– Она мне рассказывала о том случае. Но то, чего хотелось бы мне больше всего на свете, исполнить не властна даже святая Тереза.
– Не торопись с выводами. Может, это Эдит просила о чем-то за тебя «там»? – Луи поднял глаза кверху. – Ну, не буду мешать, тебе скоро на сцену.
Баррье вышел, предоставив Тео готовиться к выступлению.
Тот концерт стал апофеозом его карьеры. Тео пел для Эдит. Он смог, наконец, спеть ей о своей любви так, как не умел раньше. И когда прозвучали финальные ноты песни, которой концерт должен был завершиться, овации не стихали. Тео зашел за кулисы перевести дух. К нему подошел Луи.
– Жарко! – улыбнулся ему Тео, разгоряченный выступлением. На его висках бисером блестели капельки пота, тонкими струйками стекали по щекам, вдоль шеи в расстегнутый ворот рубашки. – Лулу, они хотят, чтобы я пел еще!
– Тео, это потрясающе! Они твои! Жаль, ты уже исполнил весь свой текущий репертуар. Может, споешь какую-то песню «на бис» или что-то из более старого? Если не устал…
Тео думал не больше доли секунды. Решение пришло само, поразив своей очевидностью.
– Лулу, предупредите, пожалуйста, музыкантов, что я буду петь «Зачем нужна любовь».
Если бы в подмостки у ног Баррье прямо сейчас ударила молния, наверное, он удивился бы меньше.
– Ты уверен, Тео? Последний раз ты пел ее вместе с Эдит… Все эти годы ты отказывался ее даже репетировать!
– А сегодня спою. Обе партии, свою и Эдит, – со спокойной улыбкой твердо ответил Тео. – Музыканты помнят песню, я тоже. Будет импровизация!
Луи снова с сомнением посмотрел на Тео, прошел за задним занавесом к оркестру и передал просьбу. Музыканты нерешительно переглянулись. Но Тео уже стоял на сцене. Его встретила новая волна аплодисментов. Он наклонился к микрофону и объявил:
– Песня Мишеля Эмера, которую мы исполняли вместе с Эдит Пиаф, «Зачем нужна любовь».
Публика ответила восторженным гулом. Тео кивнул музыкантам. С первыми аккордами зал смолк, затаив дыхание. Тео начал первый куплет, поразившись, насколько легко звучит голос. Он пел так, будто не было смерти Эдит и этих ужасных шести с половиной лет… Пел, как пел вместе с ней, но лучше, увереннее:
Зачем нужна любовь?
Вечно рассказывают
Лишенные смысла истории.
Так для чего любить?
Между его репликой и репликой Эдит проигрыша не было. Тео набрал в легкие воздух, не без опаски собираясь перейти к тексту, который когда-то пела в ответ она.
В этот момент один из прожекторов вдруг метнулся в сторону зала… И в конце прохода между рядами выхватил из мрака бледное лицо с высоким лбом, изящные кисти рук с длинными тонкими пальцами. Игра светом, которой виртуозно владела она одна…
Любовь не объяснить.
Это что-то такое,
Что приходит неизвестно откуда
И вдруг захватывает вас.
Голос, такой родной, заполонил собой все пространство большого зала.
Вырез в форме сердца на скромном черном платье дизайна известного кутюрье… Знаменитый вырез нельзя было не узнать, а Тео узнал бы из миллиона…
Крошечная фигурка двинулась к сцене привычно неловкой походкой. Ее он тоже узнал моментально, и сердце бешено заколотилось.
Но когда опять настал черед петь ему, голос Тео не подвел. Он спел свою часть куплета все так же уверенно. Они обменивались знакомыми репликами: он сомневался в смысле любви, она убеждала. С каждым новым куплетом Эдит – а сомнений в том, что это она, не осталось – приближалась.
Она, которой высчитывали с точностью до нескольких сантиметров расстояние до микрофона – с таким трудом давался ей дополнительный шаг – шла сейчас под светом софитов к нему. Шла, как обычно, чуть сутулясь, но без усилий, свободно… И пела!
Тео поймал себя на том, что следит за ней, шевеля губами и повторяя про себя каждое ее слово. Так, как прежде следила за ним она. Так мать следит за первыми шагами ребенка с восторгом, любовью, смешанными с тревогой: удержится на ногах, не упадет? Падать Эдит явно не собиралась, и тревога Тео постепенно сменилась чувством огромного счастья, поглотившего его без остатка. Счастья оттого, что голос Эдит звучал звонко и в полную силу, а сама она шла легко и с каждым шагом становилась все ближе. Они снова пели вдвоем!
Наконец она подошла, Тео быстро сделал пару шагов к рампе и протянул руку Эдит, помогая взойти по ступенькам на сцену. Он коснулся ее ладони, горячей, живой, настоящей! Эдит допела песню, стоя рядом с ним, держа за руку, как когда-то. Тео смотрел ей в глаза с упоением, глаза Эдит отвечали ему тем же.
Шквал оваций, казалось, сметет их со сцены. Тео сбился со счета, сколько раз занавес закрывали и вновь открывали. Зрители поднимались на сцену, дарили Эдит огромных размеров букеты. Цветы тут же оказывались в руках Тео, он уносил их за кулисы и сразу возвращался к ней.
Эдит улыбалась залу. Как обычно счастливо, благодарно, немного смущенно, глядя куда-то поверх голов зрителей, стараясь охватить всех восхищенным, лучащимся взглядом. Как всегда в такие минуты от нее исходила особая аура, превращая Эдит в ослепительную красавицу.
Тео не мог на нее наглядеться. Когда он видел ее в последний раз, она казалась лет на двадцать старше своих сорока семи лет. Теперь ее лицо – без малейших следов болезни, страданий – помолодело. Тео был так взволнован происходящим, что не мог произнести ни слова. Эдит первая вполголоса обратилась к нему. В своей манере, как ни в чем ни бывало:
– Ну, хватит поклонов, пойдем к тебе в гримерку, своей у меня теперь нет. Дай знак, чтоб занавес больше не открывали.
– Ты разве не будешь петь?
– Нет, – мотнула Эдит головой, – это твой триумф, Тео. Я просто хотела разделить его с тобой.
Она увлекла его за руку за кулисы. Навстречу бросился Луи Баррье:
– Тео, ты должен петь эту песню на каждом концерте! В память об Эдит… Успех ошеломительный! Эдит не напрасно старалась.
– Конечно, Лулу, мы будем петь ее вместе с Эдит, – кивнул Тео. Луи ответил слегка ошарашенным взглядом:
– Тео, с тобой все в порядке?
– Разумеется. Мне давно не было так хорошо!
– Ладно, иди, собирайся. Я переговорю с музыкантами и еще загляну к тебе.
Луи, казалось, не замечал Эдит. Тео был обескуражен и не знал, как спросить, почему он с ней не здоровается.
– Тео! – нетерпеливый оклик, который Эдит сопроводила кивком головы и привычно требовательным жестом, прервал раздумья Тео. Она уже стояла в дверях его гримерной. Тео спешно вошел вслед за ней. Едва он прикрыл за собой дверь, Эдит стремительно подошла и уткнулась носом ему в грудь, как часто делала прежде, и прошептала:
– Вот мы и одни… Я рада, что мой верный Лулу с тобой, но не могла дождаться, когда ты его спровадишь. Я так соскучилась!
Тео сомкнул руки вокруг ее плеч, пальцы с наслаждением узнавали знакомые контуры ее тела. Он обнимал Эдит, борясь с соблазном прижать ее к себе еще крепче, опасаясь, что невольно раздавит, если поддастся порыву.
– Эдит, это действительно ты! Не могу поверить, ведь ты умерла…
– В моих песнях жизнь, а жизнь умереть не может! Ты пел, что любовь не нужна… Она нужна, потому что я здесь.
– И ты не больна?
– Ты же видишь, что нет!
– Но как?
– Неважно! Важно, что мы снова вместе.
Эдит, наконец, нехотя высвободилась и опустилась на стул. Опять притянула Тео к себе, усаживая на соседний. Тео наклонился к ней, и теперь ее лицо оказалось почти на одном уровне с его собственным, он взял ее голову в руки, принялся покрывать поцелуями без разбора лоб, щеки, губы… Мечтательно произнес:
– Глаза у тебя все такие же, фиалковые… Как же я их люблю!
Эдит засмеялась. Искоса метнула на него быстрый взгляд, снизу вверх. Один из тех, что делали ее столь притягательной. Потупилась. Запустила пальцы в копну его вьющихся волос, игриво взъерошила и спросила:
– Как ты жил без меня, мой большой глупый мальчишка?
– Я не жил… Работал, много работал. Потому что должен был оправдать твои надежды. И не хотел, чтобы на тебе висели все эти долги.
– Да, тебя не пощадили… Зритель может быть очень жесток. Он не прощает нам обманутых ожиданий, нашей слабости, промахов… Прости, я так мало смогла тебе дать! Бросила «на растерзание львам», не успев как следует подготовить. Это я в детстве пряталась от отца в цирке шапито, где он работал, рядом с клеткой со львами. Мне они нипочем! – Эдит озорно хихикнула. – А у тебя такого опыта не было, ты рос в нормальной, любящей семье. Но у меня не было выбора: если б я не вывела тебя на сцену, тебя бы вообще никто не узнал… Прости!
– Эдит, любимая, зачем ты извиняешься? Ты дала мне больше, чем я мог вообразить в самых смелых мечтах. Моя жизнь с тобой была такой же фантастической, какой бывает только сказка…
– О! Скорее ты годился на роль прекрасного принца, у тебя для этого все данные. Я могу быть в лучшем случае Дюймовочкой, – фыркнула Эдит уже с иронией и следом пожаловалась обиженно: – Думаешь, я не замечала, как смотрят на тебя все женщины?
– В них нет и тысячной доли твоего обаяния, твоего магнетизма. Я видел только тебя, и ты это знаешь! Ты полностью изменила мою жизнь и меня самого… Заставила смотреть на вещи иначе. В той квартире на бульваре Ланн я словно второй раз родился. Я люблю тебя все так же, потому что любить сильнее невозможно!
Эдит покраснела, совсем как девчонка.
– И я люблю тебя, Тео! Очень люблю. Ты тоже знаешь… Ты лучшее, что было в моей жизни. И ты был мой! Тебя ни с кем не нужно было делить. Тебя не нужно было звать, ты всегда был рядом, – Эдит взяла короткую паузу и попросила, пряча эмоции: – Пойди, скажи, пусть мне приготовят чаю.
Тео выглянул в коридор и увидел идущего к нему Луи.
– Я еду прямо сейчас с музыкантами, а тебя отвезет Кристиан, – обратился импресарио к Тео. – Тебе что-нибудь еще нужно?
– Да. Хотел попросить кого-нибудь принести чай.
– Чай? В жару ты обычно пьешь минералку. Там у тебя в гримерной несколько бутылок «Перье». Я достал их из холодильника загодя, чтобы ты не простудил горло…
– Вы же знаете, что Эдит всегда любила чай и выпивает по двадцать чашек за день.
– Я распоряжусь, чтоб заварили, – покачал головой Луи. – Боюсь, ты переутомился. Такие концерты, как сегодняшний, требуют большого нервного напряжения. Я проходил это с Эдит… Кристиан ждет в машине. Не засиживайся. До Парижа несколько часов езды, а тебе необходим отдых.
– Хорошо. Мы скоро тоже едем.
Тео вернулся к Эдит. Закурил, откинувшись на спинку стула, медленно выпуская белесые змейки дыма к потолку.
– Все куришь? Голос испортишь! – неодобрительно проворчала Эдит.
Тео без возражений загасил сигарету. Раздался стук в дверь, и вошла одна из ассистенток театра с подносом:
– Ваш чай, месье Сарапо…
Тео поблагодарил, взял чашку и поставил перед Эдит. А сам на этот раз уселся прямо на пол у ее ног и положил руку на спинку ее стула так, что его свисающая кисть касалась плеча жены. Он и раньше так делал: мог невзначай дотронуться до Эдит даже во время интервью, чуть отведя пальцы в ее сторону.
– Ты поешь все лучше! – заметила Эдит, с наслаждением прихлебывая чай мелкими глотками. – С самого начала ты все схватывал с поразительной быстротой. Я и тогда говорила, что ты превзошел мои ожидания. А сейчас у тебя больше драматизма, чем у Монтана. Ты мог бы стать еще одним Жаком Брелем! Правда, второй Брель не нужен, но ты вполне способен его потеснить. Твое место в числе первых, я сразу это поняла!
– Ты часто мне снилась, – неожиданно произнес Тео безо всякого перехода, никак не реагируя на ее похвалу. – Я ждал и боялся этих снов одновременно.
– Потому что знал, что я утром исчезну[7], как ты пел?
Тео понурил голову и кивнул:
– Я и сейчас боюсь, что исчезнешь…
Эдит ласково потрепала его по щеке и заглянула в глаза, Тео перехватил ее руку и прижался к ней губами. Эдит развернула его ладонь к свету, провела мизинцем по кольцу у него на безымянном пальце.
– До сих пор носишь?
– Тебя удивляет?
– Удивляет? Не знаю… – она смущенно повела плечами. Отставила чашку. – Трогает. Мой первый брак распался, когда я случайно увидела, как Жак перед концертом снимает кольцо и кладет в карман. Таким будничным жестом, знаешь… Ему напомнила ассистентка. Я зажмурилась, чтобы не видеть и чтобы скрыть слезы. А он даже не обратил внимания, что я сижу рядом! Я поняла, он не впервые так делал… Глупо, но во мне что-то оборвалось. Мы остались друзьями, он славный. Только быть и дальше его женой я не смогла..