Даже случайный небесный Луч не может туда проникнуть.
Укрытые броней и защищенные своими масками летальными,
Как будто в мастерской у Смерти, творящей это всё,
Сыны-гиганты Тьмы сидят и строят планы некой драмы,
245. Идущей на земле – своих подмостках человеческой трагедии.
И каждый, кто возвысить может этот падший мир,
Должен войти под угрожающие своды силы их,
Ибо пятнать жизнь всех детей богов
Их привилегия и право ужасающее.
250. Никто не может достичь небес, пока он не прошел сквозь ад.
Отважиться на это должен и путешественник по всем мирам.
Воителем борьбы дуэльной, давней
Вошел он – Ашвапати – в Ночь безысходную немую,
Своей душою светлой бросая вызов темноте.
255. Тревожа поступью своею преддверие темноты,
Пришел он в царство, приносящее жестокость и страдания,
Где жили души, никогда не испытавшие блаженства, невежды полные,
Как те, кто были рождены слепыми и света никогда не видели.
Они могли бы приравнять злодейства ещё худшие к добру.
260. В глазах их добродетель была каким-то обликом греха,
А зло и горе – состоянием естественным.
Здесь уголовный кодекс зловещего правительства,
Назначившего горести и боль законом общепринятым,
Постановляющим всеобщую печаль,
265. Жизнь превратил в стоический крест,
А пытку – в ежедневный праздник.
Существовал закон неумолимый здесь: карать за счастье;
Были запрещены, как смертные грехи, и смех, и радость:
Нелюбопытный разум оценивался как мудрое довольство,
270. А молчаливая апатия медлительного сердца – как покой.
Сна не было там, и лишь оцепенение приносило отдых,
Смерть приходила, но не приносила ни передышки, ни конца:
Душа жить продолжала и только больше мучилась.
Стал Ашвапати еще глубже исследовать царство страданий это;
275. Вокруг него расползся ужас мира,
Мучения сменялись еще большими мучениями,
И в этом ужасе любое бедствие – своё или других людей -
Встречалось с необъятной злобной радостью.
Здесь сущим наказаньем были и жизнь сама, и размышления о ней,
280. Любой вздох – бременем, а всякая надежда – карой,
Тело людское – полем для мучений, причиной огромных беспокойств,
А передышка была лишь в промежутке между болью и новой болью.
Закон явлений мира этого никто и не мечтал здесь изменить:
Жестокое, безрадостное сердце и разум неулыбчивый, суровый
285. Отвергли счастье, словно надоевшую всем патоку;
Уравновешенность была там скукой и апатией:
Жизнь наполнялась красками в страданиях;
Ей требовались острая приправа в виде боли и соль из слёз.
И если б кто-то всё это прекратил, было б гораздо лучше;
290. Лишь сильные неистовые ощущенья придали живость миру этому:
Ревности ярость, сжигающая терзаемое сердце,
Жало смертельной злобы, ненависти, вожделения,
Молва, которая заманивает в западню, удары вероломства
Пролились пятнами ярчайшими на тусклые часы, наполненные болью.
295. Взгляд непрестанный на несчастья драму,
И на мучения творений под дланью злого рока,
Трагическое созерцание горя в ночи безрадостной
И ужас, и стучащее от страха сердце –
Такими были здесь ингредиенты в тяжелой чаше Времени,
300. Что доставляли радость и помогали наслаждаться всей горечью такого вкуса.
Ад долгий этой жизни был сделан из вещества жестокого:
Он был опутан темными паучьими сетями,
В которую ловили душу восхищенную и трепетную;
Таков здесь был закон Природы, такова – религия.
305. В молельне беспощадной беззакония, чтоб на колени встать
И поклониться образу безжалостному черной Силы,
Необходимо было пересечь дворы жестокосердные,
Которые покрыты были каменным настилом злой судьбы.
Здесь каждый камень был острым краем жестокой силы,
310. Облепленным остывшей кровью душ истерзанных;
Сухие сучковатые деревья кругом стояли, словно умирающие люди,
Оцепеневшие в своем страдании;
Из каждого окна глядел жрец грозный, распевающий:
«Тебя, о Боже, славим», – молитвой той венчая жертву -
315. Разрушенные в корне города, дома людские,
Изломанные обгоревшие тела и массовую гибель под бомбежкой.
«Враги все наши пали, пали все», – так нараспев они читали, -
«Все, кто однажды мешали нашей воле, повержены, мертвы;
Как велики мы, как милосерден Ты».
320. Вот, так они мечтали достичь бесстрастного престола Бога,
Приказывать Ему, которому все их деянья противоречат,
Превознося свои поступки, мечтали прикоснуться к небесам Его
И сделать Его сообщником своих преступных действий.
Здесь не могло быть места для милостивой жалости,
325. Здесь правили безжалостная сила и духа расположение жестокое,
Царило вековое полновластье слепого ужаса и тьмы:
Таким предстал пред Ашвпати образ Бога темного,
Превозносимого ничтожным гибельным убожеством, им сотворенным,
Державшим в рабстве этот несчастный мир,
330. Где беззащитные сердца, прикованные к нескончаемому горю,
С восторгом целовали ноги, которые их втаптывали в грязь.
Это был мир ненависти и страдания,
Страдания с ненавистью за единственную радость
И ненависти с другим страданием в качестве праздника;
335. Гримасы горькие кривили измученные рты;
Трагическое бессердечие нашло здесь свой зловещий шанс.
Здесь ненависть была черным архангелом.
Она бриллиантом темным сверкала в сердце,
Погрязнув в жестокой яме своего могущества,
340. И обжигала душу лучами пагубными.
Казалось, что страстями этими дышали даже предметы здесь,
Ибо мышление злое вливалось также и в неживое,
Которое ответ давало с той же злобой, которую оно и принимало,
Употребляя против пользователей этих всё те же злые силы -
345. Ту боль, назначенную инструментом невидимого рока
И убивающую странно и внезапно без всяких рук.
Или же это неживое себя преображало в тюремный роковой застенок,
Где людям не давали спать подолгу,
Прошедший каждый час зловещим звоном возвещая.
350. Окружье злое чернило ещё больше злые души:
Всё было здесь сознательным и в то же время извращенным.
Отважился и в этом царстве Ашвапати быть настойчивым
И даже в яме этой глубочайшей, в мрачнейшей сердцевине,
Встревожив мрачную его основу, отважился поспорить он
355. И с силой абсолютной, и с правом древним, привилегированным:
Он погрузился в Ночь, чтобы познать её внушающее ужас сердце,
В Аду искал он корни и причину Ада.
В его душе открылись бездны, страдание выражающие;
Он слышал крики, сдавленные болью,
360. Сердцебиение одиночества фатального.
Над ним висела холодная глухая вечность.
В неясных страшных коридорах Рока
Услышал он Глас гоблина, зовущего к смертоубийству,
И повстречал лицом к лицу очарованье дьявольского Знака,
365. Прошел насквозь засаду Змея-искусителя.
Затем пробрел пустынными путями, в одиночестве
По трактам грозным и мучительным, и полностью безлюдным,
Где Волк враждебности ждет путника возле реки без брода,
И Смерти горные орлы пронзительно клекочут у обрыва,
370. И встретил псов несчастья, которые охотятся за сердцем человека,
Преследуя его в степях Судьбы.
В нехоженых полях сражений этой Бездны
Он бился в призрачных боях в безмолвных и слепых глубинах
И выдержал атаки Ада и приступы Титанов,
375. И претерпел жестокие ранения, что долго заживают.
Узник магической, вуалью скрытой Силы,
Затянутый и пойманный Лжи сетью смертоносной
И очень часто схваченный за горло петлею горя
Иль брошенный в жестокую трясину сомнений разных,
380. Или попавший в западню ошибок и отчаянья, -
Он выпил целиком до дна все эти части яда.
Здесь, в этом мире, где не могло быть ни надежд, ни радостей,
Подвергся он тяжелым испытаньем зла абсолютной власти,
Но сохранил нетронутой сияющую правду собственного духа.
385. Внезапно обездвиженный и обессиленный,
Слепой и заключенный в тюрьму пустого отрицания Материи,
Прижатый черною инерцией основы нашей,
Он как сокровище хранил свою трепещущую душу.
Вот, существо его отважилось войти в тупую Пустоту -
390. В пучины нетерпимые, не знающие ничего о чувствах или мыслях;
Исчезла мысль, пропало чувство, хотя душа всё рассмотрела и узнала.
В деленьях Бесконечности на атомы,
Вблизи начал безмолвных утраченного «Я»
Он ощутил второстепенную курьезную поверхностность
395. Творения материальной сути.
Пустынным мраком Несознания придавленный,
Он прозондировал всю эту темную бездонную мистерию
Глубин огромных, лишенных содержания, в которых
Из вселенной мертвой восстала бьющая себе дорогу жизнь.
400. В той полной идентичности, потерянной для разума,
Он ощутил сокрытый смысл бесчувственного бессознательного мира
И мудрость молчаливую Ночи незнания.
Проник он в тайну глубочайшую – туда,
Откуда со своей подстилки выглядывает тьма седая, голая,
405. И встал на плане подсознания низшем и закрытом,
Где Жизнь во сне покоится, не сознавая своих мыслей,
И строит мир, не зная, что же, всё-таки, она возводит.
Там, ожидая часа своего, лежит неведомое будущее,
Там – память о погасших звездах.
410. Во сне вселенской Воли там
Увидел он секретный ключ разнообразия Природы.
Свет был с ним, и невидимая длань
Была возложена на боль и заблуждения,
Пока всё это не стало трепетным экстазом
415. И потрясением от сладостных объятий.
Увидел он, что Ночь – это лишь Вечности туманная вуаль,
Познал, что смерть – подвал, зал самый нижний в доме жизни,
И ощутил и в разрушении, и в гибели творенья быстрый шаг,
Увидел, что утрата – определенная цена победы неземной,
420. А ад – путь напрямик к вратам небесным.
Затем на фабрике оккультной Заблуждения,
А также и в магическом печатном доме Несознания
Были разрушены все примитивные шаблоны Ночи
И вдребезги развеяны Неведенья стереотипы.
425. Ожившая, вздохнувшая духовным, идущим из глубин, дыханием,
Природа кодекс свой механистический, окостеневший удалила,
Перечеркнув статьи контракта души обремененной,
При этом Ложь вернула искаженный ею образ Истине.
Скрижали закона Боли были уничтожены,
430. А на их месте возникли сияющие ярким светом буквы.
Незримый перст искусного Писца чертил
Свою интуитивную каллиграфическую вязь;
Его свидетельства божественные создали земные формы
И мудрость воплощенную, которую открыть не смог бы ум,
435. А из груди немого мира изгнали Несознание;
Преобразованными стали застывшие строенья умозаключений Мысли.
Сознание пробуждая в инертном сущем,
Он наложил на темный атом и скрытую в нем массу,
Алмазным шрифтом Нерушимого
440. Начертанный на темном сердце падших здесь существ,
Хвалебный гимн свободной Бесконечности
И Имя основателя – того, кто создал Вечность,
И начертил на клетках пробужденных и ликующих
Знаками–символами самого Невыразимого
445. Лирический сонет любви, нас ждущей сквозь Века,
И том загадочный Книги Блаженства,
И сообщенье сверхсознательного Света.
Затем в телесной оболочке жизнь непорочная затрепетала;
Луч дьявольский исчез – он больше никого убить не смог бы,
450. Ад раскололся вдоль своего огромного неровного фасада,
И здание магическое это уничтожилось,
Ночь приоткрылась и пропала, как сна водоворот.
В брешь бытия – в пространство, вырытое Ночью и теперь пустое, -
В то место, которое Она заполнила, поскольку Бог тогда отсутствовал,
455. Пролилась сокровенная пространная блаженная Заря,
И исцелилось всё, что сделало терзаемое сердце Времени,
Страдание жить больше не смогло в груди Природы:
Раздоры прекратились, поскольку Бог был там.
Душа своим сиянием озарила сознательное тело,
460. Материя и дух смешались воедино.
Конец Песни восьмой
Песнь девятая
РАЙ БОГОВ ЖИЗНИ
Пришел в то место Ашвапати, где День светился счастьем и величием,
Сияя блеском Бесконечности блаженной.
День этот нёс в себе – весь в искрах золотых -
Те океаны счастья, что делали свободным сердце.
5. Он напоен был Всевышнего вином
И погружен в божественный извечно Свет.
Место любимое и сокровенное Богов -
Он – этот рай, их указанию подчиняясь,
Распорядителем блаженства собственного был и наслаждался этим,
10. Повелевал всем царством своей спокойной силой.
Уверенный, что формы все сотворены для счастья,
Не тронутый ни страхом, ни страданием, ни потрясеньями Судьбы,
Не потревоженный дыханием Времени, быстро летящим,
Не осаждаемый враждебным случаем,
15. Мир этот дышал надежной, беспечной, мягкой непринужденностью
И был свободен от манящей смерти и хрупкости телесной и весьма далек
От той опасной перспективы, что создает наша ошибки совершающая Воля.
Он не нуждался в сдерживании своих страстных ритмов;
Он трепетал в объятиях удовлетворенных, теплых чувств,
20. Дрожал от натиска чудес и пламенного зова,
Идущего от чувственного бега мгновений жизни.
Он жил, соразмеряя ритм свой с драгоценной улыбкой Бога,
Расположившись на груди любви вселенской.
Неограниченный, неуязвимый Дух Блаженства на этом пастбище
25. Выгуливал стада своих нарядных солнц, отары лун
Среди не знающих печали ручейков, журчащих звонкой музыкой,
В благоухании лилий неземных.
Безмолвье счастья окутало небесный свод,
Сияние беззаботное улыбкой осветило горные вершины;
30. Невнятный шёпот восхищенья в ветрах затрепетал
И опустился на заколдованную землю;
В объятиях экстаза, непрестанно повторяя
Свою невольную и сладостную ноту,
Излилось ненадолго рыдание восторга.
35. Под небосводом славы и покоя продвигаясь,
Взойдя на плато вдоль задумчивого гребня,
Как тот, кто смотрит в Зеркало магическое Мира,
Увидел Ашвапати образ чудный бегства-спасения души,
Прошелся по явленьям радости бессмертной
40. И созерцал там бездны красоты и благодати.
Был окружен он солнц сознательных сиянием и радостью
В своих раздумьях от ви́денья великих символических явлений;
Пред ним равнины яркого спокойствия теснились,
Благодарения лиловые долины и горные массивы,
45. Глубокие лощины радости, поющие негромко водопады,
Леса багряные уединения трепетного;
Под ним, как будто проблески от мыслей драгоценных, мерцали
Города из сновидений восхищенных царей Гандхарвов20.
Из этого Пространства, насквозь пропитанного тайнами,
50. Прокралась очень осторожно музыка неясная, счастливая,
Которую незримый исполнитель направил прямо в сердце Ашвапати.
Услышал он тогда и арфы плач, идущий от небесных менестрелей,
И голоса напева неземного,
Что воспевали славу любви всевечной
55. Под бело-голубыми лунными лучами Рая.
Здесь, в сердце этого чудеснейшего мира
Вздымались к Небесам холмы,
Сверкающие при закате солнца экстазом вечера.
Казалось, что холмов этих подножье погружено
60. В еще неведомые никому глубины, в наполненную счастьем тишину;
На склонах слышалось тремоло звуков
От толчеи журчащих ручейков,
Своей счастливой песнью поклоняющихся небу голубому
И вниз сбегающих в леса тенистой тайны:
65. Пики холмов стремились ввысь, как будто за переделы жизни,
В обширную безмолвную мистерию вонзаясь.
Сияющий Эдем богов витальной жизни впустил
В свой мир гармонии бессмертной Ашвапати.
Всё, что цветет во Времени, там было совершенным;
70. Там Красота была естественным шаблоном,
Покой был чистотой, пронзенной чувствами и трепетом.
Любовь осуществляла там свои мечты счастливые, златые,
А Сила – могучие коронные мечтания свои;
Желание росло стремительным и всемогущим пламенем,
75. А удовольствие несло в себе достоинство богов;
Мечта гуляла по большим орбитам звезд;
Обыденные милые явления там превращались в чудеса:
Настигнутая духа колдовством внезапным,
Сраженная алхимией небесной страсти, Боль трансформировалась
80. В радость сильную по собственному принуждению,
Врачуя противостояние небес и ада.
Высокие виденья жизни все воплотились здесь,
Достигнуты здесь были даже смутные надежды,
И соты золотые вскрыты, и мёд испробован молниеносным языком гурмана;
85. Догадки пламенные превратились в истины прекрасные,
Могучие вибрации бессмертному покою уступили
И полностью раскрепостили безмерные желания.
В том райском царстве совершенных чувств и сердца
Ничто нарушить не могло очарованье вечное
90. Горячей безупречной сладости той Жизни;
Её шаги были направлены всегда к интуитивным устремлениям.
После мучений в результате долгой борьбы души,
В конце концов, обрёл покой небесный и отдых Ашвапати,
И, окруженные магическим потоком часов беспечных,
95. Израненные части тела его природы исцелились
В руках Энергий, что обнимают ласково его
И не выносят ни единого пятна, и не страшатся своего блаженства.
В тех сценах, что запретны нашим слабым чувствам,
Среди чудесных запахов и красок восхитительных,
100. Он встретил формы, что обожествляют видение,
И к музыке прислушался, которая ум в состоянии обессмертить,
А сердце распахнуть, чтобы услышать бесконечность
И уловить неслышные каденции,
Что пробуждают оккультный слух:
105. Их чувствуешь в невыразимой тишине,
Они идут вибрациями красоты от бессловесной речи, мыслей,
Гораздо более великих и глубоких, чтобы высказывать их голосом, -
Тех мыслей, чье желанье заново воссоздает вселенную.
Глубина чувства, взбиравшегося скорым шагом
110. К вершинам счастья невыразимого, излила
Свеченье благодати на ауру мистическую существа его.
И тело Ашвапати тихо замерцало, как свод небесно-голубой;
Его ворота в мир – все ощущения его – были очищены морями света.
Его земное тело, в дар получившее небесные способности,
115. Дало приют той силе, которой уже не нужно было двигаться
Через таможню некую – пересекать закрытую границу разума и плоти
И контрабандой проносить божественное человечеству.
Оно теперь не уклонялось от высочайшего запроса
Способности неутомимой для счастья, для того могущества,
120. Которое смогло бы прояснить и собственную беспредельность,
И красоту, и страстность, и отклик из глубин
И не страшиться обморока от радостного тождества,
Когда и плоть, и дух соединяются в экстазе сокровенном,
Размолвку между «я» и формой аннулируя.
125. Оно от зрения и слуха истребовало силу духа,
А чувства сделало дорогой к неосязаемым явлениям:
Оно испытывало трепет к влияниям небесным,
Которые создали существо души гораздо глубже прежнего.
Земное тело Ашвапати переродилось, предстало другом пред небесами.
130. Достойный спутник вневременных Властителей
И равный божествам Солнц существующих
Он частью стал божественной игры Всевечного,
Услышал шепот никому не видимого Игрока
И к голосу Его прислушался – к овладевающему сердце гласу,
135. Влекущему его к груди желанья Бога,
И ощутил мёд счастья гласа этого,
Текущего по венам, словно реки Рая,
И превращающего тело в чашу нектара Абсолюта.
В мгновениях внезапных сиянья откровения,
140. В частично приоткрытых страстных откликах
Достиг он края неведомых экстазов; его забившееся сильно сердце
Прикосновенье высочайшее внезапное сразило.
Он вспомнил об объятии волшебном,
И память эта вниз спустилась блаженством чистым.
145. Под маскою Любви к нему вплотную притянулась Вечность
И положила свою длань на проявление во Времени.
Лишь малые дары из Необъятностей приходят,
Но радость та, которую они привносят в жизнь, неоценима;
Всё, что не высказано в Запредельном отражено там.
150. Капля гигантская непостижимого Блаженства,
Что затопила тело Ашвапати и всё вокруг его души,
Безбрежным океаном пламенного счастья стала;
Он шел ко дну, тонув в глубинах сладостных и жгучих:
Он нес в себе восторг, который только боги ощущают, и то
155. Блаженство невозможное, которое способно поломать плоть смертную.
Бессмертное соизволение очистило его в сиянии этом
И превратило его силу в неувядаемую мощь.
Бессмертие пленило Время и захватило Жизнь.
Конец Песни девятой
Песнь десятая
ЦАРСТВА И БОЖЕСТВА НИЗШЕГО РАЗУМА
Рай тот21 быть также должен пройден и позади оставлен,
Как все, что пройдено уже, пока не будет обретен Всевышний,
В котором мир и наше существо не станут истинными, не обретут единство:
Пока Такое не достигнуто, не может наше путешествие прерваться.
5. Всегда цель неизвестная зовет нас превзойти пределы все,
Всегда зигзаг богов ведет к вершине нас,
И указует ввысь Огнь восходящий духа.
Дыханье многоцветного блаженства и образ чистый
И возвышенный во Времени того восторга бытия,
10. Который отражают волны счастья безупречного, который
Слышится звучащим громко во всех биениях экстаза,
Частица крошечная духа целого,
Что была поймана в неистовом величии экстремумов, -
В зенит блаженства поднялось то существо, стесненное ограниченьями,
15. Укутанное в небольшое запечатанное бесконечье,
Что наслаждается счастливо лишь только прикоснувшись к высочайшей сути,
Чей беспредельный мир, который сотворило Время, бросающее вызов людям,
Является лишь излияньем небольшим бескрайнего восторга Бога.
Мгновенья растянулись в вечное Сейчас,
20. Часы бессмертие открыли, но, удовлетворенные своим сиюминутным
Гордым содержанием, на полпути к небесным высям
Они остановились на пиках жизненных, с высот которых
Была видна вершина, на которую взобраться не смогли они,
И то величие, в чьей атмосфере жить было невозможно им.
25. Круг тех часов, высокий и изысканный, приманивал к понятным
И надежным результатам, но то творение,
Которое из-за гарантий безопасности свои ограниченья твердо соблюдает,
Вершины те – зов приключений более великих – отклонило.
Тщеславие и сладость удовлетворенного желания
30. Дух приковали к золотым столбам блаженства.
Здесь не смогла бы приютиться широта любой души,
Которой для своего пристанища нужна была вся бесконечность.
Воспоминания неясные, как сон, и мягкие, как травы,
И красота спадающая, и уходящий зов угасли позади,
35. Как угасает, затухая, песня благозвучная вдали
На долгой, ввысь ведущей дороге в Безвременье.
Над этим всем стояла безмятежность чистая и страстная.
Дух размышляющий смотрел на те миры, и там,
Подобно бриллианту, желающему обрести небесную прозрачность,
40. Плывущие сквозь чистоту невидимого Света,
В безмолвии обширные светящиеся царства Разума сияли.
Здесь Ашвапати встретился с пространством серебристо-серым,
Где День и Ночь были повенчаны и стали единым целым:
То было место неясных и случайных проблесков,
45. Что отделяло паренье Мысли от потока ощущений Жизни.
Там временный союз изменчивостей разных
Осуществлял нелегкое правление,
Заранее оставляя почву для сомнений и для догадок разума,
Для рандеву Неведения и Знания.
50. В краю том низшем власть нелегкую держал
Тот разум, что видел плохо и находил ответ с трудом;
Его природа, близкая к земной природе
И родственная нашей ненадежной смертной мысли,
Что смотрит с земли на небо, а с небес на землю,
55. Не зная ни о том, что ниже, ни о том, что выше,
Всего лишь только ощутила сама себя и внешний сущий мир.
То было средство первое, начальное для восхождения неспешного
Из того самого полусознания души животного создания,
Живущего стесненным под прессом образов-событий
60. В каком-то царстве, которое оно не может ни понять, ни изменить;
Оно лишь видит что-то и действует на данной ему сцене,
Недолго ощущает что-то, радуется и страдает.
Идеи, что ведут дух смутный, воплощенный
Дорогами желаний и страданий
65. В том самом мире, что стремится Истину открыть,
Нашли в Природе этой для осуществленья свою энергию и силу.
Изобретаются здесь формы разные невежественной жизни,
Которая факт эмпирический считает установленным законом
И действует для результата краткого, а не для вечности,
70. И достиженьями своими торгует лишь по зову кратковременному:
Ей нужно управлять медлительным развитием материального ума,
Который служит телу, и применять его,
И полагаться ей приходится на чувство, допускающее промах,
Поскольку родилась она в светящейся неясности.
75. Хромающей походкой медленно шагая
И выставляя во главу угла свои теории,
При этом все свои гипотезы своим же аргументом подпирая,
Она о неизвестном рассуждает, ссылаясь на свои малопонятные идеи,
И обустраивает вечно свою непрочную обитель мысли,
80. Уничтожая вечно сеть, которую сама же и сплела. Она – мудрец,
Наполовину пробужденный, которому тень кажется «я» собственным,
Она передвигается от одного короткого мгновения к другому,
Она – правитель, от своих же подданных зависимый,
Который утверждает те декреты, что подают ему его советники-невежды,
85. Она – судья, владеющий лишь половиной доказательств,
Глас шумный постулатов неопределенных
И архитектор знания, но не его источник.
Она – могучий раб своих же инструментов -
Считает место низшее вершиной высочайшей своей Природы,
90. И, забывая о своём уделе в сотворенном сущем мире,
Надменно унижаясь в своем тщеславии,
Считает, что родила её грязь изначальная Земли,
И верит, что её причиной являются её творения.
Предназначенье наше – возвышенье к свету вечному и знанию;
95. Карабкаемся вверх мы из начала голого людского;
Ничтожность тягостную нашу должны сломать мы
И отыскать свою природу с помощью огня духовного:
Медлительность личинки насекомого предпосылает восхитительный полет;
Род человеческий качает в колыбели будущего бога,
100. А хрупкость тела бренного – силу великую, бессмертную.
Сбегая по широкому мосту, мерцающему в полутьме,
На темя «светлячка» – на темя царств едва светящихся,
Где одеянье яркое зари играло с сумерками местными
И помогало Дню расти, а Ночи ниспадать,
105. Приблизился вплотную Ашвапати к царству Света раннего,
Взойдя на территорию правленья наполовину показавшегося солнца.
Вся сфера нашего ума была порождена лучами этими.
Назначенный и утвержденный Духом всех Миров
Посредничать с глубинами несведущими,
110. Живой первоначальный Разум,
Уравновешенный наполовину на равных крыльях верной мысли и сомнения,
Протиснулся меж сторонами, скрытыми от глаза существа.
В волнующем деянии жизни вздохнула Тайна;
Сокрытая кормилица творений удивительных Природы -
115. Она придала форму чудесам той жизни, создав их из первобытной грязи:
Она скроила образец форм мира сущего,
Она поставила палатку разума в невежественной смутной Шири.
Руководящий Маг – великий мастер мер и механизмов -
Из повторяющихся форм построил вечность
120. И очевидцу – странствующей мысли -
Место отвёл в театре Несознания.
По воле этого Праразума на всей земле
Бесплотная энергия надела на себя физическую форму;
Протон с фотоном послужили вводу изображения в Глаз существа,
125. Чтобы явления тонкие переодеть в мир материальный.
И после этого невидимое проявилось в виде очертания,
Неосязаемое стало ощущаемым по массе:
Магия виденья объекта соединилась с пониманием его
И наделила каждый такой объект своим привычным именем -
130. Понятие о нём было сокрыто в исполнении его.
Так с помощью волшебной мистики законов атомных
Магия эта построила структуру, в которой чувство смогло сложить
Свою картину, обозначающую всю вселенную.
И даже это чудо было превзойдено.
135. Посредник-свет связал энергию живого тела,
Сновидное существование растительного мира
И восприятие животного, и разум человека
С сиянием Луча, что к ним нисходит.
Живительный дар этот, который подтверждал право Материи на мысль,
140. Пробил проходы восприятия для разума телесного
И отыскал способ познания Непознаваемого.
В качестве слов в кроссворды небольшие подставляя
Метафорические заменители реальности,
Мумифицированная мнемоническая азбука
145. Незрячей Силе помогла понять Её деяния.
Сознание похороненное воскресло в Ней -
Теперь она себя воображает пробужденным человеком.
Но всё здесь пребывало еще в Незнании, хоть и менялось;
Божественное Знание спуститься не могло еще и крепко охватить
150. Гигантское создание это – вселенную, что видел пред собою человек.
Знаток суровой логики машины этой – та самая слепая Сила
Окутала своим бесхитростным обманом душу;
Помощница изобретательного интеллекта -
Она настригла Истину на нужные отрезки,
155. Чтобы кусочек каждый мог получить свою часть пищи – свою идею,
Затем своим искусством создала новое, задушенное тело Истины:
Робот притворный, услужливый и верный
Вытеснил тонкий взгляд духа на существующую ситуацию:
Работу бога проделала блестящая на вид машина.
160. Никто не обнаружил истинное тело, его душа, казалось, умерла:
Никто не обладал тем взором внутренним, что видит Истину, как целое;
Всё прославляло блестящий суррогат.
Затем с высот сокрытых обрушилась волна,
Возник блестящий хаос бунтующего света;
165. Он кинул взгляд наверх, увидел ослепительный пики,
Он заглянул вовнутрь и пробудил там бога спящего.
Воображение призвало свои отряды яркие
Рискнуть на неисследованных сценах,
Где прятались все чудеса, еще никем не познанные:
170. Подняв свою прекрасную и удивительную голову,
Оно с сестрою-вдохновением договорилось
Наполнить небеса мышления мерцающим туманом.
Ошибка яркая покрыла бахромою лжи ткань алтаря мистерии;
Кормилицу для солнечного света Мудрости взрастила Темнота,
175. А знание вскормил подкрашенным обманом молоком обычный Миф;
Дитя отринуло грудь тусклую, приникнув к яркой.
Так Сила обработала мир развивающийся этот.
Её уменье ловкое остановило пламя всеохватное;
Детство души Она лелеяла, питая всё своими выдумками,
180. Которые сиропом сладостным гораздо красивей,
Обильней насыщали божественность незрелую,
Чем материал сырой или бесстрастная солома с пашни Разума:
Корм этот собранный из фактов разных и явлений неисчислимых -
Пища простая, благодаря которой сегодня мы преуспеваем.
185. Так потекли в мир материальный
Из царства Света скороспелого бесплотные концепции;
Их златорогие стада толпою устремились в земную пещеру сердца.
Их ранние лучи приносят свет в наш взор, объятый полумраком,
Их юные формирования воздействуют на разум приземленный,
190. Чтоб он трудился и мечтал, и новое творил,
И чувствовал прикосновенье красоты, и познавал себя и мир:
Дитя Златое стало видеть и размышлять.
В тех царствах ярких Разум делает свои первоначальные шаги.
Во всём невежественный, но стремящийся невежество отринуть,
195. Он начинает там пытливо и неспешно исследовать мир сущий;
И неизменно его поиск хватается за образы вокруг,
И неизменно он надеется понять все высочайшие явления.
Зарниц огнями сверкая страстно,
Живет он в боевой готовности, на грани домысла.
200. Но всё, что делает сейчас он, – на уровне младенческом,
Как если б космос весь игрой ребячьей был,
А жизнь и разум – забавами какого-то дитя Титана.
Он трудится как тот, кто создает какую-то игрушечную крепость,
Причудливо стабильную ненадолго,
205. Построенную из песка у Времени на берегу,
Близ моря необъятного оккультной вечности.
Великое Могущество избрало этот небольшой и острый инструмент,
Приятная, но трудная игра его необычайно возбуждает;
И обучать Неведение – его нелегкая обязанность,
210. Его надежда начинается из изначальной, ничего не ведающей Пустоты,
И то, чему оно нас учит, ему сначала нужно научиться самому,
Из спячки пробуждая знание.
Ибо то знание к нам не приходит как какой-то гость,
Которого позвали к нам из мира внешнего;
215. Оно и друг, и обитатель существа, сокрытого у нас внутри,
Оно таилось позади всех наших разумов и пребывало в спячке,
И от ударов жизни сейчас неторопливо просыпается;
Могучий демон лежит внутри у нас бесформенным придатком,