Buch lesen: «Быть нужным»
Вой
Кто я? Волк или все-таки преданный пес,
Судьбой загнанный в дикую древнюю чащу?
Я отвыкну бояться проклятий, молений и слез,
И останется зверь, беспощадно и грозно рычащий.
Я поверю, что лаской хотят в западню заманить,
За краюхою хлеба всегда будут скрыты дреколья,
Но ночами по-прежнему буду с надеждой кружить
Я под окнами, молча и горько борясь с своей болью.
Позови – до последнего буду служить и спасать,
Пока видят глаза, пока сердце живое в груди.
Только цепь не стерплю. И на лапах на задних плясать
Не смогу. Никогда. Ни за что. И за это меня не суди.
Где рука, что пригладит лохматую серую шерсть?
Отзовись же, ответь, расскажи, где на свете живешь?
Суждено ли найти и к огню твоему мне подсесть,
Или сгину один и заплачет по мне только дождь?
«Твоя жизнь пуста!»
Еще толком не проснувшись, я, словно уклоняясь от удара, шарахаюсь в сторону и хватаю прислоненный к изголовью кровати меч.
О небо, как же я ненавижу эти потусторонние, звучащие на грани сна и пробуждения голоса! С тех самых пор, как в неполные шесть лет переполошил своим ревом задремавшую в детской няньку. Было чего испугаться: ребенок колотится в постели и картаво верещит – только что кто-то сказал ему: «Отца похоронишь осенью». Маменька, бывшая звезда оперной сцены, быстро утихомирила меня подзатыльником и энергичным встряхиванием, а через пару лет, в сентябре, парусник отца «Победитель гроз» погиб вместе со всем экипажем от удара молнии.
За два года службы в серых отрядах я навидался достаточно разной жути, но предсказания неведомых оракулов до сих пор смущают изрядно.
Комнату заливает лунный свет. Хорошо, что я ночую один, а то было бы сейчас даме сердца зрелище: длинноволосый встрепанный дылда в пижаме сидит на постели, подтянув к груди укрытые одеялом колени, и судорожно сжимает двумя руками черен меча.
Народ с кафедры душезнания в университете, увидев такую картину, может писать диссертации и складывать их пачками. Материала хватит.
А еще оборотню в полнолуние полагается принимать волчий облик и бегать по лесам, всецело отдаваясь своей звериной сущности.
Я вскочил, быстро оделся и покинул дом.
Улица тиха и безмолвна, как и положено в этот не то поздний, не то ранний час.
Меч, короткий кацбальгер, верный мой кошкодер, привычно прыгает в руку. Стойка. Согнутые колени, разворот плеч. «Восьмерка». Клинок идет от левого плеча сверху вниз наискось, за спину, поворот кисти, возвращение, петля над головой, снова налево, все сначала. Не прекращая движения, шаг вперед. Рука и меч передают друг другу власть, направляют движения, позволяя определять траекторию то силе мускулов, то тяжести клинка посменно. Когда меч на обратном ходу поднимается к груди, перебрасываю рукоять в левую ладонь и повторяю все в зеркалке.
Не стоять на месте, постоянно перемещаться – то приставным шагом, по квадрату, то резко меняя направление, разворачиваясь, бросая тело вперед или в сторону.
Когда наконец внутри порвалась некая душащая пленка, я смог вдохнуть полной грудью. Встал, запрокинув лицо, и звезды смотрели с высоты.
Только я могу судить, насколько пуста или значима моя жизнь.
Завести, что ли, собаку?
***
Вот уже полтора года прошло с тех пор, как я и мои друзья, Трэк и Мокрида, сдали лицензии наемников. Трэкул окончательно порвал с изгнавшей его общиной скаегетов, перевез семью в Кардис и открыл на деньги, заработанные в серых отрядах, собственную пекарню. Мокрида, наша целительница, подалась на службу в гражданскую стражу и вышла замуж за шерифа города Кортезьена. Ну а я поступил в университет, на археологию.
Зимнюю сессию одолел без особого труда. Не так уж много на младших курсах предметов, которые я не изучал ранее, плюс уверенность человека, получающего второе высшее, к тому же отношение преподавателей. Некоторые из них были в той экспедиции, которую я сопровождал, еще будучи наемником, и они сами чуть ли не за шиворот притащили меня в университет. Да и прошлогодняя летняя практика уже показала, кто чего стоит.
В общем, жизнь вне серых отрядов наладилась, и в тот день, двигаясь в сторону дома из фехтовального клуба, где мне тоже удалось заработать некоторый авторитет, я пребывал в настроении настолько хорошем, что хотелось причинять людям добро. Очевидно, небеса об этом проведали и послали мне на пути…
Я не сразу вспомнил, как ее зовут. Мелица, Каталина, Клотильда… Камилла! Крупная девица в коротком, не по росту пальто, с кошелкой в руке топталась возле парадного. Прошел бы я мимо и внимания не обратил, но Каролина… Летиция… Камилла была особенной девушкой.
Полгода назад профессор Кикель, дама средних лет, чарующей красоты и поразительной стервозности, попортила немало студенческой крови. По предмету, который она вела, надо было сдать даже не экзамен – зачет, и преподавательница милостиво пообещала, что тот, кто напишет к определенному сроку реферат, может считать себя свободным. Народ радостно кинулся разбирать темы, даже не задумываясь о том, сколь причудливо и нелогично они сформулированы.
Да что, в самом деле, Кикель будет читать пятнадцать полноценных работ? Три раза ха! Нацарапать что-нибудь – и дело с концом.
Зачет с первого раза не сдал из всей группы ни один человек. Мне Кикимора, только взглянув брезгливо на тощую тетрадку, заявила, что сразу заметно – тема мне не интересна. (Оружие эпохи становления государства Сиргарен, дубины, примитивные луки да один отнятый у заморских купцов бронзовый меч на десять дружинников племенного вождя. Я сперва не поверил, что такая тема вообще возможна, не о чем там писать, потом перевернул вверх дном две библиотеки и чуть не довел до нервного срыва ветеранов нашего клуба, выжал все возможное – и вот что заслужил…) Я должен более серьезно отнестись к заданию, проработать тему, расширить список использованной литературы и принести работу через день на дом к преподавателю.
Пересдача была сплошным унижением. Кикимора восседала в кресле в домашнем халате и тапочках с помпонами, надетыми на босу ногу, попивала кофе, а я стоял перед ней чуть ли не навытяжку и отвечал на дурацкие вопросы человека, не имеющего об оружии никакого представления вовсе. Вернее, пытался отвечать. Зловредная баба перебивала, слова не давала сказать – и наконец, заявив, что со мной все ясно, чиркнула в зачетке заветное слово и чуть ли не ногой указала на дверь.
Бурля от обиды и возмущения как кратер вулкана, я скатился по лестнице, пинком распахнул дверь… И услышал слабый вскрик. На брусчатке перед парадным сидела женщина… Нет, девушка. Нелепо одетая, с неухоженными рыжеватыми космами. Рядом валялась кошелка, из которой выглядывал помятый каравай.
Что, волчина бешеный, сорвал злость?
– Ох, извините! – я наклонился к жертве моей раздражительности. – Сильно ушиб?
Пострадавшая смотрела на меня и молчала, как утюг. Правую руку прижимала к груди. Тянулась открыть дверь, а тут…
Я поднял сумку с хлебом, отряхнул, вручил ее хозяйке и осторожно поставил ту на ноги.
– Давайте провожу. Вы в какой квартире живете?
Девица молча двинулась мимо меня в парадное. Словно во сне поднялась на третий этаж и позвонила в дверь Кикиморы.
Слова, которые сказала мне открывшая профессор университета, услышишь не во всяком притоне.
Позже, когда народ бурно обсуждал сданную сессию, я узнал, что с зачетом легко отделался. Многим однокурсникам приходилось являться на пересдачу несколько раз, а кое-кто даже таскался к черту на рога к Кикиморе на дачу.
Тогда же случайно подслушал, как наши девочки обсуждают прислугу Кикель. Вроде как дальняя родственница, какая-то деревенская дурочка. Еще бы, разве разумный человек может ужиться с Кикиморой?
И вот теперь эта Капитолина… Камилла… Растерянно переминается с ноги на ногу у знакомого парадного.
Я обогнул девицу и сделал пару шагов на пути к своему дому, когда за спиной раздался тихий всхлип.
Что мне Камилла? Я иду домой с тренировки. Сдал сессию. День сегодня хороший. Холодновато только на улице торчать.
– Что случилось? Ключи потеряла… потеряли?
– Нет. Я войти боюсь. Там на лестнице такие страшные…
– Тараканы?
– Люди.
– Ладно, идемте, провожу до двери.
Я взял мягкую безвольную руку и потянул Камиллу за собой. Она даже не упиралась. Значит, какие-то черти, засевшие на лестнице, – страшно, а незнакомый парень, который тащит ее в парадную, – нет. Разум, похоже, действительно детский.
Страшные-ужасные люди оказались даже младше пугливой служанки. Бестолковый молодняк, что в последнее время повадился сбривать часть волос, остатки красить в немыслимые цвета и взбивать в лихие коки, рядиться в рваные тряпки, расписывать себя татуировками и обвешиваться побрякушками, как дикари с Хинного острова. Я у дяди-адмирала снимок видел – один к одному. Как-то они себя называют, с кем-то враждуют, но для простых обывателей неопасны. Бояться их может только маленькая девочка.
Свирепая эта публика сидела на ступеньках лестницы, тянула из бутылок не выпивку даже, фруктовую водичку, и толковала о своем. На меня – ростом природа не обидела, рожа хмурая, волосы собраны в хвост, на лбу узкая повязка, испытанная и потрепанная в боях и походах наемническая куртка, учебный меч оставил в клубе – взглянули довольно равнодушно, но все же поднялись, освобождая дорогу, и, продолжая свой разговор, потопали вниз. Камилла по стеночке проскользнула вслед за мной.
Дождавшись, пока девица позвонит в нужную дверь, я отправился восвояси.
***
Каникулы прошли весьма недурственно. Я отсыпался, читал, рубился на мечах в фехтовальном клубе, играл в снежки с дочками Трэка. Мокрида затребовала нас с другом в Кортезьен, мы поехали и чуть не на вокзале были беспощадно поставлены на лыжи. Ни у меня, ни у скаегета опыта обращения с этим адским изобретением не было – мы постоянно падали, вывалялись в снегу и хохотали, как безумные. Мокрида, проносясь мимо, стращала нас походом на каток.
День проводов уходящего года пришлось посвятить дяде и родовому поместью. Тоже оказалось не так плохо. Хвала небесам, никто из родственников больше не явился, а адмирал Лусебрун после женитьбы на соседке, Бьянке де ла Нир, перебрался в ее Сливовую Косточку; в Туманное Озеро они приехали на один день только ради меня.
Удивительное дело: дом больше года стоял пустым, дядина супруга даже не велела переставить здесь мебель, а что-то сильно изменилось. Традиционной елки у нас в семье отродясь не водилось, но Бьянка придумала украсить гирляндами и фонариками лиственницы, растущие вдоль подъездной аллеи. И вот, шагая между этими огоньками, я вдруг понял: Туманное Озеро больше не место кошмара моего детства. Это просто дом, возможно, когда-нибудь он станет моим не только юридически.
Да, это было хорошее время. А когда после каникул я, нахально прихватив пару лишних деньков, вернулся в университет, то первым, что увидел в холле, был портрет профессора Кикель в траурной рамке.
***
Слухи ползли по университету.
– Прислуга ее нашла. Туповатая такая деваха. Вернулась из лавки, а в доме…
– В кресле сидела. На столе кофе еще не остыл. Задушена. На горле отпечаток черной руки. И запах серы в квартире.
– Так может, девчонка ее и того?
– Сомнительно. Мое мнение, коллега, таково, что юная девушка никак не может задушить человека голыми руками. У нее просто не хватит сил.
– Говорят, дура дурой, но здоровущая!
Просто рослая и не похожа на сушеную рыбину. Однако представить себе Камиллу, которая душит Кикель, сложно. А оборотня, бывшего наемника – запросто. Если Кикимору прикончили в тот день, когда я провожал Камиллу до двери, служители закона давно должны были взять под белы руки некоего Солевейга Лусебруна. Так они и поступили. Я был вызван повесткой к шерифу Кардиса и несколько часов упрямо отбивал попытки подловить меня на лжи или хотя бы на несоответствии. Но не зря дядя Сэульв учил меня всегда говорить только правду.
Что сообщила прислуга профессора Кикель? Ах, тайна следствия… Хорошо, еще раз повторю. Случайно встретил на улице изрядно замерзшую Камиллу, с которой прежде близко знаком не был, и проводил до двери. Можете тех чертей, что сидели на лестнице и нас видели, допросить. В квартиру не заходил, так что ни свежих отпечатков моих пальцев, ни другого какого свидетельства пребывания там нет и быть не может. Еще б шерсть волчью на ковре и диване поискали…
В результате явно разочарованный шериф был вынужден меня отпустить. Предводитель стражей Кардиса как не любил наемника Сольва Волка, так и студента Солевейга Лусебруна на дух не переносит. С огромным удовольствием убрал бы оборотня подальше от порядочных людей! Но что ж поделаешь, если я редко оправдываю чьи-либо надежды.
А вот алиби Камиллы я, похоже, подтвердил.
Отбившись, я на пару дней рванул с Кортезьен – посоветоваться с Мокридой и ее мужем, шерифом Марком Бегором.
Вернулся и прямо у вокзала увидел уверенно шагающую куда-то рослую девицу. Камилла. Только одета получше да космы расчесала. И манеры изменились. Похоже, смерть хозяйки пошла ей только на пользу. Интересно. А я ведь собирался попытаться с ней поговорить.
Подкатил громыхающий трамвай, барышня вошла в заднюю дверь, а я, сделав вид, что помогаю старушке с косой… то есть с клюкой, проник в переднюю. Чуть не огреб палкой, зато остался незамеченным. Тем более бабка, презрев свободные места в начале вагона, таранным ходом проследовала в конец и согнала с места пристроившуюся с книжкой у окна Камиллу. Хорошее прикрытие.
Хотя я мог и не прятаться за довольно тщедушную фигуру карги. Камилла как уткнулась в свою книгу, так по сторонам не смотрела и ничего вокруг не замечала. А стояла, между прочим, у самой открытой площадки.
Городские власти давно уже собираются оснастить трамваи если не закрывающимися дверьми, так поперечными перекладинами на манер шлагбаума. Опасно, мол: несознательные граждане то соскакивают на ходу, где им удобно, не дожидаясь остановки, то пытаются догнать транспорт и запрыгнуть на подножку. Идея пресечь это безобразие здравая, но кто будет открывать и закрывать дверь или обеспечивать действие шлагбаума? Кондуктору или вагоновожатому бегать туда-сюда? Да, конечно, но только за прибавку к жалованью.
Но денег в городской казне, как всегда, нет, и транспорт продолжает ходить с гостеприимно открытыми дверьми, а народ совершенствуется в быстроте, ловкости и вере в собственную неуязвимость.
Трамвай, разогнавшись с горки, лихо вошел в поворот. Я на секунду отвлекся, балансируя и гася коленями возникший крен, а когда снова взглянул на Камиллу, увидел, как девушка книгой вперед выпадает из вагона. Надо все-таки ставить двери!
Книга, взмахнув на прощание страницами, улетела под колеса. Вечный покой.
Оборотни гораздо быстрее и ловчее людей. Расстояние, отделяющее меня от девушки, я преодолел одним прыжком. Уцепился за поручень, уже в воздухе перехватил Камиллу поперек груди, дернул назад, прижал к себе.
– Привет.
Камилла коротко вскрикнула и повернулась в моих руках. Смотрела молча, и взгляд ее больше не был тусклым, овечьим. Испуг, растерянность, но и осознанное узнавание, и… гнев? Обычная реакция нормальной девчонки: спасти-то ты меня спас, но и напугал, черт такой! И вообще – руки убери!
Народ в трамвае, обернувшийся на шум, снова погрузился в свои дела и размышления. Только бабка с клюкой не сводила с нас заинтересованного сверлящего взгляда. Крючковатой палкой очень удобно незаметно дотянуться через проход, зацепить ничего не подозревающую девушку сзади за ногу, дернуть на повороте.
Особенно если ветхая старушка – действующий ветеран элитного десантно-разведывательного корпуса «Гюрза».
– С-Солевейг? – растерянно пробормотала Камилла, глядя не на меня, а на ложащиеся под колеса рельсы. Надо же, имя знает. Хотя после очной ставки, проведенной служителями закона, это не удивительно.
– Солевейг Лусебрун, к вашим услугам. Уделите мне немного времени.
Ни возразить, ни согласиться Камилла не успела. Трамвай затормозил на остановке, и я с добычей… то есть с девушкой под локтем, гордо покинул вагон.
***
Скаегеты чуют настоящее дело спинным мозгом. В серых отрядах все контракты для нашей компании находил Трэк. Сейчас, уверен, заявись я в булочную сына Стензальта с девушкой, которую просто решил угостить вкуснейшей в городе выпечкой, хозяин заведения из пекарни разве что кончик бороды бы высунул. А так подошел сам, сгрузил на столик поднос с чайником, чашками (тремя!) и всякими лакомствами и уселся на свободный стул между мной и Камиллой. Только что контракт посмотреть не потребовал.
Время близилось к вечеру, посетителей в булочной уже не было, только молоденькая продавщица за прилавком сортировала листки с заказами, оставленными на завтра.
Трэк махнул ей рукой:
– Спасибо, Лилибет, ступай, я сам справлюсь.
В том, что и я справлюсь самостоятельно, друг, похоже, сомневался.
– Камилла, это Трэкул, сын Стензальта. Трэк, это Камилла. Мы с ней, можно сказать, не знакомы, но проходим по одному и тому же уголовному делу.
– О как! – вежливо удивился боевой товарищ. – А какому?
– У нас в университете прикончили профессора, довольно мерзкую бабу. Камилла у нее работала, а я в день убийства провожал девушку до двери квартиры. В результате попал под подозрение. И намерен разобраться во всей этой бузе.
– Сольв, ты сдал лицензию.
– Я в этом деле заинтересован, можно сказать, кровно.
Трэкул собирался сказать что-то еще, но его опередила Камилла:
– Солевейг, ты – наемник?
– Бывший.
– Хорошо, без разницы. Я хочу нанять тебя. При первой же возможности уеду из Кардиса, а до тех пор мне нужен человек, который будет меня охранять. Назови цену.
Ух ты! Быстро ж барышня сориентировалась. Говорит требовательно, даже жестко. А главное – разумно.
Я покосился на Трэка. Тот, подперев щеку ладонью, пристально разглядывал Камиллу и молчал.
– Плата зависит от того, во сколько заказчик оценивает свою жизнь.
– А мне всегда казалось, что это наемники вправе назначать цену за свою, потому что это они рискуют.
Камилла смотрела прямо, чуть откинув голову назад. А ведь она красивая. Ходила бы вот так, гордо, одевалась нормально, никто бы ее дурочкой не считал. И кавалеры рядом крутились. Только, подозреваю, Кикимора такой прислуге не сильно бы радовалась.
– Двадцать четыре королевских за найм. Дальше – по «клеверу» в день. За риски, если таковые возникнут, плата отдельная. В целом вряд ли выйдет больше полусотни.
– Так мало? – Камилла глядит на меня с изумлением. Трэк – тоже. Да, услуги наемников стоят в разы дороже. Я за комнату больше плачу. Но сам Трэкул, наш бессменный казначей, учил, что нельзя запрашивать с человека больше, чем он может дать. Не намерен, не хочет, а именно может. Во время службы в серых отрядах довелось на нескольких контрактах поработать с неким деятелем, который любил заявлять: «Красивым девушкам бесплатно!» После, правда, норовил, паскудник, получить с этих девушек натурой.
Наемническая паранойя – вещь неистребимая. Кто хотя бы год помотался по контрактам в серых отрядах, по гроб жизни будет стеречься, не оставлять за спиной непонятных людей и не выясненные до конца вопросы. Мы подозреваем опасность там, где ее не может быть в принципе, верим не разуму, а чутью. Многие считают нас трусами, почти все – законченными придурками, но именно эта вера в плохое позволяет нам выжить. Я не беру под покровительство бедных сироток, но раз уж так вышло, что меня пытались приплести к убийству Кикиморы… Нужно разобраться во всем, а наняться охранять Камиллу – действительно лучшая возможность не выпускать девицу из виду и собирать сведения.
– Я согласна, – сказала бывшая служанка. Порывшись в своей сумке, она выложила на стол несколько крупных купюр.
– Тебе придется рассказать все, что знаешь и подозреваешь, даже если оно кажется тебе глупым.
– Хорошо. – Девушка нервно потянула рукава свитера.
– Это ты нашла Киким… Кикель? Что было в квартире?
– Я не знаю. Не приглядывалась. Только вошла, позвала из прихожей, заглянула в комнату. Профессор сидела в кресле, в халате. Я сначала не поняла… У людей не бывает таких багровых перекошенных лиц. А рядом на столе дымилась чашечка кофе. Я теперь, наверное, до конца жизни возненавижу этот запах!
– Пей чай, – попытался решить проблему Трэк. – Вкусно!
– Кофе пахло? Не чем-то еще? – Запах серы – это ерунда, но нежить оставляет свой, довольно заметный «след».
– Нет! Настоящим кофе, крепким, со специями, только что сваренным. На столе стояла одна чашка. Одна! Значит, Кикель никого не ждала.
– Не факт. Это она отправила тебя в лавку?
– Да. Обычно мы берем… брали… съестное в магазинчике напротив, но в тот день… хозяйке… захотелось сыра с зеленью и экзотических фруктов. Она звонила по дальногрому в ресторан «Негоциант», оставила заказ. Я должна была забрать и принести.
– Сколько ехать от вашего дома до «Негоцианта»?
– Не знаю. Кикель не давала мне денег на проезд.
– Значит, пешком. Сдается мне, Кикимора хотела на какое-то время убрать тебя из дома. А пока ты моталась за лакомствами, пришел тот, кто убил твою хозяйку.
– И куда он исчез?
Мы с Трэком снова быстро переглянулись, и скаегет чуть покачал головой. Согласен, незачем Камилле сейчас знать, что, даже если Кикимора умерла сразу после того, как сварила себе кофе, преступник вовсе не обязательно дух, растворившийся в астрале. Душегуб вполне мог быть одним из расположившихся на лестнице расписных балбесов. Имел возможность спокойно выйти и подняться наверх. Затаиться где-то в квартире. Последнее вероятнее и хуже всего. Кто поклянется, что убийца не разглядывал Камиллу в щелку?
– Что случилось сейчас в трамвае?
– Не знаю. Мне показалось, что кто-то меня толкнул.
– В следующий раз, когда покажется, кричи так громко, как только можешь. Зови на подмогу. Лучше выглядеть живой дурой, чем быть мертвой благородной дамой.
– Потому я и хочу нанять тебя для охраны.
– Договор придется заключить на словах. Я больше не состою в серых отрядах.
– Я верю твоему слову.
– Трэкул, ты свидетель.
Я протянул Камилле руку, и девушка, замешкавшись на секунду, чтобы снова подтянуть рукава, ответила на мое пожатие. Пальцы у служанки оказались нежные, гладкие, но неожиданно сильные.
Трэк, хмыкнув, прихлопнул наши руки сверху ладонью. Сделка состоялась.
***
Когда мы закончили великий совет в булочной, был уже поздний вечер. Я отправился провожать Камиллу. Шли, понятное дело, не под ручку и даже не рядом – я держал дистанцию сзади, то почти догоняя девушку, то снова отпуская ее на расстояние рывка. Моя нанимательница, умница, запомнила, что ей объясняли, шагала ровно, не останавливалась, по сторонам испуганно не озиралась.
Обычная картина: студенточка или служащая торопится домой, за ней тем же маршрутом тащится длинноволосый парень, погруженный в свои мысли. Людям на какое-то время оказалось по пути, только и всего.
У своей парадной Камилла, как было договорено, остановилась и принялась копаться в сумочке. Я обошел девушку и открыл дверь.
Жила покойная профессор Кикель совсем неплохо. Небольшой принадлежащий городу дом на дюжину семей. Стоит в тихом переулке, но до большого проспекта всего несколько минут ходу. Ясно, что обосновались здесь не богачи, но люди приличные, солидные. Встречаясь на лестнице, здороваются, но к соседям за спичками, солью или просто поболтать не бегают – не принято. Здесь уважают чужой покой и приватность. На ночь жильцы наверняка запирают парадную дверь на ключ. Консьержки нет, но все чисто, лестница вымыта, на подоконниках между этажами стоят горшки с цветами.
В таком доме просто не могут не зажечь вечером фонарь у основания лестницы. А еще здесь не место запаху сырой земли, тухлятины, сгнивших тряпок.
Я шагнул назад, и сунувшаяся следом Камилла уткнулась мне в спину.
– На улицу.
Четкости, с которой бывшая прислуга выполнила приказ, могли бы позавидовать королевские гвардейцы.
– Где ваши окна?
– Вот, на третьем этаже.
Окна темные. Комнату от взглядов с улицы предохраняют шторы глубокого вишневого цвета. Плохо то, что раздвинута сия красота самым неудобным образом: внутрь не заглянуть, а в просвет между занавесями вполне можно смотреть из квартиры, встав сбоку и скрывшись за плотной тканью. Ни смутного движения в глубине комнаты, ни дрожания занавески, выдающего подсматривающего. Как говорит наша Мокрида, «обойдесси».
– Там кто-то есть? – спросила Камилла.
В обморок она падать явно не собиралась. Шпана в парадном – это ужас-ужас, а засада в квартире – временное осложнение.
– Что мне теперь делать?
– Ночевать будешь у меня.
Ожидал возмущенных воплей, а то и пощечины. Или еще хуже: хихиканья, «загадочной» улыбки, прочих ужимок. Нельзя так просто пригласить девушку ночью в городскую квартиру.
Камилла молчала, низко опустив голову. Думала. Почему-то меня это обрадовало, хотя мы и теряли время.
– Хорошо, – наконец сказала она. – Будем надеяться, что все это не продлится долго и я не причиню тебе особенного беспокойства.
– Хотелось бы верить.
***
Нам здорово повезло, что госпожа Нильс, моя квартирная хозяйка, уехала навестить сестру. Не потому, что сия старая дева меня ночью с дамой на порог бы не пустила. Наоборот, романтичная старушка мечтает покровительствовать влюбленным, хочет быть мудрой и всепонимающей советчицей и душу б вытащила из меня, да и из Камиллы тоже, «деликатно» выясняя подробности наших отношений. Это Мокрида, подруга боевая, умеет мило краснеть, опускать глазки, оглядываться, словно пугливая серна, шептать прозрачные намеки на то, чего не было, так, что уже через десять минут госпожа Нильс уходит, полностью довольная, осмыслять очередную главу нашего со жгучей брюнеткой романа. Вряд ли у квелой Камиллы так получится.
Однокурсница остановилась на пороге, неуверенно оглядываясь.
– Проходи, пожалуйста. А, извини, женских тапочек у меня нет.
– Ничего, у меня носки толстые.
А теперь, когда разулась, почему стоит? Ах да, я должен принять у дамы пальто и повесить его на вешалку.
Потом надо показать Камилле, где она может помыть руки, и проводить в гостиную.
Почему все так сложно? У меня отродясь не бывало гостей. Трэк и Мокрида не в счет, они свои, сами являются, сами располагаются.
Я снимаю у госпожи Нильс, последней представительницы некогда многочисленного семейства, одну комнату. Дальше по коридору идут еще несколько свободных помещений, но все двери заперты. Сама квартирная хозяйка обитает внизу. Сдавать комнату одинокому мужчине представление о приличиях госпоже Нильс позволяет, а вот жить с постояльцем на одном этаже – нет.
– Заходи, садись. Нам придется ночевать в одной комнате. Спать будешь здесь… вот… на кровати.
Только прежде эту кровать нужно освободить от множества книг и всяких разных вещей, которые мне не мешают, но это мне.
Сам я устроюсь на полу в спальнике, не привыкать. Надо только расчистить место среди всяческого фехтовально-исторического барахлишка. И убрать прислоненный к изголовью двуручник. Все строго по канону: рыцарь охраняет покой дамы, расположившись на коврике… на полу подле ее ложа, а между красавицей и паладином – обнаженный меч. Всю жизнь мечтал.
– Подушка тут есть, плед тоже. Сейчас остальное выдам.
Я вытащил из шкафа комплект постельного белья, подумав, положил поверх него свою рубашку, новую, еще не вынутую из упаковки. Вряд ли она сойдется у Камиллы на груди, но лучше уж спать так, чем в дневных шмотках.
Моя гостья сидела на краешке постели, стиснув ладони коленями.
– Вот, держи.
– Спасибо.
– Может, чайку попьем?
– Да.
– Тебе сколько сахара?
– Я пью несладкий.
Налив заварку и кипяток в чашку для Камиллы и в стакан с подстаканником для себя, я вернулся в комнату. Моя гостья уже не сидела как каменная статуя, а поднялась и разглядывала книги на полках.
Поблагодарила за чай.
– Можно я возьму одну булочку? – взглядом указала на пакет с выпечкой, который на прощание всучил нам Трэк. – Целый день не ела, и только сейчас поняла, какая голодная.
У Трэкула она не притронулась ни к чему, я думал, жеманничает, принадлежит к числу тех вечно худеющих девиц, кто слово «мучное» воспринимает как святотатство и личное оскорбление.
– Бери хоть все.
– Нет. Давай поровну.
Ладно.
Мы сидели рядом и молча, сосредоточенно расправлялись с чаем и плюшками. Только сдается мне, Камилла думала совсем не о выпечке.
– Сольв, кто был в квартире?
– Похоже, что какая-то кладбищенская нечисть. Странно.
– Что именно?
– Эти твари не охотятся вдали от своих упокоищ. Я ни разу не слышал, чтобы они лазили по городским домам. Подчинить умертвие невозможно по причине его полнейшей безмозглости и агрессивности. Если только спустить на врага. И то того нужно прежде поставить прямо перед нежитью. Или же не должно быть конкретной цели, как на поле боя. В старину такое случалось, выпускали поднятых мертвяков, и те рвали всех, кто попадется. Потом надо было успеть саму тварь ликвидировать. Но некромантия уже давно запрещена законом. К тому же все это очень сложно. Умертвие – разовое оружие, требующее постоянного жесткого контроля. Тащить его куда-то – себя не жалеть. Тварь создают в непосредственной близости от… объекта. К тому же за нарушение закона о защите мертвых полагается пожизненная каторга. Мало кому захочется платить такую цену.
Камилла, нахмурившись, не то о чем-то размышляла, не то что-то подсчитывала.
– Сольв, мне кажется, что тот, кто убил Кикель, расправился не только с ней. И может быть, это был не человек.
– Я же просил рассказать все.
– Я только сейчас подумала. Свела все воедино. Я прежде училась в университете. На археологическом.
– Когда?
– Несколько лет назад.
Так вот почему я ее не помню, выпустилась раньше, чем я поступил. С разным народом, даже с других курсов, постоянно сталкиваешься в коридорах или на кафедре. А такое чудо, как Камилла, не заметить трудно.
– На практике после второго курса профессор Кикель руководила…
– Стоп! – не выдержал я. – Как Кикимора могла руководить практикой, если она историю культуры преподает?
– Кикель была на другой кафедре. Когда я раньше училась. Я ушла с третьего курса.
А ведь Камилла по годам мне ровня, а то и старше. При этом выглядит как девчонка. Была б оборотневой крови, понятно: мы взрослеем и стареем медленнее, – так ведь нет, человек.
– Мы были на практике. Я и еще ребята из группы, всего пять человек, отошли от основного раскопа. Было свободное время, нам так хотелось что-нибудь найти самим. Нашли. До сих пор не знаю, что это было: склеп, обрядовая землянка… Просто со склона холма сошел пласт глины и открыл дверь. Ничем не украшенную, но ясно, что очень старую.
Представляю этих младшекурсников-бельчат. Второй год обучения, знания уже есть, самомнения тоже хватает, а ума и осторожности маловато. Жажда находок и открытий. А тут дверь, за которой скрываются если не немыслимые сокровища, то – даже лучше! – какая-то тайна. Как тут удержаться и не сунуть нос? Я бы точно заглянул.
