой, смекалисто и с усердием.

Сейчас я со скотниками на дальней заимке сено гружу для фермы. Мы приехали на трех мускулистых, низкорослых лошадях, запряженных в широкие сани.

– Студент, чего задумался? Бросай струмент, иди почайпить! Животы к спине уже прилипли! – крикнул веселый дядя Федя, догоняя своих.

– Иду! – ответил я.

До чего же хорошо дышится в степи, несмотря на мороз. Простор – глаз радует… Город, телевизор с бесконечными новостями как с поля битвы, политики, ораторы, шашни стареющих звезд, их агонизирующие прыгалки-дрыгалки – все это бесполезная суета. Настоящая жизнь здесь, с ее спокойной мудростью.

В избушке было довольно тепло. С рассветом, как прибыли на место, мужики сразу протопили печь и на протяжении всего времени кто-нибудь да поддерживал огонь. Закипел пузатый зеленый чайник. Вы когда-нибудь пили густой ароматный чай после здоровой работы на морозе в минус под тридцать градусов? Ели домашний хлеб, испеченный в русской печи, с розовым замерзшим салом, крутыми яйцами, щедро посыпанными солью, заедая злым репчатым луком? О, это что-то! Я так жевал, что в ушах хрустело. Мужики, похохатывая друг над дружкой и особливо надо мной, выпили напоследок еще по кружке раскаленного чая и пошли догружать третьи сани.

На ферме меня сразу окрестили женишком. Там работали двенадцать разновозрастных доярок, половина которых были одинокие женщины. Мое появление вызвало среди них веселый переполох. Работа моя заключалась в «подай-принеси». А бабы старались изо всех сил лишний раз меня погонять, поэтому к концу дня я сильно уставал. Дома, поев кое-как, валился замертво на кровать.

– Лёха, на тебя шибко моя племяшка Анька поглядыват, – как всегда, внезапно, без вступления сказал за ужином Акимыч. Племянница, пышногрудая девица с характером командира партизанского отряда времен Дениса Давыдова, работала там же, на ферме. Она в любые морозы носила футболки с глубоким декольте и короткими рукавами. Халат, надетый на телогрейку, никогда не застегивала, как, впрочем, и телогрейку. Алёша всегда отворачивался, боясь, как бы груди не вывалились из одежек, когда она наклонялась к коровьим сиськам. Анька, святая простота, видимо, решила, что парню она шибко понравилась, раз он так смущается при встрече, и стала частенько заглядывать к дядьке по поводу и без повода.

– Окстись, об чем ты? – укоризненно попыталась осадить его Наталья.

– А чего она кажный день к нам прибегать стала? – не унимался тот.

– Мало ли чего? – Наталья встала из-за стола, показывая, что разговор на эту тему закончен. – Помолчи уж…

– Девка ниче, така красава, что в окно глянет – конь прянет, на двор выйдет – три дня собаки лают, – хохотнул Акимыч. – Тебе-то как она? Глянется, нет?

– Нормальная девчонка, – сказал я, уплетая пирог с омулем. Тетка Наталья баловала нас по вечерам всякими разносолами и деликатесами.

– Нормы-альная, – передразнил меня Акимыч. – И что вы за народ такой? На все у вас один ответ: нормально. Что это за слово такое? Серое, нескусное, никакое… Не поймешь, хорошо это али плохо. Жизнь – она разноцветная должна быть, понимашь, нет? Рыбам – вода, птицам – воздух, а людям – вся земля! Вся земля! А где ты видел землю серую? Она же из разных красок состоит, не обращал внимания разе ж? Глаза-то разуйте, молодежь!

– Ну, разошелся. Дай человеку нормально поесть, – подливая ему чай, сказала Наталья. – Эко ты болтун.

– Едрит твою в корешок! Эта тоже туды же – «нормально»! – воскликнул Акимыч. – Еда может быть вкусной или невкусной, всякой, понимаете? Всякой: сладкой, горькой, соленой, приторной, острой, пресной, жидкой, густой. А у вас на все одно слово – «нормально». Рот, что скребок, все подберет, так, что ли? – совсем разволновался хозяин.

– Акимыч, успокойся. В данный момент в мои планы не входит женитьба. Молодой еще. Институт надо окончить, деньги заработать на квартиру.

– Анька – девка работящая, зря отказываешься. За ей как за пазухой пуховой жить будешь. У ей и родичи крепкие. Они каку хошь квартерку в городе купят, только свистни. Засиделась она в девках, почитай, уже годков двадцать-то есть, а, мать? – обернулся к жене он, резко успокоившись.

– Молода ишо. Найдет себе жениха, не приставай к парню.

– Лёха, заметано. Буду тебя сватать к ей! – закусил удила Акимыч. – У парня – догадка, у девки – смысл. Седни – четверг, зараз в субботу после баньки и пойдем с тобой свататься к ейным родителям.

– Акимыч, ты что, шутишь? – испугался я.

– Не приестся хороший кусок, не прискучит хороший дружок. Не боись, уедешь в свой город с невестушкой, родичей порадуешь. Думаю, они довольны будут. Чего тебе холостым ошиваться, им головную боль доставлять, а тут все под присмотром. Анька, знаешь, какая! Ух! Ручонки-то крепкие у ей, схватит – не отпустит. Наша порода, скажи, Наталья? – потирая руки, подмигнул мне мужик. – Опять же, сколь тебе придется пахать на кров свой да на четыре колеса? Почитай, всю свою молодую жизть! А тут тебе на блюдечке с голубой каемочкой и дом, и машина иномарчатая зараз! Дело говорю? То-то! Повезло тебе, Алёша – три гроша, что встретился на твоем путя Акимыч, а? Вовремя ты со своим рюкзачком из дому вывалился. Судьба!

Вечер переставал быть томным. Из-за горизонта выползала огромная темная туча, угрожая накрыть мою свободу черным одеялом. Зная неуемный характер Акимыча и его упертое нутро, я сделал для себя вывод, что это не шуточки, а все даже очень серьезно. Мужик «из прынцыпу», из вредности, за то, что я оказал сопротивление, потащит меня свататься.

И черт его знает, что за родители у этой Аньки, может, еще похлеще Акимыча в смысле упертости, захлопнут меня в капкан, как несмышленого воробышка, и штамп в сельсовете шмякнут в паспорте, а потом доказывай, что ты не козел. Надо рвать когти отсюда, чем быстрее, тем лучше, кончились райские кущи. До субботы успеть справку получить у председателя – и на трассу! Всего один день остается. Если не успею со справкой, то придется плюнуть на нее и мухой – из замечательного села Черемшанка, решил я, уже засыпая.

Назавтра события понеслись со скоростью ракеты. Ночью, видимо, Акимыч все обдумал и начал действовать по программе.

– Лёха, пойдешь на свою ферму, зараз к Аньке не приставай, так сказать, с предложением руки и сердца. Мы с тобой, как положено, сначала попросим милости у ейного отца, чтоб все чин чинарем было. Знаешь, как это их порадует? Мы ж семейские, другой закалки люди. Порядок и подчинение любим, хотя все изменилось в худшую сторону в наше неспокойное время. Да ладно, чего об том горевать?

– Акимыч, такой юмор с утра у тебя? – попытался я все же убедиться, что он шутит, дразнится. Но не тут-то было, Акимыч рассердился.

– Парень, я серьезен как никады! Ты думаешь, я не видел, как на ферме с Анькой нашей тары-бары разводил? Видел я! Все видели! Не отвертисся! Стерпится – слюбится, главно дело – ты нам пондравился, да и Анька наша, похоже, втюрилась в тебя. Хмелинушка тычинку ищет, а девица – парня. Лёха, не боись, в хорошие руки отдаю. Я ж отвечаю за тебя, дуболома, раз в нашу Черемшанку припер с голубого глазу, – Акимыч похлопал меня по плечу по-родственному.

Этот разговор окончательно укрепил меня в мыслях, что нужно действовать. Я не стал ответную речь держать: мол, на девственность вашей дорогой Аннушки не покушался, даже мысли такой не держал, а ее кустодиевская красота никак не очаровала меня, и вообще девушка пусть живет отдельно. Весь этот пламенный монолог я высказал про себя, а ему просто кивнул и, едва одевшись, выскочил из дому. Первым делом помчался в контору. На мое счастье, председатель сидел в своем кабинете и благим матом орал в телефонную трубку. Увидев меня, жестом указал на стул, ничуть не сбавляя уровень звука и матерщинный настрой. Я думал, что все ругательства на русском языке знаю, но такую витиеватость для связки слов в первый раз услышал. Даже заслушался, пожалел, что не филолог. Можно было диссертацию защитить на его основе. Наконец-то он хлопнул трубкой, кладя ее на место, вытер пот и уставился на меня:

– Ну?!

– Здрасте, Николай Николаевич! Мне это… справка нужна, что практику у вас прошел.

– Ты чего, собрался уезжать? – нахмурил брови он.

– Учеба скоро начнется, – струхнул я.

– А… что ж, надо учиться. Иди в бухгалтерию, получи денежки, и справку там же соорудят. Я скажу им.

– Спасибо, – заулыбался я.

– Иди уже! Некогда мне с тобой целоваться! – гаркнул он.

– До свиданья! – выскочил скорехонько я из кабинета и помчался в бухгалтерию. Хмурый бухгалтер неопределенного возраста, ничего не говоря, выписал справку, шлепнул печать и отправил меня в кассу получить денежки. К моему приятному удивлению, выдали мне довольно неплохую сумму: одну тысячу триста четыре рубля и двадцать три копейки. Уж каким образом заработал эти двадцать три копейки, не знаю, но и на том спасибо. Я даже не ожидал, что деньги дадут, обычно практикантам не платят. У меня заметно выровнялось настроение, и я помчался обратно за рюкзаком.

По моим расчетам, Акимыч должен быть на работе, а тетка Наталья поймет и возражать против моего бегства не станет.

Я тихо вошел в дом. Хозяйка, как всегда, колдовала у плиты. Вкусно пахло щами.

– Тетя Наталья, – сказал я, – простите меня, я уезжаю!

– Счастливый путь, – улыбнулась она, с ходу поняв, в чем дело. – Я сейчас тебя покормлю. Минут через сорок пять должен из района автобус проехать. Как раз успеешь на него.

Я с удовольствием поел в последний раз ее щей, закусывая вчерашним пирогом, попил чаю с деревенским молоком и плюшками.

– Ты прости Акимыча, – как всегда, тихо сказала она, – ударит моча в голову, и с пути его не свернешь. Упертый.

– Не хочу я жениться ни на Аньке, ни на ком, понимаете? – сказал я. – А за хлеб-соль спасибо большое. Все равно я рад, что с вами познакомился.

– Может, когда и свидимся, – улыбнулась хозяйка. – Ты приезжай летом, отдохнешь у нас. Здесь что твой санаторий, даже воздух целебный, по грибы-ягоды сходим, рыбку половишь в нашей речке, покупаешься, позагораешь. Летом у нас хорошо…

– А чего, возьму и приеду, – обрадовался я, потому что жалко было расставаться с ними.

Я уже как-то привык к этой семье, непредсказуемому Акимычу, шумным дояркам, их буренкам и деревне Черемшанке. Пока готовил рюкзак, тетка Наталья собрала мне целый пакет деревенских яств. Тепло попрощавшись с ней, я ушел на трассу. Так закончилась моя деревенская практика. Гнездо цело, а птица улетела!