Коан Янг

– Не более тебя! Ну да ладно, это мы еще обсудим. По-моему, ты и малейшего понятия не имеешь, куда едешь.

Я промолчала и отвела взгляд к окну. Я всегда так делала. Прекращала зрительный контакт с человеком, владеющим информацией, получение которой сулило бы мне серьезно поплатиться. Своей правдой. А правда у меня – вещь неоднозначная. Не всякий поймет, даже если узнает. Поэтому лучший выход – посмотреть в окно. За ним спокойно появлялись и исчезали зеленые леса, необъятных размеров поля и тянущиеся к небу горы – такие высокие, что из окна вершин не рассмотришь. Тем временем, проводница уже вернулась с белой кружкой чая на подносе. Приятный аромат трав забился в каждый угол купе и одурманил мне голову, пока Мизуки делала маленькие глотки.

– Не хочешь?

– Нет, – улыбнулась я. – Спасибо.

– Да один глоточек!

– Я гермофоб, спасибо.

Я не солгала. Наверное, это не очень-то и важно, гермофоб я или нет, но мной не переносились любые емкости, из которых кто-то пил. Я считала это ужасной антисанитарией для своего рта. Что касалось остального – я не уделяла большого внимания. Скажем, я бы не стала промывать каждую виноградинку влажной салфеткой перед употреблением. Но я хорошо знала людей, следующих этим правилам. Что неудивительно – их ломила самая обыкновенная простуда. Так уж устроен наш организм – не будь он в постоянной борьбе с микробами (что фактически происходит ежесекундно), малейший сквознячок покажется тяжелейшим вирусом. Впрочем, мерами предосторожности пренебрегать не стоит. Просто, как мне казалось, любое дело должно исполняться в меру. Иначе это бы называлось фанатизмом.

– Даже вот как, – многозначно произнесла Мизуки. – Удивительный ты фрукт, Коан-сан.

Раздался вибрирующий звук, доносящийся из моего рюкзачка. Телефон. Из техники я больше ничего брала. Странно. Я ни от кого звонка не ждала. Да и, раз на то пошло, звонить было некому. Я озадаченно наклонилась к рюкзаку, вытащила из маленького кармашка мобильный. Посмотрела на экран. Номер незнакомый.

– Ты ведь не настолько странная, чтоб не знать, как нужно отвечать на звонок? – спросила Мизуки.

– Мизуки-сан, тебе есть, чем записать? Я бы скрин сделала, но ты сама видишь, какой у меня телефон.

А телефон у меня был древний. Модель двухтысячного года. Кнопочный, красного цвета. Экран маленький, функции ограничены.

– А разве…

– Мизуки-сан, вопросы потом, – напористее сказала я.

– Боже, хорошо-хорошо.

Мизуки торопливо полезла в карман своей черной куртки, вынула беленький айфон и дала команду. Пока телефон вибрировал, я быстро продиктовала номер. Вибрация оборвалась – и номер мгновенно исчез. Я проверила во входящих – пусто.

– Записала?

– Ну да, – показала Мизуки экран айфона. – Правда, в любом телефоне можно просмотреть журнал вызовов. Даже в таких допотопных, как у тебя.

Я молча вбила незнакомый номер в телефон, набирая его с экрана Мизуки, и когда сохранила в список контактов, он тут же исчез. Пропал, будто его и не было. Я повторила операцию три раза, но результата ноль. Мизуки ждала хоть какого-то комментария. Для нее, наверно, все выглядело так, словно я от кого-то скрывалась. Или будто я спятившая полоумная девица, мчащая черт знает куда без всякого плана.

Я вежливо улыбнулась Мизуки, на лице которой отражалось слабое недоумение.

– За тобой что, кто-то гонится? – в шутку спросила она.

Во всяком случае, мне думалось, что спросила она в шутку.

– Да нет, – непринужденно махнула я рукой и швырнула телефон обратно в рюкзак. – Это я так. Один номер названивает да названивает. Кошмар. Я раз ответила, сказала, что ошиблись, а они опять звонят.

– Добавь в черный список.

– У этого старичка нет такой функции. Хотелось бы.

– В следующий раз будут звонить, я могу ответить. Я бы им задала по полной! – взбунтовалась Мизуки. – А чего людей бесить, не пойму. Сказали же, не туда попали. Опять досаждают. Люди такие глупые…

– Не то слово, Мизуки-сан. Слушай, ты можешь сохранить номер у себя? Мой телефон что-то глючит. Не факт, что он понадобится, конечно. Но вдруг.

– Да не вопрос. Сохраню.

– Спасибо.

Вечером мы сытно поужинали, и вновь угощала попутчица. Мне становилось страшно неловко от ее любезности, но затем, как я поняла, угощение явилось платой за часовые рассказы Мизуки о своей жизни. Начиная с раннего детства и заканчивая вчерашним днем. Я услышала все: и период взросления, и первая любовь, и проблемы в школе и колледже – Мизуки каждую историю сопроводила мельчайшими подробностями. Мизуки умела ярко и «сытно» их подавать – как самый вкусно приготовленный донбури – хотелось слушать и слушать. Правда, уже к середине историй я начала клевать носом. Слишком много рассказов… Я бы на ее месте делала маленькие перерывы, от такого звонкого голоса уши у любого завянут!

– И я его послала к чертям собачьим! – самоуверенно рассказывала попутчица. – Нет, а на кой черт мне сдался двоюродный брат, который ни разу в жизни не поинтересовался, как у меня дела? У него имелась тысяча возможностей, у этого негодяя! Ну, а когда мы спустя десять лет снова увиделись – встретились семьями – и он деньги у моих родителей украл, все стало ясным: не зря я его невзлюбила с самого начала! Всегда он был таким, знаешь, гадким и мерзким. С ранних лет. Вот не зря я его невзлюбила, – снова повторила Мизуки. – Наши семьи больше не общаются: его родители на стороне сына, уверяют, что он ничего у нас не крал, а мои родители знают правду. Моя мама лично все видела. Тошнотворный, скользкий тип мой братец!

– Вот это д…

– В Фейсбуке я его кинула в «ЧС»! – не давала мне и слова вставить Мизуки. – Пусть катится куда подальше! Это ты не знаешь, как мерзко он вел себя маленьким! Мы тогда у бабушки гостевали. По папиной линии. Дрались как уличные коты!

Да уж: истории Мизуки без преувеличения подавались ярко, но по содержательности выглядели обыкновенными, как у всех нормальных людей. Друзья, родители, школа, любовь, работа, колледж… Ничего сверхъестественного. Не то чтобы я говорила, будто это плохо – жить в нормальной среде и сталкиваться с простыми проблемами. Просто моя жизнь состояла из совершенно других историй, да и сама я принадлежала иной среде… Люди, с которыми я сталкивалась, не стали бы делиться такого рода рассказами. Они бы сочли их непомерно занудными. В конкретно моем случае спасала смелая подача Мизуки. Такой подаче следовало поучиться мне самой. Рассказчиком я слыла довольно слабым.

– Коан-сан, вот так дела! – в один момент удивилась Мизуки и хлопнула руками по коленам. – Мы в пути уже девять часов, а я о тебе ничего толком не знаю!

Она переключила на меня внимание, что меня совсем не обрадовало. Уж лучше бы продолжила свои истории. Я бы перетерпела. Но так или иначе, у любого исхода были бы свои минусы.

– У меня скучная жизнь, – скромно пожала я плечами.

– Ой, заливаешь мне тут! – тряхнула головой Мизуки. – Давай, расскажи хоть что-нибудь! С любым человеком хоть раз в жизни должно приключиться что-то интересное!

Я вздохнула и запрокинула голову кверху. О чем бы рассказать? Нужно отсортировать рассказы. Это прежде всего. Иначе, если пойму, что проговорилась где-то в середине, будет поздно. Мизуки такая – начнет докапываться. А выдумывать я не хотела. Хм.

– Твоя мама, ты упомянула, живет в Америке, – начала Мизуки, увидев мое озадаченное лицо – уж больно долго я пыталась отыскать нормальную историю в своей голове.

И она однозначно шагнула на очень опасную территорию.

– Это неинтересно, – холодно улыбнулась я. – Вот знаешь, ты мне рассказала про своего двоюродного брата, а у меня двоюродная сестренка… Ей всего девять. Я очень люблю ее. Мы жили в одном доме, она во мне души не чаяла. А когда я этим утром собрала все вещи и покинула дом, я ничего ей даже не сказала. И словом не обмолвилась. Просто пропала. Я не собиралась говорить об уезде семье, но… В ее составе есть человек, который всех успокоит. Об этом я не переживаю. А вот об Акико думаю…

– Акико – имя твоей двоюродной сестры?

– Да. Она, наверное, сильно обиделась на меня. Мы были так близки, она любой мелочью делилась, как и я… А тут раз – и исчезла. На ней это как-то даже отразиться может. Психологически, я имею в виду.

Мизуки медленно кивала. Вздохнула и сказала:

– Да, она от любого человека может ожидать предательства. А может и нет… Ты ей совсем-совсем ничего не сказала за день до ухода? Хоть что-нибудь?

– Я оставила ей письмо, – ответила я. – Положила ей под подушку, пока она спала. В нем я извинилась за свой уход и добавила, что однажды мы увидимся.

– Однажды?

– Да. Я не могла ей лгать. Увидимся мы далеко не скоро.

– Ну, сестра, ты, конечно, честная… – пробормотала Мизуки. – Честность не всегда хороший выход. Ты же понимаешь это?

О, да, подумала я. Понимаю как никто другой.

– Врать я не люблю.

– Я тоже, – призналась Мизуки. – Но мы все, так или иначе, врем.

– По пустякам, – заметила я, имея в виду непосредственно себя. – Врать по пустякам – это не та ложь, на которую необходимо обращать внимание. Это мелкие детали. Незначительные. Вернулась я домой в шесть или семь – это так важно? Нет. Вот мы и не вдаемся в подробности. Я не исключение. А такого рода ложь, как пообещать дорогому человеку вернуться скоро, а на самом деле, возможно, не вернуться никогда – это не просто вранье, а чистой воды предательство. Я не хочу предавать Акико. Хотя, очевидно, уже предала. Самим своим уездом.

Мизуки поджала губы. Моя откровенность, похоже, тронула ее.

– Все будет хорошо, Коан-сан. Я хорошо предсказываю. Точно тебе говорю: все закончится хорошо. Мы все – вершители своих историй, – как факт произнесла она. – И ты, уверена, найдешь возможность и повидаешься с Акико-чан. Раз уж не скоро, то, как ты и написала, однажды.

– Однажды, – досадно кивнула я.

Мизуки помолчала пару минут, пока я ушла в себя, и поинтересовалась:

– Слушай, Коан-сан, вот ты сказала, в вашей семье есть человек, который успокоит остальных. Что ты имела в виду? Этот член семьи, выходит, знал о твоих планах?

Я опустила тысячу подробностей, которые бы напугали Мизуки, и кратко ответила:

– Да.

– Хорошо, – так же кратко кивнула девушка и поправила свои темные вьющиеся волосы. – Как я поняла, для тебя это слишком личное. Не хочешь говорить – не надо. Просто… Я хочу понять, зачем ты поступаешь так категорично? Вот у меня с семьей сущие проблемы, мама и папа из меня все соки выжимали, жила я с ними или отдельно – и я покинула Америку в поиске себя и свободы. Но я-то знаю, что они меня любят. И я поддерживаю с ними связь. Редко, по смс, или созваниваться раз в неделю-две будем. А ты… с ней созваниваться не хотела бы?

– Хотела бы, – слабо улыбнулась я.

– Но?

– Но я не могу. У меня на это есть причины.

– У тебя терки с семьей? Должно быть, да, – предположила Мизуки, видя, что я подтверждать ничего не стала. – Или ты решила окончательно сжечь мосты.

– Понимаешь, Мизуки-сан, многое здесь зависит не от меня. Обстоятельства, в которые я попаду, могут сыграть более значительную роль, чем я сама.

– Но ты не знаешь, в какие обстоятельства попадешь, – прищурилась Мизуки.

– Ну да. Можно и так сказать.

– Как ты там любишь говорить… Разберешься на месте?

– Именно.

Девушка глубоко вдохнула и выдохнула. Разговаривать со мной было той еще работенкой. Я видела, как Мизуки вымоталась за эти пять минут.

– Поэтому-то я очень осторожна в выборе слов, – пояснила я. – Вы сказали, Мизуки-сан, что мы, люди, – вершители судеб, но именно при получении полной свободы мы вынуждаем себя в чем-то ограничиться. Моя свобода – это та, где я начинаю новую жизнь. Без семьи. Без Акико. Возможно, я оглянусь назад. Но я этого не знаю. Вот и иду вперед.

Мизуки озадаченно, с ноткой опаски, уточнила:

– Но кому же нужна такая свобода, Коан-сан? Отчего ты так бежишь? Или к чему?

Я отвела обремененный взгляд к окну, разглядела луну сквозь затянувшие небо тучи и негромко сказала:

– Разберусь на месте.

Глава четвертая

ИНТЕРВЬЮ #2

Статья из «Научного Мира Зазнаек», выпуск от пятого апреля 1952 года.

Приветствую мир зазнаек! С вами вновь бессменный журналист Тара Ямада и его постоянная колонка уникальных мест, о которых вы едва могли слышать.

И сегодня я бы хотел вернуться в место, уже упомянутое в моей колонке год с лишним назад. Место это отдает мистикой, его покрыли огромным слоем тайн и загадок, а обучающиеся там люди далеко не самые простые. Они практически избранные!

Академия Ши-Ян снова в центре внимания.

Мне повезло во второй раз выйти с ней на контакт, ведь, как нам известно, эти ребята всегда очень заняты для общения с публикой. Академия любезно согласилась дать мне интервью. «Ну и удача! – подумал я. – На мою просьбу откликнулись. Любой другой журналист бы мне завидовал. А чего греха таить – уже завидуют!».

Сегодня Академия особенно предрасположена для гостей (правда, сложно говорить об остальных с тех пор как я являюсь единственным гостем): теплый прием мне оказывают сразу на входе. Это преподаватель истории Ши-Ян, профессор Кииоши Танака. Он приветливо машет мне рукой, широко улыбается и кланяется. Сразу ведет меня по коридорам Академии, согласившись показать свой кабинет.

– Я читал вашу статью, – говорит профессор, остановившись у одной из дверей широкого коридора, выложенного темным крупным камнем.

– Читали? – удивляюсь я. – Мне приятно слышать.

– Да что уж там. Вся Академия читала. Уж директор точно ознакомился.

Пока профессор Танака стоит ко мне спиной, открывая дверь, я навожу объектив на пустующий коридор и пытаюсь сделать кадр.

– Фотографировать запрещено, – вдруг предупреждает профессор.

Я удивляюсь: он же стоит спиной, как он видит? Зеркал нигде нет. Отражений тоже. А затем я с глупой улыбкой качаю сам себе головой, вспоминая, что нет смысла искать ответы в магии. Вернее, в том, как она работает. Особенно если речь идет о магии Ши-Ян.

Дверь открывается. Профессор Танака пропускает меня в кабинет и закрывает за собой дверь. Здесь кромешная темнота, будто беспросветная пещера. Раздается щелчок включателя, и комнату озаряет яркий свет. Я поднимаю голову к потолку и ничего не понимаю: откуда поступает источник света? Затем замечаю в стене напротив три обыкновенных окна, в которых светит солнце. Выходит, источник света – они? Тогда зачем включатель? И что он включил? Я осматриваю кабинет: пол, потолок и стены полностью выложены из того же темно-синего камня, что и коридор. Камень очень крупный и холодный, это ощущалось через обувь. Кабинет в целом очень просторен и устроен обыкновенно, с зеленой доской, мелками и партами в три ряда. Профессор наблюдает за моими передвижениями: я подхожу к окнам и выглядываю – за ними повсюду голубое небо и белые облака. И правда, ведь мы парим. Я сажусь за одну из парт и представляю себя учеником Академии – на лице профессора появляется маленькая улыбка. Интересно, что она значит?

– Говорите, директор читал мою статью? – спрашиваю я и поднимаюсь из-за парты, продолжая осматриваться.

– Да.

– Судя по всему, ему понравилось.

– Совершенно точно, – кивает профессор Танака. – Иначе вас бы здесь не было второй раз. Большая удача, что вы в Академии. Директор не любит журналистов. Говорит, они искажают правду.

– Это если она пропагандирована, – отвечаю я. – Мои статьи таковыми не являются. Напротив, я всегда стараюсь добраться до правды и предоставить читателю информацию со всех сторон, а не с какой-то более выгодной.

– Этим вы директору и понравились. Статья была написана замечательно, – отмечает профессор.

– Спасибо.

Я оборачиваюсь к задней стене кабинета и вижу еще одну дверь – железную и прочную. Оглядываюсь на профессора и вопросительно смотрю на него.

– Там ваша лаборантская?

– Я же преподаю историю, – пожимает плечами он и проходит между рядами, приближаясь к этой двери. – Там не лаборантская. Всего лишь необычные экспонаты.

Я прошу преподавателя ознакомить меня с экспонатами, наличие которых меня заведомо интригуют. Он соглашается. Достает из кармана ключ, делает три оборота и открывает дверь. Из темного проема доносятся сырость и холод.

– Пока ученики на уроках и не начался мой, у нас есть время для интервью, – сообщает профессор Танака и заходит внутрь.

Раздается непонятный щелчок, и комнату так же озаряет прямой свет. Он явно шел с потолка! Но и в той комнате вверху не висело ламп. Всего лишь пустой потолок.

Я прохожу внутрь. Комната вдвое меньше и уже. Окон нет. На стенах висят широкие рамы с фотографиями и текстами, походившими на исторические справки, а на полу в четыре ряда и четыре столбца стояли деревянные тумбы, на которых располагались самые разные и необъяснимые вещи. Каждая вещь была накрыта стеклянным куполом. Я подхожу к тумбе, находившейся ко мне ближе всех. Смотрю, что на ней находится. И ничего не понимаю.

Под стеклом, постоянно извиваясь, в воздухе парит вещество, словно тяжелый дым от костра или призраки ядовитых змей, готовых нанести атаку. Цветом вещество золотистое и яркое, оно броско отсвечивает, не имея ни формы, ни назначения, которое можно было бы ему приписать с первого взгляда. Обычный человек бы этого не понял. Я являюсь обычным человеком.

И по-прежнему ничего не понимаю.

– Что это такое? – указываю я на неизвестный предмет.

Профессор закрывает за собой дверь, поправляет очки, глядя на этот предмет, и спокойно отвечает:

– Это боль.

– Боль? – переспрашиваю я. Обращаю внимание на табличку, прикрепленную к тумбе, и прочитываю название: «Боль». Видимо, тут сыграла моя невнимательность. Но я все равно ничего не понимаю. И задаю вопрос: – Чья это боль, профессор?

Кииоши Танака складывает руки на груди и многозначительно вздыхает. Почему-то он подолгу молчит, словно хочет, чтобы я обратил внимание на что-то еще. Я перевожу взгляд на другие предметы – медленно прохожу мимо каждой тумбы. Я вижу и человеческие черепа, и черепа неизвестных мне существ очень странной формы, и средневековые мечи, и какие-то мелкие красные камни, напоминающие алмазы. Я вновь вопросительно смотрю на профессора, стоя по другую сторону тумб.

– Любой предмет хранит в себе энергию, – наконец поясняет Кииоши Танака. – Кость, камень, череп, даже обыкновенная песчинка. Энергия способна передать и качество предмета, и его возраст, и его историю, и, самое интересное, его настроение. Да-да, вы не ослышались, господин Ямада. У любого предмета есть настроение. Оно накладывается непосредственно человеком или другим живым существом. В стенах Академии любые существа мы называем одним словом – явление. Пожалуй, я рискую сослаться на чересчур внутреннюю информацию, но японские ученые уже больше полугода занимаются исследованиями структуры воды. Они пытаются доказать, что вода может «записывать» все, что видит. В метафорическом смысле, у воды есть глаза. Возможно, вода даже умеет слышать. Но ученые Японии уже точно доказали одно: вода впитывает в себя энергетику человека. Мысли, которые он испытывает, слова, которые он произносит. Вода впитывает любое явление в себя. Ученые убеждены, что вода во всех смыслах есть отражение человека. Академия не сотрудничает с учеными Японии, мы не заинтересованы в этом. Мысль, которую я хочу до вас донести, господин Ямада, заключается в следующем: люди научным путем на одном конкретном явлении доказали то, что магия Ши-Ян смогла доказать более шестисот лет тому назад – причем на всевозможных предметах и явлениях. В данном кабинете собраны предметы, найденные в самых разных местах планеты в самое разное время. Нашли их наши ученики. Что объединяет эти предметы, спросите вы? Они принадлежат одному конкретному человеку.

– Одному человеку? – удивляюсь я.

– Совершенно так. Черепа разнообразных магических тварей, человеческие черепа, доспехи, вон на той тумбе мы с вами можем наблюдать меч средневековых времен – все эти предметы позволяют нам составить определенный портрет о человеке, а энергетика, изъятая из каждого из этих предметов, с точностью может сказать нам, кем являлся человек и как он выглядел.

– И что это за человек?

– Информация строго конфиденциальна. Все, что я могу вам сказать, это то, что данному человеку более семисот лет, он имел контакт с магическими животными, но всю свою жизнь провел в зависти, обидах и отчаянии.

Я возвращаюсь к самой первой тумбе с извивающимся золотистым веществом, слепящим глаза, и указываю на него рукой.

– Эту боль испытывал данный человек?

– Нет, – качает головой профессор. – Мы его ни разу не видели. Но судя по энергетике предметов, собранных здесь, человеком он был ужасающим. Эта боль передает настроение каждой косточки, черепа и даже меча. Он убивал людей, он издевался над животными, иными словами – он причинял миру зло. Данные предметы лишь впитали в себя то, что происходило с живыми на тот или иной момент существами.

– То есть магия Ши-Ян изъяла общую энергетику из всех этих предметов, и получилась энергетика боли? – уточнил я.

– Да, именно так. Каждый собранный предмет передал лишь одну энергетику – боль. Ни любовь, ни заботу, а лишь боль. Ну, имелись так называемые отголоски энергетики зависти, алчности и смерти. Не столь значительные, хоть и имелись. Но стоит напомнить, что магия Ши-Ян не смешивает разные виды энергетики. Они все были извлечены и отделены друг от друга.

– Могу предположить, иные виды энергии этих предметов расположены в другом кабинете?

– Вы правы. В одном кабинете мы храним только один вид энергетики. Помещать несколько в одно помещение чревато.

– Что ж… хорошо, – киваю я. – Тогда могу ли я предположить, что данный человек, чьи предметы вы искали столько много лет, сейчас жив и вы открыли на него своеобразную охоту? Он представляет опасность для вашей Академии?

Профессор Кииоши Танака внезапно меняется в лице, сильно нервничает и поправляет свой галстук.

– Я… На самом деле, это не имеет никакого значения, – он начинает говорить очень быстро, местами запинается. – Человек давным-давно мертв, а если и нет, нашей задачей не заключается его найти. Главная цель данного мероприятия была лишь в наглядной демонстрации возможностей магии Ши-Ян. Мы доказали, что магия способна изымать энергии из любых предметов. Вот и все.

– Но ведь это не лаборантская, верно? – спрашиваю я. – Как вы сами сказали, здесь хранятся экспонаты, а преподается тут история. Демонстрация возможностей, доказательства… Это разве не наука?

Профессор кашляет в кулак и начинает озираться по сторонам.

– Не могли бы не задавать вопросы один за другим, не давая мне возможности ответить…

– Прошу прощения, я не хотел вас перебивать. Тем не менее, как я и сказал, задача журналиста состоит в освещении событий со всех сторон, а возможно это только при задавании рвущихся на поверхность вопросов. Не задать их было бы несправедливо по отношению к моим читателям.

– При всем уважении, господин Тара Ямада, я не могу углубляться в данные тонкости без согласования с нашим директором. У Академии есть множество врагов, норовящих заполучить ту информацию, которую вы сейчас пытаетесь извлечь. Иными словами, вы делаете для них бесплатную работу.

– Что ж, хорошо, – соглашаюсь я. – Я бы не хотел, чтобы у вашей Академии были проблемы. Однако я не могу не спросить вот о чем, и мои читатели меня не простят, не задай я этот вопрос… Вы упомянули об исследованиях ученых на тему воды, сослались на внутреннюю информацию. Тут же вы добавили, что с учеными не сотрудничаете. Откуда тогда вы владеете этой информацией? Кто ваш источник?

– Пожалуй, это справедливый вопрос, – замечает профессор, хоть и смущается. – В наши ряды с недавних пор попал бывший японский ученый. Он и открыл перед нами завесу того, над чем сейчас работают его коллеги. В прошлом, коллеги, разумеется.

– Интересно, – киваю я. – Выходит, он узнал как-то о вашей Академии? Когда я год назад интервьюировал здесь Сузуму Такахаши – другого преподавателя – она сказала, что преимущественно к вам попадают дети родителей, которые, в свою очередь, были вашими учениками. Родители этого ученого – обычные люди или, все-таки, обучались здесь? И если обучались, можно ли предполагать, что исследования ученых за последние столетия основываются на исследованиях магии Ши-Ян?

– Нет-нет, – резко качает головой профессор, даже немного возмутившись моему вопросу. – Что же вы такое говорите? Будь это так, мы бы работали против самих себя. Запустили бы бомбу замедленного действия. Поймите, господин Ямада и все ваши читатели, принцип работы нашей магии открыто не публикуется – вы не представляете, какой хаос настигнет планету, узнай ученые все секреты и детали Ши-Ян. Да даже обыкновенные идеи, которые, как вы хотели бы предполагать, могли бы служить толчком для исследования ученых Японии – это, конечно же, нонсенс. Мы бы никогда и никому не стали отдавать свои идеи и открытия – это в наших же интересах.

– Понимаю, понимаю, – говорю я. – В таком случае, последний вопрос, господин Танака. Человечество, люди – в какую категорию вы бы их вписали? Друзей, товарищей или врагов?

– У нас нет никаких категорий. К человечеству мы относимся с глубокой симпатией, но считаем, что открытия, сделанные в этих стенах, являются крайне опасными для людей. Так или иначе, в масштабах наших открытий и тех, что делают обыкновенные ученые на Земле, могу заметить, насколько, в первую очередь, скрытно ведут себя они. И их тоже можно понять. Человечество очень легко ввести в панику и страх, а через страх управлять удобнее всего. Ученые Земли сделали множество открытий, публичное освещение которых ввело бы людей в ужас. А теперь представьте, как сильно наша Академия обгоняет простых ученых по степени возможностей, знаний, исследований и качеству. Что будет, попади наша информация в руки невежественного человека? Так и начинается хаос и паника, господин Ямада. Поэтому, повторюсь, мы делаем благое дело, а к людям относимся с глубокой симпатией. Ведь давайте говорить честно – мы тоже люди.

На этом преподаватель Танака желал закончить интервью. К тому же, в коридоре его поджидал целый класс одиннадцатилетних учеников. Выглядели они обыкновенно, как самые простые детишки. Правда, вели себя поразительно тихо и спокойно, в глазах я заметил не по годам развитую мудрость.

Кииоши Танака проводил меня до входных дверей Академии и признался, что под конец интервью испытал некоторого рода стресс, и отметил мои навыки в выведении интервьюирующего из зоны комфорта. Он похвалил меня за умение внимательно слушать и дал напутствующий совет, который гласил: «Способность владеть осторожностью и храбростью – одно дело. Другое – уметь профессионально пользоваться обоими одновременно».

В интервью с Кииоши Танака осталось несколько вопросов и моих личных предположений. Например, действительно ли тот человек, предметы которого столь тщательно искались сотни лет, не имеет никакого значения для Академии Ши-Ян? Неужели нельзя было найти другого, самого обычного человека и исследовать его вещи, пытаться изъять их энергетику для демонстрации успешно проделанной работы в области магии Ши-Ян? Конечно, профессор Танака слегка лукавил. Он так и не подтвердил смерть этого загадочного человека. На стенах кабинета, как мною было описано выше, висели рамы фотографий и прилагающиеся к ним исторические справки. К сожалению, мне не хватило времени, чтобы полностью прочитать все тексты, но я внимательно рассмотрел фото в шести рамах: на них был изображен один и тот же человек, но в разные отрезки времени. Тексты, как я могу предположить, также были посвящены ему. В моем предыдущем интервью год назад другой преподаватель Сузуму Такахаши заявила, что «в истории Академии имелся самый темный период, который может окутать целый мир в любой момент, если ослабить могущество заведения – именно это пытаются сделать его враги, один из которых давно находится в бегах». Это приведенная цитата. Вы можете ее найти в выпуске от 6 февраля 1961 года.

Так что же, выходит, мир может быть в опасности, а его целостность зависит от могущества Академии Ши-Ян? Если ученые временами опасаются просветить людей в свои, судя по всему, ужасающие открытия, то что же скрывает от нас Академия? На мой взгляд, раз опасность касается непосредственно нас, то мы имеет право знать.

И я обещаю добраться до правды.

С вами был Тара Ямада, до скорых встреч.

Глава пятая

«ЗАКРЫТО»

Ранним утром проводница проинформировала нас о скором приезде. Сделала она это за час, так что времени привести себя в порядок, собраться и выпить чаю хватило. В туалет выстроилась очередь, люди за дверью в наше купе провели около получаса в одном только ожидании. Хорошо, что мы с Мизуки предусмотрели толкучку и сбегали туда раньше остальных – я даже успела нанести на лицо маску и смыть ее.

Мизуки сидела напротив и зевала, почитывая свою книгу. Страницы она перелистывала медленно. Порой по одной и той же фразе пробегалась по нескольку раз – сразу видно, мыслями она была не в книге. Лишних вопросов я задавать не хотела. Догадывалась, что ее задумчивое молчание связано со мной. Своим ответом вчера вечером я ясно дала понять: ехала я с определенными целями, а моя недосказанность насторожила и заинтриговала Мизуки. Возможно, она меня даже побаивалась.

Как бы там ни было, в 8:30 поезд приехал на станцию. Я вышла из вагона с рюкзачком на спине, осмотрелась по сторонам и сделала глубокий вдох. Именно так пахнет новое начало. Именно такой запах у свободы.

– Ну что, идешь в кафетерию, а там – разберешься? – спросила Мизуки, выйдя следом за мной. Пять сумок, которые она умудрялась держать, будто вовсе ее не беспокоили. Люди удивительно быстро привыкают к трудностям.

– Как и планировалось, – улыбнулась я.

– Все-таки, планировалась, – подхватила Мизуки и улыбнулась в ответ. Улыбка показалась мне недоверчивой. – Слушай, Коан-сан, я уж не знаю, какие у тебя планы и как ты собираешься здесь выживать без прозрачности понимания, в какой город ты приехала, но… Вот.

Она достала из кармашка своей черной куртки маленькую белую бумажку и протянула мне.

– Мой номер телефона. Понадобится помощь – звони. Помогу, чем смогу, как говорится.

Я взяла бумажку и положила ее себе в джинсы.

– Спасибо, Мизуки-сан. Ты так и не рассказала мне об этом месте. Что же в нем такого, о чем я не имею права не знать?

Мизуки как-то странно покосилась на прохожих.

– Как-нибудь потом поговорим, – сказала она, чувствуя дискомфорт.

– Здесь проблемы с законом или, может, люди своеобразные?

– Ну, если в двух словах… – задумалась она. – ТВОЮ МАТЬ!

Мизуки буквально упала на меня, выронив одну из своих сумок. Прямо за ней показался огромный мужчина средних лет, который и толкнул девушку.