Buch lesen: «Ледяной Рыбак. Альтраум I», Seite 14

– Мне же вы рассказали про то, что хотите ассасином быть.

– Так говорю же, как стану – так никто меня и не признает. Имя, лицо – все другое… Да, похоже культяпку сейчас никто мне не подштопает, эх… Ладно, еще день – и поеду на каторгу, там-то меня вылечат, это в их интересах.

–И надолго на каторгу?

– Месяц арестантский. Ну, или до выработки нормы – это по желанию. Только не выработать эту норму никак.

– А что такое «арестантские сутки» и «месяц»?

– Реально проведенное в игре время. Я могу в капсуле поселиться, выходить только пожрать-помыться – тогда почти месяц на месяц и выйдет. А можно хоть на год удовольствие растянуть.

– И чем нужно заниматься на каторге?

– Тут как повезет, от места зависит. Отвезти могут в любое место на континенте – кто купит, туда и повезут. Слушай, у тебя жратва какая-нибудь в инвентаре есть? Хоть жрачкой отвлечься – печет культяпку-то.

Я протянул Изуми два пирожка с маком.

– Тут каторжные – товар. Владельцы земель их покупают, как скот. Обычно шахты всякие, иногда – лес рубить, иногда на поле могут отправить пахать-копать, но это уже везенье.

– А как в шахту, если не все шахтеры?

– Так навык выдадут нужный, как привезут, потом, правда, обратно заберут, тут губу можно не раскатывать. Хорошо хоть потом и трудом добытые параметры не спишут. Я вообще не против каторги – там и кач неплохой, и тусовка, говорят, интересная.

– Надо думать. Скажите, а вы на неписей зачем нападаете, если за них суд строже наказывает?

– А на кого еще? Реальную же девку не завалишь, она не непись, она что, ждать будет, пока ты туда-сюда? Логаут – и мацай пыль, ариведерчи! А потом на тебя ее клан будет охоту устраивать, в кос-лист всего альянса навеки попадешь – кому это надо?

– А игрока нельзя удержать от логаута? Кандалы там, мешок на голову?

– Ну, ты скажешь.. Сам не знаешь что ли, что в логаут просто усилием воли выйти можно, хоть с десятью мешками? Ну, тушка еще минуту повисит в игре – а что за минуту можно успеть? Разве что горло вскрыть, а больше никакого толка. Неписи тут, правда, могутные, но я специально тощенькую совсем выбрал и малолетнюю – и то она меня чуть не ушатала поначалу.

Наверное, нужно был сказать Изуми, что он сволочь. Но он, похоже, прекрасно знал это и без меня. Смотреть на него мне было тошно, и я сделал вид, что заснул. Даже не отрывал глаз, когда он с меня ботинки снимал, хотя ботинки были хорошие, новые, непромокаемые. К счастью, эта сволочь тут же вышла из игры, и хотя бы от его смрадного общества я был избавлен.

***

Я пробирался по улицам, прижимаясь к стенам. Рубаха моя была разорвана, полосы на спине, наверное, багровели, привлекая насмешливые и презрительные взгляды – но я ни на кого не смотрел и ничего не видел. Я должен был добраться до моря, остальное неважно. Я доберусь до моря и навсегда оставлю в прошлом этот город, который я ненавижу каждой клеткой тела.

Что у меня тут есть? Остатки денег в банке? Вещи в каморке? Нет, все это не стоит лишней минуты пребывания здесь, я пробираюсь дальними переулками к морю.

Лодка зацарапала днищем о камни, я вытолкал ее на глубину и забрался на борт. Вытащил и закрепил весла. Я буду грести ночь и день, день и ночь, но уберусь отсюда, от места моего позора, как можно дальше.

***

С шестеркой в мореходстве удаляться от берега слишком далеко было и сложно, и рискованно – чем дальше от суши, тем больше терялся контроль над лодкой. Но я все равно отгреб как можно дальше от берега, так, чтобы он почти терялся межу небом и водой. И, увлекшись трудной работой упрямого гребца, сразу не заметил, что попал в течение, несущее мою скорлупку в открытое море. Когда стемнело, я понял, что, похоже, битву проиграл окончательно: выгрести из течения у меня никак не получалось.

Но события этого дня так меня отупили, что я все равно не очень сумел оценить происходящее. Поэтому я зачем то спустил за борт якорь – хотя это был всего лишь железный трехпалый крюк, который никак не мог сопротивляться течению, извлек из инвентаря плотную куртку, которую всегда брал на рыбалку на случай дождя, завернулся в эту куртку, растянулся на дне лодки и уснул, проигнорировав и голод, и жажду. Сработал, в общем, по глупейшему принципу – утро вечера мудренее.

Проснулся от того, что закоченел совершенно, тело было деревянным, мысли – непослушными, распухший язык еле ворочался по сухому рту. Кругом были штиль и темнота. Я порылся в инвентаре. Я давно уже привык перед рыбалкой опустошать сумки, чтобы было меньше проблем с перегрузом, поэтому на данный момент там было занято всего семь ячеек.

Удочка. Нож. Огниво. Кружка. Тесто из муки и нарубленных червей. Коробка засахаренных абрикосов. Бутылка коньяка. Набор оптимистичного робинзона, что… Идея утолить жажду коньяком показалась неправильной, но глоток я все же сделал, чтобы справиться с помойкой во рту и слегка согреться. После чего принялся удить рыбу, дожидаясь, пока посветлеет. Клев был паршивенький, но штук пять сельдей до рассвета я все же выловил.

Заодно размышлял о вчерашнем и понял, что меня уже не так колотит от произошедшего. Кажется, психика начала постепенно покрываться защитным панцирем из заживающих шрамов. Ну, или это коньяк так подействовал. Я по-прежнему с огромным удовольствием лично подпалил бы Развил со всех четырех концов, но, если разобраться, в чем-то тамошних уродов понять можно. Формально я и в самом деле напал на Марен. То, что я не соображал, что делаю что-то действительно плохое, меня, наверное, слегка оправдывало, да и Марен вела себя со мной так, что можно сказать «она первая начала». С другой стороны, если местные неписи часто имеют дело с такими кадрами, как мой вчерашний сокамерник, то удивительно, как они еще не отстреливают любого «попрыгунчика» прямо на подходах к городу.

Да, вчера были жестоко ранены мои гордость и тело. Но тело, честно говоря, попадало в ситуации и похуже – причем оно само радостно рвалось в подобного рода приключения. Одна прялка кижской царевны чего стоит. Игроки и приходят сюда драться и страдать – ну, не все, конечно, но большинство. Что касается гордости, то тут, конечно, сложнее. Прочитал когда-то хорошую фразу про гордость «этого зверя можно поить из разных источников». Например, сейчас я могу чувствовать себя опозоренным и униженным. А могу, наоборот, гордо пожать плечами и сказать «Ха, ну побили плеткой – экая важность, меня таким не напугаешь». Не то, чтобы я прямо сейчас такое умел, но можно же начать пробовать мыслить в этом направлении? И, может быть, первый шаг в этом направлении и приводит к тому, что ты превращаешься в человека, который вообще ничего не боится? Я бы вот не отказался таким человеком стать, например.

Я выбрал селедку покрупнее, удалил голову и внутренности и сделал в тушке несколько ямок ножом. Когда-то еще маленьким я обожал «Кон-Тики» этого безумного норвежца, переплывшего на плоту Тихий океан. Он писал, что жидкость, которая набирается в таких ямках на тушке рыбы – хорошо утоляет жажду. Так что я попробую напиться рыбой, а потом погребу на восток, потому что где-то там должен быть берег. Найду берег и буду двигаться вдоль него на юг, останавливаясь в прибрежных городках с целью пополнения провианта и возможного ночлега. Денег в кошельке у меня меньше одного золотого, но, надеюсь, я найду место, где можно будет продать рыбу. С этими мыслями я продолжил удить, периодически приникая к селедке – вкус у этого напитка был, кстати, не такой уж неприятный. Но я все равно сдабривал это дело периодически глотком-другим обжигающего конька и досдабривался до того, что голова закружилась, а на полоске жизни вспыхнул дебафф «опьянение»

Ладно-ладно, сейчас я вздремну минуту на скамеечке, а потом как возьмусь за весла…

Разбудил меня шум. Который очень сложно описать.

Представьте, что по морю несется двухмачтовый корабль, набитый возбужденно орущими людьми. Представьте, что на носу этого корабля привинчен гигантский гарпунный арбалет, а еще от этого носа тянется страшно натянутая мощная цепь, заканчивающаяся трехметровым гарпуном, воткнутым в спину гигантского пестрого кита. Каковой кит мчится чуть не поверх воды со страшной скоростью, увлекая за собой корабль. Представьте звуки, которые сопровождают все это действие. Вот именно эти звуки меня и разбудили.

Опьянение все еще не прошло, поэтому я какое-то время сидел, открыв рот и ничего не предпринимая. Что с моей стороны было весьма опрометчиво, потому что эта процессия двигалась аккурат в сторону моей лодки. Но, между тем, а что я мог бы предпринять за те несколько секунд, которые потребовались киту, чтобы еще сильнее рвануть, а цепи – порваться с жалобным звоном? И в то же мгновение моя лодка дернулась и устремилась вслед за хвостом кита. Этот хвост бил по воде метрах в трех передо мной и резал пространство со скоростью суперскоростной яхты. Я упал на дно, меня вжало в скамейку на корме.

Кое-как цепляясь за борт, добрался до носа лодки и приподнялся рассмотреть – что происходит. Невзирая на тонны летящих в мою физиономию брызг, диагноз вскоре удалось установить достаточно точно: проклятый якорь впился в обрывок цепи, свисавший с гарпуна. Сам же якорь был намертво присобачен железной же цепочкой к кольцу на носу моего транспортного средства. И на то, чтобы его, допустим, отковырять моим перочинным ножиком, у меня уйдет часов этак без понятия сколько. Со стоном я опять повалился на дно лодки и безнадежным взором уставился в просвистывающие надо мной облака. Справа светило солнце. Кит с немыслимой скоростью уносил меня на север.

Глава 26

Следующие сутки или около того превратились в сюрреалистический кошмар. Кажется, я долакал бутылку коньяка. Периодически, схватившись за лавку, вставал на колени и, грозя киту засахаренным абрикосом, увещевал животное немедленно прекратить. Что именно должен прекратить кит мой проконьяченный язык сформулировать никак не мог и ограничивался указанием «все это! немедленно!» .

Любой нормальный кит в жизни давно бы ушел под воду, прекратив эту безумную гонку, но данный кит целеустремленно летел милю за милей. Я же, скорчившись на дне лодки, жаловался киту на жизнь, хныкал, приходил в благородное негодование, каялся, хихикал и рыдал. Иногда меня тошнило за борт. Очень хотелось пить.

Ночь я провел, разговаривая с родителями, которые со строгим видом сидели на корме и вопрошали как я дошел до жизни такой, и можно ли это вообще назвать жизнью. Я клялся, что стану знаменитым китовым извозчиком и отращу себе новый костный мозг, поступлю в МГИМО и буду дипломатом, только боюсь завалить каллиграфию и грузоперевозки.

Проснулся я от удара и ледяной воды.

Последнее, что успел зафиксировать умирающий мозг: сияющий прозрачный айсберг, пронизанный рассветными лучами, алая полоса крови на льду, вырванный гарпун качается на цепи. После чего смертельный холод сковал мои кости и погрузил сознание в милосердный мрак.

***

Кладбище представляло собой снежный круг с кое-где проступавшими из снега камнями. Посредине была вкопана огромная доска из золотистой, но уже сильно потемневшей древесины, на ней были вырезаны стихи.

«Айсберг. Маленький внизу, вверху большой – и так бывает.

Корка хлеба из котомки к бороде в один момент примерзает.

Сюда приходят умирать: плывут за тыщу миль, потом ползут,

Ледяное крошево – кровать, ветер – кнут.

Что прекрасней этой смерти? Только праведная жизнь, но раз не можно -

В ледянистой круговерти умирают хорошо, умирают осторожно,

И хрустальные глаза наблюдают изменение такое:

Даже псы застыли стоя, и сосульки бьют о пасть в вечном вое.»

Ох, как мне это все не понравилось. Слова – это всего лишь слова, но что-то мне подсказывало, что эти слова тут написаны не просто из любви автора к изящной словесности. Доска эта была явным надгробием, но еще, похоже. и предупреждением.

Вылететь за пределы кладбища мой дух не мог, все было окружено туманом, и я мог только гадать – где я? Про что говорится – «сюда приходят умирать»? Если про кладбище – то это правильно и понятно, но…

Как только я возродился, мгновенно рассеялся и туман, скрывающий печальную истину. Я находился на острове. Очень небольшом. Вокруг, куда ни брось взгляд, расстилался серый океан, терзаемый ветром. Лодки на панели транспорта не было – транспортное средство либо не пережило встречи с айсбергом, либо осталось дрейфовать по соседству с ним и потеряло со мной связь.

–2 жизни . На полосе жизней – дебафф «сильный холод». Еще минус две жизни…

Я , босой и трясущийся, метнулся к берегу, который весь был покрыт скользкими зелеными барельефами из замерзшего льда.

Здесь же валялось немало подгнивших бревен и досок. Собираю дерево, складываю в кучу. Счастье, что у меня с собой огниво – жизней уже меньше трети! Развести огонь я так и не успел, дрова так и не занялись, когда оцепенение сковало тело и я улетел на следующее возрождение.

«Стойкость+1. Сопротивление холоду +1. Вы умерли. Вы потеряли 80 очков опыта. Вы потеряли Бутылка. Вы будете воскрешены…»

Увы, костер, когда я все-таки его соорудил и раскочегарил, тоже не спасал. Разве что жизни отнимались лишь слегка медленнее. Я все-таки продолжил собирать топляк, и чуть было не наткнулся на большой кожаный мешок, лежащий на берегу – я сперва долго принимал его за камень, пока камень не зевнул, показав нехилые клыки.

«Нерпа Последнего Океана. Уровень 305.»

Ох ты… Куда же меня занесло???

Да неважно, все равно я умираю....

После пятой смерти я даже уже рыпаться с костром не стал. Какой смысл? Восемь минут жизни даже с костром – мой тут предел.

Остров был совсем мал – шагов двести в длину и раза в два меньше в ширину. Кроме топляка тут имелось некоторое количество торосов – торчащих в разные стороны плит льда, а также россыпи больших и малых занесенных снегом камней. Ну, и нерпа. Неподалеку от берега из воды торчали еще несколько клочков суши – некоторые размером с обеденный стол, некоторые значительно крупнее, но тоже не такие, чтобы на них Манхеттен закладывать. Волны в одном месте перехлестывали через вал обледеневших камней на берегу и плескали ледяной пеной в ложбину – там собралось целое мутное белое озерцо во льду, все время пытающееся покрыться тонкой пленкой льда, немедленно разрушаемой очередной волной.

Медведя я заметил, в очередной раз вернувшись с кладбища. Он плыл, выставив из воды огромную грязно-желтую задранную морду с черным носом. Плыл он к нерпе. Нерпа спала. Я вжался в торос. От холода умирать всяко приятнее, чем в пасти такого монстра.

«Полярный медведь-нерпоед Последнего океана. Уровень 336» И – завитушки вокруг, видимо, обозначающие, что моб – редкий и дефицитный.

Нерпа, не видя ни медведя, ни его зловещей специализации, спала. Медведь неожиданно быстрой свечой взмыл из воды и упал на бедный кожаной мешок, на который я зачем-то в тот же момент подвесил «сглаз».

Успел вовремя – жила нерпа после нападения мишки недолго. Зверь с урчанием терзал тушу, а я, разжившись одним очком опыта, смотрел на черный узелок на берегу. Сколько этот медведь тут будет обедать? Может быть, быстро кинуться и успеть схватить лут, потом пусть уж убивает…

Два события произошли одновременно – медведь, сыто потянувшись, плюхнулся в воду и поплыл неизвестно куда, загребая огромными лапами. А я в очередной раз превратился в ледяную статую.

На кладбище я прямо извелся, наворачивая круги вокруг плиты – дождется ли меня лут? Не исчезнет ли?

Лут дождался.

«Мясо нерпы». 1 Килограмм.

«Малица из шкуры нерпы.

Броня 50

Сопротивление холоду + 20.»

Все-таки я удачливый человек. Клацая зубами, влез в малицу, больше всего похожую на ночную сорочку с капюшоном – ну, конечно, если бы сорочки шили из тяжелых пятнистых шкур. Ноги совсем окоченели, я подобрал их под малицу, сев на камень в позу русалочки. Нет, я все равно умираю, хотя и медленнее – регенерации не справиться с таким ущербом от мороза.

Смерть отступила, когда я снова развел костер – жизни все же нет-нет, да и списывалась по единичке, но регенерация успевала поднять здоровье до максимума к следующему списанию. Что же, остается порадоваться, что сейчас август – будь зима, никакая малица бы меня тут не спасла.

Смерть лишь ненадолго избавляла от жажды и голода, поэтому я какое-то время разбивал вокруг себя тяжелый слежавшийся снег и ел его. Обнаружил камень с глубокой выемкой в середине, подтащил его поближе к костру и стал топить снег, не слишком ловко сливая получившуюся воду в бутылку из-под коньяка, которая, к счастью, дождалась моего воскрешения и была заботливо подобрана. Вода казалась солоноватой из-за камня, который местами был покрыт полосами въевшейся в поры соли.

Пока бегал за камнем, получил новый дебафф «обморожение левой ноги» Травма на 10 часов. Роскошно. Посмотрел на ногу: стопа была совсем белая, с легким синим оттенком. Я стащил малицу, снял куртку и ножом кое-как откромсал у нее рукава. Куртка просела в прочности на 90 процентов, а рукава вообще никак не обозначались, но я все-таки натянул их на ноги, как носки. По крайней мере, наступать на ледяной камень теперь было куда проще. Разобравшись с жаждой, приступил к решению проблемы голода – достал удочку, насадил на крючки по куску теста и, пожалев, что не догадался развести костер ближе к берегу, закинул удочку на пробу.

«Ваш уровень Рыбалки недостаточен для ловли в Последнем океане. Требуемый уровень 100»

Ну, вот и все.

Значит, я буду умирать тут не от холода, а от голода. И сколько раз я умру, прежде чем меня снимет отсюда какой-нибудь корабль, или не разыщут работники Lesto? Сколько я продержусь, прежде чем сойду с ума от постоянных страданий и смертей? Неделю? Полторы?

Засовывая удочку в рюкзак увидел то, о чем забыл – кусок нерпятины. Достал, понюхал – пахло чудовищно, тухлым рыбьим жиром. Но в реальности ведь есть люди, которые питаются нерпами! Всякие жители крайнего Севера, например. Я нарезал часть мяса ломтиками, нашел плоский камень, подложил его в костер, раскалил, вытащил, положил мясо на горячую поверхность. Потом отковырял ножом прилипшую нерпятину и стал жарить с другой стороны, пытаясь игнорировать удушливую жирную вонь. Положил в рот кусочек и стал жевать – впрочем, жевал я недолго, так как меня почти сразу и вырвало.

Нет, пока я не настолько голоден. Возможно, когда буду на пороге голодной смерти – тогда…

Невзирая на боль в ноге, решил еще раз внимательно обойти свои владения. А заодно попытаться порыбачить со всех четырех сторон острова. Ну, а кто знает, может, остров как раз лежит на стыке океана и какого-нибудь не такого высокоуровнего моря – например, моего родного Серого. Нет, ничего не изменилось. Торосы. Камни. Топляк. В одном месте торосы сломались, прижавшись друг другу, так что получился как бы низенький домик с острой крышей – для проверки залез туда: ничего так, хотя бы пронизывающего ветра не чувствуется. Если перед входом развести костер, то можно в радиусе его действия тут ночевать. С экскурсии приходилось пару раз сбегать, спеша добраться до огня – один раз чуть не опоздал, жизнь выморозило почти до донышка, прежде, чем благодатное тепло включило регенерацию.

«Терпеливость +1»

Ну, хоть параметры качаются.

Я забрасывал удочку с камней и ледяных наростов. Близко и далеко. Я закидывал ее на север, запад, юг и восток, равно как на юго—восток и северо-запад, и северо-северо-восток.

Всюду меня встречало равнодушное сообщение о недостаточности моей рыбацкой стати.

Когда я пытался сделать заброс, стоя на гряде, через которую вода набиралась в лужу на острове, (и получил ожидаемый отлуп) я встал, уныло опустив удочку на землю и укоризненно глядя на недоступное море. А потом перевел взгляд на поплавок. Он плыл! Плыл! Без всяких сообщений.

Хотя какой смысл? В этой луже никакой рыбы нет. Поплавок задрожал, я дернул удочку.

«Малек мойвы 3 грамма»

Я смотрел на это крошечное прозрачное нечто как на величайшее сокровище и опомнился, только когда полоска жизней угрожающе замигала красным.

***

Устроился я даже с комфортом. Под ледяным навесом, защищающим от ветра со спины, сбоку – костер. Держать удочку приноровился так, чтобы голая беззащитная рука почти не высовывалась из рукава на холод. Рыбки не столько жарились, сколько сушились на длинном камне, наполовину засунутом в костер – ел я их целиком. Вкусным данное блюдо я не назвал бы ни при каких обстоятельствах, но это были пища и жизнь. Запасов топлива я набрал много, будем надеяться, мировой порядок не слишком часто устраивает на этом острове уборку, стирая все следы внесенных человеком изменений и возвращая все на свои места: и камни, и сожженные, казалось бы, бревна.

До вечера еще раз капнуло сообщение.

«Сопротивление холоду плюс 1».

А когда стемнело:

«Рыбалка 25»

Выберите навык

«Дневной мастер» – пассивно увеличивает возможный вес рыбы, пойманной днем.

«Ночной мастер» – пассивно увеличивает возможный вес рыбы, пойманной ночью

«Еще один старый башмак!» – пассивно увеличивает шанс подцепить предмет со дна.

Выбрал «Башмак»

Я сейчас, видите ли, был бы очень рад любому старому башмаку.

На ночь устроился в облюбованном укрытии, перетащив туда горячие бревнышки, к утру огонь перед входом погас и проснулся я по этой причине прямо на кладбище. Прочитал еще раз жуткие стишки на надгробии.

Сам сосулька! – сказал я неизвестному автору данного шедевра. – Лично я пришел сюда, чтобы жить!

Хотя, надо признать, что из уст призрака это прозвучало, скажем так, иронично.

Часть утра потратил на то, чтобы натаскать щепок и снега и заделать ими дырки в крыше моего жилья. Кто его знает, сколько я тут еще буду торчать, утеплиться не помешает. Нерп и медведей больше видно не было, а во всем прочем обстановка на острове полностью соответствовала вчерашней. Ветер, холод, море, лед, и я – сижу у колеблющегося костра, ловлю и жарю мойву. Самая крупная – 8 граммов попалась, но это гигант местный.

Мойва прекрасно ловилась на наживку из мойвы же, что было очень кстати, так как наживка из теста потихоньку заканчивалась. Пока ловил, размышлял как отсюда выбираться, если вдруг никто сюда за мной не приедет. Вот в каких ситуациях нужно иметь при себе почтовый ящик – пишешь друзьям… и друзей тоже надо иметь.

Во-первых, нужно следить за морем – непременно должен появиться какой-нибудь корабль. Пусть пираты, пусть людоеды, только чтобы меня отсюда увезли!

Во-вторых… ну, теоретически я могу прокачаться рыбалкой до миллионного уровня и уплыть отсюда сам, наплевав на ледяную воду и прочие неприятности, потому что здоровья и выносливости у меня будет как у того кита. Вообще – поймаю тогда этого медведя и верхом на нем уплыву, например. Лет через двести, возможно, этот план сработает.

В-третьих, можно собрать весь топляк и попытаться сделать из него плот. Сделать каменные инструменты, все обтесать, соединить колышками… Причем, будь у меня мастерство столяра или хотя бы лесоруба, возможно, это сработало бы. Не говоря уже о кораблестроении. Был бы я кораблестроитель приличного уровня я, бы, небось, из этого вот обрубка функционирующее каноэ соорудил бы.

Если вы думаете, что на этом у меня варианты завершились, то вы плохо меня знаете. Я даже успел додуматься до гениальной идеи собрать плавсредство из плавательных пузырей мальков мойвы, при условии, что эти пузыри у них есть.

Ну, и еще я, конечно, не сомневался в маме. Через какое-то время она начнет нервничать из-за моего отсутствия, а начав нервничать, она будет бить в набат. И я не думаю, что Lesto удастся игнорировать маму – в конце концов они меня сами найдут и притащат связанным к ее ногам.

Так что я могу расслабиться и просто думать, что я на каникулах. На таких вот странных, холодных, изматывающих каникулах, пахнущих мойвой. Есть и плюсы – тут меня никто не арестовывает, не похищает и носов не откусывает. Никто меня не оскорбит, не унизит и не обманет. Буду ловить рыбу и качать кулинарию – может, на каком-то уровне мастерства мойва даже станет почти съедобной. Ух-ты, у нас новый рекорд – 9 граммов! Поприветствуем чемпиона!

И нужно благодарить судьбу за то, что у меня удочка без прочности – неломаемая: крючок не оторвется, леска не лопнет. Правильная покупка была. Хотя если бы я мог вернуться назад в прошлое, я бы перед бегством из Развила за шиворот оттащил себя в ночлежку за своими вещами. Одеяло! Старые, но целые ботинки! Средний походный набор кулинара с его замечательными котелками, чайниками, сковородками и поварешками. Оставленные на подоконнике груши! Сколько богатств… как бы они все мне сейчас пригодились!

Интересно, в этой луже что-нибудь кроме мойвы можно поймать? Вряд ли. Игровая условность – игровой условностью, но ни крупной рыбе, ни затонувшему ящику тут просто негде было бы укрыться от моего взгляда. Зато мойва тут железно не кончится – уж если какой зверь тут приписан к какой-либо местности , то он непременно в ней будет возрождаться. И, кстати, о приписке зверей к местности – куда делся медведь? В реальной жизни белые медведи за тысячи километров, я слышал, умеют плавать, но этот наверняка должен болтаться где-то поблизости по скрипту. Очень не хотелось бы, чтобы он повадился на меня охотиться.

10 граммов! Да мойва, как я погляжу, сегодня в ударе!

Глава 27

Проснувшись, понял, что продрог до костей – неудивительно, ночью произошло очередное обновление ландшафта, и все мои любовно возведенные пристеночки у входа и насыпи на крыше исчезли. Все никак не могу разобраться – с какой периодичностью происходят эти обновления – то больше недели все стоит нетронутым, то чуть ли не через день генеральная уборка. Пришлось восстанавливать – но до этого я извлек из инвентаря чурбачок, сделал на нем новую отметину и придирчиво пересчитал имеющиеся. Выходило, что я провел на острове, которому дал имя Нерпячий, шесть недель. Впрочем, возможно, я и потерял или надбавил день.

Пока возился с костром, плямкнуло очередное почтовое сообщение. Теперь их у меня 58. Правда, я не могу увидеть, кто мне и что пишет, но в принципе догадываюсь. Мама вышла на тропу войны.

День сегодня был хороший, ясный, хотя буран может нагрянуть совершенно внезапно – плавали, знаем. Взглянул на нерпичью лежку – мадам Пятнистая еще не приплыла. Хотя сегодня как раз ее день недели, так что заранее потираем лапы в предвкушении. Лишь бы медведь не заприметил, как в прошлый раз: очень неприятно потом с убирать с глаз долой собственные разорванные окровавленные останки, разбросанные по всему острову. Да и сам процесс превращения в эти останки – врагу не пожелаешь, умер я в конечном счете от кровотечения, ибо тупой урод просто таскал меня в зубах и бил по камням, вместо того, чтобы милосердно и быстро свернуть шею, как нерпе.

Впрочем, если не наглеть и не слишком высовываться из-за тороса, то обычно все проходит гладко: сглаз на нерпе, ждем окончания обеда, забираем лут.

Кроме первой малицы я уже разжился второй, которую использовал сейчас вместо подстилки, а уж когда мне из нерпы вывалились унты (30 к сопротивлению холоду) я был на седьмом небе от счастья. К сожалению, еще два раза из нерпы ничего не падало, кроме кусков вонючего мяса, но, может быть, сегодня повезет. Третья малица мне бы точно не помешала – пока как одеяло, а потом нужно будет придумывать как ее на себя тоже нахлобучить – с каждым днем становилось все холоднее. И темнее – солнце уже выглядывало лишь на несколько часов в день, страшно подумать, что будет дальше. Сейчас только октябрь, зима лишь готовится к выходу на сцену, но однажды после бурана, выкопавшись из укрытия, я сперва даже не понял – куда я попал – сверху все черное, снизу все белое. Потом понял, что океан встал – покрылся льдом до горизонта. Я сперва с ужасом кинулся к своему рыбацкому угодью, убедился, что если разбить тонкий лед, то рыбачить можно, а потом увидел, как море вспучилось мириадами острых игл, грохот стоял такой, как будто мир рушится, на остров поперли стеной ледяные, покрытые с одной стороны инеем огромные осколки… Страшно. Но невероятно красиво. На всякий случай стал готовиться к зиме и возможному походу через льды в неизвестном направлении – если океан покроется крепко, то, возможно, я и сумею добраться до какого-нибудь материка.

И в любом случае нужно иметь запас пищи – на поход ли, на зимовку ли здесь, под снегом. Лужа моя рыбацкая может и до дна промерзнуть, полагаю, хотя здешние физика и метеорология непредсказуемы. Инвентарь уже набит жареной мойвой на пределах грузоподъемности, кулинария уже до пятнадцати прокачалась: мойва теперь почти съедобная стала. И способность кулинарная открылась на десятом: «особый аромат» – раз в сутки можно использовать – поднимает качество приготовленного аж на десять уровней.

А рыбалка у меня – вообще пятьдесят девять. Когда больше ровным счетом нечего делать, ремесло быстро качается. Из параметров быстрее всего поднимаются Стойкость и Терпеливость, немного поднялась Регенерация. Ловкость и Внимательность, оказывается, иногда капают при рыбалке, но очень, очень редко. Выносливость тоже приподнялась, особенно после встречи с медведем, а вот уровень – всего двадцать третий. Зато сопротивления холоду своего собственного, без одежды если —двадцать один! Так что теперь дебаффы «обморожение», «простуда» и «пневмония», донимавшие меня в первые недели, случались редко, только если уж совсем небрежничал с костром.

Закончил приводить в порядок свое жилище – два бревна прислонены ко входу, досками закрыты щели в крыше, снега набросал поверх досок. Уже убедился в том, что холод сам по себе не так страшен, как ветер, от холода защищает эффект костра, все ночь мирно тлеющего у входа, а вот ветер, если уж проберется под малицу, за минуту заморозит так, что еле руки разгибаешь. Будь бы я на реальном острове – наверное, возвел бы себе настоящий снежный дом с каменной печкой, но здесь в этом нет смысла – нужно, чтобы земля тебе принадлежала, чтобы на ней строить: а право первооткрывателя и поселенца в Альтрауме, надо понимать, было ничтожно.

Кстати, обновление же! Это значит, что в моем меню сегодня – приятное дополнение! Уже на вторую неделю своей робинзонады я заметил, что с той стороны острова, где больше всего камней на берегу, есть расселины, наполненные водой – и в них сидит несколько кучек раковин – темных, с острыми концами. Ножом их удалось отколупать от камня, и в жареном виде они оказались просто восхитительны: кидаешь их в угли, они вскоре со щелчком открываются – и кушать подано. Даже рецепт у меня сам по себе выучился «Жареные съедобные ракушки Севера» Там, правда, по рецепту полагаются еще лимон, и помидоры, и базилик, и багет… но и без базилика очень даже неплохо после бесконечной-то мойвы!