Привет тебе от меня из 1942-го года

Он следил за тем, как немец ухоженными руками взял со стола маленькую серебристую вещичку, раскрыл её и вытащил из неё сигарету. Кожаные перчатки, аккуратно положенные вместе с фуражкой на комод, обилие значков и всяких нашивок на форме офицера раздражало Эдика, а тут ещё этот блестящий портсигар, казавшийся предметом роскоши. Всё у них предусмотрено было не только для удобства, но и для того, чтобы произвести определённое психологическое давление, показать своё превосходство. Кажется, об избранности немецкого народа и говорил офицер.

Бутылка рома, которую Таисия поставила на стол, видимо, была принята ею тоже в качестве презента. Шла война, но немцы не забывали о своих удовольствиях и развлечениях. Сейчас этот немец был настроен на приятный отдых. Ему повезло, он служил в подразделении, которому было поручено следить за сохранением порядка в городе. Это намного лучше, чем непосредственно участвовать в боевых действиях, потому можно было позволить себе расслабиться.

Таисия лукаво посмотрела на своего гостя и пропела своим чудным голосом:

– А теперь ответь дружок, всегда ли ты готов выполнить мой приказ?

Затем ниже тоном, исполняя мужскую партию:

– Если ты прикажешь, то готов без лишних слов море переплыть тотчас.

А дальше её голос наполнил комнату волшебными звуками, от которых таяло сердце и хотелось просто жить и слушать эту нежную мелодию, которая уносила тебя в далёкие края. В тех краях жила красивая сказка. Это была одна из арий оперетты Имре Кальмана «Баядерка», так полюбившейся зрителям до войны:

Когда ты здесь, конец тоске. Твоя рука в моей руке…

Цветущим кажется весь мир земной, когда ты рядом, рядом со мной.

Лицо важного гостя расплылось в искренней улыбке. Понимал ли немец полностью весь текст, Эдик не знал. Но он сам чувствовал, что музыка может сказать больше, чем слова. Его детское сердце трепетало, среди всех ужасов войны оказалось маленькое место для чуда.

Таисия вдруг оборвала пение, налила в рюмку немного рома и произнесла с горечью:

– Я пою о любви в то время, когда идёт война. Война – это ужасно и бесчеловечно!

Офицер начал что-то говорить ей на немецком, она рассмеялась и перевела Эдику:

– Вольф обещает увезти меня с собой в Германию, когда закончится война. Сказал, что с таким роскошным голосом, как у меня, меня там ожидает большой успех.

Таисия выпила рюмку с ромом до дна, стала серьёзной и замолчала, думая о своём. Война шла уже два с половиной года, каждый жил всё это время своими маленькими надеждами на спасение и понимал безумие происходящего. Но представить своё будущее пока не решались, слишком хрупким было настоящее, которое могло разрушиться в любой момент.

Утром Эдика разбудила Таисия, она приглашала его на завтрак. Офицера не было видно, он вышел в коридор умываться, на стуле висел только его китель с ремнём. Эдик приблизился к столу и оторопел от вида кобуры, узенькими ремешками прикреплённой к ремню. Кобура тянула ремень к полу, в ней был пистолет. Мальчик первый раз так близко видел то, что называлось оружием, один вид которого заставлял людей подчиняться его владельцу.

Любопытство взяло верх, и Эдик осторожно коснулся пальцами жёсткого футляра. Таисия в это время тоже вышла в коридор с полотенцем в руках. Сию минуту возникло безрассудное желание посмотреть, что там внутри кобуры. В детском воображении мгновенно представилось, как он направляет дуло пистолета в окно и прицеливается.

Дверь в комнату открыли, было слышно, как кто-то сделал пару тяжёлых шагов. Эдик застыл на месте, он боялся повернуться и встретиться взглядом с тем, кого он недавно считал своим врагом, ожидая неминуемого наказания. Мальчишки во дворе ему говорили о том, что немцы убивают сразу на месте, если у них без разрешения что-то берут. Отвращение к оружию и ко всему военному закрепится в сознании на всю жизнь. Молчание первым нарушил офицер, он без злости, как бы убеждая, начал говорить:

– Маленький партизан не есть хорошо.

Вольф наскоро выпил кофе и стал одеваться. Прихватив со стола свой портсигар, он подошёл к окну и увидел, что на улице перед входной дверью его уже ожидали два автоматчика. Жизнь офицера в немецкой армии ценили. Всё в этом немце, по его же собственным словам, как представителе передовой нации, вызывало у Эдика сильную неприязнь, особенно портсигар с аккуратно сложенными сигаретами.

Эдик затосковал по своему деду, вспомнил, как тот превращал курение в занимательный процесс. Достанет бережно из кисета горстку табака, втянет носом, проверяя его крепость, и только тогда сворачивал свои самодельные папиросы. Но обидно и тревожно было не только за деда. Обидно было за маму и тётю Анфису, которые вынуждены были страдать, испытывать унижение и отсиживаться, как кроты под землёй, чтобы избежать гибели по вине хвалёной передовой нации. С уходом немца показалось, что и дышать стало легче, исчез зловещий душок, намекающий, что рядом с ним может быть смерть.

Эдик неспроста подумал о маме и тёте, им предстояло снова пережить бомбёжки. Через партизан и подпольщиков в городе узнали, что советские войска прорвали фронт под Сталинградом. С этой новостью прибежала возбуждённая Анфиса. Она сказала, что люди на улицах улыбаются, у них появилась надежда. На голод почти перестали обращать внимание, лишь бы пришло спасение. Но так непросто было выдержать последние два месяца оккупации, немцы были ещё сильны и не думали проигрывать. Тот же офицер, что приходил к Таисии, был совершенно уверен, что это только временный успех русских, их так же разобьют, как и под Харьковом.

На город в очередной раз посыпались бомбы и снаряды. Советские войска прорывались к Ростову, начались налёты, особенно бомбили центральную часть города, где по квартирам расселялись немецкие солдаты. Немцы приказали покинуть свои дома тем, кто проживал близко к Дону, они устанавливали там свои орудия. И полетели снаряды в одну и в другую сторону, и в который раз люди спасались в подвалах, с замиранием сердца прислушиваясь к каждому взрыву. Сколько же времени им понадобится потом, чтобы забыть эти страшные минуты и часы?

Освобождение пришло со стороны Азова. На улице мороз, а дед Василий, раздетый выбежал из дома, не верилось, что вот так неожиданно начнётся оно – долгожданное освобождение с грохотом пушек, гулом истребителей и бомбардировщиков. Азов освободили 7 февраля, на следующий день через станицу продвигались кавалерийские казачьи полки. По льду пришлось обходить Ростов с левой стороны, в Ростове были ещё немцы, нужно было перекрыть им пути отступления. По щекам деда текли слёзы, он увидел, как по льду галопом на лошадях неслись свои. Он верил, что они придут.

Немцы укрепили свою оборону чуть севернее, выбить их было тяжелейшей задачей. Тот берег, на котором они установили орудия, был выше, и любое движение наших хорошо просматривалось. Каждая атака под шквальным огнём стоила немалой крови. К тому же, начались интенсивные налёты немецких бомбардировщиков. Они с яростью бомбили в местах форсирования, превращая скованный льдом Дон и его дельту в смертельную ловушку. На белом снегу лошади, повозки с орудиями, люди были отличной мишенью. Только воды Дона да болотистая прибрежная земля с камышами знают, что стоит за сухими словами, «форсировали» в донесении командному составу.

Не мог спокойно отсиживаться дед Василий, когда у него под боком происходила такая кровавая бойня. Надел на себя телогрейку, побежал в сарай за санями. И только вслед ему жена успела крикнуть:

– Куда ты, ненормальный? А то без старика не справятся!

– Мороз вон крепкий какой. Может, кого из раненых подберу.

Торопился дед, знал, что раненых много, душа болела за наших солдат. Так ему хотелось, чтобы скорее освободили Ростов, там находились его внук и дочка, всякое могло с ними случиться, пока враг в городе. Впереди вздымались фонтаны взрывов от бомб, непрерывно шёл миномётный огонь, мало кто мог уцелеть в том пекле. Одного раненого дед смог протащить и положить в сани. Были и те, кто уже не дышал. Обнаружив, что перед ним убитый, дед ахнул – молодой совсем, жить бы ему ещё долго-долго. Потрясённый увиденным, старик приговаривал:

– Родненькие, как же так, немца уже гоним назад!! А вы…

Послышалось, что кто-то стонет рядом, зовёт. Дед метнулся в ту сторону, и вдруг – жгучая боль в спине. Он чуть приподнялся на локтях, и мелькнуло в сознании последней мыслью:

– Эдик, хотел увидеть тебя живым.

Станичники, кто мог, выбегали спасать раненых.

Ростов полностью освободили только через неделю – настолько тяжёлыми были бои и ощутимыми были наши потери. Жители города устремились на главные улицы, по которым победным шествием проходили оставшиеся в живых после напряжённых боёв советские солдаты. На лицах не сошла ещё суровость, ещё звенели в ушах взрывы и пулемётная трескотня, прошли лишь считанные часы с тех пор, как они на глазах потеряли своих боевых друзей и сами находились в шаге от смерти. Соня и Анфиса стояли в толпе, ревели от счастья вместе со всеми, не знали, как выразить благодарность за своё спасение. Не было и нет такой благодарности, которая бы сравнилась с тем, что сделали эти люди.

Весь мир недоумевал, каким образом советский народ смог одолеть мощнейшего врага. Британский историк Ричард Джеймс Овери утверждал, что для победы над жестоким тираном Гитлером понадобился ещё один жестокий тиран в лице Сталина. Ни одна другая нация не захотела бы и не смогла бы понести такие человеческие жертвы, чтобы победить Гитлера. По мнению историка Сталин готов был принять любое количество убитых, чтобы выиграть время для перегруппировки Красной Армии и производства нового оборудования. Не стоит забывать, утверждал Р. Овери, что победа в войне одержана благодаря самопожертвованию русских (он имел ввиду всего советского народа). Историкам, как и всегда, остаётся только рассуждать, а народу нести бремя на своих плечах.

Горечь потерь пережила почти каждая семья. На деревенском кладбище похоронили деда Василия. Лида осталась погребённой в Братской могиле с остальными расстрелянными в те дни оккупации. Погиб на войне муж Анфисы. Пришло письмо от Гали из Баку. Ей удалось немногое узнать об Афанасии; в начале сорок второго его мобилизовали и отправили на фронт, о дальнейшей его судьбе никто из знакомых в Кизляре ничего не знал. Спустя два года в сорок пятом на запрос Сони военкомат прислал извещение, в котором коротко было написано:

Ваш муж Кравченко Афанасий Степанович 1910 года рождения,

находясь на фронте, пропал без вести в августе 1942 года.

Все ясно понимали, что может означать такая формулировка факта пропажи человека на фронте.

Анфиса, видевшая своими глазами, как отступали последние малочисленные группы защитников города, понимала это, как никто другой. Она была свидетельницей того, как хоронили солдатиков, принявших смерть на улицах города. Хоронили их подчас на том же месте, где их настигли пули. Кого-то успевали быстро закопать, пока не видели немцы, документов при этом не брали, боялись. В городе возникали холмики, о них мало кто знал, а со временем и совсем забыли. А кто-то пролежал мёртвым целую неделю, пока немцы не повытаскивали народ для расчистки улиц от завалов и трупов. Трупы сбрасывали в ямы, как ненужные использованные вещи, засыпали землёй. С приходом советских войск устанавливали в тех местах таблички Братского захоронения. Один Бог знает имена там погребённых.

О том, что улицы города пропитаны кровью, хорошо помнило только одно поколение, которое быстро уходило из жизни, не перенеся всех испытаний. Изрядно измотанное и покалеченное войной, оно упорно избегало откровенных разговоров о ней, боясь навлечь на себя беду. По опыту прошлых лет хорошо знали, что любую правду можно исковеркать, и любое свидетельство окажется твоей же виной.

В марте 1943 года в Ростове ввели трудовую повинность. Нужно было срочно поднимать город из руин. В обязательном порядке для очистки улиц и восстановительных работ привлекалось население от 15 до 55 лет, в случае уклонения предусматривалось суровое наказание. Одновременно начались судебные процессы над теми, кто работал на немцев во время оккупации.

Нахождение в оккупации рассматривалось почти наравне с предательством, народ из одних тисков попал в другие. Таисию осудили, сослали куда-то в Сибирь, больше о ней ничего не знали. Возмущению не было предела, когда настоящие предатели, отсидев семилетний срок, возвращались в город живыми и невредимыми по амнистии после смерти Сталина. Семилетний срок простил им некоторые злодеяния; встречая таких на улице, люди молча называли их тварью и сетовали на жестокую несправедливость мира.

Обычные жители, не жалея своих сил работали и преображали свой город. Соня, по природе своей маленькая и худенькая, во время оккупации совсем ослабла, заработав себе болезни желудка и кишечника. Несмотря на болезненность она с удовольствием участвовала в благоустройстве города. Приходя домой, она садилась в старенькое кресло и рассказывала, как они укладывают дорожки, сажают деревья и разбивают клумбы. Глаза блестят и представляется, как на месте пепелища появится сквер. А вечером ей надо было бежать на работу, Анфиса устроила её в театр продавать билеты. Возвращалась нормальная жизнь, не без трудностей, но человек теперь мог чувствовать себя свободным. О прошлом старались быстрее забыть, хотели насытиться радостью, которой были так долго лишены.

Рядом с домом, где жила Анфиса находилась школа, удивительным образом сохранившаяся после всех бомбёжек, пострадало только одно крыло постройки. При отступлении немцы старались взорвать как можно больше важных для города зданий, они взорвали и полностью разрушили сорок одну школу, эту школу, скорее всего, не успели взорвать.

Двухэтажное здание «П»-образной формы было построено в 1895 году на деньги купцов-попечителей в качестве училища. В нём предполагалось обучать сто пятьдесят мальчиков и столько же девочек. В советское время здесь разместили общеобразовательное учебное заведение. Округлой формы углы, высокие окна и стены, сложенные из добротного кирпича (в некоторых местах было видно клеймо-Епифанов) придавали зданию интересный вид, оно выделялось среди остальных построек.

Ростов освободили 14 февраля 1943 года, а 25 февраля того же года Горисполком обязал городской отдел образования подготовить и открыть к 28 февраля школы и библиотеки, здания которых пригодны для проведения занятий. После долгого перерыва школьники продолжили своё обучение. Эдику повезло, он пошёл в первый класс в сентябре 1943 года, как и положено, в свои семь с половиной лет. К тому моменту школу полностью отремонтировали и готовы были принять новых первоклашек. О военном времени напоминала табличка на соседнем здании, на которой было написано название переулка на немецком и русском языках.

Ещё до войны школа отличалась углубленным изучением предметов художественно-эстетического профиля. События военного времени кардинально изменили жизнь, оставив боль в сердце от утраты близких и знакомых. Большая часть ребят из самого последнего выпуска перед войной 1941 года погибла на фронте. По воспоминаниям Варвары Викторовны Шкловской, (дочери писателя В. Б. Шкловского) был короткий промежуток времени в мятежной России между НЭПом и раскулачиванием, когда появилось какое-то количество еды, и женщины подумали о самом естественном, о том, что можно родить хотя бы одного ребёнка и прокормить его.

Всех этих детишек положат потом на войне. Не хотелось верить, что детей, которых ты только что обучал, уже больше нет, не уберегли их. Поэтому по-особенному относились к вновь набранным детям младших классов. Важно было научить их выбирать и впитывать из окружающего мира не озлобленность и ненависть, а самые наилучшие его качества.

Самые яркие детские впечатления от увиденного, а они могут быть разными, накладывают свой отпечаток в дальнейшей жизни человека. Они фиксируются в памяти и влияют на формирование личности. Перед учителями стояла сложнейшая задача вытеснить картинки с ужасами войны из детской памяти, сделать так, чтобы ребёнок полностью был поглощён творческим процессом, дающим ему сильные эмоции радости. Важно было запустить процесс понимания прекрасного, дать особый взгляд на окружающий мир с тем, чтобы легче было найти себя в этом мире. Может быть, по этой причине дети быстрее научились ощущать себя счастливыми в новой реальной жизни, в которой по-прежнему оставались лишения, ими не замечаемые.

Соня с Эдиком частенько приходили в кафе, где работала Анфиса. Назад шли с бидончиком, содержимое его вкусно пахло и всю дорогу сводило с ума. Налитый в бидончик суп спасал всю семью. Самое необходимое и обычное в те дни могло дать небывалую радость, видели, что в стране оставались ещё голодающие люди. Парадокс состоял в том, что голодающих было больше в деревне, где зарплату не платили, а отмечали палочки-трудодни, за которые в конце сбора урожая полагалась оплата в виде зерна и других продуктов. Но урожай почти полностью забирали на фронт и другие нужды государства.

В Елизаветинской, где люди во все времена выживали за счёт ловли рыбы, женщинам пришлось взвалить этот тяжёлый труд на свои плечи – вернувшиеся с войны мужчины были почти все инвалидами. Собственное небольшое натуральное хозяйство переписывалось, составлялись нормы, кто сколько должен сдать молока со своей коровы и яиц от своих кур. Соня благодарила Бога за то, что осталась жива и за то, что повезло прижиться в городе и пристроиться на лёгкую работу. Её здоровья просто не хватило бы, она с ужасом смотрела, как деревенские женщины, словно исполины, героически вытягивали страну из бедствия.

Соня никак не могла себя представить за рулём трактора или за рулём появившихся американских «Студебеккеров», на которых женщины с трудом управлялись со всякими рычагами и механизмами передач. Если бы русский поэт Н. А. Некрасов дожил бы до тех времён, без всяких сомнений, пополнил бы свою поэму новыми характеристиками русских женщин, кроме уже известных – «коня на скаку остановит», «в горящую избу войдёт».

Эдик рос в обществе любящих его матери и тёти Анфисы, где физической силе предпочитали другое, так уж получилось. Такое воспитание очень сильно повлияло на него, привило вкус ко всему эстетическому. Втроём они гуляли в ближайшем к ним Первомайском парке, фотографировались на память на фоне бьющего фонтана. Эдика наряжали в белую рубашку и непременно с бабочкой у ворота, так Анфисе виделся образ культурного мальчика. Обязательным было полакомиться мороженым с сиропом за столиком в уличном кафе и сходить в кинотеатр. Настроение поднималось от громкой задорной музыки из репродукторов, детского смеха, от вида симпатичных и жизнерадостных девушек и абсолютной уверенности в том, что впредь ничего похожего на войну не будет никогда.

Любимым развлечением оставались спектакли в музыкальном театре. В квартире ещё не было ремонта, скудно, как и у всех, многое было продано в дни оккупации. Не ели досыта, нечего было одеть, зато в театре получали незабываемые эмоции счастья. Бедного быта не замечали, бесконечно спускались по скрипучим ступенькам с помойным ведром, осторожно несли его, чтобы не упасть, туалет находился внизу в центре двора. Глаза не видели грубого и серого, светлые мечты имели свойство перекрашивать неприглядное пространство. Проживая на короткий момент вместе с героями их яркую жизнь, в которой добро обязательно побеждало зло, представляли свою жизнь в дальнейшем более устроенной и красочной.

Благодаря стараниям школьного учителя Эдик увлёкся историей Древней Греции и Рима, взахлёб мог прочесть за пару дней интересную книгу. Книги открывали ему новый мир, расширяли сознание. Интуитивно он понял для себя, что благородные герои ему больше по душе. Он рыдал по-настоящему, читая роман Рафаэлло Джованьоли «Спартак», принимая близко к сердцу гибель главного героя. Зная, что на самом деле был такой отважный человек, возглавивший восстание рабов, Эдик начинал задумываться о таких понятиях, как предательство и честь. Он пробовал рассуждать о том, как бы он сам поступил, если бы оказался перед необходимостью жёсткого выбора. Он наблюдал за людьми в своём маленьком окружении. Пока что в его жизни встречались люди, на которых ему хотелось быть похожим, они вызывали чувство уважения.

После выпускного естественным было желание у Эдика поступить в строительный институт, получить самую востребованную профессию строителя и самому принять участие в преобразовании города, сильно пострадавшего от войны. Ещё стояло разрушенным здание театра драмы, до него ещё не дошла очередь. В первую очередь восстанавливали и строили предприятия, больницы и жилые дома. Фронт работ впереди предстоял огромнейший.

Во время учёбы юноша знакомится с Владиком Пушкарёвым, дружба их будет связывать почти всю оставшуюся жизнь. Владика воспитывала одна мама, отец погиб на фронте – обычная история тех лет. Девушкам нравились эти два парня своей общительностью и начитанностью. Эдик мог представить свою необычную трактовку произведения, которое всем было уже известно, и предлагал пофантазировать и придумать свой финал. Девушки хохотали, когда ребята рассказывали смешные моменты из жизни великих людей. «Мцыри» наизусть вдохновенно декламировали всей компанией, привлекая внимание прохожих. Лермонтова молодёжь любила особенно – за его бунтарский дух.

Ребята очень обходительно вели себя с представительницами прекрасного пола. На примере своих матерей видели, как женщины достойно переносили все трудности жизни. Девушки охотно соглашались составить компанию двум друзьям-романтикам, наперёд знали, что с ними будет интересно. Теперь уже Эдик сам в качестве кавалера приглашал своих подружек в театр музыкальной комедии. Ни одна премьера оперетты не проходила без внимания, ходили по несколько раз, так хотелось праздника и ярких чувств. Он не сомневался, что музыка, которая завладела его сердцем с детства, не оставит равнодушным никого. С трепетом он цитировал пушкинские строки:

Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает

Но и любовь – мелодия.

В 1955-м году впервые прозвучала, понравилась и осталась надолго приятным воспоминанием оперетта И. Дунаевского «Белая акация». По поводу и без повода, напевали отрывки из этой лирической комедии. Старые купеческие дома Ростова со своими внутренними двориками, лестницами и бельевыми верёвками, протянутыми от одной стороны двора к другой, напоминали своим видом дворики Одессы. Поэтому оперетту в городе приняли особенно тепло. Даже те, кто не был никогда в Одессе всем сердцем прониклись любовью к прекрасному южному городу. От слова Одесса и нежной музыки Дунаевского в душе рождались светлые чувства.

В юности вдохновляет и делает тебя счастливым почти всё: музыка, ночное небо, весенние запахи. Это сама юность на всё смотрит влюблёнными глазами. Прогуливаясь по парку и подойдя к молодым деревцам, у которых только-только начала формироваться крона, Эдик любил похвастаться:

– Вот эти клёны и липы сажала своими руками моя мама. Когда не будет ни меня, ни мамы, останутся эти деревья. Они вырастут огромными, и кто-то другой, проходя мимо них через много лет, возможно, скажет слова благодарности за это тенистое место. Вы все знаете, что в нашем городе лето очень жаркое, и было бы приятным укрыться в тени больших деревьев. Наверное, так и должно быть, чтобы после себя человек оставил что-то полезное и прекрасное.

Все мечтательно вздыхали и думали о том, что же такого после себя оставить. Можно искренне позавидовать этим юным романтикам и энтузиастам, их головы не были сильно озабочены такой ерундой, как деньги. В своей голове они представляли облик зданий, к возведению которых они приложат свои усилия в самом ближайшем будущем. Деньги придут к ребятам потом сами, наверное, обидевшись за такое пренебрежительное к ним отношение и желая доказать в конечном итоге своё могущество.

Закончив институт, Владик и Эдик остались в Ростове, город нуждался в специалистах. Строительных объектов на тот момент развернули предостаточно, и ребята с головой окунулись в мир созидания. Эдик участвовал в работах по восстановлению драмтеатра, он мог гордиться тем, что частичка его труда вложена в это чудо архитектуры и строительства.

О том времени осталась на память фотография, на которой уже повзрослевший Эдик, в пиджаке и с обязательной бабочкой у ворота рубашки, стоит в обнимку с Соней у фонтана в виде фигур Атлантов. Эдик на голову выше своей мамы, она по-прежнему хрупкая и выглядит чуть моложе своих лет. Модный пиджак из ткани в клетку Эдик купил на свою зарплату. Соня безмерно счастлива, сын стал её надёжной опорой и гордостью. Жаль, что Анфиса немного не дожила до такого события, она бы точно обрадовалась успехам своего любимого племянника. Анфису будут помнить всегда, они с Эдиком многим обязаны ей.

К моменту своего первого открытия в 1935 году драмтеатр считался самым большим и роскошным по своему внутреннему оформлению театром в Европе. Разрушения после бомбёжек были очень серьёзные, театр заново открыли только в 1963 году. Проект этого грандиозного здания в наши дни представляет Россию в Лондонском музее истории архитектуры – рядом с макетом храма Василия Блаженного. Неплохое начало строительной деятельности получилось у Эдика, он был назначен на должность прораба, теперь к нему обращались более солидно – Эдуард Афанасьевич.

Очень удачно складывалась карьера Эдуарда. Он переходит с одной должности на другую, вышестоящую, пока его не назначают заместителем директора Строительного Управления, жизнь при этом на глазах меняется в лучшую сторону, в ней появляются новые возможности и время для удовольствий. В тридцать три года Эдуард женится, выбирает себе в жёны привлекательную блондинку. Одновременно вступает в кооператив, оплачивает первый взнос и въезжает в просторную квартиру в новом районе, чтобы созданная семья жила в хороших условиях.

Соня осталась жить на прежнем месте, в старом доме в центральной части города. Здесь ей всё было привычно, к тому же, всё, что ей надо было, находилось поблизости. С соседями небольшого двора давно уже сдружились, почти все прошли закалку военных лет и относились друг к другу с вниманием.

Соня сидела за столиком на своей уютной веранде, полдничала и любовалась красивой панорамой противоположного берега Дона. На полдник у неё обычно был варенец и печенье с корицей, оттого в квартире постоянно присутствовал приятный запах корицы.

Послышалось, как внизу кто-то с шумом вошёл во двор, это соседи с нижней квартиры приехали от своих родственников из деревни, нагруженные продуктами. Через некоторое время соседка Ольга кричит Соне:

– Соня, ты на веранде? Я сейчас приду к тебе!

– Заходи, я полдничаю, – не вставая с места, ответила Соня.

Днём двери в квартирах никто не закрывал. Вот уже Ольга поднимается по ступенькам и вваливается с небольшим ящиком яблок. Раскрасневшаяся, произносит:

– Знаю, ты любишь яблоки. Кушай на здоровье!

– Какая прелесть! – с восхищением произносит Соня своё излюбленное выражение и разводит руками.

Потом к ней в гости будут наведываться Эдуард с женой и родившейся у них девочкой. Как быстро пролетели годы, страшные и тяжёлые годы с потерями. Казалось, что и вспомнить нечего, кроме потерь. Где-то бесконечно далеко от неё её молодость, которую безжалостно скомкала война. Иногда Соня размышляла: а если бы не было войны, смогла бы она вернуться к Афанасию? Никого не нашлось за все годы, кто бы занял его место в её сердце, и вовсе не потому, что она разборчивая.

Когда внучка подросла, она спрашивала у Сони:

– Почему ты такая тощая, и лицо у тебя в морщинах? У бабушки Веры лицо круглое без морщин.

Соня с улыбкой ей отвечала:

– У бабы Веры лицо круглое, потому что она кушает хорошо. А у меня целый букет болезней, кушать много не могу. Лицо сильно похудело, потому и морщин много. Ты думаешь, что я всё время была такой сморщенной старухой? Если бы ты знала, какой у меня был мужчина – красавец.

– Бабушка, а покажи фотографию деда, – потребовала Ирина, – Я тогда и узнаю, какой он был.

Такая простая просьба внучки привела Соню в замешательство, дело в том, что после стольких событий не сохранилось ни одной фотографии её мужа, будто и не было его. Впрочем, к чему теперь фотографии, она одна осталась из всех родных, не считая Эдика. Сейчас наступил другой мир, это мир счастливых молодых людей. Остаётся просто спокойно доживать свои оставшиеся дни и радоваться за молодых.

Эдуард привёз ей свою радиолу, чтобы она смогла и радио слушать, и пластинки крутить. Диковинный ящичек она поставила на комодик. Себе он приобрёл модный проигрыватель со стереозвуком, сказал, что дорого заплатил – почти четыреста рублей. Для Сони это была фантастическая сумма, она даже не понимала, как можно заработать такие деньги, деньги всё время были где-то в стороне от её жизни. Чуть позже Эдик купит ей телевизор, Соня будет проводить вечера за просмотром телепередач. Сейчас она думала, что это Бог решил милостиво сжалиться над ней, наградив её Эдика неслыханной удачей.

Эдуард и сам порой не верил, что всё так чудным образом складывается в его жизни. С наступлением весны, когда вечер вдруг становится длинным, и надо как-то провести его, Эдуард проводил его в соответствии со своими желаниями. Он открывал окно, включал проигрыватель и наслаждался в обществе со своей любимой музыкой. Удобно расположившись в кресле, он пил вино из красивого фужера, закрывал глаза и слушал «Серенаду солнечной долины». Музыка теплом обволакивала всё пространство комнаты и вылетала ярким солнечным светом через окно наружу. Действительно, казалось тогда, что среди туч пасмурного неба ты замечаешь только этот солнечный свет. Жалел только об одном – о краткости человеческой жизни, ибо не хватит целой жизни, чтобы увидеть все красоты мира.

Частенько приглашал Эдуард в гости своего друга, вспоминали они о наивных и бескорыстных порывах юности за рюмочкой хорошего коньяка под песни Эллы Фицджеральд, удивлялись своему взлёту и желали друг другу здоровья, так как всё остальное у них уже было. Увлекались в то время модными джазовыми иностранными композициями, но оперетта была более любимой. На спектакли ходили семьями, ухитрялись отпрашивать со школы детей, чтобы и они приобщились к прекрасному.

Эдуард не мог точно объяснить, чем так нравится ему оперетта, просто ли тем, что этот жанр так несправедливо назвали лёгким, потому что не заставлял напрягать мозг и размышлять на серьёзные темы. У него душа готова была выпорхнуть из груди, как птица и унестись высоко, куда летел несравненный голос Татьяны Шмыги.