Buch lesen: «За мной придут ночью: Уйгурский поэт о геноциде в современном Китае»

Тахир Хамут Изгил

Schriftart:

Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)

Переводчик: Диана Максимова

Редактор: Валентина Комарова

Главный редактор: Сергей Турко

Руководитель проекта: Елена Кунина

Арт-директор: Юрий Буга

Дизайн обложки: Денис Изотов

Корректоры: Татьяна Редькина, Елена Аксёнова

Верстальщик: Александр Абрамов

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Published by arrangement with Elyse Cheney Literary Associates LLC and The Van Lear Agency LLC

* * *

Пока они рыщут по улицам, тщетно пытаясь меня найти,
Знаешь ли ты, что я с тобой?
ПЕРХАТ ТУРСУН. ЭЛЕГИЯ (2006)

Вступление от переводчика Джошуа Фримана

Если пару лет назад вам случалось вызывать такси в Вашингтоне, возможно, вашим водителем был один из самых выдающихся уйгурских поэтов современности. Тахир Хамут переехал с семьей в США в 2017 г., спасаясь от китайских властей, безжалостно преследовавших его народ. Тахиру удалось не только избежать грозившего ему заключения в лагерях, в которых исчезли более миллиона уйгуров, но и рассказать всему миру о несчастьях, постигших его родину. В своих мемуарах он рассказывает об одном из самых острых гуманитарных кризисов в мире и делится историей выживания своей семьи.

Я был знаком с творчеством Тахира еще до нашей встречи. Впервые я прочитал его стихи вскоре после того, как начал работать переводчиком в Синьцзяне – регионе на западе Китая, где живут уйгуры. Мой близкий друг неоднократно говорил мне, что, если я хочу понять уйгурскую культуру, мне нужно начать с поэзии. Как и многие американцы, я не испытывал особой тяги к поэзии и не последовал его совету. Но вскоре другой мой приятель вручил мне стопку листов со стихами Тахира. Никогда раньше я не был так глубоко взволнован поэзией.

Для уйгуров поэзия – дело не только писателей и интеллектуалов. Стихи вплетены в повседневную жизнь – их цитируют в разговорах, делятся ими в социальных сетях и обмениваются строками с любимыми. С помощью поэзии уйгуры сообща решают проблемы, будь то вопрос гендерных ролей или противостояние государственным репрессиям. Даже сейчас, когда я проверяю почту по утрам, папка входящих сообщений полна свежих стихов, ждущих моего перевода. Эти стихи отправляют мне уйгурские поэты, которых раскидало по свету.

С поэзией уйгуры связывают влиятельность и славу. Попросите их назвать 10 выдающихся уйгуров – и среди прочих имен будет несколько поэтов. Попросите уйгурских интеллектуалов перечислить самых известных уйгурских мыслителей и писателей – и, возможно, вы услышите имя Тахира Хамута.

Я познакомился с Тахиром в начале 2008 г., когда начал переводить уйгурскую поэзию. Встреча с ним стала для меня такой же незабываемой, как и его стихи. Худощавый, смуглый, энергичный и статный, Тахир отличался пристальным взглядом и напористой манерой речи, а высказывания его были всегда точны. В наших беседах мы обращались к самым разным темам и переходили от поэзии – к политике, от истории – к религии. Мне вскоре стало ясно, что спектр его интересов весьма широк, а жизненный опыт огромен.

Тахир родился в семье фермеров и провел детство в деревушке на окраине Кашгара – древнего города на юго-западе Синьцзян-Уйгурского автономного района. Ритм и традиционный жизненный уклад уйгурской деревни неиссякаемый источник его поэзии. Он родился во времена «культурной революции», в разгар радикального маоизма, а совершеннолетия достиг к 1980-м гг. – на заре эпохи экономической и культурной либерализации. После эпохи мрачной, политизированной поэзии времен правления Мао Цзэдуна последовал расцвет новых жанров и стилей. Когда Тахир, еще будучи школьником, опубликовал свое первое стихотворение, литературная среда кипела, бурлила и развивалась.

С отличием окончив школу, Тахир переехал в Пекин и поступил в университет. Выросший в Кашгаре, где все говорили на уйгурском, теперь он оттачивал китайский, штурмуя тома авангардистской китайской поэзии наряду с китайскими переводами Фрейда. Вскоре юноша с головой погрузился в западную литературу – одно время Тахир буквально не расставался с переведенным на китайский сборником стихов Уоллеса Стивенса. Это была эпоха головокружительных литературных открытий и возможностей – Тахир и другие уйгурские студенты часто собирались вместе, чтобы обсудить прочитанное или поделиться тем, что написали сами.

В столице Китая в это время было неспокойно. Новое поколение отказывалось мириться с медленным темпом реформ и все настойчивее требовало демократических свобод и искоренения коррупции. На втором курсе Тахир участвовал в организации голодных забастовок и маршей студентов накануне протестов на площади Тяньаньмэнь в 1989 г. Правительственные танки сокрушили студенческое движение, но не интерес Тахира к политике.

Окончив университет, Тахир какое-то время работал в Пекине, а затем получил должность преподавателя китайского языка в Урумчи – столице Синьцзян-Уйгурского автономного района. Параллельно с основной работой он продолжал писать стихи, в большинстве своем модернистской направленности. В некоторых из них затрагивались некогда табуированные в уйгурской литературе темы. (В одной из широко обсуждавшихся поэм 1994 г. упоминались марихуана, мастурбация и «спившаяся нация».) В авангардистских кругах Тахир быстро заработал репутацию талантливого юного поэта.

В 1996 г., поскольку он был уйгуром в Китае, политика грубо вторглась в его жизнь. Тахир выехал из Урумчи в надежде продолжить обучение за границей, но его арестовали при попытке покинуть Китай. Под пыткой он дал ложные показания о том, что собирался выдать государственную тайну. Тахир был в заключении почти три года. Условия в тюрьме были тяжелыми. Он похудел до 45 кг.

Освободившись в конце 1998 г., Тахир был вынужден начать жизнь с нуля – и с черной пометкой напротив имени в партийном архиве. Через год он устроился на работу в киноиндустрию и вскоре занялся режиссурой независимого кино. К началу 2000-х гг. Тахир зарекомендовал себя как выдающийся и весьма оригинальный режиссер, известный главным образом благодаря своей новаторской драме «Луна – свидетель» (The Moon Is a Witness). Его карьера поэта также набирала обороты; не изменял он и своей давней привычке много читать.

Для человека всего несколько лет назад освободившегося из трудового лагеря это была невероятная глава в жизни. Фоном ухудшались политические условия и межэтнические отношения в Синьцзян-Уйгурском районе. В 2000-х гг. китайское правительство практически уничтожило образовательную систему на уйгурском языке – уйгурские дети обязаны были учиться в школах-интернатах, преподавание в которых велось только на китайском. Дискриминация уйгуров со стороны ханьского большинства становилась повсеместной: работодатели отказывались брать уйгуров на работу, говоря, что в представителях меньшинств не нуждаются. Ссылаясь на проблему безработицы, частично созданную самим государством, власти Китая принуждали уйгуров браться за низкооплачиваемую работу в отдаленных регионах. Там они жили в переполненных общежитиях под строгим надзором, в незнакомой и зачастую враждебной обстановке.

Год за годом недовольство уйгуров росло, не находя выхода, – все медиа тщательно контролировались государством. Наконец в середине 2009 г., после того как на фабрике игрушек в Восточном Китае рабочие-хань устроили самосуд над своими коллегами-уйгурами из-за неподтвержденных слухов об изнасиловании, Урумчи накрыла волна жестокого противостояния между уйгурами и хань. Количество жертв исчислялось сотнями – автобусы поджигали, витрины магазинов разбивали вдребезги, случайных прохожих на улицах забивали до смерти.

В сентябре, в разгар массовых протестов против секретаря региональной партии, Тахир шел по многолюдной улице, и группа представителей хань окликнула его: «Эй, ты уйгур?» Позже он признался мне, что у себя на родине ему и в голову не приходило скрывать свое происхождение. «Да, уйгур, – отозвался он. – А вам-то что?» На Тахира обрушился град ударов – ему удалось спастись, перепрыгнув через забор и очутившись в укромном месте. И по сей день его глаз порой подергивается. Однако даже избиение его не остановило.

Однажды я спросил Тахира, обязан ли он своей стойкостью годам, проведенным в тюрьме и трудовом лагере. Он ответил, что нет, и признался, что еще до заключения прекрасно понимал: быть представителем уйгурского интеллектуального сообщества в Китае очень рискованно.

Я уверен, что жизненный опыт помог Тахиру предугадать будущие события раньше, чем многим другим его соотечественникам. В один из осенних дней 2016 г. я ужинал с ним и несколькими друзьями. Подобные ужины были нашей традицией уже лет 10, и, как обычно, тосты, шутки и беседы продолжались вплоть до поздней ночи. Пустые бутылки из-под вина выставлялись в ряд, пока мы наслаждались дымящимися кониной и лапшой. В воздухе клубился сигаретный дым – это писатель Перхат Турсун чередовал свои знаменитые анекдоты с крепкими затяжками.

После Тахир предложил подвезти меня домой, и мы с ним в темноте отправились к его машине. Однако вместо того, чтобы двинуться в путь, продолжили беседу, сидя в его «Бьюике». В городе, где даже у стен есть уши, пустая парковка – идеальное место для доверительной беседы.

Мы обсуждали ухудшающуюся политическую ситуацию в Синьцзян-Уйгурском автономном районе. Указав на новый полицейский участок рядом с парковкой, Тахир рассказал, что за последние месяцы полиция допросила большинство его бывших сокамерников из трудового лагеря. Мы говорили и о его недавних путешествиях за границу, и Тахир с интересом расспрашивал меня о жизни в США. Я почувствовал, что наступил момент, чтобы спросить его о том, о чем я не решался спросить раньше: «Вы думаете о переезде в Америку?»

Глядя мне прямо в глаза, он ответил: «Да».

Мысль об отъезде пугала Тахира и его жену Мархабу. «Не так-то просто начать жизнь с нуля в чужой стране с чужим языком, когда тебе за сорок и у тебя двое детей», – поделился он со мной. Придется расстаться с друзьями и с карьерой. Кроме того, в обозримом будущем обратной дороги не будет: стоит запросить политическое убежище в США, и любая поездка в Китай может обернуться заключением. Однако с учетом мрачных политических перспектив Синьцзяна Тахир и его семья морально готовились к тому, что им придется уехать, если ситуация ухудшится.

Ситуация ухудшилась. Летом, полгода спустя, из Синьцзян-Уйгурского района начали поступать сообщения о массовых арестах и лагерях для интернированных. Даже я, покинувший Синьцзян в конце 2016 г., понимал, насколько ситуация серьезна. Самые близкие друзья из Синьцзяна один за другим начали удалять меня из друзей в WeChat, потому что переписка с лицами за границей могла стать предлогом для ареста.

Тахир долго оставался на связи: время от времени он писал мне, чтобы обсудить мои переводы его стихов, но потом тоже затих. В конце июня 2017 г. он внезапно прислал мне голосовое сообщение. «Погода в мае тут очень плохая, – сообщил он. Так уйгуры иносказательно называли политические репрессии. – Я никак не мог связаться с тобой. Сложно это сделать, когда погода постоянно меняется». Мы перекинулись парой сообщений об одной из его поэм.

А дальше тишина. Это были последние сообщения, которые я получил от друзей оттуда.

В последующие месяцы новости становились всё мрачнее. Было ясно, что, как бы мы ни надеялись, это не очередная краткосрочная кампания. Осознавая масштабы кризиса, я постоянно думал обо всех, кого знал. В особенности переживал за Тахира, учитывая его заключение по политическим мотивам в прошлом. Но у меня не было никакой возможности узнать, всё ли с ним в порядке. И всё ли в порядке хоть с кем-нибудь.

Синьцзян-Уйгурский район стал гигантской тюрьмой, окруженной силами безопасности и уникальнейшей в истории биометрической системой наблюдения. Деревни и кварталы быстро пустели – людей забирали в лагеря для интернированных. У уйгуров конфисковали паспорта. Связь с внешним миром была обрублена. Выбраться стало почти невозможно.

Однако даже невозможное оказалось возможным для одного человека. В конце августа общий знакомый из Шанхая сообщил мне, что Тахир готовится уехать в США. Я хранил молчание, опасаясь связываться с ним, прежде чем он покинет Китай. Затем другой общий знакомый передал мне американский номер и сказал, что он принадлежит Тахиру. Я тут же позвонил.

Тахир взял трубку. «Тинчликму?» («Как ты?»). Мы поздоровались как обычно. Я спросил его, где он находится. Услышав, что он с семьей в Вашингтоне, я ощутил невероятное облегчение. После долгих месяцев самых мрачных новостей из Синьцзян-Уйгурского района это казалось чудом.

Вскоре после прибытия в США Тахир задумался о том, чтобы написать о кризисе в Синьцзяне от первого лица. Но ему потребовалось несколько лет, чтобы пустить корни в новой стране, и на это уходили все силы. Он работал таксистом, учил английский, занимался подачей документов на политическое убежище. Лишь в конце 2020 г. обстоятельства позволили Тахиру начать записывать воспоминания.

Стоило ему начать, как на страницы хлынул поток мыслей. Он писал так, что я едва успевал переводить. Каждый раз, когда мы обсуждали черновики, всплывали новые подробности и темы. Летом 2021 г. The Atlantic опубликовал отрывок мемуаров Тахира в сокращении. Кризис в Синьцзяне тем временем усугублялся. Тахир продолжал писать.

Мемуары, которые вы прочтете, – это воспоминания человека, пережившего уничтожение своей родины. Работая над книгой, Тахир много и часто общался с другими беженцами и сопоставлял свои мысли с опытом соотечественников и информацией из публичных источников. Все имена, не считая имен членов семьи и некоторых знакомых, были изменены, чтобы оградить этих людей от преследований со стороны государства.

Насколько я знаю, из всей плеяды талантливых уйгурских писателей из Синьцзяна лишь Тахиру удалось сбежать после начала массового интернирования. В его свидетельстве сочетаются поэтическая экспрессия и ясный взгляд на двойственность людской мотивации даже в самых крайних случаях. Система государственного террора в Синьцзяне управляется бесчеловечной бюрократией, но те, кто приводит в действие эту машину и гибнет под ее колесами, – обычные люди, и их многогранность отражена в рассказе Тахира.

Мир в его рассказе – это мир, с которым нам всем необходимо бороться. Война китайских властей с уйгурским меньшинством беспрецедентна, но в этой войне применяются знакомые всем инструменты. Социальные сети, предсказывающие поведение компьютерные алгоритмы, высокотехнологичное оборудование для слежки, в большинстве своем разработанное на Западе – все это используется властями в Синцзяне для доказательства необходимости репрессий. Исламофобский дискурс, который набрал силу в США, стал для китайских властей отличным поводом, позволившим оправдать политику террора. Международные корпорации вовлечены в цепочку поставок, которые провоцируют принудительный труд в Синьцзян-Уйгурском районе.

Помимо Тахира в мой круг друзей в Урумчи входило много других людей – некоторые из них, выдающиеся писатели и представители интеллигенции, встретятся вам на страницах этих мемуаров. Их голоса до сих пор эхом отдаются в моей памяти. Широту взглядов и силу духа того окружения можно заметить даже на фоне трагедии, отраженной на этих страницах: здесь и владелец магазина, который старательно переводит труды Бертрана Рассела, несмотря на риск ареста, и писатель, чье искрометное чувство юмора скрашивает чудовищные события.

Будь у них возможность поговорить с нами, все они убедительно свидетельствовали бы о кризисе, который продолжается и поныне. Но такой возможности у них нет: преследование последних лет заглушило их голоса – по крайней мере на некоторое время. Ради них и ради бесчисленного множества таких же, как они, но неизвестных нам соотечественников Тахир делится своей историей с миром.

Der kostenlose Auszug ist beendet.