Медитация: сокровенный опыт взаимодействия с Божественным посредством созерцательных практик

Чики и путь просветления

Когда она досталась родителям, мы обе были малышами: мне примерно полтора года, ей немного меньше, но она уже успела набраться мудрости и опыта. У нее даже сложилась небольшая карьера в кино: она сыграла одного из щенков Дейзи в сериале «Дагвуд и Блонди». Теперь, когда она стала слишком стара для этой роли, ее отдали моему отцу-комедиографу в качестве оплаты за написанный им сценарий.

Ее звали Чики, она представляла собой чудесную помесь вельш-корги и бородатого колли. Белая звезда сияла у нее на груди, а белые лапы и хвост с белым кончиком дополняли длинную черную шерсть. Хотя ей едва минул год, она уже проявляла материнские чувства и часами сидела у моей кроватки, чтобы удостовериться, что я в безопасности. Если я плакала, она отправлялась за матерью и настаивала, чтобы та срочно явилась ко мне. Если я хотела играть, она приносила игрушки – и свои, и мои. Чики казалась воплощенной добродетелью, Франциском Ассизским в собачьем обличье, который принял на себя ответственность и играет священную роль. Я воспринимала ее как сестру, и во всех наших путешествиях она была моей неизменной и самой лучшей подругой.

Мы с Чики подолгу гуляли, иногда часами. Родители то ли были слишком заняты и не замечали этого, то ли полностью доверяли Чики заботу обо мне. Собака охраняла меня, и я совершенно свободно бродила по миру – столь же таинственному, сколь и чудесному.

За нашим домом раскинулся обширный лес, в котором мы с Чики начали то, что со временем я стала называть путешествиями пробуждения. Два часа, проведенные с собакой среди деревьев, открывали мне невероятный спектр познаний. Чики руководствовалась скорее чутьем, чем зрением, я – наоборот, но мы одинаково увлеченно исследовали бесконечные сокровища лесов и полей. Помню, как я ползала на четвереньках, чтобы лучше видеть, что ее интересует и как она совершает открытия. Обнюхивая олений помет, мышиные норы, беличьи тропы и дорожки насекомых, она время от времени оборачивалась и проверяла, вижу ли я то же, что и она.

Чики научила меня подмечать зримое и незримое, слышимое и неслышимое. Она поворачивала голову на шепот крыльев, и я обращалась в ту же сторону, ожидая, когда и в моей тугодумной человечьей голове с трепетом отзовется: «Птица летит!» Чики поднимала нос, хвост ее сигнализировал: «Внимание!» – и она срывалась и бежала на зов воздушных приключений, начинала погоню за чарующими запахами, которые могут сулить нечто вкусное или… опасное.

Благодаря Чики у меня появлялись метафоры, которые я впоследствии использовала для работы. Особенно много их возникало в связи с копанием. Лапы, скребущие, казалось бы, пустое место, вскоре открывали мрачные секреты, таившиеся в земле: старые кости, древние перья и вещи столь загадочные, что оставались за пределами человеческого понимания. Годы спустя я с таким же рвением исследовала и раскапывала почву человеческого подсознания, чтобы найти кости древних мифов, перья истины и великую таинственную матрицу, которая по-прежнему подпитывает и влечет человека в его поисках.

Годами Чики служила островком покоя и духовной безмятежности в нашей жизни, которая была полна изменений, связанных с работой отца и его тягой к необычным приключениям. Мне еще не исполнилось и двенадцати, а я уже сменила порядка двадцати школ по всей стране – но после учебы я всякий раз возвращалась домой, к Чики, которая продолжала радоваться жизни и сохраняла доброе отношение к окружающим, несмотря ни на какие причуды, которые вытворяли мы, люди.

Самые важные уроки этики и ответственности я тоже усвоила от Чики. Казалось, она почти не заботилась о себе, и многое из того, что она делала, было направлено на благо других. Она была воплощением сочувствия – утешала меня, если я расстраивалась, и выслушивала других людей, роптавших на судьбу. Это происходило так: она просто садилась, клала голову на колено человеку и добрым немигающим взглядом неотрывно смотрела ему в глаза.

Чики была рядом в тот момент, когда я получила один из самых важных уроков всей моей жизни – опыт духовного прозрения и пробуждения. Это случилось, когда мне было шесть лет. После того как отца выгнали из шоу Боба Хоупа за слишком приподнятое настроение, меня определили в католическую школу в Бруклине: мы были на мели и жили с родителями матери, которые были родом с Сицилии, в итальянском квартале этого благополучного (хотя и с дурной славой) района.

Не по годам разбирающаяся в теологии и раззадоренная высказываниями своего отца-агностика, я атаковала маленькую монахиню, которая преподавала в первом классе, вопросами, логичными для меня и богохульными для нее.

«Сестра Тереза, когда Иезекииль увидел колесо, он что, был пьян?», или «Сестра Тереза, откуда вам знать, что Иисус не шел по камням под поверхностью, когда казалось, что он идет по воде?», или «Сестра Тереза, Иисус вознесся потому, что Бог наполнил его гелием?».

Однажды наступил день, когда я задала вопрос, который пошатнул не только ее догматические убеждения, но и достоинство. Он касался естественных отправлений Иисуса: приходилось ли ему когда-нибудь ходить в туалет? Монахиня вскочила со стула, схватила большой лист плотного картона и крупно написала на нем тушью: «Годы, которые Джин Хьюстон проведет в чистилище».

В дальнейшем все теологические вопросы той же направленности учительница сопровождала крестиками, каждый из которых обозначал очередные годы моих мучений в чистилище. К концу первого класса я набрала около трехсот миллионов лет.

Я рассказала отцу о своем крахе, его это сильно позабавило, и он тут же повел меня смотреть фильм «Песня Бернадетт». Эта картина известна сценами явления Мадонны святой Бернадетте в гроте у деревушки Лурд. Этот грот впоследствии стал знаменитым местом исцелений. К несчастью, во время самой торжественной сцены, где Дева Мария в сияющем белом платье появляется перед играющей Бернадеттой, мой отец расхохотался, поскольку был знаком с восходящей звездой, исполняющей роль Марии, и увидел в ее игре что-то смешное. Сконфуженная (отец не переставал смеяться), я хотела как можно скорее попасть домой, чтобы воссоздать удивительное виде́ние Бернадетты.

Дома я направилась в гостевую комнату с очень просторным гардеробом, который напоминал грот. Там не было одежды, поскольку мы с Чики захватили этот шкаф в качестве пристанища для ее восьмерых щенков. Я объяснила Чики, зачем он мне понадобился, чувствуя, что она не будет против, если я перенесу щенков и освобожу место для появления величайшей Мамы из всех. Собака же мягко выразила протест, но я объяснила ей, что не хочу, чтобы Богоматерь наступила на малышей. После этого Чики наблюдала за моими действиями уже с интересом.

Опустившись на колени в пустом бруклинском «гроте», я обратилась с молитвой к Мадонне – просила ее явиться, как это было с Бернадеттой в Лурде. Для начала я закрыла глаза и медленно сосчитала до десяти, пообещав на две недели отказаться от конфет, если она покажется. Открыв глаза, я увидела Мадонну Чики, бережно несущую одного щенка назад в «грот». Я продолжила считать, обещая воздерживаться от разнообразных деликатесов, например от моей любимой курицы с лимоном и чесночным соусом по-сицилийски. Но вместо откровения я видела все новых щенков, которых Чики возвращала в шкаф.

Я досчитала аж до 167 – к этому моменту я уже отказалась от всех калорий и призналась Богоматери, что не могу придумать, чем бы еще пожертвовать, поэтому, «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, покажись, я действительно очень хочу тебя увидеть!». На этот раз я была уверена, что у меня получится. Я открыла глаза – и увидела Чики, которая с довольным видом вылизывала всех восьмерых щенков.

– О, Чики… – вздохнула я и протянула руку, чтобы погладить ее, а она в ответ мягко лизнула меня и одарила полным сострадания взглядом, словно я ее девятый детеныш.

В тот момент я ощутила смутное духовное озарение – будто я молилась Мадонне, а Чики вдруг оказалась одной из множества ее обличий, мудрейшей и любящей всематерью, заботящейся о своих щенках. Но я по-прежнему мечтала увидеть «телеверсию» Богоматери и не признала истиной то, что мне было показано. И тогда Она сама дала мне еще один шанс. В каком-то дремотном, пограничном состоянии я присела у окна и посмотрела на большое инжирное дерево, цветущее в саду… и внезапно это произошло – я ощутила самое важное пробуждение в своей жизни.

Должно быть, моя невинность нечаянно привела меня к нужным духовным вратам, потому что ключ повернулся – и распахнулись створки в новую вселенную. В моих внешних ощущениях все осталось по-прежнему. Не было ни виде́ний, ни брызг золотого света, и уж точно не появилась та самая «фирменная» Мадонна. Мир остался таким, каким я его знала. Но все – и окружающая действительность, и я сама – вдруг обрело смысл.

Во мне пробудилось сознание, которое охватывало столетия и было накоротке со Вселенной – все теперь имело значение. Как и уверяла меня Чики, все оказалось интересным и важным: олений помет, старые листья, пролитое молоко, мои туфли фасона Мэри Джейн, инжирное дерево, запах клея на обороте золотых бумажных звезд, которые я только что прилепила на обои, сами звезды, большой живот моего дедушки Просперо Тодаро, сколы краски на потолке, фирменные бабушкины фаршированные артишоки, папина печатная машинка, шелковистые початки кукурузы в техасском кукурузном поле, моя книга о Дике и Джейн и вся музыка, которая когда-либо существовала. Все резонировало друг с другом и оказывалось в самом тесном и экстатическом родстве.

Я очутилась во вселенной дружбы, доброты и сострадания, наполненной Присутствием и танцем жизни. Казалось, это ощущение длилось вечно, хотя прошла лишь пара секунд: самолет, который я видела из окна, лишь слегка переместился в небе. Я находилась в безвременье, в измерении, где единственной реальностью была вечность, а несколько секунд могли показаться бесконечными.

Лишь поразмыслив, я пришла к пониманию, что именно Чики провела меня по пути пробуждения. Все наши совместные прогулки теперь слились в одну, все запахи и пейзажи, с которыми она знакомила меня, объединились с инжирным деревом в саду, с Чики и щенками в шкафу, самолетом в небе, самим небом и даже моим представлением о Мадонне. Все стало элементами единой картины, великолепного симфонического созвучия, в котором каждая составляющая была просветленной частью единой Вселенной. Я ощущала, что каким-то образом все это работает взаимосвязанно, и это было приятное чувство.

Я услышала, как где-то внизу хлопнула дверь и в дом со смехом вошел отец. И к этому смеху вдруг подключилась вся Вселенная: величественный гул веселья прокатился между звездами, захихикали полевые мыши, им вторили ангелы и радуга в небе. Даже Чики, казалось, посмеивается. Смеялся каждый атом, смеялась каждая звезда – и наконец я увидела всю Вселенную, одухотворенную и охваченную радостью. Она чем-то напоминала тот мир, о котором годы спустя я читала в «Божественной комедии» Данте, в описании великого виде́ния в раю: D’el Riso d’el Universo, или радости, которая вращает Вселенную. Теперь я знала, как все работает – посредством любви и радости, полного взаимопроникновения и союза всего со Всем, Что Есть.

– Мадонна, Мадонна! Покажись, покажись! – кричала я.

И в центре всего этого действительно была Мадонна… Чики.

Джин Хьюстон

Праническая девочка

– Просто закройте глаза и слушайте мой голос, – объяснял мужчина, сидя перед большой аудиторией. – На счет пять мы сделаем медленный глубокий вдох. Почувствуйте, как поднимается ваш живот. Раз, два, три, четыре, пять. Теперь в том же темпе выдохните.

Инструктор начал считать снова, а я поудобнее устроилась на коврике. «Все не так уж плохо», – думала я, повторяя упражнения. Инструктор приятным голосом продолжал медленно считать и демонстрировать разные виды дыхательных техник.

– Теперь выдыхайте быстрыми короткими толчками.

Пока он показывал, как работает дыхание, я обратила внимание на звук выдохов. Я открыла глаза как раз тогда, когда он начал повторять цикл упражнений, и теперь звук его дыхания смешивался с шумом аудитории. «Это безумие! – подумала я. – Неужели никто не понимает, какой мы занимаемся ерундой?» Я хихикала, наблюдая, как вокруг меня поднимаются и опускаются животы.

«Это так странно… Что я вообще здесь делаю?» Я снова закрыла глаза. «Что ж, потерпи всего час».

Снова вдохи и выдохи. «Думаю, все не так уж плохо».

Начались упражнения на быстрое дыхание. «Черт! Голова кружится. Пожалуйста, не отключайся, Тереза».

– Хорошо, а теперь я попрошу вас откинуться назад, нащупать свой коврик и лечь.

«Слава богу!»

– Теперь дышите вот так… вдох, вдох, вдох… затем вытолкните воздух одним долгим выдохом.

Чем больше я сосредоточивалась на собственном дыхании, тем меньше меня отвлекали звуки чужих легких. Еще через какое-то время голос инструктора постепенно отступил на задний план.

В какой-то момент я перестала чувствовать, что нахожусь в зале, в окружении бесчисленных незнакомцев. Тело начало раскачиваться и изгибаться, будто пол исчез и я плыла среди успокаивающих волн океана. Чем дальше я уплывала, тем более умиротворенной становилась.

Затем что-то в углу зала привлекло мой взгляд. Девочка. «Что она здесь делает?» На вид ей не больше пяти или шести лет. Она сидела одна в темном углу, в белой ночнушке, на которую ниспадали длинные нечесаные волосы. Лбом она уткнулась в колени, а плечи слегка подрагивали, и мне показалось, что девочка плачет.

Хоть я и не видела ее лица, я сразу же поняла, кто она – я слишком хорошо знала ее чувства. Некоторое время я наблюдала за тем, как она укрывается и прячется, а затем инстинктивно обхватила ее руками и прижала к себе. В этот момент мы стали едины. Я, она. Она, я. Ее боль заполнила и поглотила меня, и эти ощущения были мне знакомы: напугана, печальна, одинока и нелюбима.

«Нелюбима. Ее не любят. Вот что чувствует эта бедная девочка».

Я сильнее прижала ее к себе и заплакала.

«Я здесь, с тобой, Тереза. Я здесь, – шептала я сквозь слезы. – Я знаю, тебе тоскливо, но я здесь. Ты не одна».

И все же ей было одиноко, и я это понимала. Меня не было рядом с ней, когда она так нуждалась во мне. Меня наполнила всепоглощающая печаль, и слезы хлынули в полную силу. Тело сотрясалось, и я закричала. Громкие крики вырывались наружу и наполняли зал. Я не могла, я не хотела остановиться. Слезы маленькой девочки. Мои слезы. Слезы, которые годами оставались у меня внутри. «Почему мама не любит меня? Почему она такая злая?»

«О, я люблю эту девочку. Я люблю ее». Я еще крепче прижалась к ней. «Погодите-ка. Она – это я! Я люблю себя!» Снова рыдания. «Как же мне грустно! Вот бы я была рядом с ней тогда. Но сейчас я здесь, с тобой».

Внезапно я перестала видеть ее лицо и ощущать прикосновение к ней – девочка исчезла так же быстро, как и появилась. Но я по-прежнему чувствовала ее переживания, ощущала все… Каждая частица боли, запечатанная все эти годы внутри меня, теперь всплывала на поверхность.

«Я здесь, – повторила я. – Хотелось бы мне всегда быть рядом с тобой».

И вдруг теплое чувство успокоения словно омыло мое тело, сквозь закрытые веки я увидела сияние, которое стало окутывать меня. «Боже? Это ты?»

Моего сознания достиг звук колокольчика, затем еще один – он означал конец медитации. Сделав последний глубокий вдох, я медленно открыла глаза.

Доктор Тереза Ван Вой