Buch lesen: «Взаперти»

Софья Кайсина

Взаперти

9 сентября?

Прошли первые сутки. Ночь. Ящик, в который меня положили ужасно неудобный, деревянный. Первая заноза, на большом пальце. Я ее подцепила, когда пыталась открыть крышку. Они связали мне запястья веревкой.

Спокойно.

Я хочу сказать, хочу сказать, что это все случилось для меня неожиданно. Я знаю, то, что я сделала, было ошибкой, но до самого вчерашнего дня думала, все, что я делаю – к лучшему, и считала, что я в своем праве.

Тут душно, мне кажется, что я задыхаюсь. Я знаю, они специально проделали дыры в дереве, много и маленьких ровно над моим лицом. Это немного помогает. В глубине души прячется страх. Они пока ничего не сделали. Ничего гадкого. Их двое. Женщина и мужчина. Жена и муж, я так думаю. Но глаза у них – глаза сумасшедших. Почему я не поняла этого раньше?!

Этот ящик очень тесный. Не хватает места для размаха, чтобы выбить дверь. А я старалась, вытворяла и не такое. Мужчина – не знаю его имя, крупный, должно быть, занимался спортом. Хватка у него железная. Зря я вырывалась, только разозлила их. Подозреваю, что я не первая их жертва. Были другие. Меня уже тошнит от запаха мочи.

Раньше я никогда не чувствовала себя такой слабой и беспомощной. Жаль, я не знаю дзюдо. Могла бы заставить их молить о милосердии.

Я не могу перевернуться набок. Лежу солдатиком.

Произошло это вчера. Их машина была хорошей, а сами они производили впечатление вполне нормальной семьи. Зная, что творится в наше время, у меня в кармане лежал перцовый баллончик. Это единственное – о чем я могу думать. Почему он не подействовал? И что самое удивительное первые два часа я была уверена, что все хорошо. А когда я увидела в окне указатель и сверилась по карте, было уже поздно. Хоть открывай дверь и выпрыгивай на дорогу! Но они были заблокированы. После этого память отказывается выдавать остальное. Помню только момент, что они вытаскивали меня из машины. А сколько времени прошло, этого я знать не могла. Меня тошнило, и я боялась захлебнуться под пластырем, заклеившим рот. И страх, что вот сейчас меня затащат в кусты, изнасилуют и убьют.

Слава Богу, пока я жива и нетронута. Не знаю, сколько они меня везли и сколько я провела без сознания. Знала только, что, когда я села к ним в машину, было восьмое сентября. Думаю, они применили наркоз. Как в фильмах, тряпку смачивают какими-то химическими веществами и стоит только вдохнуть…

Но я благодарна за то, что осталась жива. Я трусиха, но очень хочу жить. Постоянно думаю, что они могли со мной сделать, но не сделали. Хотя, вдруг все еще впереди. Но пока что их нет. Я лежу одна в каком-то ящике, где-то в подвале. По ощущениям, время близится к трем часам ночи. Я не могу заснуть в таких условиях.

Под собой я чувствую мокроту. Это доставляет большие неудобства и отвращение. Если я когда-нибудь выберусь отсюда, я уже не смогу быть такой, как прежде.

Я среднего роста и по длине идеально помещаюсь в ящик, с другой стороны он очень узкий и невысокий, плечи и даже мой нос упираются в его стенки, толком не пошевелишься. Отнюдь, это всяко лучше, чем лежать полусогнувшись и мучиться от боли в затекшей спине.

Тишина. Сейчас я уже стала привыкать к ней. Но она ужасна. Из звуков – лишь мое дыхание. Создается ощущение, что все время чего-то ждешь.

Я жива, но все равно что мертва. Чувствую себя похороненной заживо. Ящик словно гроб. Я словно лежу на три метра под землей. Стены сдавливают.

Казалось, все в моей жизни идет прекрасно. В ней была музыка. Я умела петь и играть на некоторых инструментах. Еще я любила путешествовать, и так как работаю сама на себя, каждую осень выбираюсь в люди. А теперь вот это!

Я пробовала кричать, отклеить пластырь со рта и биться о крышку, в надежде, что кто-то услышит, например соседи и спасут меня. Но изо рта выходило мычание, а сил не осталось совсем.

Одни сутки – а по ощущениям неделя. Я просто не знаю, чем себя занять. Моим спасением оказываются мысли. Я очень много думаю, думаю обо всем. Я придумала прозвища моим похитителям… Пусть женщину будут звать Горгона, а мужчину Каннибал.

Тогда в машине они выглядели такими безобидными. Внешность людей, которых абсолютно ни в чем нельзя заподозрить. Я бы никогда не села в попутку к одному мужчине. А про них я сразу поняла, что они семья. А семьи, как правило ничего тебе не сделают.

Это было точно удар под дых. Точно идти по земле и упасть в пропасть. Сейчас я делаю то, чего не делала много лет – молюсь. Молюсь о своей семье, молюсь, чтобы меня нашли или отпустили как можно скорее. Не знаю, верю ли я в Бога. Но молилась я так, будто скоро умру. Не могу сказать, что мне от молитв легче, но так появляется надежда.

Мысли незаметно перетекли в сон.

Не могу сказать, во сколько я проснулась. Ощущения были смутны и ничего не говорили. Веревка натерла мне руки. У меня не получалось ее снять или поднять выше. Вокруг было все также темно. Это и навело меня на мысль, что еще ночь. Жутко хотелось пить.

Я вновь подумала о побеге. О том, чтобы выбить дверь ящика и тихо улизнуть, пока они спят. Повезло, что ящик не железный. Несколько раз я пинала верх. Один раз показалось, что он дрогнул, но на этом все.

Если просто пинать вверх ногами, толку не будет. Собрав все, что во мне осталось я начала расшатывать ящик, извиваться, дергаться, рассчитывала перевернуть его. Тогда я смогла бы ударять задней частью тела и шанс на спасение бы возрос. Я старалась как могла. Мне кажется, они его приклеили или прибили к полу, потому что он даже не шелохнулся.

Сил больше нет. Хватило меня ненадолго. Я больше не старалась быть благоразумной и держать себя в руках. Эмоции взяли вверх над здравым смыслом. Ненавижу плакать. Чувствуя себя маленьким ребенком, нуждающимся в поддержке. И отчасти это правда. Мне так плохо, так страшно, так одиноко. Если бы меня заперли просто в подвале, как в тюремной камере, было бы легче. А так меня похоронили заживо. И до сих пор я не понимаю зачем и наверно, не хочу понимать.

Утро. Я знаю это, хоть и не вижу света. В это время я должна была съезжать с гостиницы и отправляться в путь. Неужели мир еще существует? Он сегодня приходил. Каннибал. Не знаю, чего он хотел. Так одиноко себя чувствовала, а от жажды высох язык. Он включил свет, и я увидела его через дыры. Хотела попросить дать мне воды. На секунду отклеить пластырь, чтобы я попила. Я готова была пообещать ему, что не закричу и не сбегу. Но он ушел. С одной стороны хорошо – он не сделал ничего, выходящего за рамки приличия, с другой, я опять осталась одна в этой гробовой тишине, будто чувствую себя нормально. Это не так. Когда я поняла, что он уходит, я начала мычать и биться ногами о стенки, заставляя его остановиться.

Не могу думать об этом. При мысли о втором дне здесь, меня выворачивает наизнанку. Я как могла подавляла рвоту, внезапно подступившую к горлу. В груди поселилось кошмарное чувство безнадежности. О Боже, я снова плачу.

Ладно, ладно все. Мне еще повезло, что меня не убили в первую ночь. А учитывая, что я полностью в их власти, они могли сделать все, что угодно!

Интересно, меня уже объявили в розыск?

Не могу думать в этом бездушном пространстве. Но мысли помогают справляться со скукой. Я скучаю по старшему брату и по родителям, и по свежему воздуху. Скучаю уже больше суток. Не могу жить без света и воздуха. Лежать в ящике – пытка. Я хочу размяться, пройтись, но он не позволяет мне этого сделать.

10 сентября

Я схожу с ума.

Мой язык превратился в ветку. А губы иссохли под пластырем. Вчера вечером мне все надоело. Я чуть не выбила крышку. Или мне так показалось. Я больше не могла идти Горгоне и Каннибалу на уступки. Я хотела сбежать. Глазами, я изучила каждый сантиметр этого отвратительного ящика, по форме напоминающий прямоугольник. У него большой слой дерева, который практически невозможно выбить двадцатишестилетней девушке. Такое ощущение, что у меня не осталось ни сил, ни воли, что меня заперли на пожизненно. Мочусь я под себя и это доставляет огромные неудобства.

Я начинаю думать, что это правда. Что они похитили меня, чтобы смотреть на мои мучения и безуспешные попытки спастись. А ведь правда, что может быть хуже смерти в душном ящике от жажды?

Я хочу принять ванну. Когда я выберусь отсюда, я первым делом приму ванну. Горячую ванну с пеной. Это будет восхитительно.

Иногда мне кажется, что я хочу, чтобы они пришли ко мне. Сделали что-нибудь ужасное, но отпустили. Главное – отпустили. Я вдыхала носом воздух. Его не хватает, я задыхаюсь.

В мыслях я выговорилась. Хотела сделать это вслух, хотела покрыть их всеми ругательствами, которые только знаю. Разозлилась сильнее, от этого жалкого мычания. Губами я старалась оторвать пластырь, улыбалась, натягивая его до предела, вытягивала губы трубочкой. Я уже поняла, что руками оторвать его не получится.

Как мне хочется, чтобы брат был рядом. Так хочется оторвать пластырь, облизать губы, поговорить с ним. Если б только можно было хоть с кем-то поговорить, хоть несколько минут. Желательно с кем-то близким, кого люблю. У меня много друзей, но сейчас они далеко. И родители далеко.

Я даже не знаю где я нахожусь. В каком городе, и в городе ли вообще. У меня есть предположения, но, полагаю, они ложны.

Опять хочется плакать. Это все так несправедливо.

Все свою жизнь я провела среди людей. Путешествовала, очень любила изведывать новые места, и дышать свежим воздухом. Сидеть взаперти для меня, это равносильно смерти. А особенно в ящике, где я лежу в собственной моче, и не могу произнести ни слова.

Через несколько часов я вновь молотила по двери ногами и руками. В большинстве своем, чтобы Каннибал услышал. Если бы он открыл дверь, я бы нашла в себе силы и пнула бы ногами ему в лицо. Вдруг получилось бы вырубить его?

Стерла руки до крови. Бессмысленно.

Я уснула часа на три. Вымоталась до предела, а сон был лучшим решением, как скоротать время. Когда проснулась, у меня затекла левая рука. Веревка мешала как следует размяться. Все же мурашки сошли на нет.

Я хочу на волю. Хочу сделать зарядку. Больше не могу лежать без движения. Хочу помыться, сменить мокрую одежду на чистую. Мысли несутся в голове с безумной скоростью. Только я думаю о том, чего хочу, так сразу вспоминается любимая песня. Слушая ее, я подпевала. Всем, кому удавалось подслушать этот момент, говорили, что я красиво пою. Мне же так не кажется. Только не эту песню. Она слишком сложная, чтобы я ее спела, не фальшивя.

Помнится, только недавно я составляла список городов, которые хочу посетить, только недавно составляла план моего небольшого путешествия и выбирала недорогие гостиницы, в которых останавливалась бы на одну-две ночи, и дальше отправлялась в путь.

Вот выберусь отсюда, не буду больше путешествовать автостопом. Брать такси, конечно дорого, но другого варианта не будет. Никогда я больше не сяду в машину к влюбленной парочке. Конечно, там же женщина, значит тебя нормально довезут до места! Как бы не так.

Я в отчаянии оттого, что именно меня постигла такая страшная участь. Невообразимо хочу пить. Сколько человек может прожить без воды? Дня три? Тогда мне осталось недолго.

Я ненавижу Каннибала и Горгону. Смешно, что по виду, мы с ними одного возраста. Интересно, где они сейчас? Надеюсь, что Каннибал упадет с лестницы и сломает себе шею. Я готова сама его столкнуть. А Горгона пусть подавится бутербродом и задохнется. Сама тыкала бы в них ножом. Сама переехала бы их на машине, сожгла бы тела. Весь пол был бы залит красным, забрызган Каннибаловыми кишками.

Плохие мысли посещали меня, и я не могла их прогнать. Никогда прежде не думала о таком, потому что это жестоко.

Но если бы они умерли, я бы осталась здесь, пока меня кто-нибудь не найдет. Я думаю, у них звукоизолированный подвал. Когда они меня сюда вели, я все еще была под действием усыпляющего дурмана, и мыслила не трезво. Дом мне почудился старым, может быть даже деревянным. Комнаты безвкусно обставлены старой разваливающийся мебелью. Я запомнила в какой стороне подвал. Запомнила, как шла до него и в какие коридоры сворачивала. Дом, пусть и старый, но большой. Окна занавешены темными шторами из плотной ткани. Всюду мрак, лампы дают плохое освещение. Ясно помню, что, когда меня завели в подвал, темный, грязный, душный и маленький, который закрывался на две железные двери, одна в самом подвале, другая в комнате, ведущей к нему, я подумала, что это конец.

Несмотря на тошноту и мешанину мыслей в голове, я искала оружие. Что-нибудь, что помогло бы мне сбежать. Тот же нож или топор, или вилку. Надо было застать их врасплох. Я постоянно следила за ними, старалась не поворачиваться спиной. Каннибал на вид не такой уж и сильный, но все равно много сильнее чем я.

Все кругом заперто. Железная входная дверь, окна и комнаты. Я не удивилась бы, узнав, что у них под шторами заколочены окна.

Естественно, я вырывалась из его хватки, один раз даже пнула его в лодыжку. Однажды услышала, что лодыжку сломать легче всего. И это можно было сделать сильным ударом. Он пошатнулся. Я увидела, лицо искривляется от боли. Но хруста не было. Безусловно, удар был силен, но недостаточно. Хватка ослабла. Повинуясь инстинктам, я рванула назад.

План не сработал. Меня тут же схватили. Я была уверена, что сейчас меня изобьют и в какой-то степени даже благодарна им, что они этого не сделали. В который раз я задаю себе вопрос, зачем они меня похитили? У каждого маньяка должны быть какие-то свои намерения. А какие намерения у Горгоны и Каннибала? Думаю, если бы они хотели что-то со мной сделать, они бы уже сделали.

У меня урчит живот. О жажде я даже и не заикаюсь. Я была готова выпить хоть воду, которая три ночи стояла в кружке и собрала на себя всю пыль, хоть воду, которой помыли полы. Нет. На счет этого я погорячилась.

Господи, эти люди – самые жестокие люди на земле. Я умру, если в скором времени не сделаю глоток воды. Я стараюсь не плакать, чтобы сохранить воду в организме на подольше. Мне очень жарко, а веревка сдавливает руки. Свежий воздух практически не поступает в ящик через эти дыры. Минуты ощущаются – как часы, а часы – как дни. До сих пор не могу осознать, в какое положение я попала. Еще недавно я спала в гостинице на обычной кровати, а сейчас лежу в гробу.

Я все еще жива? Так вот что чувствуют люди, похороненные заживо. Они умирают от недостатка воздуха за четыре-пять часов, а я вынуждена мучиться.

Во мне два раза закрадывалась мысль о самоубийстве. В один момент просто перестать дышать. Но я не могу так сделать. У меня нет сил. Кроме того, нужно думать о свободе, о семье. Мои родные сейчас далеко, волнуются за меня, они ждут моего возвращения. Я еще могу быть с ними снова. Скоро я придумаю план, как отсюда сбежать. Найду слабую часть ящика, ударами сломаю замки или выберусь другим способом. Пока что, спешить с побегом не стоит. Следовало все тщательно продумать и только потом действовать. Но и долго тянуть не надо. Дня два я может без воды и протяну, однако кто знает, что последует потом.

Мне нужен брат. Он бы сразу выбил ящик, возможно, ему хватило бы трех ударов. Он придумал бы с десяток планов освобождения.

Мне кажется, это происходит не на самом деле. Словно я все еще сплю. Ведь бывают длинные сны, в которых столько всего происходит, но при пробуждении, ты помнишь все подробности. Если это действительно так, я как никогда желаю проснуться.

11 сентября

Это худший день в моей жизни. Он затмил собой все предыдущие дни, что я лежу здесь. Потому что они пришли. Они оба. Каннибал и Горгона. С такой болью ничто не может сравниться. Они изверги. Кроме них, нет на свете людей, способных на такое!

Ужасно, ужасно. До сих пор меня пробивает дрожь. Я не могу посмотреть на свои руки. Вместо ногтей на кончиках пальцах – мясо. У меня были длинные ногти, по их словам – «редкой красоты». Они связали мне ноги, чтобы я не вырывалась. Уже тогда я заподозрила неладное, так как Каннибал держал что-то вроде плоскогубцев, но с чересчур длинными зубцами. Я орала сквозь пластырь. Мотала головой из стороны в сторону. И тогда он меня ударил. Я затихла. Было больно, но не так, как стало позже.

Они развязали мне руки. И пока она держала меня, он зацепил зубцы за ноготь одним резким движением оторвал его. Из моих глаз непроизвольно катились слезы. Сползали по щекам, заливали уши. Каждый нерв в моем теле кричал. Так продолжалось несколько ужасно долгих минут. Кровь стекала по пальцам, капала на ящик. Боль проходила быстрой вспышкой, а потом становилась ноющей. Из последних сил я дергала рукой, старалась отнять у него инструмент для пыток (так я назвала плоскогубцы), но за попытку получала только удар в живот.

Мои глаза были устремлены на Каннибала и Горгону. Они не улыбались, но в глазах проглядывались веселые искорки.

Они не люди, они звери, ничегошеньки не знающие о любви и милосердии. Имеющие крайне смутное представление о жалости и о том, что чувствуют другие. Они – воплощение уродства.

Я терпела. И наконец на моих руках не осталось ни одного ногтя. До этого я не смотрела на свои руки, а теперь, то, что еще оставалось в животе грозилось вырваться наружу. Ненавидящим взглядом я смотрела на моих похитителей, словно ожидала чего-то. Жажду на фоне боли от вырывания ногтей я практически не замечала.

А потом они сказали, что принесут мне еды, но, если я скажу хоть слово, ее мне не видать еще долго. Потом, когда закрыли ящик добавили, что это плата за пытку.

Я ждала. Я была уверена, что они говорили правду.

Скоро они пожалеют об этом. Пожалеют о том, что совершили.

Они заставили меня понервничать. И очень сильно. Даже еда и вода не избавили меня от мысли, что они имели ввиду. Снова стало страшно.

Еда была вкусной. Рис недоваренный, но я съела его весь. И мясо. Оно было жестким, именно таким, какое я люблю. Вода была в кружке. Не сомневаюсь, они налили ее из-под крана. Все время, что я провела без пластыря и с не связанными руками, я молчала и незаметно осматривалась. Может быть, я в самом деле найду что-нибудь, что поможет мне сбежать?

Естественно, я ела в подвале. Я заставила их ждать долго-долго, пока доем. Они не возражали. Стояли рядом, Каннибал справа, чуть ли не касаясь телом ящика, а Горгона слева. И они не сводили с меня глаз. Это напрягало.

Я прислушивалась, не исключено, что услышу машину. Ни одной. Сомнений не осталось, стены звукоизолированы.

Ловушки, кругом сплошные ловушки. Они продержат меня здесь всю жизнь, если я не сбегу. Это будет не очень долго, потому что скоро я умру. Сегодняшней день я вытерпела. Даже не потеряла сознание. Но что будет завтра? Что они еще сделают?

Я доела. Мои руки дрожали, когда я подносила ложку ко рту. Это все из-за боли. Они даже не дали мне повязку, чтобы обвязать вокруг пальцев. Боюсь, как бы не началось заражение.

Я вновь лежала. Руки мне связали, а ноги развязывать не стали. Мол, скоро мы придем еще, и чтобы не делать лишние действия, не будем тебя развязывать. Абсурд. Я была сердита и шокирована. Как мне хотелось кинуть какую-нибудь фразочку, или попросить их отпустить меня, а я взамен не сказала бы никому ничего. Конечно, наврала бы, но они-то этого знать не будут. Это я и сказала, когда они хотели опять залепить мне рот. Вернее, жалобно промямлила. Поначалу голос сипел, пришлось откашляться. Но фразу я завершила.

Они смотрели на меня долго. Потом настроение у них изменилось. Ничего не сказав, они грубо и слишком туго залепили рот и ушли. Что-то внутри подсказывает, что в ближайшие два дня я снова буду без воды и еды.

Возможно, это самообман, но как только я осталась одна, кончики пальцев стало жечь огнем. Я хотела уснуть. Во сне не чувствуешь ни боли, ни голода. Сопли мешали дышать. Левую ноздрю заложило. Это все из-за слез. Сегодня я плакала куда больше, чем в последние три дня.

В итоге, поспать не получилось. Я лежала с закрытыми глазами, в основном размышляла, но иногда не думала ни о чем. Я не засыпала, я знала, что все еще нахожусь связанной ящике. Я вспоминала все хорошие моменты из жизни. Потому что, когда находишься в таком положении, где ни о какой радости не может быть и речи, хочется думать о хорошем. То хорошее, что уже прошло помогало скоротать время и поднимало настроение. А плохие воспоминания лишь делали хуже.

Я вспоминала, как мне нравилось играть на фортепиано. Я самоучка, но за эти годы научилась многому. Я любила изменять музыку, чтобы в них ясно выражался, например гнев или радость. Играя измененную музыку друзьям, они говорили, что она странная. Я спрашивала, в чем именно заключается странность. А они не знали, что ответить, не знали, как это описать. Они меня расстраивали. Ничего не смыслили в искусстве. В обычной музыке нельзя разглядеть душу, ты видишь только поверхность, а что скрывается в глубине, то недоступно твоим ушам. Я же пыталась разрушить эту поверхность. Не скажу, что все получалось. Даже наоборот, чаще всего мне не нравились мои изменения, я рвала листок с нотами и выбрасывала. Люди слишком мало видят. И в теперешней ситуации – я типичная их представительница.

Снова думаю о моем положении. Я пленница, лишенная возможности совершенствоваться. Они держат меня в заточении, в изоляции. И я не имею ни малейшего представления о происходящем в мире. За три дня могло случиться всякое. Я испытывала по отношению к этому смертельный ужас.

Как я теперь буду играть, без ногтей? Мне больно даже пошевелить пальцами, не говоря уже о том, чтобы жать по клавишам. Но, возможно, мне больше не придется играть. Я застонала. Пугает будущее, а точнее его неизвестность. Что со мной случится через пять лет? Они меня отпустят, я умру или меня найдет полиция? За кого я выйду замуж, как отреагируют знакомые на мое нахождение и смогу ли я завести детей? Меня похитили в самый неудачный момент жизни. Момент, когда еще не женщина, но и уже не маленькая девочка. Момент, когда пора задумываться о личной жизни и будущем. Создавать свою семью.

К вечеру пальцы стали заживать. Внешних изменений я не видела, но боль уменьшилась. Не думаю, что уже привыкла к ней, по-моему, к боли вообще нельзя привыкнуть. Снова хотелось есть и пить. С последнего приема пищи прошло часов одиннадцать. Но если ради еды, мне придется терпеть ту же боль (в конце концов остались еще ногти на ногах), я отказываюсь.

Тем не менее, от такого нельзя отказаться, это просто невозможно. Они придут, когда им будет угодно, и сделают то, что пожелают. Как бы не потерять сознание от боли. Меня все еще беспокоит, что они могут сделать с моим телом, когда я в отключке. А если быть точным – Каннибал.

Три часа не хотелось думать. Голова отдавалась ноющей болью. Руки тоже. У меня затекли ноги и долго не могли отойти. Другой раз возникало желание начать продумывать план к отступлению. Потом мешала слабость. Я была полна ненависти к ним. Они эгоисты. Слишком трусливы, чтобы развязать мне хотя бы ноги. Ведь я знаю: когда начинаю думать, все чувства, а в особенности ярость, обостряются. А когда спокойно лежу, а перед глазами темнота, я успокаиваюсь.

Ну вот. Я вспомнила злосчастный момент, когда они вырывали ногти. Думаю, у меня низкий болевой порог. Другой бы человек уже потерял сознание. Разумеется, не скажу, что я держалась молодцом, да и до потери сознания, я уверена, меня отделяла тонкая нить, но все же…

Не знаю, чего я хочу. Жизнь в заточении – это не жизнь. Я не могу даже ударить дверь ногой. Поднимать обе сразу тяжело, и удар, не удар вовсе, а прикосновение. Ударять руками я не рискну. Пока пальцы не заживут, я беззащитна. Кто знает, быть может, я осмеюсь убить себя. Лучше так, чем умереть от дикой боли, сегодняшняя пытка с которой и близко не стоит.

Каннибал и Горгона, на удивление, ведут себя со мной странно. То они дружелюбные, то злые. И эти перемены происходят настолько быстро, что я не успеваю за ними следить. И все же, им ненавистно мое присутствие. И видит Бог, это взаимно.

И опять безрезультатная попытка уснуть. Глаза словно слипаются, а вот мозг бодрствует. Я действительно стараюсь ни о чем не думать, но у меня не получатся.

Прошлая осень. Одно из лучших и часто посещаемых мной мест – озеро, посреди леса. На машине туда было не доехать, в лесу только одна тропа, для пешей прогулки. Протяженность ее была три километра. Но это того стоило. По пути мне не встречался ни один человек. Не очень популярное место, все же некоторые люди, что там побывали – в восторге от красот. Я и сама узнала о нем случайно, не помню, как, скорее всего мельком от кого-то услышала. Озеро, огромное озеро, что дальний берег практически незаметен. Температура на улице в то время стояла около двадцати двух градусов. Я специально выбирала такое время для путешествий. Сев на корточки, я потрогала воду. Она оказалась ледяной. Я хорошо помню мое желание искупаться. Этого я так и не сделала. Ушла оттуда спустя три часа. Не жалею ни о чем, ведь я запомнила каждый миг того времени.

12 сентября

Проклятая бессонница. И дело уже не в мыслях. Очень хочу спать, но не могу. Пытаюсь, но не получается. Сколько это еще может продолжаться?

Это был сон. Я сбежала. Сумела освободиться от веревки на ногах и руках и выбила крышку. Затем закрыла ящик. С первого взгляда было незаметно, что крышка отошла от петель. Это хорошо. Прошло два года, с момента похищения. Я изменилась до неузнаваемости. Походила на калеку. Старые раны заживали, но вскоре появлялись новые. Много времени я открывала железную дверь наружу. У меня была с собой шпилька, вот только все оказалась не так просто, как в фильмах. Я крутила ее в разные стороны, проверяла, не поддалась ли дверь. А потом услышала, как они приближаются.

Било очень страшно. Всегда, когда мне снился плохой сон, я просыпалась. И всегда разными способами. В этот раз я зажмурилась и протерла руками глаза. Меньше секунды не могла понять, где я, и отчего так сильно болят кончики пальцев. Смятение прошло, а вот боль осталась. Я не могла увидеть, как выглядят руки, и что вызвало такую боль.

О нет! Господи, помоги мне! Лучше умереть, чем такое испытывать. Мне кажется, боль такая же, как при вырывании. Я задерживаю дыхание. Все. С меня хватит, терпеть такое… Не дышу уже десять секунд. Вздох. Нет, не могу. Не хватает воли и смелости. Как бы я не хотела умереть, я не смогу это сделать.

Мне очень стыдно. Так уронить себя. Вместо того, чтобы что-то придумать, планы побега, пусть даже абсурдные. Вместо того, чтобы проявить терпение и силу воли и ждать, я думаю о самоубийстве. Жизнь – штука переменчивая. Не факт, конечно, но что, если они уже продвинулись в расследовании и сегодня-завтра спасут меня? Надежда умирает последней. А пока она жива – жива и я.

Пробую опять уснуть. Будет плохо, если мне приснится продолжение кошмара. Боль в руках стихла сама по себе. Потому что я не знала, как ее облегчить. Отсутствие ногтей – серьезная рана, которую самостоятельно вылечить вряд ли получится. Стоит обратиться в врачу. Так я сделаю, как только выберусь. Проверюсь полностью.

Я никогда прежде не любила врачей. Все эти походы в больницу, бесконечные очереди, злые доктора. На самом деле не все злые, но это не отменяет моей нелюбви в ним. Сейчас же иной случай.

Я уснула. Не знаю, сколько сейчас времени, но спать больше не хочется. Вот оно, что пугает меня больше многих других обстоятельств, я не знаю, сколько времени. Я дезориентирована. Дату я примерно прикинула, но по ощущениям, минимум на два дня больше.

А что если пообещать Каннибалу и Горгоне, что я их не сдам, если они отпустят меня сейчас. Не как в тот раз, когда я тихо промямлила себе под нос. Я дам честное слово, поклянусь, чем только возможно покляться, и буду настаивать на своем, чтобы они не говорили. Но не стоит отрицать, что я могу их разозлить. А учитывая их неуравновешенность, это может плохо кончиться.

Этот вариант довольно рискованный. Они вполне могут мне не поверить. Даже не могут, должны не поверить. Любой бы не поверил. А если так, тогда стоит направить их на путь истинный? Постепенно, когда они дружелюбно настроены, начать говорить с ними. И не умолять, чтобы они меня отпустили, а именно объяснить, что то, что они делают – неправильно и не допустимо.

С этого дня я начну действовать. Если вариант с побегом пока невозможен, надо пробиваться насквозь.

Продумав план действий, и что я им скажу, мне стало чуть легче. Я не хотела, чтоб они пришли. Еще одну пытку я не выдержу. Не знаю, согласилась бы я, скажи они мне, что отпустят меня сразу после того, как на ногах не останется ни одного ногтя. Я умру, если придется терпеть еще и это.

Я мечтаю о том, чтобы мне позволили прогуляться по улице. Пусть со связанными руками и заклеенным ртом. Мне кажется, что я не чувствую ног. Нужна хоть какая-то физическая нагрузка. А иначе, боюсь, я разучусь ходить. Или заболею. Многие болеют от отсутствия физкультуры.

По правде, дело даже не в этом. Все что мне нужно – это свежий воздух. В подвале воздуху неоткуда взяться. Тут нет окон, и дверь постоянно закрыта. А в ящике и того хуже. Дыры не спасают. Если я не убьюсь сама, мне убьет нехватка воздуха.

Как там мама с папой? Как брат? Вот опять – неизвестность. Не хочу заставлять их волноваться. Тем самым я причиняю им боль.

Не могу больше тут находиться. Меня давит со всех сторон. Хочется пить и есть. Я постоянно думаю о тех временах, проведенных на воле. Даже работа, в то время ужасно докучавшая мне, теперь казалась восхитительной и желанной. Что-угодно, лишь бы не было так скучно. Кроме мыслей, я ничего не могу делать. Не могу даже ударить по крышке ящика. Лишь двигаю стопами ног, чтобы разгонять застывшую кровь и все. Ноги связаны в области коленей, что усложняет задачу в движениях.

У меня уже не осталось воспоминаний, которые я могу обсудить сама с собой. Посмеяться, какой я раньше была глупышкой, или наоборот, с достоинством вышла из какой-либо ситуации.

Мое самое раннее воспоминание, когда мне было где-то два годика. Именно годика, не года. Я сидела на полу в гостиной и собирала пирамиду из кубиков. Собрала большую пирамиду, а потом ее разрушила.