Buch lesen: «Статьи и письма 1934–1943»

Книга издана при поддержке гранта АНО «Культурная и книжная инициатива» и магазина «Подписные издания»

Перевод с французского, составление, предисловие, вступительные заметки, примечания и послесловие Петра Епифанова

© Петр Епифанов, перевод, составление, предисловие, вступительные заметки, примечания, послесловие, 2023

© Н. А. Теплов, оформление обложки, 2023

© Издательство Ивана Лимбаха, 2023

Предисловие переводчика

Сборник избранных произведений Симоны Вейль, относящихся к 1934–1943 годам, частью содержит статьи и письма, переведенные мною и уже издававшиеся в составе книги «Формы неявной любви к Богу» (СПб.: Свое издательство, 2012; Quadrivium, 2017), но дополнен рядом других ее сочинений того же десятилетия. Их отбором я был намерен представить российскому читателю пусть еще далеко не полный, но более детальный, чем в прежних моих переводческих работах, портрет Симоны Вейль как мыслителя политического – в том несегодняшнем смысле, в котором употребил бы такую характеристику любимый ею Платон.

Согласно Платону, задачей и сущностью любой человеческой деятельности, особенно политической и государственной, является следование идее блага. «…В том, что познаваемо, идея блага – это предел, и она с трудом различима, но стоит только ее там различить, как отсюда напрашивается вывод, что именно она – причина всего правильного и прекрасного. В области видимого она порождает свет и его владыку, а в области умопостигаемого она сама – владычица, от которой зависят истина и разумение, и на нее должен взирать тот, кто хочет сознательно действовать как в частной, так и в общественной жизни»¹. Правда, в конкретных предложениях Платона по государственному устройству был обрисован столь малопривлекательный режим, практически тоталитарный, что Симона, охотно черпая из «Государства» отдельные образы и мысли, при всем пиетете к учителю, не могла стремиться к реализации чего-то подобного его проекту. Тем более что и сам Платон, заключая свои рассуждения, откровенно признается, что практического воплощения его план не предполагает:

«[Главкон: ] Понимаю: ты говоришь о государстве, устройство которого мы только что разобрали, то есть о том, которое находится лишь в области рассуждений, потому что на земле, я думаю, его нигде нет.

[Сократ: ] Но быть может, есть на небе его образец, доступный каждому желающему: глядя на него, человек задумается над тем, как бы это устроить самого себя. А есть ли такое государство на земле и будет ли оно – это совсем неважно. Человек этот занялся бы делами такого – и только такого – государства»².

Итак, по окончательному выводу Платона, в земной реальности философу остается лишь наблюдать за политикой государств из своего мыслительного уединения, что вполне подтвердила и его собственная неудачная попытка стать советником сиракузского тирана Дионисия. Попытка Симоны участвовать в выработке политических решений «Свободной Франции», – в отличие от платоновской, недобровольная, продиктованная лишь сложившимися обстоятельствами, которые она сама считала привходящими и временными, – закончилась еще печальнее: в определенном смысле можно сказать, что она стоила Симоне жизни³. Факт ее безвременной смерти в августе 1943 года можно рассматривать с разных сторон, но все попытки интерпретации, на мой взгляд, сводятся к одному: Симона надломилась – не морально, но физически – под грузом ответственности, осознаваемой истинным философом в роковую эпоху, – грузом, который еще более умножало понимание, что никакая ее мысль, никакое усилие не будут востребованы людьми, готовящимися возглавить возрождение Франции после национальной катастрофы. Это понимание развивало в Симоне отнюдь не разочарование или обиду, но такую энергию мысли, которая прорывалась сквозь современную ей конъюнктуру в неопределенно далекое будущее, как ракета, несущая космический корабль, сквозь слои стратосферы. Не гадая о сроках, она была уверена, что это будущее настанет. Удивительно сознавать, что и сегодня оно кажется таким же бесконечно далеким – и потенциально очень близким.

Как бы то ни было, ни в одном из своих сочинений, ни ранних, ни поздних (на позднем этапе условно «политические» сочинения Симоны чаще всего невозможно отделить от условно «религиозных»), она не делает таких, как Платон, пессимистических заключений. Даже в последние месяцы жизни, когда разрыв с организацией де Голля осознается ею как неизбежность, а сама жизнь утекает, как песок сквозь пальцы, среди самых горьких переживаний и размышлений она не теряет веры в практическую нужность и применимость своих идей.

Связь государственных проектов Платона с греческой почвой выражается в основном негативно – в отталкивании от знакомой ему политической реальности. Более того, Платон приносит в жертву умозрительному эталону гражданского воспитания лучшую часть греческой культуры – то, что Симона Вейль чтит не только как творения высокой гениальности, но как чистые формы божественного откровения о человеческом уделе: поэмы Гомера, трагедии Эсхила и Софокла, стихи Сафо… Используя платоновские положения, Симона постепенно вырабатывает базовые принципы собственной «политии», в которых опирается не только на несколько философских традиций – в частности, греческую, индуистскую и французскую (учения пифагорейцев, Платон, стоицизм, «Упанишады», «Бхагавад-Гита», Ла Боэси, Мен де Биран, Прудон, Ланьо, Ален) – но и на традицию борьбы против порабощения и унижения человека человеком, стремясь очистить ее от идеологических тенденций, которые снижают, выхолащивают эту борьбу, а подчас и заводят угнетенных в силки нового, еще горшего рабства. В этом отношении весьма показательна полемика Симоны с марксизмом, к которой она не раз обращалась в течение последнего десятилетия своей жизни.

С середины 1930-х годов все большее место в сознании Симоны Вейль неуклонно занимает религия. Трудно говорить о каком-то мгновенном «обращении»; то, что предчувствовалось, предсуществовало в ее мысли, вероятно, с детства, постепенно обретало всё более четкие очертания. Огромная доля в вере Симоны принадлежала этическому и аскетическому компонентам. Однако на другом уровне это была религия философа, мало похожая на веру простых благочестивых душ, в ряде отношений напоминающая веру Оригена, Джованни Пико делла Мирандолы, Николая Кузанского. Требуется и здесь подчеркнуть: это вера политического философа, человека общественного действия.

То, что сама Симона выделяет как решающее событие в этом процессе – Страстная седмица 1938 года, проведенная в аббатстве Солем⁴ (она пишет об этом с пафосом, какого обычно себе не позволяет: «сам Христос сошел и пленил меня»⁵), – действительно проводит рубеж в ее трудах. В них является качественно новое: сплав обретенной веры с ранее сложившимися философскими установками и с революционной общественной позицией: уже первая написанная ею после этого работа, «Илиада, или Поэма о силе», имплицитно содержит в себе контуры духовного преобразования европейской цивилизации, которое она называет «подлинным (или «тотальным») воплощением христианства».

Если изначальное христианство устранялось от какого-либо реформирования социальной сферы, то Симона стоит за активное и масштабное воздействие религии на общественную жизнь. В этом нет чего-то исключительного для ее времени. Яркой чертой жизни Европы первой половины ХХ века были не только мировые войны, жестокие гражданские конфликты и тоталитаризм, но и обращение к социально-политической деятельности (как на левом, так и на крайне правом фланге) широких христианских, прежде всего католических, кругов. Оригинальная черта Симоны во всеохватности ее проекта (она решительно отвергает разделение жизни и деятельности человека на «духовную» и «мирскую» сферы), а также в постоянном напоминании, что религия, энергично проникая в общественную жизнь, не вправе впускать при этом в себя никакой примеси земных социальных представлений, оставаясь лишь взглядом, неотрывно устремленным на Бога.

События мировой войны, в которой Симона безуспешно пыталась принять прямое участие с оружием в руках, убеждали ее в том, что главным фактором этого смертельного противостояния, пусть и не лежащим на проверхности, является религиозный и что подлинная победа может совершиться только в сфере духа. «С самого начала истории, никогда (…) Христос не был до такой степени устранен из общества, как теперь. Древние сочли бы уродством такое отделение религии от общественной жизни, какое сегодня даже большая часть христиан находит естественным. Христианство должно влить свои соки в общественную жизнь…» (курсив здесь и далее мой. – П. Е.), – пишет Симона в мае 1942 года. «Как изменилась бы наша жизнь, если бы мы увидели, что греческая геометрия и христианская вера истекают из одного источника!» – таким восклицанием заканчивает она свое большое письмо о. Мари-Алену Кутюрье в октябре того же года. (И здесь имеется в виду, несомненно, жизнь общественная.) «…Легко определить то место, которое должен занимать физический труд в правильно устроенной общественной жизни. Он должен находиться в ее духовном центре», – читаем мы в одной из последних ее рукописей.

Практически все констатации духовно важных истин становятся у Симоны общественными рецептами; этим истинам она усваивает силу, способную преобразовать жизнь стран и народов, вновь оплодотворить европейскую цивилизацию творческим импульсом; в условиях войны она ставит их вровень с военно-стратегическими решениями, если не выше. То, что подавляющее большинство ее текстов не предназначалось для печати (во всяком случае, при ее жизни), то, что многие из них вообще являются частными письмами, ничуть не уменьшает весомости этих заявлений; напротив, они звучат как завещание, как слова, произносимые перед лицом истории.

Представляется возможным утверждать, что все сочинения Симоны Вейль, включая те, что привычно рассматриваются как чисто религиозные или чисто этические, имеют социально-политический аспект, не являющийся прикладным, вторичным по отношению к ее мысли, но присущий этой мысли органически. Ниже, в сопроводительных статьях, заметках и комментариях к отдельным работам, будет сделана попытка показать, как делаются компонентами всеобъемлющего духовного преобразования общества проекты различного характера и масштаба: смелый религиозный синтез, метод школьного обучения на основе концентрации внимания, метод эстететического развития, проект одухотворения сельского труда, реформа суда и пенитенциарной системы, организация сопротивления на оккупированных врагом территориях и многое, многое другое. Симону не интересует технология овладения властью и ее применения – то, что веками увлекало глашатаев коренных политических преобразований, от Макиавелли до Ленина. Ее целиком занимает духовно-нравственная сторона переустройства, пути которого она намечает на двух уровнях. Первый, макроуровень, предполагает переосмысление христианства вместе с «языческими» и «светскими» элементами культурного наследия ради выработки целостного религиозного сознания, укорененного во всей культурной традиции человечества. На уровне же отдельной личности ею предполагается воспитание труженика-творца, возделывателя прекрасного земного сада, который был бы одновременно и философом, носителем царственно-свободного ума, способным видеть сущее глазами божественной справедливости.

Все, написанное Симоной Вейль с момента немецкой оккупации Парижа и вплоть до ее предсмертной болезни, имеет или прямое, или опосредованное отношение к идее христианского политика, составляет основы программы его воспитания. Например, идея религиозного синтеза, обновленного христианства, способного органически вместить все подлинные традиции человеческой духовности, совсем недалека от политической темы. Ведь именно в сфере религии ищет Симона истоки того, что она в своих поздних работах назовет «лишением корней»: «Лишение корней есть самая опасная болезнь человеческих обществ, так как болезнь эта разносится сама. Для человеческих существ, действительно лишенных корней, возможны практически только два образа поведения: они либо впадают в состояние душевной инертности, почти эквивалентное смерти, как большинство рабов в Римской империи, либо бросаются в деятельность, постоянно направленную на то, чтобы лишать корней, и зачастую самыми насильственными методами, тех, кто их еще не лишен или лишен только частично»⁶. Следствиями лишения корней являются – капитализм, с его властью денег, вырождение труда, распад естественных связей человека с человеком и с мирозданием, колониализм, несущий покоренным народам все недуги лишенного корней общества в наиболее губительной форме, диктатура государства и связанный с нею тоталитаризм, ставший в ХХ веке кошмаром мировой цивилизации. Восстановление корней, «укоренение» – вот что является для Симоны необходимой задачей всякой политической деятельности, нацеленной – как в конечном счете, так и в каждом конкретном поступке – на надмирное абсолютное Благо.

«Есть реальность, находящаяся вне мира, то есть вне пространства и времени, вне духовного мира человека, вне всякой сферы, доступной для человеческих возможностей, – пишет она в одной из последних статей. – Этой реальности соответствует в сердце человека требование абсолютного блага, живущее в нем всегда и не находящее для себя никакого предмета в этом мире. (…) Единственным посредством, через которое благо может, покинув свое жилище, сойти в среду людей, являются люди, чьи внимание и любовь постоянно обращены к этой другой реальности»⁷.

Не в последнюю очередь к христианскому политику обращено и глубоко занимающее Симону, чрезвычайно важное для нее исследование феномена несчастья – в особенности несчастья социального. Намного более важным, чем права и демократические свободы, ей представляется присутствие на общественно важных постах людей, наделенных даром истинного внимания к несчастным. «У тех, кто вынес слишком много ударов, как рабы, та часть сердца, которую причиняемое зло заставляет кричать от недоумения, кажется мертвой. Но она никогда не бывает полностью мертва. Она просто не в силах больше кричать. Она оцепенела в состоянии глухого и непрерывного стона. (…) Не считая интеллекта, единственная человеческая способность, поистине заинтересованная в публичной свободе выражения, – та часть сердца, которая кричит, протестуя против зла. Но поскольку она не умеет выразить себя, свобода для нее значит немного. Надо сперва, чтобы общественное образование давало ей сколь возможно больше средств выражения. Далее, нужны для публичного выражения мнений такие условия, которые определялись бы не столько свободой, сколько атмосферой молчания и внимания, дающей услышать этот слабый и неумелый крик. Нужна, наконец, система установлений, сколько возможно приводящая к должностям управления людей, способных и желающих его слушать и понимать»⁸.

Адресатами посланий Симоны в будущее являются именно такие люди, одаренные желанием и умением «слушать и понимать», способные сквозь революции, войны, стихийные бедствия, порывы массового энтузиазма, сквозь всё, что круто меняет судьбы целых народов, прочувствовать боль абсолютно рядового, никому неведомого, ничем не выдающегося собрата по человечеству.

За месяц до смерти Симона писала матери: «Я… чувствую какую-то растущую внутреннюю уверенность, что есть во мне что-то вроде золотого запаса, который надо передать. Но только и опыт, и наблюдение за моими современниками все более убеждают меня в том, что никто не хочет его принять.

Это цельный слиток. То, что прибавляется к нему, сливается с остальным. По мере того как слиток растет, он становится всё компактнее (…) Что же до потомства, то ко времени, когда народится поколение, наделенное мускулами и мыслью, печатные труды и рукописи нашей эпохи уже, несомненно, исчезнут материально.

Это меня ничуть не огорчает. Золотая жила неисчерпаема»⁹.

Чувство, о котором говорит Симона, разделяю и я. Работая над ее наследием, я ощущаю, что имею дело с «золотым запасом, который надо передать» какому-то новому «поколению, наделенному мускулами и мыслью». Я думаю, что у лучших людей какого-то нового века еще будут причины глубоко задуматься над этими идеями.

Сознаю, что большинство сопроводительных статей к сочинениям Симоны, написанных специально для этого издания, страдают поспешностью и неполнотой. Летом 2022 года, когда они писались, к непроходящему ужасу от военно-политических событий прибавилась череда болезней – как моих собственных, так и других членов моей семьи. Хочу надеяться, что вдумчивый читатель силой собственного внимания, к которому постоянно взывала Симона Вейль, сможет возместить недостатки моей работы.

Петр Епифанов

Пущино-на-Оке, 10 сентября 2022 г.

Список сокращений

Библия. Книги Ветхого Завета

Быт – Первая книга Моисеева: Бытие

Исх – Вторая книга Моисеева: Исход

Лев – Третья книга Моисеева: Левит

Числ – Четвертая книга Моисеева: Числа

Втор – Пятая книга Моисеева: Второзаконие

Нав – Книга Иисуса Навина

1 Цар – 1 Книга Царств

Иов – Книга Иова

Пс – Псалтырь. Нумерация псалмов дается двойная: 1) по греческому переводу Семидесяти, церковно-славянскому (разных редакций) и Синодальному русскому переводу, и 2) по каноническому для иудаизма Масоретскому тексту Библии и сделанным с него переводам на новоевропейские языки

Прем – Книга Премудрости Соломоновой

Еккл – Книга Экклезиаста или Проповедника

Ис – Книга пророка Исаии

Иез – Книга пророка Иезекииля

Книги Нового Завета

Мф – Евангелие от Матфея

Мк – Евангелие от Марка

Лк – Евангелие от Луки

Ин – Евангелие от Иоанна

Деян – Деяния Апостолов

Иак – Послание апостола Иакова

1 Ин – Первое послание апостола Иоанна Богослова

Рим – Послание апостола Павла к Римлянам

1 Кор, 2 Кор – Первое и Второе послания апостола Павла к Коринфянам

Гал – Послание апостола Павла к Галатам

Ефес – Послание апостола Павла к Эфесянам

Флп – Послание апостола Павла к Филиппийцам

Кол – Послание апостола Павла к Колоссянам

1 Тим – Первое послание апостола Павла к Тимофею

Флм – Послание апостола Павла к Филимону

Евр – Послание апостола Павла к Евреям

Откр – Откровение апостола Иоанна Богослова

СП – Синодальный перевод Библии на русский язык (1876), и переиздания

BRF – La Bible. Traduite du texte original par les membres du Rabbinat franзais sous la direction de M. Zadoc Kahn. Paris: A. Durlacher, Vol. 1, 1899; vol. 2, 1906

DK – Die Fragmente der Vorsokratiker. Griechisch und Deutsch von Hermann Diels. Herausgegeben von Walther Kranz. Berlin: Weidmannsche Buchhandlung, 1910

Издания сочинений Симоны Вейль

OEС – Simone Weil. OEuvres complиtes / Sous la dir. d’A. Devaux et F. de Lussy. Paris: Gallimard. T. I–VII. 1989–2019

EH – Simone Weil. Йcrits historiques et politiques. 1. Première partie: Histoire. Paris: Йditions Gallimard, 1960

AD 1950 – Simone Weil. Attente de Dieu. Introduction de J. M. Perrin, O. P. Paris: La Colombe, Йd. du Vieux Colombier, 1950

AD 1966 – Simone Weil. Attente de Dieu. Prйface de J. M. Perrin. Paris: Fayard, 1966

Q – Simone Weil. OEuvres / Sous la direction de Florence de Lussy. Paris: Gallimard, 1999 (Collection «Quarto»)

SP – Simone Petrеment. La vie de Simone Weil (avec des lettres et d’utres textes inйdits). Paris: Fayard, 1997 (2e йd.)

Т1 – Симона Вейль. Тетради. 1933–1942. Т. I / Пер. с франц., сост. и примеч. П. Епифанова. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2016

Т2 – Симона Вейль. Тетради. 1933–1942. Т. II / Пер. с франц., сост. и примеч. П. Епифанова. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2016

Т3 – Симона Вейль. Тетради. 1933–1942. Т. III / Пер. с франц., сост. и примеч. П. Епифанова. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2019

Т4 – Симона Вейль. Тетради. Т. IV. Июль 1942 – август 1943 / Пер. с франц., сост. и примеч. П. Епифанова. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2022

В подстрочных комментариях используются обозначения и номера тетрадей и страниц в том виде, как это уже утвердилось во французских и переводных изданиях «Тетрадей». Например, К1 – тетрадь I, К2 – тетрадь II, и т. п.

Аббревиатура ms. означает страницу в рукописи оригинала.

Статьи

Не будем заново начинать Троянскую войну
(1937)¹⁰

В июне 1935 года Жан Жироду закончил свою драму «Троянской войны не будет», а уже 22 ноября она впервые была представлена на сцене парижского театра «Атеней». В гротесково-анахронистической трактовке событий гомеровского эпоса легко узнавалась современная Европа, воздух которой был насыщен предчувствиями новой большой войны. Между постановкой пьесы и опубликованием статьи Симоны Вейль, чье заглавие к ней недвусмысленно отсылало¹, прошло всего полтора года, но мысль Жироду о неотвратимости войны уже успела найти впечатляющее подтверждение в испанских событиях. Симона Вейль поспешила принять в них участие почти при самом их начале, спустя всего месяц после выступления генерала Франко, но в сентябре из-за травмы ноги покинула Испанию «с намерением вернуться». Позднее она так объясняла причину, по которой так и не вернулась к боевым товарищам: «Я не чувствовала больше никакой внутренней необходимости участвовать в войне, которая теперь была уже не войной голодных крестьян против землевладельцев и духовенства, стоявшего заодно с землевладельцами, а войной между Россией, Германией и Италией»². Еще в Испании она поделилась с товарищем «еретической» мыслью: «Мне кажется, если не победит Франко, здесь будет вторая Россия». Этот разговор состоялся в начале сентября. Совсем недавно в Москве процесс «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» завершился казнью группы известных старых большевиков. А о страшных советских реалиях прошлых лет – методах и результатах коллективизации и «раскулачивания», организованном голоде, репрессивных кампаниях – Симона была осведомлена лучше подавляющего большинства людей на Западе: ее друг Борис Суварин³, писавший в то время свою монографию о Сталине, имел в распоряжении богатое досье.

Статья «Не будем заново начинать Троянскую войну», отражая размышления над опытом Испанской войны, имела для Симоны в некотором смысле значение рубежа. Она практически разводит Симону с левым движением, яркой участницей которого, пусть независимой и своеобычной, незамыкаемой в рамки партийной дисциплины и принудительного единомыслия, она была в течение минувшего пятилетия. Статья была опубликована в журнале «Nouveaux cahiers» («Новые тетради»), стоявшем на позициях классового мира, патронажа предпринимателей над рабочими и решительного неприятия идеологии и практики коммунистов, – и в целом соответствовала направлению журнала.

Крайне встревоженная вмешательством в испанские события соперничавших держав, которые использовали Испанию в качестве полигона для подготовки к мировой войне, Симона пришла к мысли, что, удовлетворив некоторые претензии Германии, Европа могла бы избежать континентальной катастрофы. Несправедливость Версальской системы казалась ей, во всяком случае, не менее весомой предпосылкой для большой войны, чем гитлеровский милитаризм. Не последнее место в ряду факторов, приближающих войну, по убеждению Симоны, принадлежало левым политическим блокам, которые, на словах ратуя за сближение всех людей доброй воли под лозунгом «борьбы с фашизмом», на деле ставили рабочие партии и движения европейских стран, вместе с инициативами левоориентированной интеллигенции, на службу сталинской тирании и гегемонизма.

Нашему современнику, родившемуся или, во всяком случае, сформировавшемуся в период после Второй мировой войны, некоторые тезисы Симоны могут показаться идеалистическими и близорукими: в «послеялтинской» перспективе представляется как бы очевидным, что планы борьбы за мировое господство были имманентно свойственны гитлеровскому режиму, и, таким образом, мировая война была делом практически предрешенным, и участие в антифашистской коалиции любого состава было единственным верным личным и коллективным выбором. В глазах Симоны Вейль, как видим, все выглядело намного сложнее.

Несмотря на усиленное вооружение Германии и обострение военно-политических отношений между ней и Францией, редакция «Нуво кайе» выступала за продолжение и развитие экономического и научно-технического сотрудничества между обеими странами. Поражение Франции в 1940 году разделило прежних коллег. Основатель журнала Огюст Детеф и несколько активных участников (Жорж Альбертини, Жак Барно и другие) стали сторонниками и видными функционерами режима Виши, так что позднее даже привлекались к суду за сотрудничество с врагом. Банкир Ипполит Вормс, поддерживавший журнал своими средствами, несмотря на еврейское происхождение, во время оккупации сумел сохранить не только жизнь и имущество, но и свое банковское дело. Симона Вейль, кажется, одна из всей редакции выбрала участие в борьбе за освобождение страны. Эти детали, хоть и посторонние содержанию статьи, косвенным образом также могут бросить тень на анализ Симоны. Возможно, в принципе, задаться вопросом: не выразила ли она в своей статье 1937 года, сознательно или нет, то настроение определенной группы предпринимателей и идеологов, которое вскоре, в изменившихся условиях, привело часть из них к коллаборационизму?

Гирькой на ту же чашу весов выглядит и собственное признание Симоны, сделанное ею в 1943 году: «Моя преступная ошибка до 1939 года в отношении пацифистских кругов и их деятельности происходила от бессилия, причиной которого были долгие годы разбитости и физической боли. Будучи не в состоянии следить за их деятельностью вблизи, посещать их, общаться с ними, я не распознала в них наклонности к предательству».⁴

Даже если эти слова Симоны относятся, в частности, и к кому-то из ее коллег по «Нуво кайе», они, по моему глубокому убеждению, никак не дискредитируют и не обесценивают самой статьи. Симона и после 1939 года не отказывалась от ее основных тезисов. Ряд высказанных здесь мыслей повторен и развит ею в статьях последнего, лондонского периода ее жизни.

Важно правильно понять цель Симоны и не упрекать ее в отсутствии того, что она в статье и не была намерена делать, а именно – всестороннего анализа причин назревающей войны. Ведь в словах об «ирреальном характере большинства возникающих ныне конфликтов» легко вычитать отказ замечать реальные причины, стоящие за ними. Вчитавшись внимательно, мы увидим, что автор отнюдь не закрывает глаза на эти причины, но выделяет грань между реальными противоречиями, которые законным образом вызывают борьбу, совсем не обязательно насильственную (и, как ее следствие, модификацию отношений, баланса сил и т. д.), и убийством, которое совершают – не всегда, но весьма часто – во власти побуждений или понятий ирреальных. Статья говорит о необходимости для ответственного мыслящего человека, кто бы он ни был, совершать усилие внимания, вскрывая, подобно Сократу в платоновских диалогах, внутреннее содержание ходячих понятий, лозунгов пропаганды, словаря политиков, журналистов и генералов, всех этих «слов, украшенных прописными буквами», под которыми власть и пропаганда гонят миллионы людей убивать друг друга.

Предваряю еще один вопрос, могущий возникнуть при чтении статьи: кого имеет в виду Симона, завершая ее обращением к некоторой человеческой общности: «Спросим же себя, не сослужим ли мы нашим современникам практическую службу первостепенной важности, реформируя методы преподавания и распространения научных знаний, изгоняя грубое суеверие, воцарившееся и давшее полную волю искусственному словарю»?⁵ Кто эти «мы»? Какая-то политическая или социальная группа, узкий круг единомышленников или, наоборот, любой из читателей?

Словом «мы» в данном случае переводится характерное французское неопределенно-личное местоимение on, не уточняющее субъекта действия. Таким образом, «мы» – это всякий, кто способен принять мысль автора с пониманием и сочувствием. Именно такой способ перевода выбран мной потому, что частое употребление местоимения «мы» действительно характерно для Симоны Вейль, при всем ее ревностном хранении свободы мысли от коллективного и партийного давления. Одинокая при жизни и во многом непонимаемая после смерти, она тем не менее искала и братского союза, и понимания, убежденная в том, что пора сочувственного приятия ее мысли непременно настанет.

Разгром нацизма не привел к чаемому Симоной интеллектуальному оздоровлению Европы. Не принес этого оздоровления и крах коммунистической системы. Напротив, современная революция информационных технологий обострила обозначенную в статье проблему как никогда раньше в истории, придав ей поистине планетарные масштабы.

«…Когда придаются прописные буквы словам, лишенным значения, тогда, лишь только сложатся подходящие обстоятельства, люди проливают потоки крови, громоздят руины над руинами, повторяя эти слова и не в силах обрести ничего соответствующего им на деле».⁶ И сегодня, как восемьдесят и сто лет назад, при использовании не имеющих определения абстрактных понятий, подменных лозунгов, оторванных от реального исторического содержания ярлыков, слов-страшилок проливается реальная кровь тысяч людей. Различие с эпохой Симоны, может быть, в том, что сегодня даже сами размахивающие подобными абстракциями, лозунгами, ярлыками и страшилками не верят в их серьезность, и в их манипуляциях, как никогда прежде, очевидны цинизм и шулерство. И лишь тем большей благодарности достойно мужество автора, более восьмидесяти лет назад, на пороге мировой бойни, предостерегавшего от доверчивости к словам, «вводящим в ступор умы» людей по обе стороны баррикад, независимо от лагеря и флага.

Мы живем в эпоху, когда относительная безопасность, которую обеспечивает людям техническое господство над природой, с лихвой компенсируется опасностями разрушений и убийств, вызываемых конфликтами между человеческими группами. Столь большая опасность, несомненно, в немалой степени имеет причиной мощность орудий уничтожения, которые техника вложила нам в руки. Но эти орудия не сами пускают себя в ход; нечестно было бы винить мертвую материю в том положении, за которое несем полную ответственность мы сами. Наиболее угрожающие конфликты имеют общую характерную черту, которая может успокоить поверхностные умы, но, вопреки первому впечатлению, свидетельствует о подлинной опасности этих конфликтов: то, что они не имеют цели, поддающейся определению. На протяжении всей истории человечества можно проследить, что конфликты, отличавшиеся беспримерным ожесточением, – суть именно такие, которые не имели цели. Этот парадокс, как только мы ясно его осознаем, возможно, оказывается одним из ключей к истории и, вне всякого сомнения, – ключом к нашей эпохе.