Buch lesen: «Чисто деревенское убийство»
Все события, названия и фамилии вымышлены автором.
Местный бомж, с прозаическим именем Витёк, промышлял сбором ржавых железок, в виде недотлевших с перестроечных времен косилок, сеялок, борон, имевших в свое время чисто сельскохозяйственное предназначение.
С тех пор, как они были безхозно брошены у плотины местного пруда, из последнего, во время половодий, утекло немало воды.
Пруд обмелел, зарос камышом, да и водой-то наполнялся лишь во время таяния снега.
Стоит ли говорить о старом пруде, если, пусть и небольшие, но имеющие названия, речки, превратились в заросшие, тем же вездесущим камышом, сухие русла с воткнутыми в них палками с табличками названий типа: "р. Касарочка" или "р. Большая Гусынка", "р. Большая Чапурина", «р. Купава».
Ностальгические воспоминания: помним о вас, пересохшие реки нашего детства, помочь правда ничем не можем! Не обессудьте!
Названия старых прудов никто не помнит, потому табличек извинений не ставят.
Правда, старожилы тех мест до сих пор зовут этот пруд «Барским», передавая из поколения в поколение, предания о том, что некогда, жил здесь барин-землевладелец. Как память о себе, он оставил этот пруд да парк вокруг него.
Оставленные сельхозорудия, вернее запчасти от них, постепенно затягивались тиной из пруда. Около плотины давно было очень мелко. Вода некоторое время там стояла по весне, образуя небольшую грязно-черноземную, лужу, обогащенную, по всей видимости, некоими минералами.
Высыхая, лужа покрывалась белесой коркой, рассыпавшейся в сильную жару бледно-серой пылью. Но сама лужа никогда не засыхала совсем. Она подсыхала сверху, дальше же оставалась полужидкая трясина.
По всей видимости, местные подземные воды изобиловали избытком натрия и железа.
Если копали колодец, то из него никто не пил, даже козы и коровы воротили нос; до того была солона вода.
Еще в советские времена за деревней пробили скважину, нашли пресную воду и качали ее до сих пор, снабжая питьевой водой всех селян.
***
Витёк копался в трясине, вспотев от непривычных для него усилий.
Был он худ и изможден от постоянного недоедания по причине постоянного перепоя.
Витёк давно не держал в руках ничего, тяжелее пластикового стакана, в лучшем случае: пил из чайной чашки.
Тело его сотрясалось по причине непохмелья. По этой же причине лопата казалась ему неподьемным древним кайлом. Витёк подбадривал себя громким матом.
Почему бы и нет?
Кто мог его слышать в глухом углу парка?
От бодрящих слов лопата так и рвалась на свершение подвигов. Яма на глазах становилась глубже. Вместе с глубиной в ней появилась жижа, видимо, где-то рядом находился подземный родник.
Витёк стал выгребать месиво подвернувшийся консервной банкой.
Яма осушалась медленно. Притом, стенки ее начали оползать.
Витёк, исчерпав словарный запас непечатаемых в словарях слов, смачно плюнул в яму и приостановил бесполезные действия. Он сел на край, опустив нижние конечности в жижу, чтобы предаться отчаянию.
Язык его, машинально, выдавал повтор закончившихся ругательств.
Со стенки ямы, прямо под его ногами, сошел очередной оползень.
Витёк лишь пошевелил правой ногой, освобождая ее от грязи. Левой ногой он почувствовал прикосновение. Не жидкой холодной грязи, но и не теплой ладони.
Бомж почему-то сразу определил предмет прикосновения, как ладонь. Интуиция у него была сильно развита в процессе нелегких жизненных обстоятельств. Витёк мог "на глаз" определить, есть ли деньги у напрашивающегося вместе выпить, или придется отдавать последние, трудно приобретенные сотни и полусотни.
Витёк вскочил и отпрыгнул от ямы.
Интуиция не подвела; зря он так громко матерился, в надежде одиночества.
Из стенки ямы торчала распростертая ладонь. Темная от грязи, но вполне осязаемо-ощущаемая, а главное: освещаемая ночным небесным светилом.
Бомж не стал рассматривать ее. Он бросил банку, дико заорал и помчался наверх, к дороге. Быстро преодолев подъём, Витёк мчался дальше, не забывая оглашать темноту истошными воплями. Деревенские жители давно мирно спали, не ожидая неприятностей.
В деревне каждый житель на виду, а значит все «фулюганы», как любила выражаться древняя бабка Ефимовна, посчитаны, и жители знают, чего от них ожидать.
Например, когда по улице идет пьяный Петька Кульков, посылают поперед него гонца к жене его Надьке, чтобы отбыла из дома в неизвестном направлении, иначе быть грандиозному скандалу. Заботятся жители о спокойствии друг друга. Петьку, опять же, жалеют.
У Надьки, у нее характер «фулюганский». Наутро жалеть будет. А вечером сдержать себя не может: при виде пьяного мужа чешутся у нее ладони. Таких «пи-лей» надает суженому, он потом на улицу до ветру стесняется выйти.
Главное: предупреждает ее участковый об ответственности за последствия, проводит разъяснительную работу.
Но, что поделать, если она «фулюганка»?
Или вот, завидев на улице Ваську-хапугу, бабы тащат в дом всё, что на виду лежит. Будь то белье на веревке или вилы, грабли на огороде.
Знают, что Васька – «фулюган», унесет все, что глаз его заметит.
Хулиган Витёк помчался вправо от плотины к ближайшим домам.
Нет жил он вовсе не в той стороне. Просто, беги он влево, пришлось бы пробежать через всю плотину.
Витёк быстро добежал до дома бабки Ефимовны, с которой состоял в подобии дружеских отношений. Он иногда приносил бабке хлеб из магазина, иногда одалживал у неё денег.
Ефимовна, если была в хорошем расположении духа, что случалось не каждый день, кормила Витька незатейливыми щами, да заводила разговоры о «житье-бытье» или темы о мировой политике. Такая вот разносторонне соображающая была старушка.
Нынче Ефимовне не спалось. Она услышала крики и, кряхтя поднявшись с кровати, выглянула в окно.
Витёк забарабанил в дверь.
– Открой, Ефимовна! – орал он.
Старушка неспешно разглядывала в окно, как Витёк мечется по палисаднику. Наконец, она сжалилась.
– Чаво тебе, фулюган? – громко отозвалась через стекло Ефимовна.
Витёк подбежал к окну. Ефимовна увидела, как сотрясается его тело.
«Не опохмелился», – решила она, – «канючить будет на пол-литру».
Ефимовна приготовилась выслушать, и не один раз, привычно-слезную просьбу бомжа. Контр-доводы копились на кончике ее языка.
– Ефимовна! – непривычно громко орал Витёк. – Звони участковому!
– Ошалел ты, поди? – изумленно откликнулась бабулька, пораженная его словами. – Чтобы пьяница звал полицию! Очумел, не иначе.
Витёк не разобрал ее слов через стекло и заорал громче:
– Тетеря бестолковая, курица глухая! Дверь открой, хотя бы! Сам позвоню!
– Ишь, ты, – отлично все услышала бабка, – так я тебе и дала свой телефон; ищи потом ветра в поле.
Ефимовна, неспешно, пошла открывать двери.
Витька она не боялась, считая его безвредным «фулюганом». Тот ввалился на порог весь грязный, провонявший запахом застоявшейся протухшей воды и неистребимого перегара.
– Фу, – отпрянула Ефимовна, – как черт из болота!
– Там, – бомж показывал в сторону пруда, – там – труп, привидение!
– О-о-о-о, – скосоротилась бабка, – допился, милок! Я-то думала: ты в каталажку хочешь. А тебе надоть в психушку.
Ефимовна отодвинулась от возбужденного Витька; мало ли, может спятил в самом деле.
Бомж увидел на столе бабкин мобильник. Он схватил телефон и стал искать номер участкового.
– Чермашенцев!? – заорал Витёк, когда ему ответили.
– Чего надо? Кто это? – недовольно сонным голосом отозвался участковый на другом конце.
– Труп обнаружился, – несколько спокойнее сообщил Витёк.
Участковый, лежа в постели, поморщился и резко отвел от уха трубку. Он узнал голос бомжа и подсознательно ощутил запах исходящий от того. Усмехнувшись, он опять приблизил трубку к уху.
Витёк, заподозрив, что его не слушают, опять громко орал:
– Спать рано ложишься, говорю!
– Сбавь децибелы, – заорал участковый в ответ, – я отлично слышу.
– А, – мгновенно успокоился Витёк, – там, под плотиной, где я копал, рука вылезла.
– Привиделось тебе, – не поверил Чермашенцев, – я отсюда чувствую, как перегаром несет.
– Дак, не без того, – оскорбился Витёк, – но ум-то у меня – ясный!
– Сомневаюсь, – было слышно, как участковый зевнул.
Витёк понял, что старания его напрасны. Не пойдет участковый среди ночи рассматривать что-то, привидевшееся бомжу в грязи.
– Ну и спи, – пробурчал он и нажал на кнопку отбоя.
– До завтра, – отозвался на короткие гудки Чермашенцев и быстро захрапел.
Наутро он стоял под плотиной, у разрытой ямы. Края ее обвалились еще больше, обнажив неприглядное зрелище.
Среди грязи лежал труп, не до конца разложившийся. По виду достаточно сохранившийся, в виде полуистлевшей мумии. Можно было предположить мужской пол «мумии».
Участковый почесал затылок. Он не помнил, чтобы в ближайшие прошлые годы, пока он здесь работал, пропадали люди. Все на виду друг у друга.
Деревня не такая уж большая.
В его ведении было пять таких деревень, где участковый знал даже клички дворовых собак, не говоря о жителях.
Как говорится: «в деревне стоит о чем-то подумать, а соседи уже знают твои мысли и ответы на них готовят».
Сейчас мысли в голове Чермашенцева пребывали в недоумении, что отражалось на его лице. Каждый мог догадаться, что участковый несколько растерян и озабочен. Ведь он так старается навести на вверенной ему территории абсолютный порядок. Мотается по деревням на старых «Жигулях», разъяснительную работу ведет.
Уважает его жители, прислушиваются.
К яме стал подтягиваться любопытствующий народ.
Подошли Витёк с бабкой Ефимовной, несколько стариков, старушек. Подтянулись и другие жители. Деревня знала о ночной находке. Всем было интересно, кого откопал Витёк?
– Так это Витёк его пристукнул? – заинтересовался подошедший Володька Синицын.
На него зашикали: типун тебе! Только того не хватало.
– Да я чего? – отмахивался Володька. – За что купил, за то и продаю. Мне Ванька сказал.
– А ему Манька, – поморщившись, подытожил Чермашенцев, – понеслись сплетни, теперь не остановить. Напридумывает народ, столько, что до истины не докопаешься.
Он стал звонить в район.
– Пусть присылают специалистов!
– Какой еще труп? – не поверил начальник РОВД. – На кой хрен ты его раскопал? Раскрывать сам будешь. Тут не успеваешь с текучкой справляться, а ты мумию раскопал!
– Товарищ полковник, – протянул Чермашенцев, – да это же чисто деревенское убийство, свои похоже пристукнули, по пьянке. Быстро найдем преступников.
– Деревенское! – не унимался начальник, – труп-то с запашком! Кто в архиве копаться будет?
– Расстроил ты меня, – успокоившись, подытожил начальник. – Пришлю Макарова, пусть «копает до корней».
«Любимая присказка начальника», – поморщился Чермашенцев. – «Чуть что:
««копай до корней, пока не вспотеешь»». «Добрый мужик: заботится, чтобы подчиненные штаны в кабинетах не просиживали».
– Чем смогу – помогу, – пообещал Чермашенцев.
Следователь Макаров, молодой, веселый парень, выслушал начальника, почесал затылок и спросил:
– Разрешите приступить?
– Приступай, – безнадежно махнул рукой начальник.
У огороженной ямы опять топтался народ.
Казалось, жители совсем не расходились.
Прибывшую опер-группу встретили любопытствующими взглядами и расступились под окрики участкового. Народ пристально наблюдал приехавших, оценивая каждый их шаг, каждое движение, словно от этого зависело: раскроют преступление или нет.
– Да не найдут они преступника! – утверждал Костя Савельев. – Труп почти сгнил. Тогда не нашли, а уж теперь…
– Может он и не местный вовсе, – поддакнула Анька Спирина.
– Ага, подбросили со стороны, – подсказал Колька Зеленин, – из другой деревни.
– Ой! – поразилась догадкой Анька, – Вдруг из города привезли, да и оставили тут?
– Дура! – осадил ее Колька. – «Из города привезли!» Там негде было прикопать, болота не нашлось подходящего? А пруд наш – то, что надо?
– Зря ты так, – не обиделась Анька. – Кто в нашей глуши искать будет? Вот и подбросили.
– Тьфу, – обозлился Колька. – Сидела бы дома, если не смыслишь ничего в криминалистике.
– Ты много смыслишь, – обиделась, на сей раз Анька.
– Во! Фотографируют, – комментировал действия криминалиста Костя. – Только и умеют. Человек сколько лет лежал в луже, никому и дела нет.
– Расходитесь! – наконец не выдержал участковый, – работать мешаете.
Послушавшись его, люди стали выползать из под высокой насыпи плотины. Все интересное посмотрели, теперь надо ждать дальнейших новостей.
Яму тщательно обследовали, описали и сфотографировали. Заставили Витька покопатья в ее недрах… Найти ничего не удалось.
Неудачное Витёк выбрал место.
Железа не обнаружил, а мороки местной полиции ненароком подкинул.
***
Макаров читал заключение криминалиста.
«…мужского пола. Рост 186… Удар нанесен сзади, в левую затылочную долю черепа, предположительно тупым предметом, о чем свидетельствуют раздробленные кости основания черепа. Нахождение трупа в постоянных грязе-минерализированных условиях, дает возможность датировать смерть приблизительно: 30–35 лет назад.»
«Не густо», – почесал собственный затылок Макаров, – «какой же год тогда был? Ага, прошло 15 лет нового века. Значит 1980-85 год прошлого века.»
«Проще простого», – решил он, – «расспросить население: не пропадал ли кто в деревне в те годы? Старожилы обязательно припомнят, не так часто люди в деревне пропадают. Архивы опять же поднять надо.»
Макаров настроился на раскрытие преступления в самые оптимистические сроки. Он аккуратно подшил в папочку заключение криминалиста, описание ямы, фотографии и положил документы в дальний угол сейфа. Без того полно мелких и крупных происшествий, которые требуют неотложного внимания. Тем более, Чермашенцев обещался помочь.
Участковый сидел в кабинете и раскладывал принесенные из архива папки. Он заглянул в очередную из них.
Изнасилование.
Надо же: в деревне изнасилование…, – он перевернул страницу.
Вот это да! Изнасилование да еще двойное.
…Отец принуждал к сожительству двух несовершеннолетних дочерей. Причем продолжалось это более двух лет…
Чермашенцев прочитал фамилию преступника.
«Может его пристукнули местные?» – подумал участковый.
Он пролистал страницы.
Нет, преступник отбывал срок и вероятно давно уже на свободе, если не пристукнули в колонии.
Следующее дело было еще ужаснее.
Сосед зарезал соседа. Это было чисто деревенское убийство.
…Два соседа пили, сидя на крышке погреба. Заспорили. Один, отстаивая истину, воткнул в шею другого нож и положил остывающее тело на крышку, чтобы кровь стекала. В деревне так свиней режут. Сам пошел и признался в преступлении…
«Вот тебе и мирная деревенька,» – ужаснулся Чермашенцев. – «Стоит ли удивляться обнаруженному трупу?»
Он отодвинул папки. Вряд ли здесь обнаружится что-нибудь интересное.
Оставалось еще три не просмотренных дела.
Следующая папка, которую открыл Чермашенцев, оказалась той, которую он искал.
В протоколе осмотра он прочел, что
…в посёлке М-ный, летом 1983 г. в парке на тропинке, недалеко от плотины был обнаружен труп. Обнаружен местным жителем Скабелиным. Как заявил житель, он увидел мужчину, лежащего, уткнувшись лицом вниз. На затылке было много крови, поэтому он не стал трогать мужчину, предположив, что тот мертв. Скабелин заявил, что он испугался и побежал за подмогой. Пока житель добежал до конторы, где находился кабинет участкового, пока тот прибыл на место преступления, труп исчез. Поиски в парке и его окрестностях привели к нулевым результатам. Не было обнаружено рядом никакого орудия убийства. Скабелин не мог припомнить, видел ли рядом с телом какой-нибудь топор или нож, в крайнем случае, лопату.
– Может, валялись там сучки какие, – недоуменно припоминал он, – Ну так в парке никто не убирает, они так и гниют там.
Как следовало из протокола, рядом обнаружились некоторые сухие палки, но они не годились в качестве орудий убийства. Были слишком легковесными.
Позже в милицию поступило заявление от гражданки Воробей, об исчезновении ее мужа. Она рассказала, что муж никуда не уезжал. Должен был прийти домой на обед. Но она ждала его напрасно. Сначала подумала, что запил. Наступившим вечером он не появился дома.
Как следовало из дела, муж ее так и не был найден…
«Ага!» – решил участковый, – «Труп можно считать не безымянным. Исходя из этого, можно распутать преступление. Вдруг дорогу кому перешел? Тот же Скабелин, обнаруживший тело, может и пристукнул?»
«Нет,» – тут же обуздал Чермашенцев свою фантазию, – «ведь пока он бегал, труп исчез.»
«А почему нет?» – опять подумал участковый. – «Спрятал куда-то, потом побежал заявлять. Видимо не заинтересовались им, а если заинтересовались, то не нашлось доказательств вины. Впрочем, копать надо глубже, как говорит начальство.»
«Интересно, куда исчез дрын, которым угостили убитого?» – думал он, – «Ну а чем еще могли убить в парке? Не носил же преступник с собой пудовую гирю? Вряд ли в деревне кто-то занимался в те годы тяжелой атлетикой или культуризмом. Тем более поджидал с гирей жертву в парке или запасливо носил в кошёлке молоток, чтобы ненароком угостить Воробья.»
«Нет,» – размышлял Чермашенцев, – «убийство произошло спонтанно. Дрын сгнил вместе с другими сучьями, унеся с собой доказательство.»
Он положил дело на стол Макарова:
– Почитай на досуге. По-моему, как раз то, за что надо зацепиться.
– Интересно, интересно, – Макаров уткнулся в листы дела.
***
Чермашенцев постучал в дверь Ефимовны и сразу вошел в дом. Старуха, не поднимаясь с кровати, пристально рассматривала его, словно не признавая.
– Я, я это, – успокоил ее участковый, – поговорить пришел.
– Был, был в нашей деревне такой мужик, – припомнила сразу же Ефимовна. – Поговаривали, пропал он, – она задумалась, – уж сколь лет назад и не припомню.
– Как пропал, Ефимовна? Тоже не припомнишь? – спросил Чермашенцев.
– Ды как пропал? – посмотрела старушка на участкового. – С работы не пришел. А потом уж разговоров было… о-ё-ё-й сколько, – вздохнула она.
– А в парке нашли кого? – подтолкнул ее мысли Чермашенцев.
– Так никого там не нашли, милок, – изумилась Ефимовна. – Вроде убили на дорожке там кого-то. А оказалось, что и нет никого. Брехня, значит.
– Ну а почему убитым не мог быть пропавший? – усмехнулся участковый.
– Их-х, милок, – удивилась Ефимовна, – не нашли ведь. А Воробей, он может и подался от своей тетехи куды. У него баб в деревне, что листьев на дереве. Как говорится, «перетоптал всю деревню». Поди, в других деревнях «мамошки» имелись.
– Так уж всю? – не поверил Чермашенцев.
– Ну не всю, так больше половины, – не сдалась бабка.
– Красавец, выходит, был? – заинтересовался участковый.
Ефимовна замахала руками:
– Какой там! Рот от уха до уха. Его так за глаза и звали: «Ротаня». Не знаю, как он соблазнял баб. Только детей у него в деревне не пересчитать.
– Как же определили, что именно от него дети? Бабы замужние, чай, были? – усомнился Чермашенцев.
– Ой, милок, – махнула рукой бабка, – у его и свои дети были, от жены-то… А байстрюки, все, как один, на них и похожи. Не отличить, – улыбнулась бабка. – А еще все дети долго не разговаривали; лет до пяти. А ты говоришь «откуда знали, что его те дети…» Многие живут в деревне, никуда не уехали.
– Спасибо Ефимовна, – поблагодарил он старушку.
– Ежели надоть чего, приходи, – отозвалась она. – Я многое помню.
Чермашенцев сел в «Жигули».
«Да, не много он разузнал. Что с того, что мужик с бабами якшался? Надо полагать, не он один такой в деревне. Не один…», – подумал он.
«Но другие, так открыто, не афишировали свои связи, с рождением детей. Как кукушат подкидывал в чужие гнезда, не задумываясь, что чужие отцы не будут любить подкидышей. А главное женщины! Рожали мужьям детей от другого мужика. Дуры какие-то», – думал Чермашенцев.
Он помнил тех детей, вернее теперь взрослых. Похожи один на другого, словно под копирку их делали. Главное: мужики в деревне терпеливые, воспитывали, как своих.
«Странная деревня. Живут рядом, встречаются каждый день, понимая, что рога у них ветвистые. Неужели никто, никогда даже не пригрозил тому Воробью?»
В те, давние, годы Чермашенцев был совсем малым, и происходящее вокруг его не волновало.
Макаров внимательно слушал участкового. Тот выложил ему все, услышанное от Ефимовны.
– Бабкины показания можно использовать, как исходную версию, – сказал он. – Съезжу в М-ный, осмотрюсь. Поговорю с ней. Надо расспросить, не было ли у него врагов, помимо обманутых мужиков?
– Да и так достаточно прецедентов, чтобы проломить ему башку, – возмутился Чермашенцев. – Я бы – не удержался.
– Что за речи, товарищ участковый? – с напускной строгостью уставился на него Макаров.
– Эх, не понять тебе, – вздохнул Чермашенцев. – Вот когда женишься, посмотрим.
***
Макаров не стал откладывать поездку в деревню.
Ему выделили маленькую клетушку в местной администрации, пообещав пригласить всех, кто ему понадобится.
– Не переживайте, – уверила его секретарша, – чем можем, поможем всей деревней. Вы знаете, – доверительно сообщила она, – вся деревня гудит, догадки строят, кто же его пришиб?
– Говорят, многие на него зубы точили? – поинтересовался Макаров.
– Если бы только зубы, – махнула рукой секретарша. – Вилы, топоры точили! У него по деревне детей штук пятнадцать было.
– Плодовитый, – поддакнул Макаров. – Как же женщины безропотно соглашались?
– Так он – мужик с властью был, – сказала секретарша, – управляющий на свиноферме. Сами понимаете, не мёд там работа. Если хочешь полегче работать, он обеспечит. За плату. А что с баб взять? Не от хорошей жизни на ферму шли.
– Не все же соглашались? – усомнился Макаров.
– Конечно, не все, – согласилась секретарша. – Не поверите, были дуры – влюблялись в него. Помимо того, такие были, что не пропускали ни одного мужика, ну вы понимаете… Как же он мог мимо пройти? Не понятно, зачем рожали? – вздохнула она.
– Прямо – половой гигант, – произнес Макаров.
– Выходит так, – согласилась секретарша. – Помню: Тайка-хохлушка по пятам за ним ходила, ревновала страшно. Когда ж то было? – вздохнула она.
– Не поверите! Там девчонка работала временно на ферме. Воробей к ней подкатывать стал. Тайка устроила ей скандал. Ой! При живом-то муже! – воскликнула женщина.
– Чем же закончилось? – поинтересовался Макаров.
– Закончилось собранием на ферме. Директор приезжал на разборки. Девчонка скандал подняла. Воробью замечание объявили, наказали провести работу с кадрами. А Тайка родила мальчонку от него. У Воробья все пацаны были – не поверите. Ванька, муж ее, воспитал, как своего. У них своих: мал, мала, меньше. До кучи, видимо.
– А знаете, пройду я, пожалуй, по деревне, – решил Макаров, – побеседую с населением.
– Идите, – согласилась секретарша, – у нас народ разговорчивый.
Макаров медленно шел по улице. Солнце бросало с высоты нещадно жаркие лучи. Хотелось пить. Следователь решил зайти в местный магазин.
– Нет ли у вас водицы холодной? – улыбнулся он разбитной бабенке, стоящей за прилавком. Та повела крутым плечом.
– Чего нет, того нет, – сказала продавщица, – напитки сладкие – вон, – показала она на полку, – так они – теплые.
– Мне бы простой воды стакан, – просительно поглядел на нее Макаров.
Видно, взгляд его был достаточно красноречив, так как продавщица изобразила на лице подобие улыбки и пошла в подсобку.
– Вот, – протянула она заледеневший стакан с хрустальной водой, – родниковая! Наслаждайтесь, больше такой нигде нет.
Следователь медленно выпил холодную воду.
– Вкуснотища! – подал он назад стакан.
– А то! – улыбнулась польщенная продавщица, – у нас тут родник под плотиной; я мимо хожу по утрам, набираю воду. Говорят, в нашем селе подземные источники воды имеются. Минеральные! – гордо заявила она.
– Не иначе, – улыбнулся Макаров. – Еще нальете?
– Конечно, конечно, – с улыбкой поплыла в подсобку продавщица.
Она принесла еще стакан воды и подала его Макарову.
Тот, отхлебывая воду, разглядывал полки.
– Пряников с полкило взвесьте, – попросил он.
– Сделаем, сделаем, – засуетилась продавщица. – Хотите колбаски копченой из конины; – кивнула она головой на витрину холодильника, – вы же командировочный?
– Я? – удивился Макаров
– Да ладно, – махнула рукой продавщица. – Вся деревня знает, что вы приехали расследовать убийство Воробья. Спрашивайте, если надо чего. Я давно в деревне живу.
– Ну, раз так, – протянул Макаров. – Не припомните, были у него враги?
– Ой! – удивилась продавщица. – Не пересчитать врагов его; почти вся деревня. Воробей ведь как: по улице идет, все бабы от него отворачиваются. Если не откусит, так помусолит. Вот так он на баб смотрел. А мужьям разве понравится такое. Но и драться не станешь с ним за то, что не так посмотрел на жену. Ежели бы в позапрошлом веке жил, так из дуэлей не вылезал бы.
– Я наслышан о его похождениях, – сказал Макаров. – Может на другой почве враги у него были, знаете, затаил злобу на него кто? Мало ли?
– Злобу-то? – задумалась продавщица. – Затаил на него Скабелин злобу. В молодости он ухаживал за Зойкой. Та его из армии три года дожидалась. К свадьбе дело шло. А тут Воробей объявился. Хоть и не красавец, а образованный – техникум закончил. Зойка, не будь дурой, к нему переметнулась. Воробей работать не любил, в начальство все лез. Кому же не хочется быть женой начальника. Вот Скабелин и затаил на него злобу. Люто он ненавидел Воробья!
– Думаете: отомстил? – с надеждой спросил участковый.
– Н-е-е, – протянула продавщица, – сразу не отомстил. А к тому времени, как пропал Воробей, у них обоих детей уж кучи были. Ни к чему мстить-то.
– Логично, – согласился Макаров.
В магазине, меж тем, терпеливо ожидал своей очереди невысокий, седовласый мужичок. Он кашлянул, привлекая к себе внимание.
– Марь Давыдовна, ты забыла о Косивцове, – тихо произнес он.
– А что Косивцов? – встрепенулся Макаров.
– Дружба у них была: не разлей вода, – сказал мужичок. – А потом, в одночасье, волками друг на друга смотреть стали. Никто не знает, отчего врагами стали, – подытожил он.
– Брось ты, Мишка. – Перебила его продавщица. – Косивцов мухи не обидит.
– Согласен, – равнодушно кивнул головой Мишка.
Разговор оборвался.
Макаров взял в руки пакет с пряниками, расплатился и вышел из магазина.
Он шел по деревенской улице, рассматривая окрестности.
Деревня не отличалась особой красотой. Кирпичные домики, окруженные палисадниками, рядом сараи со стогами сена, кучи навоза, с копошащимися в них курами, бредущие через дорогу гуси. Мост через высохшую речушку, за которым виднелись заброшенные поля. Русло речушки заросшее светлолистыми ветлугами…
И, все-таки, деревня казалась красивой, может оттого, что была она вся зеленой? Вдоль домов со стороны дороги росли кусты сирени, около каждого дома огороды, сады, палисадники с цветами. Обычный деревенский уклад, навевающий мысли о прошлом.
***
В М-ном, как, впрочем, и в других поселках или крупных городах, жило прошлое в каждом доме. В одних домах прошлое припоминалось с улыбкой. Другим, даже во снах, не хотелось видеть, что было давно или совсем недавно. По меркам времени деревня была не старой. Не было в ней жизненного уклада, не было старых домов, передаваемых по наследству из поколения в поколение, не было уюта прошедших поколений, оставивших след в виде посаженного векового дуба или помнившей прадедов заскорузлой яблони во дворе.
До войны на черноземе понастроили бараков, распахали поля, разделили их лесопосадками от вечных в здешней местности ветров. Люди, сорванные с мест раскулачиванием, ехали сюда с семьями. После войны поехали в деревню люди, скрывающиеся от нелегких военных лет. Не все были доблестными воинами. А глухие степные места укрывали прибывших, собирая их, незнакомых, со всех концов страны, в одну общую кучу, где каждый на виду, со всеми своими семейными ссорами, пьянками, удачами и неудачами.
Чермашенцев с детства помнил старичка, о котором говорили, что он служил полицаем во время войны.
Старичок жил одиноко, ходил только в магазин; раз в неделю. Остальное время сидел в своем домике. На него никто не обращал внимания. В то, что был он изменником Родины, тоже никто не верил. Маленький, сухонький, ну какой из него полицай? Как говорят: «не пойман, не вор».
Если вспомнить, то за деревенскими полями, где находились летние свинарники, жила семья, где муж был немец. Самый настоящий. Он даже ходил всю жизнь в длинном кожаном плаще серого цвета. Такие в войну носили немецкие офицеры. После плена остался в Советском Союзе, женился на русской, переехал в совхоз М-ный. Но так и не прижился среди русских, жил обособленно.
Да мало ли еще людей обитало в той глубинке, и каждый со своим прошлым?
Вот такая необычная деревня жила в рамках обычной советской жизни, строя светлое будущее. Только будущее, оно за горами временными находится, а пить-есть хочется сегодня и сейчас.
Кроме того, не все о хлебе насущном думают.
Кому-то грешные мысли покоя не дают, на блуд подбивают.
80-е
Воробей шел по улице, самодовольно оглядывая встречающихся женщин. На лице его блуждала оценивающая улыбка, которая, впрочем, исчезала при виде какого-нибудь мужчины. Воробей степенно здоровался с каждым встречным.
Иначе и быть не могло: в деревне у каждого своя значимость.
Кого-то уважают за хозяйственность, за деловитость, кого-то не уважают за лень, за пьянство.
Воробья не любили, не уважали, взглядами провожали ненавидящими, плевали в след.
Он все это знал.
«Но обращать внимание на каждого недовольного – себя не уважать,» – считал Воробей.
А себя он даже очень любил. Еще баб любил без разбору. Нет, на тех, что в возрасте, он не смотрел. В деревне молодых полно. А как к ним подход найти, он знал. Не все девчата после школы из деревни в город уезжали. Не поступившие в ВУЗы оставались, работали на ферме. Куда же еще идти работать?
Этим летом в деревне осталась самая красивая девушка. Не поступила она в институт. Пришла на свинарник.
Воробей – тут как тут. Работенку предложил не особо тяжелую.
– Мы тебя поставим к свиноматкам. Это тебе не с маленькими поросятами возиться, – говорил он, проводя девушку по деревянной дорожке между лентами транспортера, подающими корм в клетки со свиньями.
Девушка еле держалась на узкой дорожке, а он ступал твердо, всем своим видом показывая, что он здесь хозяин.
В клетках две женщины открывали и закрывали задвижки, следя, чтобы корм попадал в корыта, а не просыпался на пол. За пришедшей девушкой они наблюдали с любопытством, пытаясь понять: очередная ли это пассия управляющего или просто наивная дурочка, которая скоро убежит от непосильной работы к мамке под юбку.
– Ирка не догадывается, что ее здесь ждет, – кричала на ухо свинарка своей напарнице, когда девушка и бригадир по ступенькам сошли с транспортера вниз.
За визгом свиней, грохотом транспортера, разговаривать было совершенно невозможно.
