Предел – только небо. Книга 1. Земля

В самой гуще Лосиноостровского лесного массива, спрятавшись среди могущественных деревьев, я наконец позволила себе остановить электрокар. С минуту я сидела в немом молчании, пытаясь еще раз все проанализировать, уловить движение снаружи или узреть чье-то присутствие, как вдруг увидела глазами и услышала грохот ушами, полыхнул на юге Москвы еще один фонтан из воздуха, пара и огня.

Лили так и сидела как мышка, даже не позволяя себе дернуться или пошевелиться. Девочка натерпелась страха за эти несколько часов.

В задумчивом состоянии наблюдала и я за фонтаном, бьющимся из-под земли. Я четко слышала скрежет металла, удары о поверхность и непрекращающийся вопль. Ожидание кончины еще одной части Москвы было похоже на бесконечность. Мучительную бесконечность.

– Алиса, что происходит в космосе? – задала я вопрос системе, заранее не ожидая услышать разумный ответ.

– Информация отсутствует. Все серверы отключены. Резервные генераторы также не подключаются. Такой сбой может означать только одно: спутники больше не работают. Связь нарушена. Причины не известны.

Я отключила искусственный интеллект. Никакой помощи от системы сейчас не было, как и толка.

Постепенно звук стал с эхом исчезать вместе с черным пластом, образовавшимся в том месте, где ударил гейзер. Пережив момент гибели южной части Москвы, я тихонько открыла дверь машины, при этом постоянно оглядывалась, будто ожидала нападения со всех сторон, – и вышла. Лили последовала за мной. Без паники и лишних звуков мы осторожно вытянули мужчину из электромобиля и аккуратно положили его бессознательное тело на землю. Я потрогала пульс человека – он был жив. Лили тем временем отыскала в багажнике бутылку с водой и вылила на лицо парня, затем приоткрыла ему губы и залила немного жидкости в рот. Мужчина начал приходить в себя, резко зашелся кашлем, но продолжал пить воду, которую ему вливали; чуть погодя человек смог пошевелить веками. Несомненно, ему было плохо, его мутило, и у него кружилась голова. Видно это было потому, как он водил по кругу глазными яблоками, не понимая, где он находится и что с ним происходит. Судя по всему, тошнота с новой силой подступала к его горлу. Мы с Лили наклонили тело парня на бок, чтобы он не захлебнулся в собственной рвоте. Еще несколько минут человека трясло, выворачивало и знобило, а потом он обмяк. Нежно и заботливо мы повернули его на спину, заметив, что мужчина едва уловимо вздохнул с облегчением. Лили осторожно подложила под голову полотенце, пока я пыталась еще раз нащупать пульс. С неким чувством успокоения мужчина прикрыл глаза, когда тошнота полностью отступила. Дав ему пару минут передохнуть, Лили надела на мужчину респиратор. Хуже обстояли дела с пострадавшей частью тела – с ногой. Я наспех стянула с него туфлю и разорвала штанину. Человек не сопротивлялся. Лишь изредка открывал глаза, но тут же закрывал их, все еще не понимая, что происходит с ним в этот момент. Невооруженным глазом было заметно распухшую конечность – ведь мы не знали, как долго он оставался под завалом с передавленной ногой. Ведя рукой от пальцев стопы к колену и одновременно надавливая на кость голени, я искала место перелома. Мужчина никак не реагировал на движения. Но как только я коснулась участка чуть выше стопы левой конечности около небольшой раны на лицевой стороне ноги, человек издал глухой страдальческий стон, от которого стало не по себе. Дернулась и Лили, словно эта боль передалась и ей.

– Кость сломана, – оповестила я мужчину вслух, как только нащупала место перелома, и задумалась о том, понял ли он меня.

Лили тут же вытащила из машины сумку с лекарствами, отыскала среди всего прочего флюзол – эквивалент пероксида водорода, и вылила бутылку содержимого на рану. Не знаю, как мужчина справился с болью, что заставила содрогнуться все его тело, но он мужественно закрыл глаза и страдания погасил в себе. Лишь только складка, залегающая между глазами, констатировала о мучениях человека.

Какое-то время мы пристально наблюдали за мужчиной, пока его дыхание вновь не стало ровным. Как только тело парня начало расслабляться, а на лице больше не проявлялись признаки сильной боли, я осторожно поднялась с колен и подошла к электрокару. Без толики сомнений, скорее всего, действия мои были автоматические, я достала из салона электромобиля биобинт с фиксацией жесткости после его увлажнения и несколько бутылок с водой. Оставалось вправить кость, обработать рану и зафиксировать ногу. Никогда прежде я не пробовала себя в качестве спасателя или медицинского работника. Несомненно, не была готова к обстоятельствам, вызывающим некую панику внутри. Внутренняя борьба с самой собой отражалась на моем лице и движениях: я то и дело зажмуривала глаза, потом широко открывала их; руки то тянула к ноге, то убирала.

– Боюсь сделать хуже, чем есть, – объяснила я Лили свою нерешительность.

– У тебя получится. Только ты и способна вправить кость. Надавливай! И ничего не бойся, – подбадривала сестра, явно стараясь вселить ту храбрость, что покидала меня в некоторых ситуациях. Я слушала голос Лили, напитывалась мужеством, справлялась со страхом. Вся моя воля так и пятилась назад, но стыд за слабость и чувство долга направляли мои мысли и действия. Лили посмотрела на меня таким взрослым взглядом, полным сочувствия и понимания, что я невольно отвернула лицо в сторону пострадавшего, и с полной уверенностью, что я смогу вправить кость, надавила на место перелома. Все произошло в считаные секунды: человек широко раскрыл глаза, слегка прогнулся в спине, и я точно знаю, хотел издать вопль, но, почувствовав, что ему крепко зажали рот и не ослабят хватку, отключился.

Потеря сознания – лучше, чем испытать порог боли, сдерживать крики и умереть от шока. Обморок не даст психике мужчины ощущать, как мы с сестрой обрабатываем противовоспалительными и обезболивающими средствами, заклеиваем рану, обкалываем антибиотиками и фиксируем ногу биобинтом. Так что бессознательное состояние человека значительно упростило нам работу.

Задача казалась не такой простой, как мы с Лили ранее воображали в уме. Бросив все силы на спасение человека, я подумать не могла, что когда-либо отважусь на операционное вмешательство на костных тканях и буду оттачивать мастерство склеивания глубоких ран. Наш пациент, по крайней мере, не видел всех погрешностей моей работы и не ощущал недостачу опыта во врачевании. Лишь на мгновение я позволила себе затормозить взгляд на парне, пока он находился в бессознательном состоянии, отряхнула ему волосы от пыли, чтобы рассмотреть его внимательнее, и, подозвав сестру помочь мне, мы обе постарались погрузить тело мужчины обратно в электрокар. Мы уложили человека на заднее сиденье, сняли с него пиджак, подстелили под голову декоративную маленькую подушечку, до этого момента служившую украшением интерьера машины. Напоследок Лили накрыла парня простыней и села на переднее сиденье, затем украдкой взглянула на меня и активировала ремень безопасности.

С минуту я смотрела на карту, пытаясь отыскать наше примерное местонахождение. Вокруг нас были лишь деревья, а за ними все было выжжено, разбито, разрушено или разломано. Мы находились между двух радиан шоссе. Сколько бы мое внутреннее чутье ни говорило мне ехать на аэродром, я уперто хотела посмотреть на все своими глазами. Мне нужно было знать, что я сделала все, что от меня зависело, чтобы угрызения совести меня не снедали всю оставшуюся жизнь. Несмотря ни на что, я поехала вперед, выехала на другую магистраль, так же разрушенную и уничтоженную целиком. Лишь маленький отрезок дороги с одной полосой остался нетронутым. Картина перед глазами вызывала все те же негативные чувства и желание покинуть местность. Отсутствие деревьев вновь напомнило, что воздух стал тяжелее и грязнее. Где-то над нами пролетел вертолет, но мы не видели его очертание из-за серого облака, нависшего над открытыми участками мегаполиса, только слышали гул его двигателей. Я пыталась осмотреться, хотя в водовороте пыли мало что можно было рассмотреть. Полоса неожиданно закончилась, поэтому дальше мы ехали почти вслепую. Нас трясло, подбрасывало на кусках торчащего разорванного асфальта или, наоборот, клонило в сторону, когда колесо проваливалось в очередную яму, похожую на пропасть. Именно в тот момент, когда надежда, казалось, угасла, я заметила вывеску на части здания переднего фасада торгового центра; подогнала «Лендровер» к углу постройки, схватила какой-то кусок ткани, вылезла из электрокара и с большим трудом, благодаря юбке, залезла на крышу своего электромобиля, предварительно сняв туфли на высоком каблуке. Быстро смахивая тряпкой слой пыли с таблички, я увидела наконец кадастровый номер: «Нижегородская улица 74/2». Спрыгнув с крыши на капот, затем на землю, я влезла в свою обувь обратно. Одежда стесняла движения. Эх, не помешали бы мне кроссовки и шорты.

– Хорошие новости! – объявила я, немного воспрянув духом. – Мы выехали на другое шоссе. Если мы поедем прямо, то уткнемся в Марксистскую площадь.

– Как ты думаешь, мама еще жива? – осторожно тихим голосом спросила Лили. В глазах ее показались слезы, но стойкая девчушка посмотрела на мое лицо, сомневаясь, что она хочет услышать мой ответ.

Я не видела смысла обнадеживать сестру, поэтому предпочла промолчать, опустить глаза и двигаться вперед.

– Ты не заметила, что кроме нас тут никого нет? – посмотрев в окно, вдруг произнесла Лили.

– Из-за тумана и пыли ничего не видно, солнышко. Не думаешь же ты, что в Москве больше не осталось живых людей?

– Мы уже едем десять минут, но ни одного живого существа не увидели. Город-призрак! – скрипучим голосом с бескрайним удивлением и страхом произнесла Лили.

Под неким впечатлением от тишины мы тихонько подъехали к краю разваленной дороги. Не спеша и даже будто бы пятясь назад, я вышла из электрокара и устремила взгляд в бездонную пустоту. Мысли подсказывали мне, что эта необъятная пропасть погребла под себя весь центр Москвы, забрав у нас с Лили навсегда родителей. Мои худшие опасения подтвердились, но я должна была знать наверняка. Я посмотрела вниз, жадно хватая воздух от вдруг подступающей внутри паники, и с некой злостью бросила первый попавшийся под руку камень в пустошь, чтобы убедиться, насколько глубокое образовалось отверстие в земле, и возможно, смириться с неизбежностью, поймавшей меня в тиски своими огромными лапами. Звуков никаких не доносилось снизу. Мертвая тишина. Не было видно ни конца, ни края. Я начала дрожать, хотя на улице было жарко, когда мне показалось, что я проваливаюсь в тартарары.

Лили появилась неожиданно. Почти не слышно и не дыша, сестра взяла меня за руку и посмотрела вниз на кратер, диаметр которого, как и глубину, нельзя было измерить глазами без специального оборудования.

– Мама! – прокричала Лили в пустоту.

Я заслонила собой сестренку и присела на одно колено, чтобы обнять ее. Не время было давать волю чувствам, но ребенок этого не понимал. От суровой действительности я сжалась и с болью в сердце прикрыла глаза, а когда вновь распахнула веки, то уже четко знала: началась не жизнь – началась борьба за выживание.

Вырвавшись из моих объятий, Лили быстро наклонилась, зачерпнула своей маленькой ладошкой горстку земли и, подойдя к краю пропасти, кинула «прах города» в бездну, пронизанная ненавистью к целой планете.

– Это нечестно! – выкрикнула Лили, сгибая колени и потихоньку наклоняя вниз голову, пока не облокотилась лбом о поверхность земли. Ребенок вдруг резко подскочил на ноги, вырисовывая неподдельный страх на лице.

– Земля такая горячая, – увеличивала тон голоса сестра на каждом последующем слове.

– Словно раскаляется ядро, – прокомментировала я, касаясь рукой поверхности земли. – Рушится кора и убивает все живое.

– Планета, что же, исчезнет скоро? – испуганно задала вопрос Лили, отражая ее внутренние страхи на милом детском лице.

«Паниковать запрещено, – приказала я самой себе. – Мы живем в 2057 году. Ученые всех стран мира заседали последние полгода на симпозиумах, форумах, семинарах при закрытых дверях. По видеопанели постоянно показывали передачи о глобальных открытиях в области жизни на Земле или за ее пределами. На каждом углу вещали о межгалактических космических станциях с развитой на них инфраструктурой. Онлайн-трансляции демонстрировали, как отправляли шаттлы для исследований на Марс и Юпитер. И основной довод – мы живем в эре цифровых технологий, роботов и искусственного интеллекта. Весь мир роботизирован или же использует прототипы на энергетических усовершенствованных платформах. Не верю, что дождь из космоса вдруг оказался не зафиксированным сканерами или спутниками с орбиты и ученые нового времени не нашли способ спасти человечество. Еще мой дедушка рассказывал, что больше шестидесяти лет назад начались исследования планет на их жизненную пригодность. Не может быть, чтобы у нас не было шанса выжить. Не исключено, что он маленький. И все же есть. Игорь часто говорил о том, что мне необходимо сделать, если настанет такой день, когда планете будет угрожать опасность и приблизится конец света».

Посмотрев еще раз в глаза бездонной пустоте сверху вниз, мы с Лили с горьким вкусом душевного отчаяния вернулись в электрокар. В сердце словно сделали огромную дыру, саднящую и пылающую болью. Невозможно, чтобы на душе было так плохо, как в эту минуту. С закрытыми глазами я питалась несколько минут той неизбежностью, что обрушилась на нас так внезапно. А глубоко вдохнув, я открыла глаза и ожесточила себя в той мере, которая мне была необходима, чтобы спасти сестру в этих диких условиях и выжить самой.

Я повернула голову назад, где все еще на заднем сиденье лежал мужчина без сознания, одарила его инквизиторским недобрым взглядом, хмыкнула себе под нос со всей жестокостью внутри и вернула взгляд на лобовое стекло. Никто сейчас не был способен унять боль. Лишь каменное сердце придавало смелости и позволяло смотреть в лицо страхам.

Без эмоций и слов я отогнала электромобиль от пропасти и поехала в обратном направлении. Жестокое осознание действительности и самый большой страх рисовали мне мои действия. Я убедилась в том, что и так знала: родителей я больше не увижу. Мой собственный ад внутри горел пламенем и с каждой секундой обжигал душу все сильнее и сильнее, а потом сменился необузданным желанием спасти Лили от смерти. Девочка проливала слезы по матери и отцу, но я смотрела на нее каким-то новым взглядом. И не посмела тронуть ее в эту скорбную для ребенка минуту ни словом дерзости, ни словом ласки. Я знала, что я – единственная ее опора, поэтому не могла разрыдаться, как и не могла позволить проявить хотя бы намек на слабость. Лили всего лишь маленькая восьмилетняя девочка. Ей не уготована судьба просто исчезнуть, словно ее и не было в этом мире. Дерзкие и злые мысли сковывали мой разум. Казалось, что еще чуть-чуть, и мозг закипит, но этого не происходило, как и не унималась жестокая жажда выжить. Я точно знала, что буду сражаться с самим дьяволом и смертью, если потребуется, чтобы только спасти Лили, чтобы дать ей шанс начать все заново, чтобы вновь увидеть искреннюю улыбку сестры.

Глава вторая

– Куда мы направляемся? – перестав плакать, поинтересовалась Лили.

Я посмотрела в боковое стекло «Лендровера», где день уже плавно уступил бразды правления ночи, после чего перевела взгляд на крохотное чумазое личико сестры, наполовину скрытое под респиратором.

– На аэродром, – сухо ответила я. А после обреченно добавила: – Если от него что-то еще осталось.

– Думаешь, мы его отыщем в такой беспроглядной тьме? – с сомнением в голосе выдала свой вопрос Лили.

– Сегодня нет, – сделала я паузу. – Но рано на рассвете мы отправимся на аэродром правительства, – произносила я вслух слова Игоря, будто бы мысленно направлявшего меня в действиях. – Ах, Лили! Давай будем держать пальцы скрещенными в надежде, что хотя бы один самолет окажется пригодным для перелета, – ласково я посмотрела на сестренку и выставила палец вперед. – А пока, солнышко, ты должна поесть и отдохнуть, потому что ночевать нам придется в электрокаре на свой страх и риск.

Я покосилась на мужчину, по-прежнему тихо лежащего на заднем сиденье, потом вернула взгляд на сестру и опустила ее кресло, чтобы девочка смогла поспать в более удобной позе, пока я буду искать место для ночевки.

Со временем мы выбрались из удушающего серого облака пыли и песка, витавшего в воздухе, потому что вновь попали во владения густой растительности и лесов; миновали шоссе Энтузиастов, так как пересекли развалившийся второй уровень хайвея, держа путь чуть левее, чтобы приблизиться к Щелковскому шоссе. И где-то посреди парка я остановила электромобиль, чтобы достать из багажника еду и воду.

– Солнышко, просыпайся, – тихо будила я Лили. – Нам нужно поесть.

Девочка открыла глазки, потянулась и выскочила из электрокара, словно ей сказали, что началась война.

– Кажется, в лесу поверхность земли не такая горячая, – пояснила Лили, касаясь ладошкой грунта чернозема.

– Растительность и влажность. А там, – горько сглотнула я комок в горле, – туда упал осколок или метеорит из космоса. Видела эту пропасть? – Лили кивнула головой в знак согласия. – Все будет хорошо, солнышко! Веру не теряем и двигаемся дальше, – растянула я уголки рта.

– Мне вот очень интересно, – неожиданно сменила тему Лили. – Как ты до сих пор не сломала себе ноги на таких каблуках? – посмотрел ребенок на мои распухшие ступни.

– Годы практики и чрезмерное желание спасти тебя, – заюлила я. – Кроссовки-то никто не предложил.

Лили коснулась моей руки, тем самым говоря, что она рада тому, что мы вместе. Это хороший знак. Ведь даже находясь в условиях гибели всего живого, мы все еще можем шутить и улыбаться. Несомненно, такая беспечность – это мгновение, но все же шансы на выздоровление после пережитой катастрофы у нас неплохие.

– А теперь будем есть, – предложила я сестренке, протягивая ей еду.

Кушали мы в салоне электрокара, уплетая за обе щеки пищу, постепенно привыкая к ощущению сытости. Казалось, я не ела целую вечность. Лили улыбалась, слегка раскраснелась, словно не произошло никакой трагедии. Я смотрела на эту милую девочку и верила в сказку, где мы с Лили обязательно должны стать счастливыми. И когда мои радужные фантазии нарисовали нам безоблачное будущее, я услышала это:

– Что? Что про… про… изо… шло? – От раздавшегося голоса в салоне я выронила из рук яблоко.

– Ах, очнулись! – как-то поэтично произнесла эти слова Лили. Не знаю, от натуги или от нежности голоса сестры, но я сжала скулы и между бровей показалась угрюмая складка.

Мужчина дернул ногой, услышав голос ребенка, видимо, испытав боль от резкого неосознанного движения, если судить по коротким прерывистым стонам, которые он начал издавать.

– У вас сломана голень. Поэтому Анна зафиксировала вашу ногу биобинтом, – пояснила Лили, искоса поглядывая на меня.

– Подскажите, пожалуйста, что произошло со мной? – не унимался человек, наконец четко произнося слова. И в такой ситуации постарался быть интеллигентным и слишком тактичным.

– Да уж, – возмутилась я, качая головой. – Произошла величайшая катастрофа на Земле! Космос атакует нас со всех сторон. Убил почти все живое на планете. – Я прищурилась и продолжила, думая, как бы показаться еще более бесчеловечной, и почему-то мной внезапно овладел азарт. – Вас, между прочим, придавило металлическим шкафом, – указала я пальцем на ногу лежащего парня, сузив глаза с приторной улыбкой на лице. – В аптеке, – уточнила я. И это был мой суровый ответ на вопрос, который звучал сейчас крайне глупо. Мне почему-то стало так обидно. Ведь мы с Лили приложили столько усилий, чтобы выжить, а этому «бедолаге» всего лишь повезло. – Вам бы поблагодарить мою сестренку, – не унималась я, чувствуя, как с дрожью внутри вползает равнодушие. – А то гореть бы вам сейчас в аду! – поставила я точку.

– Анна! – не сдержалась Лили.

– Да, Лили, – тусклым взглядом посмотрела я на мужчину, потом на сестру. – Будем смотреть правде в глаза.

В машине воцарилась минута молчания. Казалось, Лили не хотела усугубить ситуацию, а парень на заднем сиденье пытался осмыслить то, что ему поведали. Мне же жестоко хотелось дать ему прочувствовать всю неизбежность ситуации, облечь ощущения в слова. Не очень приятно на душе, когда судьба направляет тебя спасать незнакомца, в обмен забрав дорогих родителей. Но разумом я понимала, что не могу винить парня во всех бедах. В конце концов, этот мужчина не просил моей помощи и не заставлял помогать ему и забирать из аптеки.

Где-то далеко от нас еще одно космическое тело упало на поверхность земли и вспыхнуло ярким светом. Таким ярким, отчего мгновенно стало резать глаза.

– Ядерная бомба! – жестоко и наигранно равнодушно пошутила я, не в силах остановиться плескаться ядом. – Говорю же, мир катится в тартарары.

Искалеченный человек, расположившийся на сиденье сзади, едва ли не подпрыгнул от неожиданности и тона моего голоса, неосторожно согнул ногу, чем причинил себе очередную порцию физических страданий. Он начал задыхаться; все тело его, видимо, трепетало от жгучих ощущений внутри. Закрыв лицо руками, человек стойко переносил боль в себе. Я вмиг почувствовала себя виноватой, но сознаться не хватало сил, поэтому смастерила лицо, подобно деревянной скульптуре; принялась наблюдать за сестрой. Лили замотала головой, тем самым отрицая мое столь наглое и неподобающее поведение в отношении несчастного парня. Ей было тяжело смотреть на мучения человека, его боль. По лицу сестры было заметно, что девочка восхищалась силой воли этого незнакомца, так стойко переносившего мои оскорбления.

Постепенно боль начала уходить и на лице мужчины появилось странное выражение. Он выровнялся и посмотрел на меня в зеркало заднего вида с нескрываемым интересом, будто уже видел меня прежде. С минуту этот пристальный взгляд вызывал во мне чувство раздражения, упорно демонстрируя непонятный мне интерес. Я резко повернула голову в сторону парня и, не вымолвив ни слова, посмотрела ему в глаза.

– Благодарю вас, – наконец произнес мужчина. У меня холодок пробежал по спине, и не от его слов, а от того, с каким великим спокойствием он это говорил и как смотрел на меня. – Мое имя Кирилл, – представился мужчина, не сводя с меня взгляда.

– Нам вовсе не нужно знать ваше имя. – Чувство вины незаметно превратилось в злость. – Просто сидите молча! – попросила я и вернула взгляд на лобовое стекло, поскольку находилась явно во взвинченном состоянии и чувствовала, как росла во мне ярость. Не от ненависти к человеку, от собственного бессилия. Этот парень ничего нам не сделал: он такая же жертва катастрофы. И вроде галантный. Кажется, благородных кровей, пытается быть дружелюбным по отношению к нам. Но внутри сидит комок, который все время напоминает, что наши с Лили родители заживо сгорели. Мы даже не успели проститься с ними. Друзья. Их больше нет. Прожить 25 лет и просто испариться, точно тебя и не было. Зачем было учиться и заканчивать университет? Если знания эти больше никому не нужны. Столько трудов и сил потрачено впустую. Вот так я начала жить. А Игорь – мой парень. Он просто исчез? Стерт с лица Земли? Он покинул меня, как и родители. Убийственная правда колет душу на части, все время делает рану в груди больше и больше. Я знала, что это было нечестно с моей стороны: обвинять во всем «беднягу», которого пришлось спасти, но я упорно старалась игнорировать желание посмотреть на него, грубить и заставить себя ненавидеть его. Потому что понимала, что, позволив себе сочувствие его захудалому положению и приняв его боль, я не смогу бросить этого человека, когда придет время и настанет момент делать выбор. И был только один способ спасти себя от симпатии к людям и не поддаться на свою слабость помогать ближнему – обороняться всяческим способом, пусть даже посредством раздражения и полного отсутствия такта к живому существу. Гнев помогает людям видеть все в черных красках, затмевает разум. И мне это сейчас очень было нужно.

Лили посмотрела на меня таким взглядом, какой я прежде не видела, – мудрым, словно она уже все повидала в этой жизни. Человек становится взрослым, когда перестает этого хотеть. И это был уже не ребенок.

– Простите мою сестру, – тут же кинулась оправдывать меня девочка, протянув мужчине пирожок. – Меня зовут Лили.

Ее искренняя детская улыбка обрадовала парня, растопила его сердце. Я это чувствовала. Он взял у нее из рук пирожок и посмотрел на девочку какими-то преданными, совсем невинными глазами. И где-то внутри я получила укол совести. От смущения Лили сжалась слегка и отвернулась от мужчины. Парень отодвинулся, чтобы я не уничтожила его взглядом в зеркало заднего вида, лишь украдкой позволив мимолетный взор в мою сторону. Он начал быстро глотать еду, будто и вовсе ее не жевал. Я невольно хмыкнула, но промолчала на этот раз.

Когда же трапеза закончилась и в электрокаре наступила абсолютная, почти безмолвная тишина, я заботливо накрыла простыней ноги сестренки, которая провалилась в сон сию же минуту, как только прислонилась головой к спинке кресла электромобиля. Даже небо успокоилось, хоть я и понимала, что это затишье перед атакой. Бегло направив взор в сторону случайного гостя, притаившегося на заднем сиденье – не знаю, спал ли он, я вдруг ощутила резкий спазм внутри – внутренний плач, предзнаменующий начало истерики. Держа в себе эмоции, я зажала рот ладонью и попыталась нащупать на панели кнопку блокировки дверей. Покинув в панике электромобиль, я села под первым попавшимся деревом, вернее, его частью, чтобы дать волю слезам, которые мне приходилось сдерживать в себе все это время.

Еще никогда прежде я не ощущала такую волну боли – словно ад внутри, который убивал всю мою сущность. Перед глазами стояла стена воспоминаний – самых счастливых и бесконечных, и именно они заставляли меня держать себя в руках. Счастье оказалось таким хрупким. Я так бережно хранила его в своих руках, что не заметила, как враг подобрался незаметно и вдруг судьба моя повисла на волоске. Но сейчас мне лишь необходимо знать, что надежда есть. Любовь к родителям дарила уют и тепло, но и это забрали у нас с Лили. И кому теперь сказать, как дороги они мне были? Как жестоко судьба била хлыстом! Как весь наш мнимый мир развалился на глазах в одно мгновение. Я тонула в осколках своей памяти, затаивалась в каждом моменте, которое воспоминание приносило с собой, будто пыталась пережить жизнь заново. Хотелось открыть глаза – и увидеть день таким, какой он был сегодня на своем старте. Осознавать, что жизненный путь человека, если неуклонно ему следовать, ведет к предопределенной развязке, но если человек сойдет с этого пути, то и конец будет другим. Но здесь конец у всех один. И он неизбежен.

– Несправедливо! – прорыдала я. – Нечестно, – понижала я голос на каждом последующем слоге.

Страдания приняли, наконец, такие размеры, что необходимо было вколоть мне лошадиную дозу успокоительного, чтобы заглушить боль. Только есть ли смысл в транквилизаторах? – если завтра я проснусь – и моя жизнь не вернется. Нет. Нет. Нет. Ад на земле никуда не исчезнет. Придет следующий день – и ничего не изменится. Завтра я буду двигаться вперед, стремиться избегать смертельной опасности и уповать на хороший исход.

Предположить сложно, сколько времени я провела в истерике, воспоминаниях, страхе перед неизбежным и в горьком разочаровании; помню, как почувствовала чье-то прикосновение, будто знак свыше, забравший меня из грез, остановив поток слез. Ужас шершавым комком застрял в горле и, словно пощечина, вывел меня из транса, бездумно требовал вскочить на ноги в боевую стойку, готовой обороняться. Перед глазами все плыло. Я наспех утерла соленые капли на щеках и задумчиво уставилась на фигуру девушки, возникшей предо мной. Незнакомка прятала лицо под куском ткани.

– Слезами горю не поможешь. Тише, – просила та, прислоняя указательный палец к своим губам. Она осматривалась, словно ожидала в любой момент нападения. Я невольно обратила свой взор туда, куда смотрела юная особа, а потом притопнула грозно ногой, мол, требуя разъяснений. – Ты здесь одна?

Я отрицательно покачала головой.

– Почему шепотом? – наконец проронила я фразу так же тихо, как разговаривала девушка, окончательно поборов истерику и карнавал чувств внутри.

– Потому что люди сходят с ума, – как-то невнятно объяснила девчонка с помесью белокурых и пепельных прядей волос на голове.

Не понравились мне ее объяснения. Но она посмотрела на меня так, отчего кровь застыла в жилах. Эмоции захлестнули меня, сплетаясь в причудливый вихрь, как узоры в калейдоскопе. Чудилось, будто мы двигаемся навстречу серьезным неприятностям. В животе у меня возникло какое-то странное жжение. И самое удивительное, что это был не страх. Это было предвкушение, жажда бороться, выстоять и выжить.

– Мне нужно добраться до брата раньше, чем его убьют, – коротко объяснила девушка. Печаль в ее голосе была так глубока и так неподдельна, что я поневоле прониклась жалостью к этой особе. – Он ранен и без сознания. Я накрыла его ветками, пока искала лекарства. – Руки девушки были пусты. Вряд ли она могла найти аптеку посреди леса.

Несомненно, отчаяние в ее глазах не осталось мной незамеченным. Я видела на лице незнакомки неподдельный страх за родного брата и понимала, что не могу остаться равнодушной и бесчувственной к чужому горю. Моя броня разваливалась на куски, выпуская мою благородную сущность наружу.

– У меня в электромобиле есть арбалет и топор, – призналась я, почему-то свято доверяя ей.

Она сначала опасливо на меня посмотрела, но неожиданно в глазах ее загорелся огонек, тот, что не спутаешь ни с чем, – надежда.

– Ты не обязана, – хриплым голоском бормотала незнакомка.

Скривив лицо в ухмылке и стряхивая с себя маску неприкосновенной злодейки, я схватила ее за запястье и потащила к машине, в которой спали два пассажира.

– Ева, – представилась блондинка, цвет волос которой превратился в грязно-пепельный.

– Анна, – машинально ответила я.

Молча мы подобрались к электромобилю. С ощущением полной уверенности, что должна помочь этой девушке спасти брата, я достала из багажника электрокара холодное оружие. Не пойму: то ли геройства захотелось, то ли я мазохист?! Ведь я понимала, что во мне нуждаются два человека, находящиеся в электромобиле, было бы глупо брать на себя ответственность за еще нескольких незнакомцев: беспокоиться за их жизнь, настойчиво искать неприятности, бежать сломя голову через лес, бороться с невиданными мне призраками ради спасения незнакомого парня. Ориентиры и чувства рассыпаются на части, словно бусины. То я пуленепробиваемая, то я мягкая. Не могу найти баланс. Ситуация делает меня бесчувственной, но потом появляются люди, которые нуждаются во мне, и я не могу противиться желанию помочь им. И вот теперь предо мной стоит эта девушка, хрупкая, точно птичка, дышит как паровоз, постоянно озирается по сторонам. На лице ее неподдельно нарисовано беспокойство. Она боится не успеть вовремя. Я смотрю на нее по-доброму, сочувствую и сожалею.