Buch lesen: «Преломление. Обречённые выжить»

Schriftart:

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

Вступление

Наша жизнь – хрупкий сосуд, подвешенный на тонких ветвях судьбы. И в любую минуту он может сорваться в пропасть небытия. Каждый человек хотя бы раз в жизни оказывается на краю этой пропасти. Одни обречены пасть в неё, другие обречены выжить. Многое зависит от силы воли, мужества, разумения – всего того, что является сутью человеческой личности.

Именно о таких людях идёт речь во второй книге – «Обречённые выжить» из серии «Преломление»: в рассказах «Пираты Гвинейского залива», «Форс-мажорные обстоятельства» и других. Самые обыкновенные на первый взгляд люди, оказавшиеся в экстремальных ситуациях, проявляют неожиданно для себя лучшие качества своего «я», являясь для нас примером стойкости и самоотверженности, находчивости и оптимизма. Вера, надежда и терпение оказываются теми тропами, которые приводят к победе жизни над смертью.

Автору книги «Обречённые выжить» посчастливилось вдоволь «погулять» по свету: побывать на всех континентах, избороздить океаны и многочисленные моря, увидеть незнакомые города, зимовать в Антарктиде. На путях и перепутьях долгих скитаний приходилось встречаться и расставаться с людьми разных взглядов, привычек, вкусов, которые в результате явились прообразами героев документальных и художественных повествований.

Наряду с подлинными есть в книге и сюжеты вымышленные, созданные фантазией автора, где воображение играет главенствующую роль. В результате возникают картины ирреального мира с его парадоксальными героями, попавшими туда из земного привычного бытия: профессиональный бомж Ванька Максимов, коллега по коммерческому рейсу на Baltic Horizon Анапас Апанасович Апанасенко, всемирно известный банкир Арон Маммонович, внучатый племянник Элохима вечный спортсмен Гарри Ариманыч, сподвижник террориста Усамы бен Ладена шайтан-головорез Фелисьен Кабуга. Главный герой – Рыцарь бесконечности – вступает в псев-дофилософские диспуты, имитирует ценителя и знатока японских хокку и танка, побеждает посланников тёмных сил.

Финал фантасмагории явился неожиданным для автора. По-видимому, таким он станет и для читателя.

В книге можно найти всё, что душе угодно: хроники, приключения, фантастику, рассказы бывалых моряков. Давние события и герои книги «Обречённые выжить» органично вписываются в наше неспокойное время, когда весь мир находится на грани Преломления.

Автор сердечно благодарит редактора, составителя, поэта Лидию Соловей (Л. А. Соловьёву), внёсшую неоценимую лепту в создание как первой, так и второй книги. Без её участия книги никогда бы не увидели свет.

Автор также признателен корректору Ольге Саниной за терпеливую, профессиональную работу над авторскими ошибками.

Символы нашей эпохи

Герою прошедшего времени

Письмо старому другу Григорию Ивановичу Белову

Всё чередой идёт определенной,
Всему пора, всему свой миг:
Смешон и ветреный старик,
Смешон и юноша степенный.

А. С. Пушкин

Помнишь ли ты наш двор в хрущёвских новостройках Ленинграда? Он был для нас местом игрищ, площадкой для споров и отправной точкой всех наших скитаний – сначала по ближним окрестностям, потом по широким просторам Карельского перешейка, а далее и по миру. Наши квартиры были скупы на мебель, и чешский гарнитур из восьми предметов, за которым нужно было отстоять двух-трёхлетнюю очередь, считался роскошью. Но сколько уюта вносил он в наше жилище, служа долго-долго, перевалив из середины прошлого века в новый, не потеряв своей теплоты. Разве делают сейчас так мебель?

Твоя смежная с родителями комната в двухкомнатной квартире всегда казалась мне образцом идеального жилища. Там стоял старый фанерный платяной шкаф, узкая казённая кровать, всегда аккуратно заправленная зелёным суконным армейским одеялом, и двухтумбовый письменный стол – изделие мебельной фабрики им. Володарского. Какое отношение имел к мебели этот деятель революции, друг Троцкого, член Бунда, участник Октябрьского переворота, сказать трудно. Но мебель на фабрике делали добротную и надёжную. Настолько надёжную, что стол, к примеру, годился не только для работы – иногда он даже заменял супружескую кровать, поскольку был широк, стабилен и, главное, не скрипел. Спасибо за это, конечно, Володарскому, настоящая фамилия которого была Гольдштейн, что в переводе означает «золотой камень».

Комната твоя всегда была аккуратно прибрана, плетёная дорожка между кроватью и столом выстирана до стерильной чистоты. Я всегда заходил туда с чувством благоговения и преклонения перед чистоплотной бедностью, являющейся примером скромного русского быта. Главное, что восхищало, – ничего лишнего. Даже трёхкилограммовые гантели, всегда лежащие под левой тумбой стола, не говоря уже про пружинный эспандер, висящий на гвозде, вбитом в боковую стенку шкафа, не нарушали порядка. Эти нехитрые спортивные снаряды помогали тебе оставаться в хорошей физической форме.

От моего отца тебе перепала тонкая потрёпанная брошюра 1913 года издания «Система доктора Мюллера», где сам Мюллер доказывал полезность предлагаемых им физических упражнений и непременной закалки организма холодной водой, снегом и воздушными ваннами. В брошюре имелось большое количество фотографий автора – обладателя шикарных чёрных усов: на одной он представал с обнажённым торсом на фоне зимнего пейзажа, на другой делал зарядку по своей же методе, на третьей – что-то ещё.

Здоровый, молодцеватый вид доктора подтолкнул тебя взять на вооружение, как казалось, безупречную систему оздоровления. Но когда ты случайно узнал, что Мюллер не дожил до 56 лет и умер от банальной простуды, доверие к нему пошатнулось. Возможно, это был нераспознанный вирус, который каждый год забирал и до сих пор забирает по своему, не поддающемуся человеческой логике, принципу Мюллеров, Рокфеллеров и даже Ротшильдов. Увы, и не только их.

Тогда ты стал практиковать хатха-йогу, которая в Союзе находилась под негласным запретом. Доступ к этой литературе был перекрыт. Однако дотошные граждане всё-таки доставали где-то отдельные переписанные от руки брошюры – чуть ли не от самого Тирумалая Кришнамачарьи.

Вчитываясь в слепые буквы мятых, затасканных машинописных текстов, сделанных под шесть копирок, ты претворял в жизнь описанные там асаны. Часто я заставал тебя в позе лотоса на вязаном из старых капроновых чулок коврике. К финалу занятий ты мог запросто закинуть обе ноги за шею и надолго застыть на пятой точке, пошевеливая голыми пятками так, как это делает крыльями бабочка, сидящая на цветке. Ты почти дошёл до состояния самадхи. А учением Махамудры ещё тогда не овладел. И это хорошо, так как переход к тантрическим практикам без живого учителя очень опасен. И ты не решился встать на путь бесконечного самосовершенствования, остановившись исключительно на физическом уровне. Упанишады были большим дефицитом среди самиздатовской литературы и до тебя не дошли. Но вечный, никогда не стареющий йог Махаватар Бабаджи, для которого духовная составляющая являлась приоритетной, как и для любого истинного йога, служил примером для подражания.

Одним из таких примеров было саттвическое вегетарианское питание, и, отказавшись от «плодов насилия» – мяса, рыбы, яиц, чтобы не утяжелять свою карму и делать сознание более ясным, ты насел на каши, овощи, орехи, различные семечки и проросшую пшеницу. Когда я заходил в гости, ты выставлял на стол чашку тыквенных семечек для себя и блюдо с тонко нарезанным сервелатом для меня. Однажды посреди разговора ты стал с маниакальной жадностью пожирать эту колбасу, потому что организм непроизвольно требовал белка.

– Ты же у нас йог, – засмеялся я.

– Организм умнее меня… Он наверняка знает, что ему в данный момент нужнее. Представляешь, я был в полной уверенности, что ем семя тыквы. А рука сама тянулась за сервелатом, – не прожевав до конца последний кусок, ответил «вегетарианец».

Потом тебя увлёк Шри Ауробиндо с его интегральной йогой и надментальным разумом. Он был слишком огромен для нашего мировосприятия, не вмещающего высочайших истин. Конечно, всё это было примитивным одурачиванием, облачённым в некое подобие учения, призывающего к переходу к новому, более высокому по сравнению с человеком, виду. Но, по всей вероятности, ты хотел стать новым гомо сапиенсом, внушая мне про Истинное Сознание. Оно, мол, составляет саму субстанцию всего бытия, его чистую духовную материю.

– Вообрази, – говорил ты голосом новоявленного пророка, – что мы достигли такого состояния, когда движемся в динамике Неведения. Пусть даже просветлённого или озарённого Неведения…

– Но тем самым мы открываем ворота опасного и даже гибельного заблуждения, могущего привести к остановке в эволюции, – возражал я. – Наиболее вероятным последствием будет погружение в самообман самого разного рода, подчинение лжи во всех её видах и уступка искушениям, насылаемым силами мрака. Отход от Божественной природы, фатальное самовозвеличение, охота за сверхъестественными силами ведут к образованию неестественной, нечеловеческой и небожественной громады раздутого эго.

Однако всякий раз, когда я появлялся, ты продолжал цитировать Шри Ауробиндо, пытаясь внушить, что, кроме него, никто так не познал мир и человека в их абсолютном воплощении. В конце концов ты оставил и это, посчитав неподъёмным новый способ познания, который предлагал этот восточный «монах в миру» с его многогранным духовным опытом и многосложными практиками. Им не было конца, как не было и ожидаемого результата.

Дружище, за свою жизнь ты сменил десяток профессий. Одним из последних увлечений, а заодно и средством для добывания денег на хлеб насущный стала для тебя реставрация. Она повлекла за собою нескончаемое втаскивание в дом предметов антикварной старины и разного рода подделок и сомнительных раритетов, которым приходилось придавать товарный вид. Ты почти свихнулся. Бронзовые подсвечники, настольные лампы с зелёными колпаками, поддерживаемые бронзовыми же херувимами и наядами, бюсты великих философов и вождей, древние фотокамеры в деревянных футлярах, фисгармонии и клавесины, старинный хрусталь и фарфоровые статуэтки, настенные медальоны с изображениями сцен псовой охоты и мифологическими сюжетами Древней Эллады и, наконец, копии картин голландских мастеров и православные иконы в серебряных окладах. Прочёл ли ты хотя бы одну молитву перед какой-либо из них?

Эти безделушки в тяжёлую безденежную эпоху начала и середины 90-х выручали тебя и спасали от голодной смерти или от желания выброситься с восьмого этажа кирпичного дома, в который вы переехали с супругой в 80-х. Ты нёс что-нибудь в антикварную лавку, и какой-нибудь родственник Володарского расплачивался с тобой сухим бумажным рублём, который давал возможность выжить в те суровые и несносные времена всеобщего хаоса и развала, порождённого предательством высшей партийной элиты. Рубли были сумасшедшими, как и само время, их курс менялся так быстро и внезапно, что, будучи миллионером сегодня, завтра можно было проснуться нищим с никому не нужной рублёвой массой.

Правда, к этому нам было не привыкать. Миллионерами мы никогда не были, но и слишком бедными тоже. Тебя выручали золотые руки, а меня профессия моряка – такая же вечная, как профессия «ночной бабочки»: мы никогда не оставались без дела.

Комната твоя давно превратилась в комиссионный магазин, в лавку старьёвщика и в итоге – в хламовник. Она пропиталась затхлостью – не хватало свежего воздуха. За реликвиями собиралась пыль и ржа времён, несмотря на то что одно уходило, другое приходило. Ушёл письменный стол фабрики Володарского. На место фанерного шкафа пришёл ламинатный с антресолью до самого потолка. Там хранились артефакты ушедшего века, пересыпанная нафталином одежда и ещё что-то, что проникало в поры забитого хламом пространства.

Понапрасну мы обрастаем мохом ненужных вещей, которые когда-то казались нужными и даже необходимыми и которым мы придавали особое значение? С годами всё становилось лишним, обременительным, а выбросить не хватало мужества. Так и живём, пока после нас не придёт новый хозяин и не выметет всё под метлу. Может быть, только гантели с эспандером остаются нужными. Да ещё намоленная икона, которая в последний день сможет стать проводником на пути к Богу.

А помнишь наши увлечения?

Я был последователем и ярым адептом Поля Брега. Он ходил по рукам в машинописном варианте и считался самиздатом. Его советы по исправлению человеческой природы путём временного отказа от пищи и выработки здоровых привычек производили впечатление на советского человека.

Сам Брег был примером абсолютного здоровья и долголетия. Ходила легенда, что, дожив до 94 лет и занимаясь сёрфингом, он неудачно скатился с очередного гребня волны – и доска прихлопнула его как муху. Следуя его системе, свои голодания я доводил до недельной изнуриловки. Вместо пищи – вода. Реже соки. Худел, очищался, почти летал.

А ты подсел на Малахова. «Уринотерапия» была твоей настольной книгой. Вместо Библии. Думал найти Истину: утром стакан тёплой мочи из своего личного крана, вечером – то же и – каждодневные растирания недопитой уриной. Ты тогда по вечерам учился на «бухгалтерском учёте» в одном заштатном ленинградском институте, каждый день три часа на дорогу туда и обратно – не для слабаков! Экзамены сдавал не готовясь. Учуяв запах урины, преподаватели отпускали тебя почти сразу – без лишних вопросов. При этом больше трояка не ставили. Но тебе больше и не надо было.

Ты хотел выбиться из работяг в инженера. Думал – белая кость. На заводе тебя держали почти за Кулибина, на деле же вышло – одни бумажки. И после института ты стал Акакием Акакиевичем в конторе Лесного порта. Зарылся в накладных и циркулярах не хуже гоголевского коллежского асессора.

В те времена с Малахова ты перекинулся на Бутейко. Первый не оправдал твоих ожиданий. Теперь везде, где бы ни находился, ты стал умерять своё дыхание – сдерживать вдох и увеличивать выдох. Для большего эффекта обматывая свою накачанную эспандером грудь длинным банным полотенцем, чтобы уменьшить вдох до минимума. Обмотанный «пеленами» напоминал мне воскресшего Лазаря: почти не дышал, не глядел по сторонам, был сосредоточен на себе.

Что ты искал, я не знаю. Наверное, просто не хотел заболеть какой-нибудь неизлечимой болезнью. Бутейко довёл тебя почти до астмы. Временами ты стал задыхаться. Бросил систему. Размотал полотенце. А потом прочёл где-то, что это был обычный переходный криз. Стоило его пережить, и можно было бы дышать не лёгкими, а кожей. Согласись – это прямой путь к бессмертию.

Но возвращаться к Бутейко ты не стал. Его место занял Порфирий Корнеевич Иванов. Закаляйся как сталь! Каждодневные обливания холодной водой, ходьба босиком по снегу и голой земле. Ты ведь даже ездил к нему на Чувилкин бугор, на хутор Верхний Кондрючий принимать новую истинную веру в нового мессию, то бишь в самого Порфирия и бога его Паршека, которого он считал единородным отцом. А вместе они представляли святую двоицу. В свидетели Порфирий призывал Маркса-Энгельса-Ленина. Все думали, что Порфирий Корнеевич проживёт, как минимум, до 120 лет. Его последователи тоже рассчитывали на такое долголетие, но обманулись. Учитель прожил всего лишь до 85. Но и это неплохо. Всё-таки переплюнул своего предшественника доктора Мюллера. Не говоря уж про Маркса с Энгельсом.

Твои ожидания опять не оправдались, и ты, как человек, не могущий без поводыря и учителя, почти сразу же нашёл себе нового идола – Мирзакарима Сан акул овича Норбекова. Ты посещал его лекции, слушал записи, восхищался его неукротимой энергией, оптимизмом и доходчивым слогом. Он называл себя наставником эры сверхчеловека и пытался доказать, что восприятие эпифизом информации из внешнего пространства есть цель любого мыслящего человека для его совершенствования и притяжения тонких материй Вселенского Космоса.

И ты искренне поверил, что он величайший учёный-суфий и его труды должны изменить не только содержание твоей библиотеки, которая собиралась с величайшим трудом и материальными затратами, но и тебя самого. Я помню, как ты однажды принёс от букиниста два тома «Опытов» Мишеля де Монтеня по сорок рублей за том – больше половины месячной зарплаты, считая это бесценным везением. Вчитываясь в каждую строчку французского мыслителя, ты тем самым придавал смысл своему существованию.

Затем были Гельвеций, Сковорода, Гегель, Ницше, Бэкон, Древняя китайская философия. Но вдруг перед твоим взором появились три нетленные книги бытия Мирзакарима Норбекова: «Опыт дурака, или Ключ к прозрению», «Где зимует кузькина мать…» и «Энергетическая клизма, или Триумф тёти Нюры из Простодырово». После этого с полки было сметено всё предыдущее философское наследие, которое с великим упорством ты собирал, и его место заняли упомянутые книги Норбекова. Они стали тем лучом, который освещает «истинный путь» человека неуспокоенного. Чтобы «Триумф тёти Нюры из Простодырово» не пропал даром и захватил заодно и твоего старого друга, ты подарил мне десять аудиокассет с записями лекций новоявленного гуру из Самарканда.

Приняв этот «бесценный» дар только из чувства уважения к твоим уникальным экспериментам, я быстро засыпал под голос модного кумира. И «вечные» истины, вынутые из потаённых кладовых жизни, оставались неуслышанными. Но для тебя тот «свет в конце туннеля» оказался светом прожектора приближающегося поезда.

В роли поезда выступил неподражаемый Раджниш. Поскольку убежать уже было невозможно, он наехал на тебя в этом нескончаемом туннеле – слишком далеко ты углубился в сжатое и вытянутое пространство поиска собственного Я. Все остальные учителя поблекли в свете учения нового «апостола истины», который с лёгкостью менял себе имена, спорил сам с собой, богател за счёт многочисленных адептов, голосом медиума проговаривал рождённые в его «просветлённой» голове священные мантры, проводя сеансы динамических медитаций.

В 90-е исчез зоркий пригляд за всей без исключения информацией, и хлынули освобождённые потоки печатного слова, сдерживаемые доселе за искусственными дамбами. Среди этих потоков вновь вынырнул Раджниш, называвший себя теперь Ошо, вновь окутавший тебя мистическим дымом и притягательным словом «скромного пророка». Сколько тайн скрывалось в его облаках! А тайна завораживает. И ты пребывал, как заворожённый, в поле его магнетизма. Все предыдущие толкователи ему в подмётки не годились, став недоучившимися школярами и примитивными аутистами.

Это тебя и погубило. Ум твой не выдержал эзотерических изысков Ошо, которые вошли в противоречие с детства усвоенными советскими принципами и взглядами на текущую соцдействительность. Помнишь, ты говорил: «Как была проста и хороша наша жизнь в те далёкие годы. Мы не задумывались особенно над смыслами, а строили что-то большое и невиданное доселе. Оно возбуждало и давало силы для преодоления трудностей»?

Действительно, смыслы скрывались в самой простоте. Мы учились, жили, работали, получали зарплату, которой вполне хватало на скромное существование, влюблялись и скромно, по-советски ухаживали за девушками, ждущими от нас чего-то большего, о котором только догадывались. В 60-е оба влюбились в Эдиту Пьеху. Она казалась эталоном красоты и женственности. Я даже вырезал опасной бритвой из большого рекламного стенда её портрет в синих тонах, лишив поклонников удовольствия лицезреть её плакатную красоту. В то время она давала концерт во Дворце культуры им. Цюрупы. Её портрет я прятал в ученической папке, время от времени показывая его тебе.

«На тебе сошёлся клином белый свет…» – пела певица, и мы верили. Но клин тогда сходился на руководителе ансамбля «Дружба» Броневицком.

Зачем я тебе всё это рассказываю? Чтобы и ты мог оценить пройденный тобою путь, который тесно переплетался с моим. Оказывается, временем можно управлять, отправляясь на пристяжных своей памяти либо в прошлое, либо в будущее благодаря лишь воображению, которое подчас реальнее настоящего. И это нисколько не противоречит теории Эйнштейна, в которой пространство и время представляют собой единое целое.

После службы на Северном флоте я подался во флот гражданский. А если быть совсем точным – в научный. Тогда Страна Советов владела не только самым большим военно-морским потенциалом, но и солидным научно-исследовательским. Многочисленные научные суда бороздили воды мирового океана. И пока я пробирался на белоснежном научном лайнере к берегам Антарктиды, ты вышел на нового гуру, который, взяв тебя за руку, повёл к новым горизонтам самосовершенствования. Это был психотерапевт советского разлива доктор Синельников.

Его книги «Возлюби болезнь свою», «Сила намерения», «Таинственная сила слова» и многие другие стали ещё одним краеугольным камнем твоей жизни. Всё остальное отодвинулось в дальний угол и перестало существовать, кроме холотропного дыхания по методу Грофа. Одно другому не мешало. В итоге ты пришёл к выводу, что во всём виноват невроз, якобы присущий человеку с рождения. Стоит его победить – и жизнь превращается в вечное блаженство.

Когда я вернулся из очередного научного рейса, ты предстал передо мною человеком с прояснённой головой – благодаря, как ты выражался, «холотропной дыхоте» – и ясным осознанием своей исключительности и универсальной самоорганизации. Главное, что ты последовательно изживал из себя невроз – основную причину всех наших неудач и болезней. Изучив основательно метод Грофа и набравшись у создателя «Школы Здоровья и Радости» Синельникова различных околонаучных терминов, ты сыпал ими направо и налево, как щедрый сеятель, сеющий семена истины. К сожалению, они не падали на благодатную почву. Окружающие оставались при своём экзистенциальном неврозе, глядя только в себя, не воспринимая азов самой «истинной из всех истин».

Потом двух «гениев науки» заменил полковник от медицины Коновалов с его информационно-энергетическим учением! Оно тебя захватило с головой, и ты тут же забыл о своём фамильном неврозе. Хотя, положив руку на сердце, Коновалов и Синельников были одного поля ягоды. Правда, Коновалов иногда апеллировал к святым угодникам и Богородице, что расширяло круг его адептов из числа верующих. Не всех, конечно. Многие ещё помнили завет: «Не сотвори себе кумира». Но до Нового Завета ты так и не добрался. И слова Христа «…и многие лжепророки восстанут и прельстят многих» тебе ни о чём не говорили.

Всю жизнь ты блуждал в поисках истины. Кто заложил в тебя эту тягу к новому и часто парадоксальному, заставляя искать, терять и снова находить себе учителей? Забывая простую, как хлеб, истину: стоит кому-то объявить себя учителем – ученики обязательно найдутся. Примеров тому тьма. И ты один из них. Добросовестному ученику всегда хочется передать свои знания, полученные от учителя. Но передать их практически невозможно, потому что все эти ложные учения рано или поздно уходят туда, откуда пришли, поскольку они далеки от Истины.

Я уже не удивлялся, что вслед за Коноваловым, портрет которого ты всегда держал под подушкой для поднятия своего энергетического поля, появились Семёнова со Стрельниковой. Семёнова призывала самыми радикальными методами избавляться от паразитов и грибков, полчищами живущих в нас и являющихся виновниками всех наших болезней, и невроза в первую очередь. Она проповедовала регулярную чистку внутренних органов путём пития всевозможных соков, отваров, настоек и талых вод. Вершиной предлагаемых процедур значились пятилитровые очистительные клизмы. Всё это называлось уборкой организма. А когда организм чист, он ничем не болеет.

Стрельникова же предлагала при этом ещё и дышать по методу Бутейко. Это ты уже проходил. Другими словами, круг замкнулся: Стрельникова держалась за Бутейко, он, в свою очередь, за Семёнову, она – за Коновалова, тот – за Синельникова, Синельников – за Раджниша, который держался за Иванова, а тот – за Норбекова с Малаховым, и, наконец, сам Малахов держал Стрельникову, но только с другой стороны. Получился большой хоровод провозвестников новой жизни. Он существовал не только в твоём воображении, но и в окружающей жизни, поскольку всё это были реальные люди, призывающие маленького человека к совершенству и гармонии. А стремление к совершенству у тебя было в крови.

Вопрос в другом: насколько ты приблизился к этому совершенству, исследуя и применяя практики новоявленных учителей? Когда большой круг стал замыкаться на Стрельниковой, ты впустил в него ещё одного дервиша научной мысли – Сытина. Не знаю, числился ли он родственником известного в своё время издателя Сытина, но книг этот Сытин второй издал много – по числу всех органов в человеческом организме и по числу наиболее распространённых болезней.

Каждому органу или болезни он посвящал книгу. По его методе заболевший орган нужно было уговаривать обязательно выздороветь. А болезнь прогонялась долгим повторением одних и тех же мантр типа «Я здоровею-крепну, становлюсь моложе». При подобных длительных заклинаниях можно было снова стать молодым. Главное – не перестараться, не перейти барьер собственного рождения. Подобных настроев у Сытина накопилось порядка 20 тысяч. Выбирай любой. И все эти настрои работали, если их повторять сутки напролёт – днём и ночью. Мэр Москвы Юрий Лужков так впечатлился методикой Сытина, что выделил его «Институту Здоровой Жизни» большое многоэтажное здание в центре столицы – для исследования новейших теорий и практик, которые оказались Большим Блефом.

После года твоих занятий по Сытину я спросил:

– Ну как? Избавился от близорукости, снял очки? Уже не беспокоит радикулит? И невроз покинул тебя навсегда? Вены на ногах больше не вспухают и ушло плоскостопие?

Тогда ты произнёс ключевую фразу: «Болезни не уходят, они перемещаются от одного органа к другому. Идеально здоровых людей не бывает. За исключением, может быть, самого Сытина». Всё – круг замкнулся, и ты больше никого в него не впускал. Христос и Мухаммед были вне этого круга. Буддой ты интересовался раньше, но он не оставил сколько-нибудь заметного следа в твоей славянской душе. Осталась пустота, работа охранника и нерождённые дети. За мной числились «героическое» прошлое, разбежавшиеся дети и внуки и та же пустота, к которой мы оба подошли. Мы пытались каждый по-своему вписаться в эту круговерть жизни. Но даже этого нам не удалось.

А что дальше? Дальше будет жизнь. Но уже без нас. Будут преодоления, поиски учителей и пастырей, указывающих путь к сытным пастбищам, неуёмная жажда творчества и бесконечные и бесплодные разговоры о смысле нашего существования, которые не решают, в сущности, ни одну нашу проблему. Мы не были ни степенными юношами, ни ветреными стариками. Мы просто были.

Ещё за год до твоей кончины я вознамерился приобрести небольшую лодку с парусом, чтобы можно было вместе пройти по живописным озёрам, посетить многочисленные острова, наловить рыбы, сварганить уху… Ощутить всю радость бытия.

И меня временами мятежит, что я так и не осуществил свой замысел. Ибо лодку с парусом я приобрести могу, но старого друга рядом уже нет. И путешествие по озёрам нашей мечты теряет для меня всякий смысл.

Харон уже перевёз твою душу на необитаемый остров безвременья.