Buch lesen: «Зачистка под ноль»

Глава 1
Новый порядок

Три человека собрались в гулком зале старинного тевтонского замка. Три фигуры на шахматной доске в конце очередной игры, на переломе эпох. Судьба уже распределила, кому из них жить, а кого безжалостно смахнут с доски еще до истечения дня.

– Остались считаные дни, – угрюмо произнес один из них – полноватый лысый мужчина лет пятидесяти, с простецким добродушным лицом. Благостное впечатление портила черная форма оберфюрера СС – в этой организации не держали добродушных бюргеров. – Что бы там ни вещал этот проклятый пустозвон доктор Геббельс, крах неминуем.

Действительно, война иссякала. Силы ее были на исходе, но она еще цеплялась за земной шар своими стальными когтями, вспарывала ткань бытия острием артиллерийских ударов в Австрии и Польше, вспухала адским огневым валом на улицах Дрездена. Нацисты бросали на ее алтарь последние кровавые жертвы – неоперившихся мальцов из гитлерюгенда и стариков, едва способных держать оружие. Война напоследок жадно поглощала тысячи и тысячи жизней.

– Русские дрались у Москвы и дошли до Берлина; теперь мы деремся у стен нашей столицы и выкинем врага с немецкой территории… Только сегодня утром слышал по радио этот елейный бред. – Оберфюрер, покряхтывая, устроился на неудобном средневековом диванчике из резного дерева, стоявшем рядом с огромным камином – в былые времена в таких жарили туши быков целиком, но сегодня это просто декорация. – Оказывается, нужно лишь стойко держать позиции. И за это нам воздастся парадом вермахта на Красной площади… Нет уж, подвиги и доблесть сегодня – это ловушка. Адская топка, в которой сгорают арийцы.

Трое присутствующих, как никто другой, понимали всю катастрофичность сложившегося положения. Да, еще сражались насмерть, с самоотверженностью и фанатизмом, почти три сотни пехотных, мотострелковых и танковых немецких дивизий. Да, казалось, что невозможно прорвать глубоко эшелонированную мощную оборону Германии. Да, отчаянно бились гарнизоны фестунгов – городов, по приказу фюрера превращенных в неприступные крепости. Но волну цунами не остановить волноломами. Советские войска сужали кольцо вокруг Берлина. Оправившиеся после поражения в Арденнах англосаксы, как всегда, бодро подоспевшие к раздаче трофеев, заперли в Рурский котел отборные немецкие части. В Пруссии шли ожесточенные бои, и не сегодня-завтра начнется битва за Кенигсберг. Скоро падет Вена. Петля стягивается и становится удавкой.

Настало время трусливо спасаться бегством, и оберфюрер это понимал кристально четко.

– Время львов кончилось. Начинается эпоха зайцев, – подал голос сидящий в кресле с высокой спинкой человек средних лет, с круглым, как сковородка, лицом и узкими стальными, как клинки стилетов, глазами.

Он выглядел здесь инородно. Его смуглая кожа и оранжевое облачение буддистского ламы контрастировали с холодным величием средневекового рыцарского зала, сводчатыми окнами, тяжелой люстрой, старинными доспехами.

Со стороны эта компания смотрелась странновато. Два рыцаря черного ордена СС и буддистский монах собрались в старинном замке в центре погибающего тысячелетнего рейха. Солнечный свет, робко просачивающийся через старинные витражи, добавлял этой картине еще больше ирреальности.

– Зайцы, волки, овцы, – раздраженно произнес оберфюрер, кидая злой взгляд на собеседника, будто тот нес на себе часть вины за обрушившиеся беды. – Хотя… Человечество на самом деле только большой зоопарк.

Высокий, стройный молодой блондин в черной форме и с петлицей гауптштурмфюрера СС – классический ариец с агитационных плакатов – стоял, прислонившись к массивной грубой гранитной колонне, и безучастно разглядывал беседующих людей. Он привык, что когда эти двое встречались, то постоянно спорили. О чем-то возбужденно говорили, что-то доказывали друг другу, пытаясь ухватить ускользающую истину. Можно сказать, они были близкими товарищами – бывший профессор старейшего кенигсбергского университета, он же оберфюрер СС Эрик Лиценбергер, и монах из далекой восточной горной страны, который согласился отвлечься от постижения Вечности и Покоя и стать одним из подмастерьев в кузне, где ковался новый мир.

– Все равно мое сознание отказывается охватить этот факт. Мы, представители высшей расы, проиграли в битве орде дикарей, недочеловекам, почти что животным! Как такое могло получиться? – Оберфюрер ударил ладонью по подлокотнику дивана. – Почему боги прокляли нас?

– Наверное, варвары оказались выше, – уголки губ монаха слегка скривились. – Вы жаждали власти и порядка, они – справедливости. Они – стихия. И их дух оказался сильнее.

– Они? Сильнее? Я отказываюсь принимать это!

– Сила духа и истина постигаются только в борьбе. А в борьбе должен быть победитель. И сегодня этот победитель не вы.

– Не мы, – кивнул оберфюрер.

– Вы не могли победить, Эрик. Никогда.

– Почему? Мы столько сделали для победы! Создали стальные непобедимые танковые армады. Научились – и не без вашей помощи – управлять народной массой, сжимая ее в единый сокрушительный кулак, сплоченный общей кровью и великой целью.

– Вы научились сплачивать массы? Северные варвары всегда были едины при появлении врага… Нет, вы не могли выиграть.

– Тогда зачем все это? Для чего гибнет мой народ?

– Успокойтесь. Самое главное в том, что вы не можете и окончательно проиграть. Вы две стороны единого целого. Вы будете всегда возвращаться, хотя и в разных обличиях. Этой войне нет конца, Эрик.

– Все верно, – кивнул Лиценбергер. – Вот сейчас ты, религиозный софист и прирожденный жонглер словами, говоришь правду. Все только начинается. И надо вновь собирать силы.

– И скрывать следы, – кивнул монах, и в его голосе появились нотки горечи.

– У меня нет выхода, – с некоторым облегчением произнес оберфюрер, видя, что его товарищ прекрасно понимает цель этого неожиданного визита. И, похоже, уже смирился.

– Я с самого начала знал, что так будет.

– А я думал, все будет по-другому. Ты мудрее. Пусть это будет тебе утешением.

– Мне не нужны утешения, – покачал головой монах. – Они – удел слабых.

Молодой гауптштурмфюрер провел ладонью по стволу висевшего у него на плече пистолета-пулемета «МП-40».

– Дай мне еще минуту, Эрик, – попросил монах.

Оберфюрер нервно кивнул. Монах тяжело поднялся. Сильно хромая на левую ногу, подошел к двустворчатым дверям, толкнул их и вышел на небольшой полукруглый балкончик. Окинул тоскующим взором холмы и ярко-зеленый еловый лес, который варварски рассекала прямая линия бетонки. Внизу, под стенами замка, стояли легковой «Мерседес» и три полугусеничных бронетранспортера «Ганомаг».

Монах провел ладонью по покрытой коротким ежиком голове.

Лиценбергер поморщился. Да, ему будет сильно не хватать монаха. Но оставлять в живых этот кладезь информации, который может достаться врагу, – такое просто невозможно себе представить. Ну, а монах всегда знал, что поражение Германии означает его смерть. И, как истинный фаталист, не предпринял даже малейшей попытки спасти свою жизнь.

Шагнув назад, монах аккуратно закрыл двери балкона и обернулся, спокойно глядя перед собой.

Лиценбергер кивнул. Гауптштурмфюрер Зигмунд фон Рихтгофен сделал шаг вперед, поднял автомат. Оглушительно рявкнула короткая очередь. Одна из пуль прошила тело насквозь и разнесла окно. Это неважно. Стекла вставлять будут уже новые хозяева.

– С одним неприятным делом покончено, – подчеркнуто сухо изрек оберфюрер. – Не будем терять время, мой мальчик. У нас еще много дел.

Они спустились вниз – по промозглым, безжизненным, запутанным коридорам и лестницам замка Шварцвальд. Солнце спряталось за бешено мчащимися низкими тучами – они давили на душу и усиливали тревогу. Земля будто убыстрила свое вращение, готовясь ринуться вразнос и разломиться на части. Зарядил мелкий, косой, покалывающий кожу дождь.

Оберфюрер подал знак рукой похожему на бульдога, уже в возрасте оберштурмфюреру СС, командующему группой сопровождения:

– Трогаемся.

Черный лакированный, как сапог военного коменданта, «Мерседес» в сопровождении трех «Ганомагов» с отделением охраны войск СС устремился вперед, в неизвестность.

Линия фронта ломалась. Был слышен грохот далекой тяжелой артиллерии, перемалывавшей оборону вермахта, а заодно бесчисленные чистенькие небольшие немецкие городки, которых до сего времени война никак не затронула. Русские неумолимо рвались к Берлину, американцы – к Эльбе. Обстановка менялась молниеносно. И где кто сейчас находится – одному черту известно.

– Все только начинается, – шептал время от времени как заклинание оберфюрер Лиценбергер. Где-то в области солнечного сплетения после расстрела монаха у него словно засела холодная острая игла.

В руке он сжимал плотно набитый кожаный портфель. В нем были пара артефактов и несколько древних рукописей, добытых огромным трудом и жертвами. До сего времени они хранились в замке под присмотром ныне уже покойного монаха. Им не нашлось места в тайных хранилищах СС, куда заранее, на случай поражения, водружаются арийские святыни, как правило, либо поддельные, либо никому не нужные, типа пресловутой чаши Грааля, копья Судьбы или рун древних ариев. Но профессор Лиценбергер знал цену тому, чем обладал сейчас. Верил, что когда-нибудь раритеты сработают и заставят вздрогнуть этот мир, привнося в него новый порядок. И он не собирался выпускать их из своих цепких когтистых пальцев…

Глава 2
Все причастные должны умереть

Командир танкового батальона Ричард Вильямс меньше всего думал о судьбах планеты. Американского майора сейчас волновало лишь то, что его танки действуют в опасном отрыве от основных сил. Прикрытие пехоты, тыловые службы – все это осталось далеко позади. Немцы дали прикурить его легкой танковой дивизии, но Вильямсу удалось прорвать на своем участке наступления их оборону и углубиться в тыл врага. В результате из его сорока штатных, разношерстных, собранных с миру по нитке американских и английских «Шерманов», «Файерфлаев», «Першингов» осталось всего восемнадцать танков. И с ними в соответствии с полученным приказом он должен был перемалывать встречающиеся силы противника и выйти на соединение с наступающей шестьдесят пятой пехотной дивизией.

Высунувшись по пояс из люка, с приличной высоты командирской башенки ревущего и трясущегося как в лихорадке «Шермана» Вильямс оглядывал холмистые окрестности с редкими перелесками и шпилями далеких немецких городков. И на миг с болью он осознал, как же тяжело рисковать шкурой и хоронить своих людей в последние дни невиданной доселе всемирной бойни. Но победа сама не приходит. Ее приходится вырывать у противника – злого, ожесточенного, не желающего уступать и готового умирать. Правда, Вильямс не раз слышал, что нынешним немцам далеко до тех, кто несокрушимыми армадами двигался на восток в сорок первом и сорок втором годах. Русские перемололи тот матерый вермахт. И если уж сегодняшний фольксштурм бился с таким ожесточением, то страшно представить, как бы дело обернулось с теми, опытными волками, с легкостью захватившими почти всю Европу. Но их уже не будет, и майор возносил хвалу богу за это.

Миг сомнений и тоски прошел. Вперед. Летящая грязь из-под гусениц. Привычный запах бензина. Стальная мощь. Пусть Гитлер удавится на своих подтяжках, а танки Вильямса поспособствуют этому!

Неожиданно впереди ухнул взрыв.

– Головной дозор. Доложить, что происходит! – крикнул в микрофон рации Вильямс.

А головной дозор батальона, огибая холм, скрывавший часть дороги, чуть ли не лоб в лоб налетел на небольшую немецкую колонну. Заработала пушка «Першинга», разнесшая в клочки передовой БТР с крестами на бортах. От следующего выстрела подскочил и опрокинулся в кювет черный лакированный «Мерседес».

Ну, а дальше началось избиение младенцев. Второй бронетранспортер попытался развернуться, но получил бронебойный в корпус. Третьему «Ганомагу» взрывом повредило гусеницу, и он едва не перевернулся.

Оставшиеся в живых немногочисленные эсэсовцы выпрыгивали из поврежденных машин и разбегались, используя естественные укрытия местности, кустарник, траншеи. Они умело и сноровисто рассредоточивались, уходя от свинцового дождя.

– Грязные боши! Это вам от моей мамочки из Калифорнии! – азартно прикрикивал командир головного танка, вырвавшегося на радостях вперед и поливающего фрицев из пулемета.

И получил два заряда из фаустпатрона в моторный отсек и под башню.

Эсэсовцы сопротивлялись до последнего. По боям с русскими они отлично помнили, что живыми их не берут. И сейчас готовились подороже продать свою жизнь.

– Отсекаем! – приказал Вильямс.

Вокруг простиралась ровная местность, на горизонте виднелся городок, пылающий после налета английской авиации. Хорошее место для охоты. Танки начали охватывать эсэсовцев, отрезая им пути к отступлению…

* * *

«Мерседес» лежал набоку. Повезло, что снаряд рванул рядом, а не врубился в салон. Шофер был посечен осколками и, хрипя, истекал кровью в салоне. Но он не интересовал никого. Главное, пассажиры были живы. Вжимаясь в землю, они лежали в старой воронке от авиабомбы, на дне которой хлюпала вода.

– Гром и молния, – прошептал гауптштурмфюрер СС Зигмунд фон Рихтгофен. – Откуда здесь американцы?! Нас зажали!

«На кого я сейчас похож», – совершенно не к месту подумал гауптштурмфюрер и, поняв всю абсурдность своих мыслей, издал нервный смешок. Смерть уже почти схватила его за шиворот, а он волнуется по поводу чистоты еще недавно идеально выглаженного и отлично скроенного мундира.

Грохот стоял адский. Грохотали автоматы и пулеметы. Грохотали танковые орудия. Грохотали двигатели. Обычная какофония боя была чужда обоим эсэсовцам, мастерам совсем других дел, ни разу не кормившим вшей в окопах, не нюхавшим пороха на переднем крае. Ухнул фаустпатрон – он возвещал о том, что сопровождавшая охрана решила биться до конца. И этот самый конец не за горами.

Оберфюрер Лиценбергер, цепко сжимая свой бесценный портфель, приподнялся, чтобы прикинуть пути отхода. Пули с вжиканьем прошли поверх его головы. Он пригнулся, дрожащими пальцами расстегнул мягкую кожаную кобуру и вытащил «вальтер» – смешное оружие против танков.

– Я попытаюсь уйти и вывести вас, герр оберфюрер! – воодушевленно воскликнул Зигмунд.

– Бесполезно, – Лиценбергер почувствовал, как его сердце остро кольнуло, оно не было рассчитано на такие перегрузки.

– Мы вырвемся. И я спасу материалы, – Зигмунд кивнул на портфель.

– Бесполезно, – повторил оберфюрер с горечью.

Они знали друг друга давно – еще со времени учебы Зигмунда в Кенигсбергском университете. Побывали вместе в таких адских местах, о которых мало кто слышал. Работали в концлагерях с экспериментами над унтерменшами. Много пережито ими вместе. Зигмунд не раз выручал своего руководителя и учителя. Тот платил ему стремительным продвижением по службе и доступом к фантастическим тайнам. И вот теперь Лиценбергер направлял «вальтер» в лоб своему ученику.

– Прости, Зигмунд. Ты был мне как сын. Но ты слаб для этих тайн.

Расклад сил, как и смертный приговор, был прост и обжалованию не подлежал. Гауптштурмфюреру нужно поднять и развернуть ствол автомата, а его противнику – сделать лишь одно движение пальцем. Не опередить! Сейчас Зигмунд умрет. Его, потомка известной военной фамилии, родственника легендарного летчика Первой мировой войны «Красного барона», а также двоюродного племянника фельдмаршала авиации, сейчас продырявят пулей, без сожалений и сомнений, как какое-нибудь ничтожное животное из концлагеря. И это через два дня после того, как ему исполнилось двадцать шесть! Он погибнет не как солдат – в бою, от вражеской пули, а от руки человека, которого когда-то боготворил. В этом было что-то настолько неправильное, что его разум отказывался охватить и принять сей факт. Не было страха, только недоумение и пустота.

– Прости, мой мальчик. Но все причастные должны умереть. Мы встретимся в следующем перевоплощении! – произнес оберфюрер.

На Зигмунда вдруг накатила злость. Чертов лицемер не мог ничего сделать без патетического вступления. Это было подло!

Гауптштурмфюрер никогда не давал оснований усомниться в своей стойкости и верности. А этот старый негодяй рассудил, что верности и стойкости у него нет. И теперь лишал его возможности умереть достойно. Он не заслужил такого!

Взялся делать – делай, а не болтай, как на лекциях. К этой истине оберфюрер никогда не относился с почтением. Это его и подвело…

Словно в замедленной киносъемке Зигмунд четко увидел, как палец учителя заскользил, вдавливая спусковой крючок.

Мгновение – и гауптштурмфюрера словно двинули кузнечным молотом по лбу. Мир накрыл глухой колпак. Значит, так ощущает себя человек, которому вошла пуля в лоб? В ушах вата, мысли ворочались с трудом. Кому вошла пуля? Ему вошла? Стоп! Оберфюрер Лиценбергер! Он лежит в грязи, его спина – кровавое месиво… А он, Зигмунд, на коленях… Живой!

С трудом он осознал произошедшее.

Оберфюрер, не ведая того, спас его. Прикрыл своим телом, которое приняло на себя осколки от рванувшего рядом снаряда. Смертоносный металл иссек Лиценбергера и портфель со святынями. И почти не тронул Зигмунда. В этом был знак судьбы.

Рядом тряхнул землю еще один разрыв.

И гауптштурмфюрер отключился…

* * *

Американцы не обратили внимания на не подающего признаков жизни эсэсовского офицера. Танкисты, уничтожившие большую часть врагов, в темпе собрали трофеи и двинули дальше, на соединение со своими частями.

Портфель Лиценбергера достался лейтенанту Роджеру Пеку. Тот успешно довоевал оставшиеся недели до победы и через год привез добычу в Оклахому, где и продал по дешевке хозяину антикварного магазина, больше походившего на лавку старьевщика. Рукописи и реликвия устремились в свое путешествие по миру, пока не легли мертвым грузом в частном собрании в Лионе.

Зигмунда фон Рихтгофена в бессознательном состоянии подобрали местные жители. Контузия оказалась не слишком тяжелой, но война для него закончилась.

После подписания Германией капитуляции Зигмунд оказался в советской зоне оккупации. Для высокопоставленных деятелей рейха и функционеров СС в конце войны подготавливались пути отхода и легализации под другими именами, но система эта так и не сработала в полной мере. Один шеф гестапо Мюллер, в прошлом сотрудник криминальной полиции, ушлый, умный и знающий все о теневом мире, сумел воспользоваться своим личным планом эвакуации и исчезнуть навсегда. Но Зигмунд фон Рихтгофен был слишком мелкой сошкой и мог рассчитывать только на себя.

Русские, к его удивлению, не стали сводить счеты с немцами и топить Германию в крови, как это можно было ожидать после того, что творилось на оккупированных территориях СССР. Они достаточно быстро навели порядок, железной рукой пресекая факты мародерства и преступлений против мирного населения. Сами немцы, от генералов и до домохозяек, безоговорочно приняли капитуляцию.

В начале июня Зигмунд был задержан группой военной контрразведки «Смерш» у одной старой знакомой в городке Вильдау, где пытался тихонько отсидеться и впоследствии легализоваться под чужим именем. Новым властям его дисциплинированно сдали соседи, искренне полагавшие, что их гражданский долг помогать властям. Любым законным властям.

Затем Зигмунд попал в руки НКВД и удостоился чести отдельным самолетом быть доставленным в Москву. А дальше началась какая-то странная искаженная реальность. Во внутренней тюрьме на Лубянке его не пытали, ни разу не ударили. Но допрашивали изощренно. Неделя за неделей. За него брались новые следователи. Затем возвращались старые. И – вопросы, вопросы, вопросы…

Длилось все это более года. Его выжали досуха, как половую тряпку. Он выложил все, что знал. Любопытно, что больше всего НКВД интересовали восточные экспедиции «Аненербе». Судя по точным и выверенным, как удар стилета, вопросам, русские достаточно широко были осведомлены об этих путешествиях, в том числе на Тибет к адептам религии Бон, по горным монастырям Королевства Суньяма. Да, в этой теме чекисты были вовсе не профанами. И, значит, должны были понимать, что знания Востока – это не только раскрытие загадок прошлого, но и борьба за будущее.

Зигмунд морально был готов к самому худшему. Он был уверен, что его расстреляют. Или, в лучшем случае, до конца жизни он не выйдет из русских застенков. Однако оказалось все не так страшно. Его выпустили на свободу. Конечно, не просто так: в обмен на достаточно необременительные обязательства перед советской стороной. Но Зигмунда это нисколько не смущало. Ведь проигравшие не имеют права выбора.

Он был молод. Впереди его ждала целая жизнь. Очень долгая жизнь…

Вернувшись в разрушенную Германию, он не задержался там надолго – в 1946 году перебрался на место жительства в Бельгию. Продолжил занятия историей, остался верен тайнам Востока.

Шли годы. Зигмунд фон Рихтгофен стал известным востоковедом, профессором ряда университетов, в том числе Сорбонны и Кембриджа. Автором многочисленных, написанных живым языком, но вместе с тем глубоких книг и монографий по истории Востока. Безбедная, размеренная, книжная жизнь… И плен воспоминаний. И жгучее желание вновь прикоснуться к тайне.

Он постоянно возвращался мыслями в тот апрельский день 1945 года. И перед ним, как наяву, вставали тени тех, кого давно уже нет на этой земле. Оберфюрер Лиценбергер, как заведенный, твердивший: «Все только начинается». Монах со словами: «Вас нельзя уничтожить»… Кто тогда даже в самых смелых фантазиях мог представить, что вскоре бывшие враги станут преемниками в установлении нового мироустройства? И с годами, наблюдая, как меняется мир, он ощущал ростки четвертого рейха.

Да, теперь в его основе другие народы. Другие политики. Другие методики и риторика. Но суть одна – управление массами и выстраивание жесткой иерархии, стального мирового порядка. И, конечно же, использование древних технологий, возможно более страшных, чем ядерное оружие…