Buch lesen: «Забытый берег Эрбфорда», Seite 4

Надрывный, почти истеричный возглас Сары прокатился по узкому коридору, подобно грому среди ясного неба. Дебора, потупив взгляд, шокировано уставилась на неё, словно вместо Сары на скамейке восседало огромное насекомое. По всей видимости, танцовщица действительно до этого момента совершенно не замечала мою спутницу. Девушка с силой тряхнула головой, словно сбросив наваждение, и многозначительно изрекла:

–Ты чрезвычайно слаба в истории…

–Сара, – от её голоса потянуло пронизывающим холодом.

–Сара, -коротко повторила Дебора, – колонизаторы не строили на этой земле замков, мы находимся в бывшем поместье, которое некогда принадлежало одной небезызвестной художнице. А караул стоит лишь на главных воротах- на территории столько лазеек во внешний мир, что тебе и не снилось. Мне столько нужно вам рассказать! Я, пожалуй, присяду.

Девушка легонько хлопнула меня по ноге, и мы с Сарой послушно отползли к краю скамьи. Дебора пристально оглядела противоположную стену и, остановив взгляд, движеньем подбородка указала на одну из картин.

–Видите портрет? Это Элизабет Харбор. Здесь каждая студентка знает на память историю её жизни. В начале девятнадцатого века её отец необычайно разбогател на переработке хлопка, прежде вместо сада за поместьем было поле, которое обрабатывалось невольными рабочими. Человеком он был религиозным, ревностным католиком, когда большая часть общества еще придерживалась пуританства. При строительстве здания, – Дебора вскинула голову, устремив взгляд в потолок, прямо над нами на крыше возвышался золотой колокол, – первым делом образовалась именно церковь. Он дал Элизабет превосходное домашнее образование, грезил, что чем образованнее женщина, тем лучшей женой она будет. Сможет воспитать достойных детей. Но Элизабет так никогда и не стала матерью. Вместо этого она отправилась странствовать по Европе, и в конце концов обосновалась в Англии. Жизнь её была крайне бедной, ни о каких деньгах на Женский колледж и даже просто на сытую жизнь она и мечтать не могла- отец отрекся от дочери, как только та села на паром. Элизабет была упрямой, под стать родителю, и вскоре записалась вольнослушательницей в столичную Академию изящных искусств. Студенты относились к ней, как и прочем ко всем девушкам, снисходительно, а порой откровенно смотрели свысока. Но именно там она встретила человека, который стал её единомышленником, сердечным другом и единственной истинной любовью. Он увидел в ней то, чего не признавали другие- проницательный ум, пылкую страсть к познанию и, пожалуй, самое главное, тонкое ощущение реальности. Его звали Дариус Кроуфорд. Он окончил историко-литературный факультет, когда только зарождался романтизм и появилась «Немецкая мифология». Мечтал написать собственный труд, но сначала отправиться на пару лет в путешествие по Европе вместе с Элизабет. Но случилось непредвиденное- отец девушки заболел и скоропостижно скончался, оставив дочери-беглянке внушительное наследство. Элизабет незамедлительно отправилась в родовое поместье, Дариус последовал за ней. В Европу они больше никогда не вернулись.

Когда похороны и канцелярские дела остались позади, жизнь в Элкхорне, тогда еще небольшом поселении на несколько сотен человек, явилась для молодой просвещённой пары беспросветной тоской и меланхоличным наваждением. Дариус погрузился в исследования, дни и ночи проводил в темной библиотеке, склонившись со свечей над книгами бывшего хозяина. Но писать, в сущности, ему было не о чем- ни один сборник не дал бы столько умудренности, сколько сама жизнь. Тогда то, из несбывшихся мечтаний, из неуемного желания двух людей привнести значимый вклад в мир, родился прообраз Харбор-Вью- пансион Кроухард. Они дали ему незамысловатое название, сплетенное из сочетаний фамилий. Как по мне, это даже могла быть их маленькая шутка. В Элкхорне не были рады открытию нового учебного заведения. Многие именитые семьи, разбогатевшие в свое время подобно отцу Элизабет благодаря хлопковому буму, точили зуб на владения Кроухард. Они бойкотировали предложения отдавать на обучение своих отпрысков, пускали грязные слухи, будто бы в пансионе детей развращают европейскими науками, заставляя их отворачиваться от Бога, делают их чуть ли не Антихристами. Конечно, все знали- ничего подобного в Кроухард и близко не происходило, тем не менее ненависть многих горожан была ядовита и безжалостна. Потому, поначалу, в поместье обучались лишь выходцы из бедных семей, живущих в сельской местности окрестностей Элкхорна. Дариус почти не принимал участия в классах- он отписывал труды, учебник за учебником, по философии, истории, теории литературы. Элизабет обучала воспитанников чтению, письму, счету, а на досуге выходила с учениками к холмам на плэнер. Все изменилось лишь когда местные власти взяли пансион под протекторат- прежде все финансирование текло с того, что осталось от хлопковой фермы, однако поля скудели, спрос уменьшился в разы, а конкуренция возросла, сбросив семью Харбор с пьедестала монополистов. Элизабет была несведуща в делах отца, но обладала удивительным даром дипломатии- она и провела все переговоры с властями, ей даже удалось привлечь несколько инвесторов из числа состоятельных фермеров. Дариус писал в дневниках, что перестал узнавать жену- она, прежде кроткая, тонкая особа, вдруг сделалась заискивающей, расчетливой дамой. То было влияние обстоятельств и умелая игра. В мемуарах, обнаруженных под досками пола уже после её смерти, Элизабет описывала глубочайшее разочарование. Она, женщина, подарившая надежду стольким детям, богобоязненная, чуткая и сострадательная, была бесцеремонно обсмеяна и оболгана лощенными циниками. Каждый день, вставая с постели, Элизабет с пол часа отрешенно бродила по комнате, а затем, нараспев посвистывая мелодии Готшалка, шла поднимать детей к завтраку. Она была весела и участлива, наигрывая на фортепиано «Весну любви» в утренние часы в кругу завороженно сидящих воспитанников, наставляла о нравственности, морали и любви к Богу, читая им вечерами «Дом под сиренями» или «Я буду любить тебя…». Кроухард в те времена был райским уголком, местом, наполненным не только серьёзным учением, но и блаженным теплом, благоговейной любовью.

Вскоре былые душевные невзгоды покинули Элизабет. Спонсирование от Элкхорнской церкви и местных землевладельцев позволило нанять выдающихся учителей, освободив миссис Харбор от забот преподавания. Она всерьез взялась за живопись, её картины удачно скупали не только в Элкхорне, но и в близлежащих городах- слава пансиона Кроухард и семьи Харбор стремительно росла. Деньги потекли рекой, и вот, первые выпускники отправились прямиком в Европу для дальнейшего обучения. Молодые дамы и джентльмены, дети поколенных фермеров, не ожидающие от жизни ничего, кроме работы в поле, теперь могли обосноваться в Лондоне, Монпелье или Бордо, став дипломированными специалистами в области искусства.

Элизабет было семьдесят четыре, когда её не стало. Она прожила долгую, насыщенную жизнь, оставив после себя сотни картин, мемуаров, а главное пансион Кроухард. Дариус пережил её на два года, завещав поместье и все наследие Харбор католической церкви Элкхорна. После этого все стало иначе, пансион разделили на две академии, отстроили новое здание к северу отсюда, дали академиям названия в честь его основательницы. Но изменилось еще кое-что, здесь больше не встретить выходцев ни из фермеров, ни из ремесленников, ни из других небогатых семей. Харбор-Вью- одна из лучших академий целой страны, у неё богатая, преисполненная благонравием, прославленная история. Не гоже обучать здесь всех и каждого безмездно. Мы, все студентки и студенты, есть лицо, честь и доброе имя Харбор-Вью. На главных воротах выгравирована старая, позолоченная надпись на латыни «SEMEL HERES, SEMPER HERES», что буквально значит «Единожды наследник-всегда наследник». По правде говоря, эта фраза взята из римского наследственного права, но для нас она значит- даже выйдя за ворота академии, нужно оставаться достойным. Достойным её.

В воздухе повисло торжественное молчание. Дебора с почтительным обожанием вглядывалась в портрет женщины со сложенными на груди руками.

–Как эта история относится к танцу труппы? – я тихо заговорила, озадаченно взглянув в отрешенное лицо девушки.

Дебора ехидно улыбнулась, словно всю жизнь ждала этого вопроса.

–Мы рассказали эту легенду в танце. Это особая техника Марты Грэхем. Сила духа в сочетании с яркой эмоцией рождает свободу. Мой маленький бунт, если тебе угодно. Всем наскучило кружить балетные па, кои мы ставим из года в год. Я предложила взглянуть на Элизабет по-новому, а её историю изобразить со всей трагичностью, величием и несокрушимостью. Она ведь в одиночку отстаивала эти земли, обвела вокруг пальца безжалостных притеснителей, а большинство думает о ней, как о женщине, которая была набожна и блестяще рисовала. И, представляешь, миссис Карпентер одобрила идею! Даже поставила меня на место примы на весь год. Это очень поможет в колледже…

Дебора внезапно притихла. Я вымолвила лишь короткое «Мои поздравления», но та уже поднялась и небрежно бросила:

–Вечерняя месса начнется в восемь. Сразу по возвращении объявят отбой, у тебя будет не больше получаса на сборы. Я постучу в окно три раза.

Не дождавшись ответа, девушка испарилась так же внезапно, как и возникла. Сара пребывала в раздраженном замешательстве, а я уже раздумывала, как отказать новоиспеченной подруге в прогулке по ночному бескрайнему лесу.

Мы двигались на закате через раскинувшееся поле прямо к возвышавшейся над равниной белой одноэтажной церкви. Её остроконечный шпиль, казалось, упирался прямиком в золотые кучевые облака. Заходящее солнце озарило окрестности на десятки миль вокруг, отчего зеленые возвышенности сделались янтарными, и походили на ржаные поля.

Внутри храма было многолюдно. Нас сопроводили в левую часть здания, и лишь тогда я подняла ослепленные солнцем глаза и поразилась. Каменные, украшенные позолотой, колонны вздымались к потолку, закручивались, образовывая множество арок. Рядом с каждой покачивалась тонкая, почти невесомая люстра, с вырезанными гравировкой изображениями ангелов. Под верхними окнами красовались цветные фрески. Количество драгоценных камней, золота и изысканной резьбы по дереву приводило в упоенное волнение. Воздух наполнился тягучим душистым ладаном. Стоя под сводами, подобными самому небу, я ощущала сладостную невесомость, но вместе с тем трогательное единение. В «Kyrie eleison» сливались десятки мелодичных, звонких, глубоких голосов, они будто проплывали сквозь тело, окутывая его безмятежным спокойствием. Я вдруг уловила в общем хоре чуть слышное звучание глухого баритона- по правую сторону стояли воспитанники Норт-Вью. Значит, Дебора не врала, служения и правда проходят совместно.

Я с любопытством осмотрела ряды, где стояли студенты в сине-бирюзовых пиджаках с эмблемой академии. Кто-то откровенно зевал, потирая рукавом слипающиеся глаза, кто-то безучастным взглядом скользил по окнам, аркам и сводам, кто-то беззвучно пел, то и дело невпопад разлепляя губы. И вдруг что-то заставило меня остановиться. Моему взору предстал темно-русый парень с взъерошенными волосами, который, с чуть лукавой улыбкой, шептал что-то своему сокурснику. Он выделялся из толпы, не то точностью движений, не то уверенным, немного суровым взглядом.

Было в нем еще кое-что, а именно то, как просто и вместе с тем твердо он держался. В нем не было показной напыщенности и тривиальной искусственности, среди изысканного антуража он выглядел столь же естественно, сколь выглядит цветущий мак на полях Вердена.

Пожалуй, я встречала людей куда более притягательных внешне, но в тот момент они все забылись, и казалось- никто не сравнился бы с ним в выразительной обворожительности черт лица.

Плавное размеренное звучание молитвы внезапно прервал глухой стук- из моих рук небрежно выскользнул песенник и упал прямо на пол. Я вздрогнула и торопливым движением подняла книгу, а когда разогнулась, мои глаза ослепила яркая вспышка света, а тело задрожало от робости и смятения. Он, чуть склонив голову, смотрел на меня сквозь толпу внимательным изучающим взглядом. Казалось, будто я взглянула в само небо, настолько чистым и светлым было свечение ярко-голубых глаз.

Дебора и вправду пришла к окну моей комнаты за полтора часа до полуночи. Я даже не содрогнулась, когда в ночной тишине, нарушаемой лишь далеким стрекотанием сверчков, раздался тихий, но настойчивый стук. Девушка была во все оружии, в своем причудливом одеянии она снова выглядела дерзко и беспечно, как и в нашу первую встречу. Я решительно отвергла предложение идти с ней, на что та лишь лукаво улыбнулась.

–Хочешь снова увидеть его? Дастина. Я наблюдала за вашими переглядами на мессе.

Мое тело оцепенело. Я в ужасе уставилась на Дебору, не в силах понять, как так глупо выдала себя. Девушка тем временем продолжала.

–Он будет с нами вечером. Мы давно знакомы, могу даже кое-что рассказать о нем.

Я колебалась, но жгучее любопытство, трепещущее в груди, не утихало. Уже через минуту мои руки протянулись к Деборе, и она помогла мне спуститься с окна. Я бесшумно затворила ставни, и мы, крадучись, двинулись в ночь.

Глава 7

Выйти с территории академии действительно оказалось сущим пустяком. Мы осторожно вынырнули из расщелины в каменной ограде, нежно укрытой густыми лапами растущих рядом хвойников. Казалось, сама природа стремилась утаить это место от чужих любопытных взглядов. Теперь перед нами предстал бескрайний сумрачный лес, раскинувший тяжелые ветви так густо и широко, что холодный лунный свет касался лишь самых верхушек. Я оцепенела, но Дебора подхватила мою ладонь и поволокла за собой, в самую чащу. Мы продвигались неспешно, стараясь уклоняться от развесистых корявых ветвей, мои ноги то и дело цеплялись за выглядывающие из-под земли корни. Нас окутало густым мраком, таким всепоглощающим, что протяни я руку, не разглядела бы собственных пальцев. Дебора поминутно останавливалась, озиралась, настороженно вглядываясь в черноту, а затем продолжала путь, иногда чуть меняя направление. Мы шли долго, в полной тишине, нарушаемой редким пронзительным криком сов-визгуний.

Наконец впереди показалась извилистая грунтовая дорога. Дебора удовлетворенно выдохнула и шагнула на тропу. Ночь была безоблачной, огромная серебряная луна освещала округу подобно фонарю, и дальше мы двинулись куда спешнее. Я уловила момент и, стараясь сохранять нарочитое равнодушие, глухо произнесла:

–Расскажи мне о нем, -мой голос дрогнул, – о Дастине.

Дебора со скукой взглянула на меня, тяжело вздохнула, слегка закатив усталые глаза, но все же заговорила.

–Я сказала «давно», а не «близко» знакома. Дастин Сандерс, третий год, приехал к началу первого года из Кэндлера, играет за футбольную команду Норт-Вью. Вокруг него младшекурсницы вихрем вьются, душки, вроде тебя. Хотя и не только. Я им никогда не интересовалась, слишком елейный, обходительный. Джентльмен, одним словом. К тому же он младше, -Дебора как-то скептически скривилась, – Хоть и обаятелен, как Ричард Томас в «Последнем лете».

–Кэндлер – это западное побережье. К чему перелетать через всю страну на восточное, чтобы учиться в академии для католиков?

–Его мать училась в Харбор-Вью, семейная традиция. Здесь многие оказались по этой же причине. Насколько мне известно, Сандерсы- потомственные юристы, у них семейная фирма, что-то связанное со сделками по коммерческой недвижимости.

Дебора вновь затихла и погрузилась в размышления. Я поняла, дальше расспрашивать бессмысленно- большего от нее не услышать.

Вдруг из леса раздались недалекие оживленные голоса и шум магнитолы. Затем послышался рев мотора, громкий гудок клаксона и протяжный звонкий свист. Дебора стремительно рванула вперед, как атлет перед заветным финишем, я едва за ней поспевала. Из-за очередного поворота показалась развилка, а на ней припаркованный черный Форд сороковых годов, сзади которого красовался небольшой низкий кузов. Я видела такие машины лишь в потертых авто-журналах, по типу Овердвайва, которыми зачитывался отец. Хотя едва ли это было занимательное чтиво о железных конях, скорее сборник фотографий миловидных моделей, всегда в бикини и ковбойских сапогах.

Чем ближе мы подходили, тем больше ударов пропускало мое сердце, а легкие не успевали наполняться воздухом. Я беглым, слегка испуганным взглядом, искала его. Рядом с фургоном стояла кучка парней, они курили и громко, смеясь, о чем-то переговаривались, но Дастина среди них не было. Дебора тем временем ловко подлетела к высокому темноволосому парню, который выглядел на порядок старше остальных, и с восторженным возгласом повисла на его широкой сильной шее. Он, слегка приобняв девушку в ответ, протянул ей на половину скуренную сигарету и хрипловатым голосом произнес.

–Привет, детка.

Я держалась чуть в стороне, пока остальные четверо парней шутливо освистывали обнимающуюся сладкую парочку и оживленно улюлюкали. Наконец, Дебора повернулась и представила меня. Я кивнула в ответ на приветствия. Вдруг с кто-то высунулся с переднего сиденья машины и чуть насмешливо прокричал.

–Скотт! Успеешь пообжиматься со своей подружкой. Залезайте, ехать пора.

Это был Дастин. Уже через секунду он снова скрылся за окном машины, даже не взглянув в мою сторону. Конечно, я не собиралась заигрывать с ним взглядом, тем более заговаривать, но его равнодушие и беспечность больно ударили куда-то в область груди. Я стояла совершенно растерянная, но Дебора уже подтолкнула меня к кузову машины. Все поочередно расселись прямо на холодный металл, и машина с глухим грохотом тронулась.

Обстановка была по-товарищески дружественная и веселая- из кабины ревел Блокбастер, один из парней встал и, опираясь на крышу, звонко отбивал по железу ритм в такт музыке. От тряски на ухабистой дороге нас мотало по кузову, как бильярдные шары- когда попадалась особенно высокая кочка, вся компания чуть подлетала, отрываясь от ровной поверхности машины, и через секунду с глухим стуком приземлялась обратно. В попытке сохранить равновесие каждый хватался за ближайшего сидящего, это создавало шумную суматоху и вызвало у всех безудержный искренний смех.

Наконец мы плавно выкатили на ровную городскую дорогу, в свете фар показался небольшой дорожный указатель: «Элкхорн. 1821 год». Я подвинулась ближе к Деборе и шепнула ей, прикрыв губы рукой:

– Это Дастин ведет машину?

Она сидела в обнимку со Скоттом, облокотившись на его грудь почти всем весом, и с умиротворенным видом выпускала тонкие струйки сигаретного дыма.

–Нет. Это Райан. Он местный механик, держит свою мастерскую в Элкхорне. Вот мы и одалживаем машины на пару ночей, так, покататься. К тому же он единственный, кому есть двадцать один. Если нужны сигареты или пара бутылочек Будвайзера- все к нему, -Дебора приподнялась и, с силой стукнув несколько раз по железному боку кузова, прокричала, -Райан! Зачем ты притащил это старое ведро? Или у тебя закончились заказчики моложе семидесяти пяти?

Она, беззаботно смеясь, откинулась назад, поплотнее прижавшись к Скотту. Я улыбнулась её глупой выходке и уже в полный голос спросила, куда мы направляемся.

–Ты не знаешь? Элкхорнский кинофестиваль. Он проходит каждый год, это традиция студентов академии- мы не пропускаем ни одного. Сегодня в полночь показ «Американского граффити», я так и не посмотрела его летом, как чувствовала, что он будет на фестивале. Сейчас сама все увидишь, смотри!

Я подняла взгляд, мы медленно ехали вдоль узкой, ярко освещенной улочки, по бокам которой стояли однотипные двухэтажные домики, обитые белым или коричневым сайдингом. На тротуарах, около многочисленных пабов толпились люди, то и дело кто-то проносился мимо на роликах, жужжали заведенные моторы байков, слух разрезал резкий звук от велосипедных звонков. Из каждого окна звучала музыка, некоторые прохожие энергично и раскрепощенно пританцовывали и посвистывали, произвольно щелкая пальцами. Через всю улицу, прикрепленный к верхним этажам, был протянут белый баннер с ярким названием фестиваля. Атмосфера всеобщей радости заражала настолько, что хотелось перескочить борт кузова и, танцуя, присоединиться к толпе. Но мы ехали дальше, туда, куда постепенно стекались веселые, чуть опьяневшие молодые люди.

Машина свернула с асфальтированной дороги и остановилась на газоне, где уже было припарковано несметное количество фургонов, автомобилей без крыши и мощных суровых мустангов. Все выскочили из машины на траву, Дебора подала мне руку, и я вслед за другими перемахнула прямо через борт кузова. Сзади послышался глухой стеклянный звон, один из парней вытаскивал из машины ящик Хайнекен. Все взбудоражено потянулись схватить по бутылочке, пока он, напрягая руки и уворачиваясь от настойчивых друзей, кричал: «Тихо! Тихо! Серьезно, я сейчас уроню, побежите в «Крипс», отваливать по три доллара за пинту». Угроза сработала, и пыл компании заметно поутих, все лишь сконфуженно засмеялись.

Я огляделась. Место, куда мы приехали, как нельзя подходило для фестиваля. Безразмерная равнина утекала далеко к горам, по кругу расходились столбы с прикрепленными к ним на леске лампочками, освещавшими поле мягким желтым сиянием, на кривых ножках тут и там были расставлены деревянные шезлонги, но все они были заняты улыбающимися парочками и небольшими компаниями. Те, кому не хватило мест, расстилали разноцветные пледы и одеяла прямо на газоне. Людей собралось действительно много, я, держась под руку с Деборой, пробиралась через отдыхающих ближе к огромному темному экрану, старательно перешагивая корзины для пикника, женские сумочки и расставленные всюду открытые бутылки. Наконец мы отыскали незанятый закуток и принялись разворачивать принесённые из машины плед, небольшие подушки и потрепанное одеяло с багровыми явными следами от вина. Подруга протянула мне холодную, покрытую испариной бутылку с зеленой, почти оторвавшейся, этикеткой, но я лишь вопросительно взглянула на нее.

–Я не заплатила ни цента.

Дебора будто не поняла, о чем я говорю и безразлично отмахнулась.

–Бери, не парься, здесь всем хватит. Кстати, я забыла вас представить, -она обернулась на Дастина, который, сидя к нам почти спиной, говорил с парнем, ранее несшим из машины ящик с заветным пойлом. Дебора слегка хлопнула его по плечу, -ты совсем не заметил, у нас пополнение. Аманда Брайтон, второй год, она из…Откуда ты там?

Я на миг перестала дышать. Он смотрел прямым спокойным взглядом, чуть улыбаясь, прямо на меня. Его привычно взъерошенные непослушные волосы спали на лоб, их то и дело подхватывал легкий ветер. Меня охватил озноб, будто на улице внезапно похолодало на десяток градусов. Руки покрылись испариной, а к горлу подкатила тянущая мерзкая тошнота. Я не привыкла испытывать страха перед людьми, чаще они вызывали во мне раздражение или, в редких случаях, смущение. Но то был не страх перед человеком. Под его внимательным взглядом, я вдруг ощутила себя нелепой, несуразной. Мои пальцы сжимали подол ярко-розового платья в крупный цветок, теперь оно казалось неподходящим, не вписывающимся в обстановку, как дешевое кресло с гаражной распродажи посреди богато обставленного зеркального зала академии. Захотелось убежать через поле прямо к горам, но я подавила это трусливое желание, и, стараясь не выдать испуга, заговорила.

–Берлингтон. Раньше я училась там, в местной школе. У нас не было принято собираться на фестивалях и прочем. Здесь очень здорово.

Я обрадовалась, когда поняла, что мой голос прозвучал непринужденно, и даже мило. Дастин чуть приподнял брови, будто я рассказала нечто шокирующее, но затем улыбнулся еще сильнее.

–Никогда там не бывал. Я из Кэндлера, думаю ты знаешь: пальмы, пляжи, знойная жара круглый год.

Я не успела ответить, из колонок послышалось легкое кряхтение, затем экран включился, и на нем показалась заставка фильма. Все внимание сидящих целиком переключилось на кинокартину, но я уже не могла отвести взгляда от Дастина, в профиль его лицо казалось еще более статным, привлекательным. Дебора, удобно устроившись на груди Скотта, одними глазами указала на лежавшую рядом подушку, как бы приглашая меня прилечь. Я опустилась головой на ситцевую ткань, подложив ладони под щеку. Из такого положения я могла наблюдать за Дастином весь фильм и остаться при этом незамеченной.

Он сидел, опираясь локтями на колени, свободно свесив руки, и я вдруг заметила, насколько у него длинные, аккуратные пальцы, без выпирающих вен, свойственных завсегдатаям спортивных залов, с ровной, будто выплавленной из меди, кожей. Только живые, и, должно быть, очень теплые. Его длинные, чуть светлее волос, ресницы, изредка подрагивали, на них играл янтарный свет от лампочек и от экрана, когда появлялись яркие по тону сцены. Но не только внешняя красота заставляла меня вновь и вновь возвращать взгляд к его лицу. Я заметила эту привлекательную для меня черту давно, еще обучаясь в школе Берлингтона, и свойственна она была в основном парням- воздух вокруг них всегда был чист и свободен. Они, не задумываясь, занимали собой все пространство и двигались чрезвычайно открыто. Вокруг меня с ранних лет словно были возведены невидимые стены, под давлением которых тело невольно сжималось, не позволяя себе активных, раскованных жестов. Я восхищалась каждый раз, наблюдая за непринуждённым, непосредственным поведением таких людей. Дебора тоже была из них, хотя за несколько наших встреч я успела заметить за ней некоторую бестактность и разнузданность, которые не переставали раздражать. Она раскрывалась лишь танцуя.

Дастин вдруг быстро заморгал и, будто почувствовав на себе чужой взгляд, в замешательстве чуть повернул голову в сторону, откуда я наблюдала, должно быть, слишком долго. Я не рискнула сталкиваться с ним глазами и отвернулась к экрану так быстро, как это только было возможно, сделав вид, что всецело увлечена фильмом.

Время давно перевалило за полночь, когда экран вновь погас. Толпы подростков и людей, явно моложе двадцати пяти, нехотя засобирались и двинулись к своим машинам. Я устало вышагивала вслед за Деборой, пока вдруг чуть не потеряла равновесие, резко ударившись о её спину. Девушка неподвижно стояла, не обращая внимания на недовольные голоса, просившие отойти с пути, и смотрела сквозь проходящих мимо людей. Я проследила за её взглядом и уперлась глазами в высокую длинноволосую блондинку с множеством тонких ожерелий на изящной шее. Она испепеляла глазами Дебору, на лице моей подруги застыло не то выражение праведного гнева, не то жгучее презрение. Они стояли, сверля друг друга взглядом, пока к таинственной незнакомке не приблизилась другая девушка, чуть ниже ростом, с напуганными, как у оленя, глазами. Она слегка подтолкнула свою спутницу, та развернулась и исчезла в толпе. В глазах Деборы промелькнула неожиданная печаль.

–Кто это был? – меня раздирало любопытство, и я обратилась к подруге сразу, как мы расселись в кузове.

Дебора сидела, смотря на постепенно пустевшее поле для фестиваля. Её будто обволокло черной дымкой, в опустевших глазах не осталось и следа прежнего огонька. Она ответила не свойственным ей тихим, почти сиплым голосом.

–Не важно.

Пока мы неспешно ехали по улочкам Элкхорна, Дебора не проронила ни слова. Она, отстранившись даже от Скотта, забилась в угол кузова и пребывала в тяжелых раздумьях. Машина вдруг остановилась у небольшого придорожного кафе, расположившегося на первом этаже невысокого многоквартирного дома. Это была та самая оживленная улица с множеством заведений не самого высокого уровня, которую мы проезжали ранее. Вероятно, местные бары, ресторанчики и кофейни держали сами жильцы. Трех и четырехэтажные многосемейники из красного кирпича стояли почти вплотную друг к другу, у входов толпились разношерстные компании, некоторых людей я видела еще на фестивале.

–Я думала, мы едем в академию. Завтра понедельник, нас обругают, если проспим в первый день, – в моем голосе зазвучала нервозность.

Дебора вылезла из машины и разочарованно вздохнула.

–Не будь занудой. Клянусь, мы ненадолго. Это мое любимое место, – она указала на неоновую красную вывеску над входом с надписью «Басс Бит», – а улица так похожа на Нью-Бер. Здесь подают прекрасные ананасовые фрикадельки и играет Тони Орландо.

Я подумала, что лучше бы там подавали отличный мясной пирог, но не могло не радовать, как вмиг повеселела Дебора. Она, игриво танцуя плечами, направилась к стеклянным дверям бара, остальные последовали за ней. Заведение было переполнено людьми, но один стол, в самом конце зала на удивление пустовал. Я и не думала, что бронирование мест актуально для подобных забегаловок, но, увидев, как Райан остановился у стойки и, с сияющей улыбкой, незаметно вложил что-то в маленькую руку миловидной официантки, все поняла.

В помещении царил полумрак, спертый воздух в сочетании с духотой и невыносимым запахом спиртного заставлял сознание погружаться в сладостный сон. Сквозь постоянный звон стаканов и негромкое звучание какой-то популярной мелодии, доносились то восторженные возгласы Деборы, то неудержимый громкий смех парней. Я слушала их разговор вполуха, не встревая в обсуждение- они делились подробностями путешествий на летних каникулах. Вдруг Скотт, с чуть издевательской улыбкой, повернулся ко мне, как раз в тот момент, когда Дастин закончил рассказ об автопутешествии, в котором провел с друзьями из Кэндлера целый месяц, доехав до самой Миннесоты.

–Аманда? Может тебе есть, что рассказать? – он недобро сверкнул глазами, будто знал, каким будет ответ.

–Нет. Я готовилась к поступлению все лето, к тому же в Берлингтоне у меня было не так много друзей, -в этот момент Скотт удовлетворенно откинулся на спинку стула, пробурчав под нос что-то вроде «скука смертная».

–Не приставай к ней! – Дебора со смехом легонько хлопнула его по плечу, -Мы идем танцевать. Вставай!

Я не успела опомниться, как сильные руки подруги схватили и поволокли меня в центр зала, туда, где собирался свет от единственной яркой люстры и немногочисленных софитов. Она прокрутила меня, словно мы танцевали вальс, а затем в свойственной ей раскованной манере, задвигалась легко и смело, пощелкивая пальцами. Я словно перестала замечать всех вокруг и, подражая танцу подруги, поочередно притоптывала ногами и водила плечами, подбрасывая руки. Это ощущалось, словно тело оказалось в невесомости и теперь произвольно неслось в неизвестность.

–Пусть эти зануды сидят на удобных стульях, – Дебора почти кричала. Она говорила о парнях, которые предпочли остаться за столиком, – Мы в Басс Бит, здесь нет места скромности!