Перелётный жених. Книга вторая

Лев подобрал камушек и задумчиво перебросил его через парапет моста. Прислушался, ожидая бульканья. Вместо этого раздался мат возмущенного лодочника.

Пугает не зависимость от соцсетей, а та легкость, с которой мы отказываемся от реальности. Утешаем себя, что мы в любую минуту можем бросить все эти постики, фоточки, видосики и пустую болтовню в мессенджерах. Можем. Но не хотим ведь. Нам настолько уютно в этих сетях, что вся остальная жизнь уже не нужна. Двигайся по четким линиям, используй шаблоны и подсказки, не трепыхайся. А если захочешь большего… А не захочешь. Тебе же нужно написать дохрениард сообщений в день, потом прочитать ответы и комментарии, расставить лайки. Остальной мир подождет.

В наших краях народ не настолько богат, чтобы тратиться на почтовые марки. Письма отправляет государство. Поэтому соседи знают: почтарь – завсегда символ беды.

Лев вглядывался в лица прохожих, в далекие фигуры и верил, что узнает Сашу по походке, по мимолетному движению руки, которая отбрасывает волосы со лба, по лучистой улыбке. По всему тому, во что он влюблялся все сильнее с каждой секундой. Узнал, налетел ураганом, хотел закружить, подбросить до самого неба, а потом стиснуть в объятиях и целовать, целовать, целовать… Но холодный блеск в ее глазах напомнил безжалостное лезвие гильотины. Обнимашки, говоришь. Давай, дружочек, рискни. И все. Как отрезало.

Он сидел в углу и страдал, но страдал как-то нелепо. Невыразительно. Вот есть люди, которые умеют страдать на публике. О, да! Они рвут на себе волосы или бьются лбом о столешницу, царапают лицо, оставляя на щеках багровые полосы по которым тут же устремляются крупные блестящие слезы, они причитают, проклинают, воют волком, ревут белугой, чертыхаются и взывают к небесам: «За что?!» Страдающие люди – как волны на картинах Айвазовского. Одни вздымаются и пенятся, другие разбиваются о скалы. А Мигель в этом смысле напоминал заболоченный пруд, в котором вода не течет, не колышется, лишь иногда взбулькивает.