Buch lesen: «СтихиИ»

 
Здравствуйте, меня зовут Сергей Селезнёв. Я автор этого небольшого сборника стихов. Стихи были написаны в самое разное время, разные эпохи и даже тысячелетия). Я выбрал именно эти, потому что они про всё и всех, включая меня.Стихи непростые, что не означает умные), поэтому для того, чтобы написанное было проще  понять, некоторые из них я буду ненавязчиво комментировать. Я долго думал, в какой последовательности их расположить: по датам, темам, временам года. И в итоге, чтобы избежать всякой закономерности, я расположил стихи в случайном смысловом порядке, я доверился алфавиту. Мои стихи – это ни в коем случае не автобиография, поэтому после прочтения не стоит ни жалеть меня, ни разочаровываться мною, ни предлагать помочь материально).Я именно  тот и такой, кого вы знали до прочтения этой нетленки) А кто не знал меня – приятно познакомиться. В книжке будут встречаться посвящения, потому что мне приятно увековечить и моих друзей). Хм. Увековечить) Ну что, поехали…
Здравствуй, читатель – друг, приятель,
человек незнакомый, неглупый, новый.
Ты нравишься мне; слышишь, видишь ли строчки,
перешагивай смело мысли кочки.
Наверно, ты взял эту книжицу в космос,
в невесомости ценится косность.
Или нет, вы с ней с ветерком и в машине,
ещё вероятней – на дрейфующей льдине.
Я надумал здесь много всего, и сомнения
неизвестными стали моего уравнения,
где за равенством справа итог и начало
тех дорог и надежд, что судьба обещала…
В целом есть здесь про всё – с глубиной, рефлекторно:
страхи, нежность, цинизм, откровенное порно,
много песен про жизнь, ещё больше о смерти,
впрочем, хватит! Возможно…, надеюсь, заве́ртит
тебя всё, что прочтёшь здесь иль просто услышишь
без напутственной лести поэтов свыше.
Не стесняйся хвалить меня, можешь влюбиться
в самого, мысли, голос, а можно и злиться
на меня, на себя, на любимые шоры,
на диван, на страну, до финала уж скоро.
 

Автопортрет

 
Мой мозг – губка,
душа – проститутка,
зрение – пениса продолжение,
обоняние – о конфузах напоминание.
Парень неплох,
не кипарис, конечно,
но и не мох,
накрахмаленности бордюра
и птицы метания
обаятельное сочетание.
Ровное горение, а тем более тление – не о нас,
но и взрыва не бойся,
лишь протуберанец и ослепит глаз.
На глубине не замечен,
читальными залами не искалечен,
личность масштаба местного водоёма
и не слишком широкого дверного проёма.
Но… в движении!
 

Амстердам

 
Амстердам – трубадур, ты похож на меня
ты почти из воды, как и я
ты рождён человеком, и роды
на́чали отошедшие воды.
 
 
Амстердам, ты прекрасно сложён,
ты всегда европейский пижон,
хоть уже и от ве́тров устали
твои вертикали.
 
 
Амстердам, ты столица воды,
и вода не снимет осады,
и от солнца тебе не сгореть —
утонуть, затопив свои клады.
 
 
Амстердам, память чёрных крестов – орденов,
твой девиз будто с русской отвагой
троекратно впечатаны в герб
Андреевским флагом.
 
 
Амстердам, ты свободы король,
что трава, алкоголь,
твоих правил любви передозы
счастью выжить проторили право на жить
народу Спинозы.
 
 
Амстердам, ты опять не как все.
Ветер мельниц смеётся в твоем колесе.
Ты свободной рисуешь походкой,
и я снова и снова вернусь за серьгой,
за селёдкой.
 

Бабий плач

Это стихотворение о Первой мировой войне.

 
Сором засеяно поле опять,
стало быть, время пришло воевать.
Руки свои оторвут от сохи,
и на войну все уйдут мужики.
 
 
А на войне будет сниться роса
в поле, где шашкой пройдётся коса,
в поле, где девичий свой хоровод
плачем помянет бабий народ.
 
 
А у войны только цвет что полынь,
в сердце тоска, утешеньем костыль,
а у войны да горбата спина,
как у солдатской могилки холма.
 
 
А у солдата невесть как добра:
в скатку шинель, да в кисете махра.
Помнит солдата трудяга рука
вражьего горла орех кадыка.
 
 
Ноги подкошены – в церкви свеча,
горе на воле да девка ничья.
Не поспевают бабы рожать,
а супостат у порога опять.
 

Вдохновение

Быть вдохновенью благодарным

приходится лишь редкий час,

за чьим мученьем долгожданным

опять смолкает Божий глас.

Затерян мир в глазах, как прежде,

в душе – свет благ и темень зла,

но лишь на здравый смысл в надежде

не смеют в стих вставать слова.

Так что ж хотят потомки звуков,

чьих судеб лишь рассудок царь,

ведь злонамеренным пасьянсом

опущен будет в грязь бунтарь.

Но нет! Как благие дела

преображают наши лица,

так в сердце будет стих зачат

и вдохновеньем озарится.

И втопчет в грязь невинность слов

отнюдь не царственный рассудок.

Кто строил стих – тот был таков,

кто стих родил – да освятится!

Венеция

Пожалуй, это была одна из самых пастельных, духоподъёмных, неповторимых моих поездок. Я был в Венеции не первый раз, но впервые зимой. Февраль – думаю, это лучший месяц, чтобы спокойно насмотреться, надышаться этим городом, полюбить его.

Я приехал один, без семьи и друзей, с небольшой девчачьей группой под предводительством очень хорошего поэта и человека Димы Макарова. Мы приехали к Бродскому.

Жил я в квартале Дорсодуро, на набережной Дзаттере, что идёт сразу за той самой набережной Неисцелимых, о которой писал Бродский в своём заказном, в хорошем смысле, эссе. В самолёте я его, собственно, и прочитал.

Февраль, всё очень недорого, и поэтому я поселился в квартире со своим двориком, с потолками 7 метров и вторым светом прямо у воды. Пожалуй, всё для введения, или я уже начну пересказывать само стихотворение.

 
Я хорошо здесь спал – качало.
Я чувствовал себя, нет, не в бунгало,
я был в глубоком трюме корабля,
за каменным бортом его и только для себя.
 
 
Мой дом был стар, ворчал от ревматизма,
молчал по-итальянски, и харизма
его была сыра… И лишь ограда
держалась до конца за прутья винограда.
 
 
Зима. На площади так малолюдно чисто,
средневеково тихо, что туриста
я мог, снимая денно позитив,
ни разу не просунуть в объектив.
 
 
Я часто был один, плутал по кривоулкам,
ведь навигатор кривоTALKал недоумком,
ввезённый мной с совсем большой земли,
и если б жил здесь кораблём, сидел бы на мели.
 
 
Здесь люди часто многолики,
в витринах здесь плетут интриги
носы, шуты… Смерть стережёт крыльцо.
Здесь просто потерять лицо.
 
 
Теперь о главном – о воде,
скажу понятнее – везде.
Здесь всюду только междуречья,
морского, правда, красноречия.
 
 
И что вода, она ведь только повод.
В ней небу не узнать себя, в ней русский лес всё молод,
и перемычки переулков, будучи хвостами,
из важности прикинулись мостами.
 
 
Венеция, не подступиться словом мне к твоим стенам,
не доверяешь ты прижизненным стихам.
Поблекшие глаза твои в предчувствии стихии,
глухи для лести, для любви сухие.
 

Весна

Это стихотворение было написано в пандемийную весну. Мне казалось, что с её приходом всё перезагрузится, всё и все оживут, выживут и, что хуже уже не будет, потому что хуже не бывает. Мда…

 
Весна бурлит в моих кингстонах
началом, сладкою пыльцой,
повеселевшие вороны,
в лесу клаве, свирель, гобой…
 
 
Начало есть всему – тепло
мне думать, что случится
со мной теперь, и потекла
из синего водица.
 
 
Всё пропитается надеждой,
потяжелеет от любви —
в брюхатой почке, кошке нежной.
Весна скомандует – живи!
 
 
И всё родится.