Buch lesen: «За степным фронтиром. История российско-китайской границы»

БЛАГОДАРНОСТИ

Детские воспоминания о жизни у железного занавеса разожгли мой интерес к этой теме. Продолжительная железнодорожная поездка из Берлина в Пекин в 2002 году раскрыла мои глаза. Выйдя из поезда для перехода границы в Китай на последней станции на российской территории в Забайкальске, я понял – именно этот пыльный городок станет предметом моего исследования. Таким образом, эта книга стала проектом, на развитие и завершение которого потребовалось много лет. В ходе работы над ней я получил огромную поддержку и множество советов.

Я глубоко признателен двум моим научным руководителям. Наставничество и поддержка Юргена Остерхаммеля в Констанцском университете были бесценны и расширили мой кругозор, позволив взглянуть за пределы евразийских горизонтов. Карл Шлёгель, мой учитель и источник вдохновения со студенческих лет, проведенных во Франкфурте на польской границе, научил меня всегда сохранять любопытство и думать о том, как детали сплетаются в общую картину. Я очень благодарен четырем другим ученым, которые обеспечили меня дельными советами, мотивацией и нескончаемой личной поддержкой. Сабине Дабрингхаус на ранней стадии проекта предложила мне прочитать лекции по китайской истории в университете Фрайбурга, предоставив при этом возможность работы как в поле, так и в библиотеке. Франк Грюнер навел меня на многие мысли, изложенные в этой книге. Я непомерно обязан нашему Харбинскому кружку в Гейдельбергском университете. Пригласив меня преподавать российскую историю в Мюнхенском университете им. Людвига и Максимилиана, Андреас Реннер дал мне возможность обратиться к моим славянским корням и продумать план дальнейшей работы. Кэролайн Хамфри поделилась глубоким знанием региона и антропологической перспективой, позволив мне завершить проект и превратить его в книгу в Кембриджском университете.

Я чрезвычайно признателен Михелю Абессеру, Лизе Фурхтготт, Эшли Гоник, Вилларду Сандерленду, моему брату Генрику, а также анонимным рецензентам за внимательное чтение рукописи на разных стадиях ее развития, за комментарии и советы. Также я хочу поблагодарить друзей, коллег и исследователей, которые поделились своими ценными мыслями, дали советы или оказали другую поддержку: Феликса Акерманна, Надин Амслер, Йорга Баберовски, Ольгу Михайловну Бакич, Франка Бийе, Себастьяна Конрада, Виктора Иннокентьевича Дятлова, Элизабет Энгель, Викторию Фреде, Арунаба Гоша, Йорна Гаппела, Сусанну Холер, Микко Хуотари, Акихиро Ивасита, Яна Янсена, Роберта Киндлера, Томаса Лахузена, Дэвида Лазара, Хайнса-Дитриха Лёве, Лоренца Люти, Зильке Мартини, Норихиро Наганава, Юлию Обертрайс, Сергея Радченко, Анну Клару Шендерлеин, Вана Шо, Мирьям Шпрау, Ричарда Ветцела, Давида Вулфа и Росса Йелси. Исследовательскую работу для этой книги я провел в трех дюжинах архивов и библиотек в семи странах мира, сотрудники этих учреждений значительно упростили мою задачу. Я хочу сердечно поблагодарить также моих коллег и друзей в Китае и России за то, что они делились со мной информацией, своим уникальным видением явлений, знакомствами и временем, всем тем, что сделало мою полевую работу не только интересной, но и приятной. Отдельно я хотел бы поблагодарить Елену Евлампиевну Аурилене, Наталью Анатольевну Беляеву, Чэна Кайгэ, Владимира Григорьевича Дацышена, Евгения Викторовича Дроботушенко, Андрея Владимировича Доронина, Татьяну Павловну Филобок, Александра Владимировича Фролова, Хуанга Дингтияна, Любовь Алексеевну Кувардину, Александра Георгиевича Ларина, Виктора Лаврентьевича Ларина, Ли Телиня, Александра Владимировича Попенко, Шэня Чжихуа, Ивана Валерьевича Ставрова, Су Фэнлиня, Александра Петровича Тарасова, Анатолия Владимировича Таухелова, У Теина, Сюя Чжансиня, Ян Чена, Ольгу Владимировну Залесскую и Игоря Газиевича Балашова – забайкальца, перешедшего со мной приграничное минное поле, которое было обезврежено за несколько лет до этого.

Мне посчастливилось представить свою работу на лекциях, семинарах и конференциях в Гейдельберге, Фрайбурге, Владивостоке, Харбине, Билефельде, Стокгольме, Мюнхене, Калькутте, Марбурге, Лейпциге, Тюбингене, Саппоро, Бремене, Пекине, Базеле, Вашингтоне, Берлине, Новом Орлеане, Констанце, Кембридже, Вильнюсе, Гамбурге, Франкфурте-на-Одере, Сеуле, Нью-Хейвене, Шанхае, Красноярске и Оксфорде, а также в купе поезда Транссибирской железной дороги где-то недалеко от станции Ерофей Павлович. Эти обсуждения в значительной мере поспособствовали развитию моих идей. Безусловно, я один несу ответственность за все неточности, оставленные на этих страницах.

Работа над этой книгой была поддержана Немецким фондом академических стипендий, Немецкой службой академического обмена, Германским историческим институтом в Москве, Кластером передовых исследований «Азия и Европа в глобальном контексте» при Гейдельбергском университете, а также Британским советом по экономическим и социальным исследованиям. Я очень благодарен этим институтам за щедрую помощь.

Работать с Бригиттой ван Райнберг, редактором издательства Принстонского университета, было очень приятно. Ее энтузиазм и поддержка сделали эту книгу возможной. Я также хочу поблагодарить Эрика Крэхана, Талию Лиф, Аманду Пири, Карэн Картер и Мерли Гуэрру за их труд по превращению рукописи в книгу и за помощь в ее публикации и Джозефа Дама за его превосходную редакторскую работу. Наконец, я выражаю благодарность Давиду Коксу за карты, Лайле Мак Рори за дизайн обложки, а Максу Бруннеру и Эмили Веснер за составление индекса.

С первых дней работы над этим проектом я надеялся, что коллеги за пределами пространства «эхо-камеры» англоязычного академического мира смогут ознакомиться с моей работой. Я выражаю свою глубокую признательность всем, кто воплотил эту мечту в жизнь. Моя искренняя благодарность Миле Закировой за прекрасный перевод книги, а также редакторам серии «Historia Rossica»: Ирине Ждановой – за изначальный интерес к рукописи и поддержку, Игорю Мартынюку – за помощь в подготовке перевода книги к печати. Хочу также поблагодарить Марию Каменскую, взявшую на себя труд в части редактирования и составления именного указателя, и всех сотрудников ИД «Новое литературное обозрение», причастных к появлению моей книги на русском языке.

Огромную помощь оказала моя семья. Родители Вольфганг и Соня всегда гордились мной и моей работой, несмотря на то что ее предмет находится в незнакомом для них далеком крае. Также хочу поблагодарить моих тестя и тещу, Хайлян и Куйкся, за то, что приняли меня как родного. Самую глубокую признательность я выражаю своей жене Цзинжу, которая родилась недалеко от изучаемых мной территорий. Сама того не подозревая, она сыграла центральную роль в создании этой книги. Двое наших замечательных детей, Алма и Голо, родившиеся за это время, принесли нам невиданное счастье. Без них и их матери все оказалось бы ничем.

ВВЕДЕНИЕ

Многие реки, даже маркируя границы государств, скорее объединяют, а не разделяют. Долгое время Аргунь, река, обозначающая границу между Россией и Китаем, не была исключением. Еще и в ХX веке кочевники пересекали эту реку, уводя свой скот на летние и зимние пастбища в холмистую степь. Река обеспечивала и оседлое население обоих берегов, независимо от его национальной принадлежности. Так, казаки, проживающие вдоль Аргуни, охотились на китайской территории, у монголов арендовали землю для заготовки сена и вели обмен с мелкими торговцами из Китая. Китайские переселенцы из провинций южнее Великой стены промышляли охотой и добычей золота на обоих берегах реки. Многие из них хорошо говорили по-русски и носили русскую одежду – короткие черные тулупы и ушанки. Некоторые оседали в русских деревнях, принимали православие и женились на русских женщинах. Те, кто не ассимилировался подобным образом, все же взаимодействовал с населением другого берега, общаясь на смеси местных языков и диалектов.

Это пересечение и смешение различных кочевых и оседлых культур, европейской и азиатской цивилизаций вдоль реки Аргуни прекратилось только в конце XIX века, когда граница приобрела геополитическое значение. Имперские интересы России, а затем и Советского Союза в последующие десятилетия столкнулись с интересами цинского (позднее республиканского) Китая и Японии. В дальнейшем эта местность стала ареной для дружбы и вражды двух крупнейших коммунистических левиафанов. Продолжительный процесс установления национальных границ центральными властями привел к дезинтеграции локальных межграничных отношений. Менее чем за век государства посредством законов, насилия, депортаций, перевоспитания и пропаганды успешно подавили традиционные пограничные культуры, оборвав, таким образом, межграничные родственные и дружеские связи, уничтожив приграничную экономику и положив конец практике межграничного землепользования. Только после распада Советского Союза Китай и Россия вновь приоткрыли общую границу.

Такие изменения характера границы между Китаем и Россией – от проницаемой к закрытой и вновь к проницаемой – противоречат телеологическому представлению о необратимом эволюционном развитии границ от неопределенных зон к жестким демаркационным линиям. Однако в этом случае образ общей функционирующей границы не устарел окончательно. Спустя более четверти века такие артефакты, как заброшенные наблюдательные вышки и ржавые куски колючей проволоки, являются напоминанием о том, что грозная государственная военная сила однажды присутствовала на этих приграничных землях. Сегодня, несмотря на существующие межграничные отношения в области торговли, туризма и всепроникающие сотовые сети, граница не превратилась в явление прошлого. Аргунь разделяет два очень разных региона, расположенных на противоположных берегах, – один в России, другой в Китае. Большинство людей, проживающих на российской стороне, – русские, они говорят на русском языке, живут в советских или традиционных русских домах, смотрят по телевизору программу «Время» и одеваются так же, как в любой другой сельской местности России. Официальные данные относят большинство жителей китайской стороны границы к ханьцам – доминирующей этнической группе КНР. Жители правобережья говорят на северокитайском языке (мандаринском), смотрят вечернюю пекинскую новостную программу «Синьвэнь Ляньбо» («Новости») и носят обычную для Китая одежду. Однако помимо фенотипа, языка и культуры существует множество дополнительных границ. Статистические данные о потреблении пищи на этой приграничной территории не доступны. Но можно с уверенностью заключить, что потребление картофеля и риса, скорее всего, будет соответствовать красной линии на карте. Эти современные различия указывают на укорененные структуры, определяющие культуру и язык людей, населяющих пограничье сегодня. Современная российско-китайская государственная граница совпадает с культурной и лингвистической. Как же произошло то, что эта красная линия так глубоко разделила население, не знавшее границ в прошлом? Как оказалось возможным то, что это разделение проникло практически во все сферы жизни обычного жителя приграничья?

В этой книге описывается изменение российско-китайской границы – преобразование открытого межимперского фронтира в разграниченную в современном понимании землю, когда линия государственной границы совпадает с экономическими, политическими, социальными, культурными, этническими и психологическими различиями. Эволюция границы, разделившей две крупнейшие евразийские державы, происходила в ходе противоборства и сделок между различными группами местного приграничного общества, различными политическими силами, стремившимися утвердить свое господство над границей и прилегающими к ней территориями, политическими метрополиями и периферийным приграничным населением. Центральный тезис этой книги заключается в том, что местные жители, так же как и государства, участвовали в создании российско-китайской границы. Оно произошло под воздействием сложного набора последовательных и в то же время взаимоналагающихся и взаимосвязанных государственных политик. Эти проекты были направлены на устранение неопределенности и расширение контроля метрополий над периферией вплоть до самой государственной границы (а часто и за ее пределы). Однако разнообразное местное население сыграло важную роль как в поддержке этих государственных планов по созданию границы, так и в сопротивлении им. Данная работа, таким образом, исследует то, как центральные власти пытались установить контроль над государственной границей, во фронтирной зоне и в пограничье и как местное население стремилось воспрепятствовать этим попыткам, а также то, как сами люди иногда становились агентами государственной власти или ее жертвами. Соединяя историю сверху и историю снизу, эта книга исследует политики, осуществляемые метрополиями, а также демонстрирует гибкость стратегий и практик, реализуемых обычными людьми, столкнувшимися с переделыванием границы.

Карта 1. Внутренняя и Северо-Восточная Азия с сегодняшними международными границами (Cox Cartographic Ltd)

ИМПЕРИИ И ЛЮДИ, ФРОНТИРЫ И ПОГРАНИЧЬЯ

Вопрос о различных способах установления российско-китайской границы на местности остается неизученным. Такое пренебрежение удивляет особенно в свете геополитического значения этой территории, ее важнейшей роли в мировой истории, ее уникальной и радикальной трансформации, а также общего роста академического интереса к границам. Оказываясь в центре внимания исследователей, эта граница анализировалась в рамках общепринятых вертикальных, центристских макроперспектив дипломатической, экономической или военной истории, в которой власть исходит только от метрополии к периферии, а никакие взаимодействия вокруг самой границы не учитываются¹.

Таким образом, эта книга предлагает кардинально новую перспективу: фокусируясь на жизнях людей на обеих сторонах четко определенной местности, она прослеживает формирование и трансформирование этой обширной евразийской сухопутной границы в течение продолжительного времени. Начиная с конца XVII века, когда обе империи впервые попытались демаркировать свой общий фронтир, эта работа прослеживает историю границы вплоть до распада Советского Союза в 1991 году, когда она была наконец вновь открыта. Множество различных режимов перехода границы сменяли друг друга на протяжении этого длительного периода, а в особенности в течение прошлого столетия, и каждый новый поворот оказывал глубочайшее влияние на жителей приграничья. Часто фронтир и пограничье живет в соответствии с собственной хронологией. Изменения там происходят раньше или позже, чем в метрополиях, в данном случае – в Китае и России. Данная приграничная территория пережила радикальные изменения: от нечетко демаркированного межимперского фронтира со странствующими кочевниками, казаками, смекалистыми контрабандистами и другими высокомобильными людьми, пересекавшими его при помощи барж или на лошадях, к тщательно патрулируемой приграничной полосе, большинство местных жителей которой признали национальный территориальный суверенитет, зная соседей с другого берега только из государственной пропаганды, и это в условиях, когда они физически могли видеть земли по ту сторону границы за степными холмами.

На эту работу повлияла дискуссия о понятиях «фронтир» (frontier) и «пограничье» (borderland)². Различия между фронтирами и пограничьями все больше детализируются. Однако акцент данного исследования, стремящегося включить в анализ межкультурные перспективы и интерпретации развития периферии, смещен в сторону концепта пограничья. Пограничья здесь рассматриваются как перекрестки, на которых наиболее явным оказывается взаимодействие между местным населением и государством. Именно в пограничье, где власть соперничающих империй или национальных государств еще фрагментирована, а механизмы контроля еще слабы, местные общества способны оспаривать, разрушать и преодолевать гегемонию. Это несоответствие между намерениями политических центров и реальной жизнью периферии влияло на постепенную эволюцию современных государственных границ со всей их удивительно устойчивой неопределенностью и непредсказуемостью³.

Фронтир (frontier) в этой книге определяется как отдаленная, малонаселенная и нечетко определенная территория, располагающаяся за пределами периферии двух или более ключевых политических сил. Метрополии со временем культурно, экономически и политически проникают в эти промежуточные зоны контакта. Этот процесс происходит под воздействием соперничающих имперских сил и местных жителей, поэтому характеризуется постоянным оспариванием и компромиссами. Фронтир становится пограничьем в результате продолжительных изменений характера централизирующей политики, когда он оказывается включен в расширяющееся ядро одного или нескольких национальных государств или империй. Таким образом, пограничье (borderland) обозначает территориальную единицу, возникшую из фронтира на периферии государства в процессе конкуренции империй или национальных государств и создания жесткой, четко определенной линейной границы посредством навязанных государством изменений в экономической, политической, военной, этнической, социальной и культурной среде. Часто эти изменения сопровождаются насилием, вынужденным перемещением населения и подчинением сопротивляющихся. В то время как пограничье описывает более обширную местность, определенную внутренними и внешними пределами, в которой межгосударственная граница непосредственно формирует социальные и экономические сети, действует определенный свод законов, а доступ обычных людей на эту территорию ограничен государственной политикой, термин «приграничье» относится к участку, непосредственно проходящему вдоль государственной границы. «Граница» – это линия на карте, демаркационный камень, забор или караульный пост, который определяет территориальные пределы государственного суверенитета⁴. Однако необходимо подчеркнуть, что любое догматичное следование определениям сильно упрощает историю границы. Приверженность жесткой терминологии не позволяет объяснить сложную природу пограничья, в котором продолжают существовать некоторые укорененные на местности и гибкие характеристики фронтира.

Россия и Китай, в отличие от островной Британии, империя которой располагалась за морем, были континентальными империями⁵. Совместно к концу XVIII века они разделили Внутреннюю Азию: Маньчжурию, Монголию и Синьцзян на отдельные сферы интересов. Несмотря на различия в социальной и экономической структуре, обе силы осуществляли сходную имперскую политику на общем фронтире – как континентальные империи они покоряли свои окраины⁶. Чтобы включить эти территории, названные Оуэном Латтимором оборонительными «фронтирами, обращенными вовнутрь», во все более мультикультурные системы управления, обе имперские силы полагались на сотрудничество местных элит, в первую очередь посредством сохранения за ними некоторых привилегий⁷.

В XIX веке мир стал свидетелем становления современных национальных государств⁸. Прочерчивание конкретных государственных границ для определения и защиты национальной территории как «пространства решений» было важнейшим компонентом этого процесса. Возможно, в наиболее крайней форме территориальная ортодоксальность воплотилась в фашистских и коммунистических режимах ХX века. Четкая территориальная принадлежность и уникальные социальные образования начали терять силу только с концом двуполярного мира, становлением глобального капитализма, ростом значения наднациональных структур и возрождением регионализма⁹.

Глобальная тенденция нациестроительства не обошла стороной империи Цин (1644–1912) и Романовых (1613–1917). Несмотря на то что многие их окраины были в основном населены коренными народами: скотоводами, охотниками и рыболовами, на территориальные границы этих империй тем не менее влияла идея гомогенной власти, нетерпимой к конкурирующим силам, альтернативным значениям и неконтролируемым перемещениям¹⁰. Желание устранить неопределенность периферии пережило эти режимы и усилилось, когда их преемники (СССР, Маньчжоу-го и КНР) ввели еще более радикальные формы территориализации, которые существенно изменили социальную динамику в пограничьях. Действия коммунистических властей Москвы и Пекина по реализации режимов закрытой границы не были уникальными, однако отличались большей решительностью. В результате этого всего лишь за несколько десятилетий сложная смесь геостратегических устремлений, конкурирующих идеологий и радикальных планов по изменению жизни каждого человека, проживавшего в оспариваемом регионе, привели к резкой трансформации премодерного межимперского евразийского фронтира в пограничье между двумя централизованными режимами, владеющими четко определенными пространствами¹¹.

Границы, обеспечивая целостность, безопасность, контроль населения и внутренней экономики, сыграли в ходе этого процесса важнейшую государствообразующую роль. Они способствовали формированию различных национальных идентичностей одних и тех же этнолингвистических групп и, как высоко политизированные символы, стали площадками социальных изменений. Историк Питер Салинс, например, продемонстрировал, как локализм сформировал национальные идентичности на франко-испанской границе на Пиренеях, однако во Внутренней Азии процессы локальной кооптации и компромисса наблюдались в значительно меньшей степени¹². Когда пограничье как отдельная административная единица оказалось включенным в периферию постреволюционного государства – наследника прежней мультикультурной империи, оно постепенно перестало быть гибридным местом сосуществования империй и негосударственного мира местного населения.

Такая реорганизация социального, экономического, политического и культурного пространства через трансляцию централизованной государственной власти на приграничную территорию не прекратила конфликты по поводу политической или культурной принадлежности среди местного населения. В условиях межгосударственного соперничества противоборства продолжились как в метрополиях, так и среди жителей пограничья, сопротивлявшихся ассимиляции и перевоспитанию и стремящихся сохранить независимость или хотя бы автономность и мобильный образ жизни¹³.

Отношения между ядром и периферией, таким образом, оставались динамичными и изменчивыми, отличаясь колебаниями в обоих направлениях, что поднимает вопросы о роли населения глубокой периферии государства. Как долго социальные акторы, находившиеся вне принимающих решения элит, влияли на управление границей? Каким образом они поддерживали или сопротивлялись политике формирования границы, осуществляемой государством? Описав долгую историю китайско-российской границы через региональную перспективу, эта книга проливает свет на сложные отношения людей и государств. Она показывает, что роль, которую играло местное население в истории территориализации государства, гораздо более значима, чем принято было считать ранее.

Во-первых, такая масштабная историческая работа позволяет раскрыть зональные и линейные определения границ. Концепция границ для разных поколений государственных агентов метрополий и различных групп жителей пограничья менялась с течением времени. Традиционное фронтирное общество не было разделено государственными границами, оно поддерживало родственные, экономические, языковые и религиозные связи, которые обладали самобытностью и простирались за их пределы. Во многих случаях внутренние границы между знаменами или родами соблюдались более четко, чем проницаемая международная граница. Но более поздние поколения приграничных жителей, которые уже не могли пересекать закрытую международную границу, потерявшие интерес к соседям и не обладавшие языковыми навыками для общения с ними, часто косвенным образом поддерживали претензии на национально-территориальный суверенитет, что значительно отличает их от более ранних поколений.

Во-вторых, это исследование показывает, что формальное управление, осуществляемое централизующей властью, не обязательно приводит к территориальному контролю над пограничьем и его населением. Из-за проницаемости обширной континентальной границы, нехватки ресурсов, противоречивости намерений соседних режимов и отсутствия современной инфраструктуры, способной связать периферийные территории с имперскими столицами, централизующие власти, даже когда неприятие любых локальных межграничных обменов возросло, часто были неспособны уследить за общими внешними границами. Эта неспособность коренилась в традиционных практиках и изменчивых формах взаимодействия между различными группами пограничья. Даже те, кто изначально был отправлен государством в эту местность для осуществления охранительных функций, не всегда следовали государственным протоколам.

В-третьих, эта работа раскрывает обстоятельства, при которых старые фронтиры сосуществуют с современными государственными границами. Построив железную дорогу, метрополии определили способ пересечения границы через узкий коридор, что побудило новые процессы создания границы. Современные средства государственного контроля, однако, не были введены одномоментно на всей государственной границе. А там, где они были введены, они не обслуживали государство всецело. Более того, достаточно часто они использовались для противодействия намерениям центральной власти, так как создали новые зоны контакта между местным и глобальным мирами и сформировали самобытную социальную ткань. Одновременно с этим осуществлялось строительство новой формы границы.

В-четвертых, такой подход демонстрирует условия, способствующие усилению контроля над границей. Особенно во время военной конфронтации и внутренних конфликтов метрополии выделяли значительные ресурсы для более эффективного контроля государственной границы, вводили новые режимы ее содержания, изолируя пограничье от внутреннего и внешнего окружения, и постепенно заменяли ненадежных людей лояльными гражданами. Взаимодействие между центральной властью и ее посредниками, с одной стороны, и частично замененным населением пограничья, с другой, не только увеличило легитимность последовательно ограничиваемого пространства, но и послужило сплочению подданных и правителей.

В завершение отметим, что исследовать то, как открытые границы закрываются, а закрытые границы открываются, очень поучительно. Границы дружбы между государствами-союзниками официально изображались открытыми для всех, однако для большинства местных жителей они оставались непроходимыми. Охраняемая граница конфликта, наоборот, оставалась преодолимой для избранных. Такое несоответствие риторики и реальности демонстрирует усиление и ослабление власти метрополии над периферией.

Эти пять противоречивых, но взаимодополняющих тем обсуждаются в этой книге. Они позволяют направить внимание на отдельные, но взаимосвязанные способы постепенного смещения и переноса границ.