Утраченное Просвещение: Золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана

Глава 4
Как арабы покорили Центральную Азию, ставшую военным расположением для завоевания Багдада

К VII веку жители Большой Центральной Азии уже привыкли к иноземным завоевателям. Тысячу лет войска персов, греков, кушан, эфталитов, парфян, китайцев и тюрков проходили по территории региона и принуждали местных правителей подчиняться. Но затем завоевателям приходилось отступать. Каждый раз нехватка воинов и другие проблемы заставляли их вернуть бразды правления тем, кого они только что подчинили, оставив в регионе лишь то количество воинов, которое необходимо было для контроля над местным населением. После каждого такого завоевания жители Центральной Азии начинали все заново и постепенно возвращались к самоуправлению, собственным религиям и ценностям.

Арабское завоевание, начавшееся в 660 году, принесло разрушения, страдания и временный застой в торговле. Но оно отличалось от предшествовавших в трех моментах. Во-первых, местное население в этот раз оказало захватчикам отчаянное сопротивление. Никогда во всех своих завоевательных походах арабы не сталкивались с чем-либо подобным^[308]. Во-вторых, среди самих захватчиков – арабов – вскоре начались междоусобные стычки. Враждующие группы пытались заключить союз с местными против своих же бывших соратников. В-третьих, из-за этих двух факторов попытка завоевать регион сразу не увенчалась успехом, потребовался почти век для достижения цели, а к этому времени местное самоуправление и культура уже снова начали восстанавливаться. Для полной исламизации понадобилось еще несколько веков.

Несмотря на все эти проблемы, натиск захватчиков в конечном счете принес двойную пользу: арабы оставили после себя язык, который использовался в официальной переписке и при интеллектуальном обмене, и новую религию – ислам. Арабское завоевание Центральной Азии повлекло за собой разрушение многих сфер культуры, но это компенсировалось, по крайней мере частично, появлением новых, достаточно важных элементов. Расцвет центральноазиатской мысли и культуры, происходивший в течение последующих трех с половиной веков, никогда бы не случился без революционных изменений, принесенных с Ближнего Востока. Эта глава посвящена динамике завоевания в течение 100 лет (после первых попыток в 650-е годы) и реакции на него местного населения.

Центральная Азия накануне завоевания

В VII веке нашей эры Центральная Азия не подчинялась внешним силам. Ее население, в основном иранского происхождения, но с увеличивающимся количеством тюрков, говорящее на различных иранских и тюркских языках, территориально относилось к местным царствам. Они формально подчинялись Персидской (Сасанидской) империи и тюркам, которые вторглись в регион за сто лет до арабов. Но это, как и протекторат китайской династии Тан над восточными частями региона, к тому времени было лишь номинальным. И тюрки, и Сасаниды были в глубоком упадке к VII веку, а империя Тан все больше собирала силы на востоке, где в настоящее время находится Синьцзян. Тюрки укрепили свое влияние в 550-х годах, нанеся поражение так называемым белым гуннам, или эфталитам, – еще одному кочевому народу, вторгшемуся в регион из далеких земель, за пределами Великой Китайской стены. После первого успеха многие тюркские правители уверенно чувствовали себя в качестве повелителей государств в сердце Центральной Азии, наслаждаясь всеми полагающимися им привилегиями, но не вмешиваясь в экономику и культуру^[309]. Тем временем сами тюрки многое сделали, чтобы ослабить претензии империи Сасанидов на Центральную Азию. Несколько раз Сасаниды и тюрки сражались в Центральной Азии, оставляя для жителей региона лишь роль ошеломленных зрителей^[310]. Но тюрки постоянно ожидали нападения и боялись новых угроз с Востока. Вернувшись в свою роскошную столицу Ктесифон на реке Тигр, Сасаниды поняли, что не обладают властью над Центральной Азией в результате крупных финансовых проблем, возникших из-за военных походов против Византии.

Вынужденные в связи с этими обстоятельствами уменьшить свои притязания на Центральную Азию, Сасаниды и тюрки ограничивались взиманием дани, а во всех остальных отношениях предоставили регион самому себе. Императоры династии Тан также были заняты войнами с Тибетом. Они довольствовались признанием их власти без каких-либо дополнительных требований от своих номинальных подданных. К VII веку не осталось ни одного наместника или иностранного правителя во всей Центральной Азии^[311]. С III по VIII век центральноазиатские государственные деятели были фактически независимыми, существуя под пристальным надзором местных государей и дехкан. Процветала континентальная торговля, активно развивались города. Уверенные в собственной безопасности, правители сократили расходы на оборонительные сооружения. Та же расслабленность наблюдалась и в сфере религии. Изображения на дошедших до нас монетах из многих городов доказывают, что многие жители Центральной Азии продолжали поклоняться древним местным богам даже по мере того, как они открывали для себя новые верования^[312].

Все эти тенденции были очевидны в Мерве, уже являвшимся крупнейшим густонаселенным центром к востоку от Месопотамии. Этот крупный город, перевалочный пункт торговых путей, простирался далеко за пределы стен, построенных несколькими веками ранее^[313]. Существовали целые промышленные кварталы, где производилась закаленная сталь, которую греческий историк Плутарх прославлял в I веке^[314]. Там же изготавливали яркие хлопчатобумажные ткани (тираз), которые сбывались на рынках от Китая до Средиземного моря. Вместе с этой торговой деятельностью процветали зороастрийские храмы в центре города и в прилегающей сельской местности^[315], в то же время христианские и манихейские проповедники родом из Мерва добирались даже до Китая^[316].

Астрономы, математики, физики и другие ученые Мерва извлекали немалую пользу из тесных научных связей города со средиземноморским миром поздней Античности, а также с Индией. Исследования в области астрономии велись в давно построенной городской обсерватории. Последний сасанидский правитель Йездигерд III привез в город большую коллекцию книг из своей библиотеки в Ктесифоне, пополнив ими мервские книгохранилища^[317].

Лучше всего об утраченном мире доисламской Центральной Азии рассказывают настенные росписи во дворце в Самарканде, в резиденциях в Пенджикенте (в современном Таджикистане) и в Балалык-Тепе на юге Узбекистана. Словно фотографии эти чудесным образом сохранившиеся шедевры показывают быт при дворе, роскошное внутреннее убранство, насыщенную интеллектуальную и религиозную жизнь тех представителей знати региона, которые вскоре на себе ощутили серьезные последствия завоевания. Они мало заботились об обороне, наслаждаясь радостным периодом, которому суждено было скоро закончиться.

На одних росписях Пенджикента изображены религиозные церемонии, на других – сцены из народного и авторского персидского эпоса, особенно много из сказания о Рустаме (передано Фирдоуси в «Шахнаме»). Последний сюжет часто встречался в залах для приемов в домах знати. Сцены были расположены последовательно, что во многом напоминает современные комиксы^[318]. На росписях королевского дворца в Пенджикенте можно увидеть согдийских мужчин и женщин в облегающих, отороченных контрастной тканью по подолу, одеждах.

В комнате самаркандского дворца изображен сидящий на троне местный правитель Вархуман, окруженный своими стражами-тюрками. Он принимает, как считает большинство специалистов, иностранных послов во время Навруза, праздника Нового года, совпадающего с днем весеннего равноденствия. За исключением корейца в головном уборе, украшенном перьями, все несут дары. Китаец – шелка, персы в роскошных кафтанах – ожерелья и вышитые изделия, а суровые жители Памира преподносят хвосты яков. На другой стене изображены сцены из индийской сказки о битве карликов и журавлей – еще одно свидетельство того, что Центральная Азия до завоевания ориентировалась на Восток в той же мере, что и на Запад. Также изображены музыканты, играющие на лютнях и сантурах. В росписях была отражена и тема религии. Зороастрийские священники показаны в закрывающих лица одеяниях – чтобы защитить священный огонь от своего дыхания. Надпись на согдийском языке напоминает нам о том, что их обязанностью было «защищать богов Самарканда»^[319].

Все это создает пронзительное ощущение «последних дней Помпеи» – расцвет перед окончательным упадком. Но на эти росписи можно посмотреть и с другой стороны – они отражают жизнеспособность центральноазиатской культуры и людей, живших в этом регионе. Этот народ под угрозой уничтожения со стороны арабов предпочел сражаться, а не покориться, защитить и сохранить то, что принадлежало ему, переняв ценные новшества от своих новых правителей.

Вера и разграбление: арабский «потоп»

В то самое время, когда художники создавали эти росписи, будущий пророк Мухаммед родился в Мекке – маленьком городке на высоком пустынном плато в Западной Аравии. Новая монотеистическая вера, расцвету которой способствовали его пророчества, побудила десятки тысяч арабов-кочевников к завоеванию новых земель. Арабские войска устремлялись на запад – вдоль побережья Северной Африки, на север – в сторону Кавказа и на восток – в Персию. Упадок империи Сасанидов и ослабление ее войска стали причинами того, что арабы после двух первых набегов и крупного сражения в 636 году (битва при Кадисии) встретили незначительное сопротивление по мере своего продвижения по персидской территории. Последний сасанидский правитель Йездигерд III собрал всех своих приближенных и часть сокровищ, а потом сбежал в Мерв. Там он надеялся получить поддержку у местных жителей, преданных ему, и организовать наступление. Но бедный мельник под угрозой смерти предал его, и Йездигерд был убит в 651 году^[320].

В борьбе с арабами отчаявшийся персидский шах пытался заручиться поддержкой китайской династии Тан, но двор в Чаньане (сейчас Сиань) отказал ему^[321], и на то была причина. У китайцев была своя забота – тюркские племена Центральной Азии. Распадающиеся империи дали арабам возможность захватить власть в регионе^[322]. Продвигаясь по главному пути в Центральную Азию, они разорили всю Западную и Восточную Персию, и ударная волна прокатилась на восток – в Центральную Азию. Не успев собрать и организовать своих воинов, Хорасан не смог оказать сопротивление. К концу 651 года арабские войска укрепились во всех крупных городах Хорасана, включая Нишапур, старую столицу Тус, Серахс и жемчужину региона – Мерв.

Следующим неизбежным шагом должен был стать переход через Амударью (Оксус) в «сердце» Центральной Азии – территории современных Узбекистана и Таджикистана. Но события в Аравии заставили арабов сделать паузу после взятия Хорасана и, что более важно, сменить своих военачальников. Это значительно затянуло процесс завоевания. Все это было предсказуемо: в 661 году был убит третий халиф (повелитель правоверных) Усман. Началась гражданская война между сторонниками четвертого халифа (Али) и приверженцами Омейядов, другой ветви курейшитов (племени, к которому принадлежал пророк Мухаммед). Тот факт, что Омейяды ранее противостояли исламу и вели сражения с силами пророка, придавал междоусобной борьбе острорелигиозный характер. В конце концов Омейяды победили. Но с самого первого дня говорилось о незаконном правлении династии Омейядов. Горькое наследие этих лет с нами и сегодня – это суннитско-шиитское противостояние, где шииты все еще держат знамя мученичества.

Кровавый и сомнительный с точки зрения согласия народа приход Омейядов к власти не помешал им продолжать распространение ислама. Отмечая свои завоевания на западе и востоке, они сделали своей столицей город Дамаск и начали вести походы, которые привели в течение одного поколения к подчинению почти всего Иберийского полуострова. Но до сих пор существуют различные точки зрения касательно восточной границы – начали ли арабские войска свое нападение на территории на другом берегу Оксуса в середине 650-х годов или немного позже, после 661 года^[323]. Ясно одно – первый этап завоевания состоял лишь из кратких набегов в целях разграбления^[324]. Даже несмотря на то, что военные походы являлись основой мусульманского государства^[325], эти набеги убедили жителей Центральной Азии, что захватчиками в основном двигала жажда наживы, и они начали решительное сопротивление. Недобрым знаком для арабов был и раскол в рядах собственного войска в Хорасане, который внесли религиозные воины, не признававшие новых халифов (и, следовательно, их военачальников).

Оба источника сопротивления были полностью предсказуемы, но все же первые восстания застигли арабов врасплох. Арабские мятежники в среде воинов в Мерве и Систане в Хорасане заставили основные силы арабов быстро отступить и перегруппироваться. После этого причиной для противостояния стали разграбление и угроза местным религиям. Примечательно, что восстание в Систане разразилось, когда арабский правитель частично разрушил образ местного божества. Народ Систана бился яро и с таким успехом, что три века спустя восстановленному идолу все еще поклонялись^[326].

Высокомерие и культурная ограниченность со стороны арабских правителей зажгли и другие очаги сопротивления в их войске. В ходе последовавшей борьбы ни одна сторона не выказывала силы духа и благородства, за которые историки восхваляли воинов-бедуинов. Гибель Кусама ибн Аббаса, двоюродного брата Мухаммеда, во время набега на Самарканд добавила Омейядам агрессии. Вскоре громадное войско (50 000 арабских всадников, в основном из порта Басра в Персидском заливе) направилось к Мерву. В этот раз целью стало именно завоевание.

Но серьезные намерения и возросшая решимость арабов привели к ряду провалов. Новый правитель в Мерве, который, по мнению его друзей, был щедрым и добродушным, а по мнению врагов, женоподобным, попытался вести деятельность против Бухары. Многие арабские военачальники глубоко погрязли в долгах, надеясь поправить положение с помощью грабежей. Но едва только войска покинули Мерв и пересекли реку Оксус, как наместник правителя Мерва поднял восстание, мятежники перешли реку, сожгли лодки и отправились обратно в Мерв, чтобы захватить его.

Самые серьезные последствия наблюдались на территории сегодняшнего Афганистана. Проблемы начались, как только арабские войска появились в Систане и начали продвижение на восток, к долине реки Гильменд. Еще до того, как они достигли Кандагара, весь Афганистан поднялся против завоевателей. Обещавший быть удачным поход против Балха закончился провалом. Большая группа растянутого арабского войска смогла овладеть Балхом, но население незамедлительно организовало восстание, и арабы были вынуждены отступить. В ответ они создали «войско разрушения», но и оно натолкнулась на серьезное сопротивление^[327]. Двадцать пять тысяч арабских воинов из 30 000 были убиты, а выжившим пришлось отступить. Афганский поход стал самой большой неудачей, которую когда-либо терпело арабское войско.

Провал арабов в попытке установления своего укрепления в Центральной Азии дал региону временную передышку. Испытывающие нехватку сил захватчики не имели выбора, кроме как заключить сделку с местными правителями и оставить попытки завоевания. Этому решению, принятому по крайней необходимости, суждено было стать общей стратегией арабов по всей Центральной Азии, включая Хорасан. В течение следующих 150 лет мусульмане много раз нападали на местных правителей и знать, а также на богатых торговцев, поддерживавших их. Но всегда за стремительной атакой следовали отступление и уход. И в каждом случае силы политической и культурной преемственности по всему региону имели благоприятную возможность для самоутверждения.

Кутейба и война цивилизаций

Сначала арабы тешили себя мыслью, что завоевать Центральную Азию будет легко. Их беспрепятственное вторжение в Хорасан и успех первых набегов через Оксус мотивировали их к тому, чтобы предпринять более серьезные действия для захвата территории. Но эти попытки закончились неудачей. Хуже того, они побудили как мятежников среди арабов, так и правителей коренных народов Центральной Азии взять в руки оружие и выступить против сил халифа.

Сын арабского правителя Хорасана собрал большой отряд воинов в старом буддийском монашеском центре и центре мыловарения Термезе, на границе между Узбекистаном и Афганистаном. Оттуда Муса, как он известен в фольклоре, совершил неудачный набег на Бухару и двинулся на Самарканд, где недальновидный правитель открыл ему городские ворота. Один из людей Мусы оскорбил чувства жителей Самарканда, заставив принять себя как почетного гостя на ежегодном празднике в честь «богатыря Согдианы». Муса и его люди были изгнаны и вернулись в Термез. Муса собрал большое войско и объявил себя предводителем всех антиарабских сил в регионе. При этом его противниками стали не только повелитель Самарканда и правитель Термеза, но и те арабские силы, которые не присоединились к мятежу, и даже тюркские военачальники, видевшие себя, а не Мусу, предводителями антиарабских сил^[328].

Хитростью и грубостью Муса одолел всех этих противников. В течение пятнадцати лет он и его постоянно растущая группа приверженцев правили сердцем Центральной Азии, изгнав наместников халифа и их сторонников. Переворот, совершенный Мусой, сделал его легендарным героем, сравнимым с Сидом (испанцем, воевавшим против арабов в XI веке). Долгосрочные последствия переворота Мусы были значительными. Во-первых, этот переворот подтвердил, что по крайней мере некоторых арабов можно принимать как сторонников местного курса и предводителей региональных сил против халифа в Дамаске. Во-вторых, он наконец-то убедил халифа в том, что все попытки арабов установить свое влияние раньше были компромиссными и неэффективными. Без более решительных действий распространение ислама в центре Евразии казалось невозможным.

Все это привело к назначению в 705 году нового наместника в регионе – опытного военачальника по имени Кутейба ибн Муслим^[329]. С самого первого своего появления перед войсками в Мерве он ясно дал понять, что его миссия – вести джихад, священную войну против неверующих Хорасана и земель Центральной Азии за пределами реки Оксус. Завоевание и грабеж стали необходимыми средствами для достижения цели, которая состояла в том, чтобы объединенные арабские силы обратили в свою веру или уничтожили всех неверных. Те, кто погибнет во имя этой святой цели, проведут вечность с Всевышним^[330]. Все это Кутейба подкреплял цитатами из Корана.

В течение следующих десяти лет военачальник при помощи своих преданных братьев по вере вел беспощадную войну против немусульманских центров региона, начав с Балха и двигаясь дальше на Бухару, Самарканд и отдаленные Хорезм, Шаш (современный Ташкент) и Фергану. Он был очень опытным, о чем говорит его способ минирования стен крупного торгового города Пайкенд недалеко от Бухары. Но его тактические навыки меркнут перед двумя другими навыками, которыми он обладал.

Во-первых, никакой арабский правитель до него не прибегал к использованию местных междоусобиц, натравливая жителей Центральной Азии друг на друга. Он принимал решения о награде и наказании в зависимости от готовности к сотрудничеству с ним. Когда он привлекал центральноазиатского правителя на свою сторону, то требовал от него людей для своего войска. В начале такого «сотрудничества» каждый восьмой солдат Кутейбы был местным^[331]. К завершению похода это число значительно возросло.

Во-вторых, Кутейба оказался мастером в тактике устрашения. Во время его первых попыток установить власть в Пайкенде по его приказу было уничтожено все войско защитников и взяты в плен женщины и дети. Когда его люди прорвались в Самарканд после четырехлетней осады, забрали в рабство 39 000 человек. В другой раз он предложил своим войскам 100 серебряных монет за каждую голову врага^[332]. А когда правитель города возле современного Душанбе оказал сопротивление, Кутейба заставил его предоставить свободный проход согласно закону войны, принятому повсеместно в регионе. Но как только правитель прибыл в арабский лагерь, Кутейба убил его. Такие действия были посланием всем оказывающим сопротивление. Подводя итог, арабский правитель в Хорасане заявил, что регионом можно управлять «только с помощью меча и кнута»^[333].

Все эти приемы были направлены на уничтожение местных религий и распространение веры Мухаммеда. С той же целью Кутейба разрушил главный зороастрийский храм в Самарканде и переплавил его сокровища, то же самое он сделал и в других городах. В Балхе и Самарканде он приказывал возводить мечети и посещать службы. Когда метод прямого принуждения потерпел неудачу в Самарканде, он принял схему «плата за молитву», награждая присутствующих на пятничных службах деньгами^[334]. Кутейба убил 4000 заложников, переданных ему его братом^[335]. В Исфиджабе (Сайраме) – городе на Шелковом пути – он приказал своим войскам уничтожить 10 000 христиан, оказавших сопротивление^[336].

Более длительные последствия имело решение Кутейбы систематически уничтожать книги и религиозную литературу. В Бухаре он разрушил важную библиотеку, а в Кате, столице Хорезма (возле Аральского моря в современном Узбекистане), он уничтожил все книги на хорезмийском языке, включая художественную литературу, а также работы по астрономии, истории, математике и генеалогии. Великий ученый Бируни назвал это преступлением против культуры^[337]. Особого неприятия Кутейбы удостоился зороастризм. Он не только уничтожал авторов книг об этой вере, но и большое количество сборников по зороастрийской теологии. Это была серьезная потеря для цивилизации^[338].

В своих попытках повлиять на культуру Центральной Азии Кутейба зашел так далеко (намного дальше, чем обычно заходили арабские завоеватели где-либо), что встает вопрос о его мотивах. За исключением его речи перед войсками в Мерве нет дошедших до нас доказательств того, что Кутейба был особенно религиозен. Кроме того, среди арабов встречались набожные мусульмане и до, и после него. Основная цель Кутейбы, по крайней мере в тот момент, оказалась более практичной, связанной с его амбициями. В отличие от большинства арабских военачальников и правителей он был выходцем из очень маленького арабского племени без какой-либо протекции при дворе халифа в Дамаске. Более того, он отчитывался за свои приказы и войско не халифу лично, а назначенному халифом правителю в Ираке и фактически наместнику Востока Хаджаджу ибн Юсуфу. Хаджадж сражался в Хорасане и очень хорошо знал, с чем столкнется Кутейба. Но он ждал результата. Справедливо предположить, что Кутейба был подчиненным без особого властного ресурса, который убедил себя: единственная дорога к успеху – это превзойти своего начальника в усердии и жестокости. Какие бы мотивы ни двигали им, война, которую он вел в Центральной Азии, стала попыткой изменить культуру, «крестовым» походом.

Гибель Кутейбы доказывает эту точку зрения. Получив новость о смерти Хаджаджа, он собрал свои войска в Мерве и потребовал, чтобы они присягнули ему на верность. Он никогда не чувствовал себя в безопасности среди собратьев-арабов в Центральной Азии и даже перевез свою семью в Самарканд, подальше от них. Сейчас, требуя от них верности лично себе, а не «повелителю правоверных», он поставил себя в то же положение, что и Муса, и все другие арабы, боровшиеся против халифа. Когда воины ответили ему гробовым молчанием, Кутейба пришел в ярость, он оскорбил каждое из арабских племен, представители которых стояли перед ним, нецензурной бранью. Через несколько дней Кутейба был мертв – его убили его же воины^[339].