Buch lesen: «Новороссия. Реквием по любви»
«38:21 Меч каждого человека
будет против брата его»
Библия, Книга пророка Иезекииля
Пролог
Вынимающий душу вой сирены включился с небольшим опозданием, когда взрывы уже сотрясли уснувший город.
Дарина протянула руку к прикроватной тумбочке и нажала кнопку подсветки часов. Без четверти одиннадцать. Только-только уснула. Как не хочется снова лезть в подвал! Там сыро, пахнет бетоном и кошачьей мочой, а под утро ужасно холодно. В соседней комнате младший брат о чём-то спорил с матерью.
Нужно вставать, причём срочно.
Первое что пришло в голову:
«Опять ночь в стылом подвале, а утром на работу!»
Но память услужливо подсказала, что со вчерашнего дня работу она потеряла. Помещение закрыли и опечатали, все сотрудники распущены, шеф с семьёй укатил в столицу, где у него собственная квартира в центре.
Как жаль, что у них самих кроме тесной хрущёвки в Славянске больше ничего нет, а в других городах никто не ждёт с дружескими объятиями.
Дарина вскочила с кровати. В последнее время они спали одетыми, если придётся срочно бежать среди ночи, подхватив сумку с покрывалами, она стоит на своём месте, в прихожей. Там же аптечка, бутылка воды и небольшой кулёк сухих бубликов, вдруг кто проголодается.
Мать с младшим двенадцатилетним братишкой спали в большой комнате: он ― на раскладном кресле, она ― на стареньком синем диване.
– Вы готовы? ― спросила девушка, приоткрыв дверь. ― Идём?
– Она не хочет!
Димка возмущённо таращился на сестру.
– Как это? Позавчера в соседнем доме двух женщин привалило. Здесь опасно! Я помогу тебе собраться.
– Детки, вы идите, а я здесь посижу. Вчера подвернула ногу, распухла немного. Туфли не налезут.
– Галоши обуешь, ― упрямо настаивал мальчик. ― Короче, я сам тебя обую и помогу спуститься.
– Опять бронхит обострится, ― продолжала оправдываться мать.
Ей тоже ужасно не хотелось лезть в сырой холодный подвал, простуда не оставляла даже летом.
Но Димка не слушал, быстро сбегал в прихожую, выудил из дальней полки обувь и принёс. Дарина улыбнулась. Настойчивый, многого в жизни добьётся, если не растеряет запал.
– Кофту забыла взять. Я сейчас!
Она метнулась обратно в свою комнату, распахнула дверцу шкафа. Но достать ничего не успела. Грохот заложил уши, пол и стены мощно содрогнулись, она упала, сильно ударившись бровью обо что-то твёрдое, кажется, спинка кровати. Оглушённая и ослепшая от боли и серой завесы пыли Дарина бестолково ползала на четвереньках, ища опору, чтобы встать.
Мелочёвка с туалетного столика рассыпалась, разбился пузырёк духов «Мисс Диор». В такой концентрации запах больше не казался приятным, скорее удушающим, навязчиво горчил, от него не было никакого избавления.
– Мама! ― настороженно позвала она и тут же закашлялась. ― Дима!
В ушах звенит. Снаряд попал где-то рядом. Нужно скорее помочь маме и Диме. Хоть бы только никто не был ранен серьезно…
В прихожей густо висела пыль, под ногами хрустел непонятно откуда взявшийся мусор.
Ветер!
Почему в квартире так свежо?!
Сердце гулко барахталось в груди, причиняя боль. Как страшно… Непослушной рукой словно из мягкой ваты Дарина притронулась к повисшей на одной петле двери.
– Мама?
В комнате темно и тихо. На месте окна зияла дыра, сквозь неё проглядывал кусок чёрного неба и видна часть соседнего дома. Снаружи что-то кричали, доносились мужские и женские голоса.
Почти ничего не видно, надо взять фонарик в кухне или свечу. Но не было сил суетиться, искать спички, перерывать шкафчик в поисках фонаря. Мысль о том, что с родными что-то случилось, росла и заполняла сознание. Душа сжималась в паническом страхе: господи, только не это… только не это…
Ощупывая руками пол, Дарина поползла вперёд. В колени и ладони больно втыкалось что-то острое и мелкое. Пальцы ощутили густую теплую лужицу, широко растёкшуюся по линолеуму. Девушка остановилась. Глаза немного привыкли к темноте, теперь тусклого света луны хватало, чтобы рассмотреть очертания предметов. Подле дивана лежало что-то тёмное, как ворох грязного белья, брошенного на пол. Девушка осторожно приблизилась, не заботясь о том, что вся перепачкалась в чём-то липком. Брат лежал ничком, голова изменила форму и стала мягкой, он всё ещё сжимал в руке галошу. А где же?.. Вот и мама, халат распахнут, шея неестественно повернута. Без дыхания её тело стало чужим, словно это и не она вовсе.
– О, господи! Как же так?!
Это не её дом, не её родные. Просто какой-то мерзкий тяжёлый сон, от которого нужно проснуться. Кажется, она всегда понимала, насколько опасно стало в городе, рядом всё время кто-то погибал, но это были чужие люди. Чужие! Казалось, они втроём особенные, с ними не могло такого случиться никогда.
– Нет… Только не мама, не Дима…
Голос звучал, будто со стороны.
Хотелось заплакать, получился слабый писк.
– Вставайте, пойдём… ― жалобно просила она, содрогаясь от подступившего ужаса и отчаяния.
Шатаясь, опираясь на стену ослабевшей рукой, ушла в свою комнату, опять окунувшись в густой аромат духов. На голову словно положили что-то очень тяжелое. Дарина склонилась и потеряла сознание.
***
Утренний свет проникал сквозь веки, птицы громко и весело щебетали в ветвях. Девушка почувствовала, что просыпается. Ужасно не хотелось выходить из расслабленной дрёмы, в ней было так мирно и безопасно.
«Сейчас открою глаза и пойму, что всё это приснилось», ― сказала она себе.
Глухие удары и треск ломаемого дерева испугали, Дарина вскочила на ноги и непонимающе уставилась на толпу соседей, ввалившихся в комнату.
– Бедняжка! Ты ж вся в крови! ― запричитала тётя Зина, немолодая женщина с третьего этажа. Она проворно протиснула полное тело в ситцевом домашнем платье мимо покосившейся двери и торопливо ощупала девушку. ― Вроде целая. Пойдём ко мне. Ай-яй-яй, вот фашисты такие, всё крови не напьются, богатства делают… Переступай здесь. Вот так, молодец.
– А мама и Дима? ― попыталась освободиться от объятий Зинаиды девушка.
Но та крепче обняла её и затараторила, увлекая из квартиры в подъезд:
– Пойдём, пойдём, не смотри туда…
Дарина позволила себя увести. Ноги двигались, словно чужие и всё тело вдруг стало громоздким и непослушным.
Она оглянулась.
Из их квартиры доносились чужие деловитые голоса, кто-то куда-то звонил:
– Переполнен? А что нам делать тогда? Во двор? Хорошо, вынесем.
Дальше она не разобрала, рядом опять затараторила Зинаида.
– За дверь ты не беспокойся, Михалыч обещал починить. Мы ж на улицу с утра вышли, как увидели провал, сразу побежали к вам. Стучали-стучали, никто не отпирает. Пришлось ломать. Ай-яй-яй, такие хорошие люди. Вот беда какая! ― она сорвалась на причитания.
Лучше бы молчала.
Первым делом соседка завела её в ванную и помогла смыть кровь. Девушка как будто во сне делала всё, что скажут. Потом зашли на кухню. Сын соседки налил всем чаю.
Дарина долго и старательно мешала ложечкой, но не пила. Зинаида села напротив, видно было, ей очень хочется утешить осиротевшую, но не знает как.
– Мы с твоей мамой, можно сказать, с детства дружили, вместе росли. ― Зинаида заплакала низким грудным голосом, спрятав побагровевшее лицо в скомканный платочек. ― Если что, поможем. Не чужие всё-таки люди.
У Дарины не было слёз. Она остановившимся взглядом смотрела перед собой. Шок ещё не миновал.
Старенькая «скорая помощь» приехала за телами к полудню. Сказали, чтобы приходили хоронить в тот же день, электроэнергии в морге нет, холодильники почти не морозят. Обратно по квартирам тела не развозят: с бензином проблемы.
***
До морга пришлось добираться пешком: автобусы не ходили. Шли по пустому, будто вымершему городу. Многие покинули его: устремились в безопасные места ― кто в Россию, кто по Украине.
Возле морга оказалось неожиданно людно: стояли кучками, настроение у всех подавленное, слышался плач.
Зинаида обратилась к Дарине:
– Ты побудь здесь. Я схожу. Переодеть надо твоих. Взяла у вас вещи в шкафу…
Девушка потерянно кивнула. Соседка грузно вразвалку поспешила через двор, зажав пакет с одеждой в пухлой руке.
Ждать пришлось не больше часа. Дарина ждала бы вечность, только б не забирать маму и брата, чтобы они вышли сами, живые и невредимые. Слёзы душили, она вытирала их отсыревшим платочком. Вдруг подумалось, что лицо сейчас покраснело и распухло, но тут же отстранённо удивилась, что в случившемся горе переживает о такой ерунде как внешность.
Подошла тётя Зина, сказала тихонько:
– Пойдём, Дарина, всё готово.
Как не хотелось идти! Девушка глубоко вздохнула и заставила себя сделать шаг, потом другой. У входа пришлось задержаться, пропуская выносящих гробы. Послышался горький плач и причитания женщин.
Дарина будто заново осознала, что и ей сейчас предстоит увидеть близких… Она заплакала, ткнувшись соседке в плечо. Та, поддерживая девушку, провела в помещение, где стоял специфический, ничем не перекрываемый запах.
Их встретил парень в рабочем халате синего цвета, спортивных штанах с тремя белыми полосками и грязных сношенных кроссовках.
– За кем? ― спросил коротко, равнодушно.
– Сотниковы. Мать и сын, ― ответила Зинаида.
– Ждите, ― обронил и ушёл.
Дарина с тяжёлым сердцем смотрела в проход, куда ушёл работник морга. И вот он появился, толкая перед собой старую медицинскую тележку, на которой лежала…
Девушка ахнула, увидев самого родного, близкого и в то же время совсем чужого ей человека в таком непривычном виде, неожиданно маленького роста.
Следом вывезли брата. Его голову закрывал слой бинтов, через который всё равно проступила сукровица.
Знакомые и одновременно чужие лица родственников сводили с ума, слёзы застилали глаза.
Тем временем в помещение с улицы зашёл худой мужчина. Судя по виду, любитель выпить в любое время и в любом количестве.
– Заносить? ― спросил он у Зинаиды.
– Заноси, ― ответила та.
Мужик вышел и вскоре вернулся с напарником. Они несли гроб ― обычный из плохо обструганных досок. Вернулись, занесли второй, поменьше.
– Перекладывайте, ― сказал парень в синем халате.
Мужики принялись за работу. Один подхватил тело женщины под коленки, второй взялся за подмышки. Переложили, поправили платье.
– Я выбрала серое однотонное, ― сказала Зинаида. ― Остальные в цветочек, не подходят, яркие слишком. Диме костюм взяла. Переодели здесь, помыли, конечно…
Дарина слышала и видела всё как в тумане. Через заплаканные глаза заметила, что волосы у мамы мокрые и зачёсаны назад. Она никогда их так не зачёсывала. Эта мелочь рванула сердце по живому.
Переложили тело мальчика.
Оба гроба накрыли крышками. Работник морга споро забил по два гвоздя ― в изголовьях и у ног.
– Выносим? ― спросил худой мужик.
Зинаида кивнула.
На улице соседка быстро сторговалась с водителем старенького микроавтобуса, чтобы отвёз на кладбище. Похоже, мужчина этим подрабатывал.
После того, как поставили в салон гробы, Зинаида и Дарина забрались следом. Внутри сильно пахло копчёной рыбой. Водитель с громким лязгом захлопнул задние двери, стало темно. Так и ехали, в темноте, молча, сидя на запасном колесе, придерживая руками гробы, чтобы те не елозили по салону. Через какое-то время машина остановилась. Раскрылись двери, запустив яркий дневной свет.
Погост встретил тишиной, однако на его краю народу было немало, как и возле морга. Здесь хоронили погибших.
Вытаскивать гробы помогал угрюмый парень, который ехал в кабине микроавтобуса.
– Сын, ― коротко пояснил старший.
К автомобилю подошёл молодой мужчина, поздоровался с водителем за руку, со словами:
– Привёз опять?
Тот кивнул.
– Документы из морга у кого?
Зинаида протянула ему слегка помятые бумажки.
Тот глянул бегло и сказал, мотнув головой в сторону:
– Вон туда несите.
Водитель с сыном принялись переносить, кряхтя от натуги. Старший ворчал, что доски на гробы сырые пошли, отчего те отяжелели до невозможности. Сказал этак буднично, словно перетаскивал ящики с картошкой.
Гробы поставили у двух свежевырытых ям. Следом подошёл мужчина, смотревший документы, передал две длинные верёвки водителю и сказал:
– Опускайте.
Всё это действо Дарина наблюдала как бы со стороны, её охватила апатия.
Мужчины сделали своё дело, получили от соседки деньги, неторопливо пересчитали и ушли.
Распорядитель кладбища обратился к Зинаиде:
– Закопаем сегодня, ― заглянул в потрёпанную общую тетрадку. ― Вот порядковые номера…
Дарина не услышала.
После слов «порядковые номера» глаза опять наполнились слезами, она глухо простонала.
Соседка взяла её за руку, уводя от погоста. Они неспешно побрели мимо свежих холмиков могил, увязая ногами в глинистой почве. Редко где встречались цветы и памятники, в основном не слежавшаяся земля, да палки с подписанными табличками. Чёрным маркером одним и тем же корявым почерком выведены фамилии, инициалы, даты рождения и смерти.
Родственники ещё не успели заказать и поставить памятники. А у иных погибших и вовсе никого не осталось в городе ― покинули ещё в самом начале этого кошмара и разъехались кто куда.
***
У входа в квартиру Дарина помедлила.
– Может, у нас пока поживёшь? ― участливо спросила соседка.
– Спасибо, тётя Зина. За всё спасибо. Я лучше домой ― слабым неживым голосом отозвалась девушка.
Она зашла в квартиру и притворила дверь.
– Заходи, если передумаешь, ― донёсся голос с лестничной площадки.
– Хорошо… ― прошептала Дарина.
Теперь по возвращении домой больше не окунешься в привычные звуки. Мама не будет греметь посудой на кухне, осваивая новый рецепт выпечки, не заиграет надоевшая мелодия компьютерной игры брата, никто не спросит «как дела» после возвращения с работы.
Надбитая дверная коробка топорщилась острыми кусочками древесины, ручка висела на одном шурупе. Замок так никто и не отремонтировал. Возле подъезда она встретила Михалыча, сидящего на лавочке, уже пьяного. Про своё обещание он, конечно, позабыл. Зато мусор тщательно вымели. Пол помыли. Спасибо и на том.
Заходить в большую комнату Дарина не решилась, старалась даже не смотреть в ту сторону. Сразу прошла на кухню. Электричество отключили. Заглянула в холодильник. На верхней полке кастрюля с рагу. Мамино. Положила немного в тарелку и долго смотрела на кусочки тушёных овощей. Хотя и сильно проголодалась, съесть всё это сейчас показалось чуть ли не святотатством. Вздохнула и ушла в спальню. Там тоже кто-то навел порядок. Легла на застеленную кровать, прикрыла глаза и попыталась представить, будто ещё ничего не случилось. Однако стойкий запах, оставшийся от разлитых духов, мешал обмануться. Если бы она проснулась пораньше и вывела близких без лишних сборов, то сейчас они сидели бы вместе за столом, ужинали, переживали о потерянной работе, о проломе в стене и выбитом окне. Теперь это казалось таким пустяком по сравнению со всем остальным.
Говорят, по разрушенным квартирам рыскают мародёры. Без замка на входной двери, пусть даже хлипкого и примитивного, какой стоял у них, она не чувствовала себя в безопасности. Но к тёте Зине всё равно идти не хотелось. Дарина отвернулась к стене и свернулась калачиком, притянув колени к груди. Если бы Радим был сейчас рядом, он смог бы защитить её от мародеров. Хотя бы просто обнял и прижал к себе, тогда бы чёрная грызущая тоска немного отступила.
Год назад они с Радимом ездили в Киев и провели чудесные выходные вместе. Он подарил золотое колечко с узором из синей эмали, похожее на обручальное. С тех пор она носила его на безымянном пальце правой руки, никогда не снимая. Ещё у неё остался ключик от замка, который они вместе замкнули на перилах мостика.
Договорились, как только Радим устроит все дела, она переедет к нему в столицу. Но когда оговоренная дата приблизилась, что-то пошло не так. Стольный град будоражили протесты, а её любимый вдруг проникся верой в правоту и справедливость всего происходящего. Подолгу с возмущением рассказывал о своеволии и жестокости властей, убеждал, что если люди все вместе окажут сопротивление, то смогут добиться правды. О совместной жизни больше не упоминал.
Три последних месяца они общались только по телефону и по скайпу.
Подружки говорили, что она дура, что с её внешностью такие закидоны прощать мужикам нельзя. Морочит голову ― найди другого, тем более выбрать есть из кого: столичный владелец сети ресторанов, ещё один ― режиссёр, третий ― директор фитнес-клуба, где она до недавнего времени работала. И множество других ухажёров, привлечённых её красотой.
Но подруги не понимали, что другого такого нет. Радим был особенным, из тех мужчин, кого чувствуешь всей кожей, даже не прикасаясь. О таком она мечтала с раннего девичества.
В последнее время его телефон был и вовсе вне зоны доступа.
Если б не майдан, они были бы сейчас вместе. Романтики вроде Радима хотели перемен, европейских ценностей, уважения к личности. А что получилось? Страшная война, стрельба по мирным людям. Ведь националисты творят куда худшие дела, чем те, в которых они обвиняли прошлую власть. Почему дубинки ОМОНа в новостях расценивались как зло и насилие, а пальба по жилым кварталам ― как освобождение от террористов? В речёвке воинствующих патриотов сказано, что государство ― прежде всего. А как же люди вроде неё? Их прожевали и выплюнули как что-то несущественное, с чем не стоит считаться.
Слёзы высохли, уступив место отчаянной решимости.
В её разбитой жизни начала прорисовываться новая цель.
Часть I
Горячий пепел
Глава I
Кармен
«2:10 Не бойся ничего, что тебе надо будет претерпеть…»
Откровение Иоанна Богослова
Автобусы и маршрутки с недавних пор перестали работать, в любую точку города приходилось добираться пешком.
Улица показалась Дарине более широкой, чем всегда. Наверное, оттого, что по проезжей части теперь почти не ездили машины, да и люди встречались нечасто.
За прошедшее время пора бы привыкнуть, но не получалось. Если долго живёшь в городе, то гул заполненных дорог воспринимается естественно, как биение сердца. Без него становится тревожно и жутковато.
Здания по обе стороны дороги словно затаились, недоверчиво смотрели по сторонам, поглядывали вверх, откуда временами летел смертоносный металл, разрывающий их тела.
На ощущение общей беды, накрывшей город и жителей, легла собственная боль Дарины. После смерти близких всё приобрело иные цвета и оттенки, иное восприятие, иную суть.
Сломанная навалившимся хаосом жизнь утратила смысл после того, как в мир иной ушли самые близкие и родные.
Если три дня назад ещё была надежда, что скоро всё закончится и они заживут, как раньше, то теперь…
Нет теперь никакой надежды, нет мамы и Димы, ничего нет. И если бы не Радим, то и жить уже незачем…
Она потерянно брела по пешеходной дорожке, испещрённой трещинами на старом асфальте. Уголочком сознания отмечала устоявшуюся привычку и вместе с тем понимала, что совершенно спокойно может идти по проезжей части, не опасаясь очень редких машин. Бояться нужно не автомобилей, а того, что внезапно падает с неба.
У военкомата на улице Коммунаров народу и машин прибавилось. Голоса, суета, кто-то подъезжает и уезжает, стоят группки мужчин в разномастном камуфляже, другие куда-то спешат.
Дарина решительно направилась к входу.
– Кого-то потеряла, красивая?
Она оглянулась на голос.
Молодой человек самой заурядной наружности откровенно пялился, улыбаясь.
– Не вас, ― ответила она холодно.
– Жаль, ― картинно вздохнул парень. ― Может, помочь чем?
– А где здесь самый старший? Военком, да?
– А вам зачем?
– Надо, раз спрашиваю.
– Зайдите, там дежурный, он подскажет. А как зовут вас?
Дарина проигнорировала вопрос и молча потянула ручку двери.
В помещении было темновато. Дневной свет, проникающий сквозь пыльные стёкла, едва рассеивал полумрак.
«И здесь электричества нет, что ли?», ― мысленно вздохнула девушка.
Впереди она приметила большое окно. Подошла, рассмотрела грубо сваренную решётку, покрытой белой краской, потемневшей от времени, потрескавшейся.
По ту сторону окна можно было разглядеть несколько столов, стульев, шкафов, серый металлический сейф. За столом, лицом к посетителям, сидел офицер средних лет, поджарый, щупловатый, с залысинами светлых волос.
Дарина подошла вплотную к окну.
– Здравствуйте. А как мне военкома увидеть или кого-нибудь самого старшего?
– Здравствуйте. Кто вы и с какой целью обращаетесь?
– По личному вопросу.
– По личному вопросу обращайтесь в приёмные дни, вот там написано, ― офицер кивнул на стекло, залепленное листами с какой-то информацией.
– Где именно? ― спросила девушка. ― Тут столько всего.
– Справа от вас. Видите?
– Да, спасибо. А в нынешних условиях это правило действует?
– Так точно, ― сухо ответил офицер.
– Мне по очень личному вопросу, ― просительно вымолвила Дарина.
– Вы знакомы с военкомом?
– Нет. Но мне очень надо. Честное слово. Я не обманываю.
– Как вас представить? ― спросил офицер, положив руку на телефонный аппарат. ― Паспорт с собой?
– Сотникова Дарина Матвеевна. Вот паспорт.
Офицер снял трубку, набрал короткий номер.
– Товарищ полковник, до вас посетительница Сотникова Дарина Матвеевна по личному вопросу, говорит, очень надо… Так точно.
Она с замиранием сердца слушала, предчувствуя отказ.
– Давайте паспорт.
У Дарины отлегло. Протянула документ. Офицер раскрыл его, пролистал, что-то записал в журнал, вернул.
– Идите в приёмную.
– Спасибо. А куда идти?
– По коридору.
Она пошла по тёмному проходу с закрытыми дверями по обе стороны. Шагах в десяти дальше тьма немного рассеивалась, там было окно.
Прошла ещё.
Дверь в приёмную была открыта.
За столом ― женщина средних лет с довольно ярким макияжем. Может быть, красилась с расчётом на плохое освещение?
– Здравствуйте. Мне к военкому.
– Здравствуйте, проходите.
Боковым зрением Дарина ощутила на себе оценивающий взгляд женщины.
Рассмотрев посетительницу, секретарша, видимо, поняла, что сравнение не в её пользу, с пренебрежением поджала губы.
Что ж, привычная реакция. Мысленно отгородившись от чужой нехорошей ауры, Дарина открыла дверь, шагнула в кабинет и буквально натолкнулась на прокуренную духоту.
«Господи, как можно столько курить?!» ― воскликнула она мысленно и поздоровалась как можно более уверенным голосом:
– Добрый день, товарищ полковник.
– Добрый. Присаживайтесь. Слушаю вас, ― прогудел офицер.
Хозяин кабинета ― мужчина за пятьдесят, крупного телосложения, с грубым, будто вырубленным из камня лицом, глаза маленькие, взгляд тяжелый, властный, испытующий. Он уставился на Дарину, словно хотел приплюснуть к стулу.
– Я хочу вступить в ополчение, ― сказала она, стараясь не робеть перед этакой глыбой.
Полковник несколько секунд разглядывал её, будто насекомое. В душе девушки росло чувство дискомфорта. Затея пойти на войну показалась неумной и авантюрной ещё сильнее, чем прежде. Но она упрямо продолжала смотреть в глаза офицеру.
– Зачем? ― спросил тот, откинувшись на спинку кресла.
«Какой разговорчивый дяденька», ― усмехнулась мысленно Дарина.
Совсем не хотелось раскрываться перед ним, рассказывать о своём горе. Не вызывал он такого желания.
«Что же ему сказать убедительное? ― напряженно думала она. ― Чем пронять такого борова?»
– Не пытайтесь выдумать, чего нет, ― скупо хмыкнул полковник. ― Вы среди мужиков смуту посеете. Одним своим видом. Вам не в ополчении надо быть, а на обложке дамского журнальчика. Идите домой, и выбросьте из прелестной головки желание повоевать. Всё это похвально, но вы просто не понимаете, что такое война.
Дарина сидела будто оглушённая. Потом встала и, не прощаясь, направилась к двери. Та в этот момент распахнулась, на пороге появился мужчина в гражданской одежде, возрастом несколько моложе военкома и не такой грузный. Он прошёл в кабинет, мельком глянув на девушку, а она случайно зацепилась ремешком сумочки за ручку. Пока освобождалась, придерживая стопой дверь на тугой пружине, услышала, как вошедший тихо спросил:
– Кто это?
– Патриотка, ― также тихо, с сарказмом ответил хозяин кабинета.
Взбешенная, едва сдерживая эмоции, она поторопилась на улицу, зашагала прочь от военкомата, не обращая ни на кого внимания, не реагируя на явный молчаливый интерес мужчин, так и стоявших неподалёку от ступеней и чуть в стороне, у курилки.
Вдруг где-то рядом загрохотало, следом завыла сирена…
Дарина испуганно остановилась, ища глазами хоть какое-то укрытие.
Загрохотало ближе и чаще.
Она бросилась в подъезд, села на корточки под лестничным маршем, сжалась и уже не сдерживаясь, заплакала. Разом навалилось всё: пережитое унижение, страх и боль от потери близких…
Обстрел прекратился.
Дарина продолжала сидеть, тревожно вслушиваясь, ожидая продолжения, но, кажется, успокоилось. Высохли и слёзы. С опаской вышла из подъезда, боясь отдаляться, не зная, что предпринять. Возвращаться в пустую квартиру не хотелось.
Посмотрела на военкомат и снова пошла в ту сторону.
У здания никого не было: обстрел всех распугал.
Она села на лавочку в курилке усыпанной горелыми спичками, окурками, смятыми пачками сигарет. Невыносимая вонь из железной неказистой урны отравляла воздух. Отвернувшись, Дарина стала смотреть на дверь военкомата. Она не знала точно, зачем вернулась. Причин много, но главная ― желание отомстить. Получить оружие и стрелять в нелюдей, убивших маму и Диму.
Пусть даже не именно в тех самых.
Неважно.
Зачем они пришли?!
Кто их звал?!
Заварили кашу майданутые, русский язык им, видите ли, помешал. Хотите в Европу? Валите. При чём тут русский язык? При чём всё остальное? Люди при чём? За что их убивать?! За что убили маму и Диму?!
Глаза опять застлали слёзы. Смаргивая их, девушка подавляла всхлипы.
«Радим звал на эти митинги проклятые… Хорошо, что не поехала. Все фанатики оттуда сейчас засели под Славянском чтобы убивать… Сволочи… Но Радим не такой, он не поедет… ― думала она горько. ― Поймёт, во что превратился его майдан и отречётся. Почему он не звонит уже неделю? Связь то есть, то нет. Сейчас вот есть. Самой позвонить? Нет, не стану, денег на счету почти не осталось. Да и что сказать? О маме и Диме? Опять разревусь, не хочу, чтоб он меня такой слышал…»
***
Она не знала, что в окно из кабинета военкома на неё смотрел тот самый гражданский.
– Патриотка-то эта сидит, не уходит.
– Да ладно! ― не поверил офицер.
– Точно тебе говорю. Вон она, в курилке на лавочке.
Полковник грузно поднялся с кресла, подошёл к окну, хмыкнул:
– Вот упёртая! Неужто сидела, пока обстрел был? ― и ответил сам себе убеждённо: ― Вряд ли.
– Ну, так пусть идёт в ополчение, если хочет.
– Ты видел её? ― чуть повысил голос военком.
– Ну, видел и что? Красивая.
– То-то и оно. Представляешь, что там начнётся среди мужиков голодных на баб?
– Смотря как покажет себя.
– И это верно, ― опять согласился полковник. ― А если не так как надо? Что делать? Разнимать мужиков? А у каждого ствол, не забывай.
– Может, ты зря так о ней и о мужиках, а?
– Может и зря, хрен его знает, ― военком помолчал и добавил: ― Если только в тыловую службу её отправить.
– Ну, так что, позвать? ― спросил гражданский.
– Не надо. Я дежурному позвоню.
***
Девушка увидела, как дверь открылась, вышел дежурный офицер.
– Дарина Матвеевна, подойдите! ― позвал он.
Она помедлила, но встала всё же, подошла.
– Вас военком зовёт.
– Зачем?
– Не могу знать.
Девушка проделала обратный путь до приёмной и под пристальным взглядом секретарши вошла в кабинет.
– Присаживайтесь, ― прогудел военком, когда она подошла к его столу.
Покосившись на стоявшего у окна гражданского, Дарина села, разгладила джинсы на коленях, положила на них сумочку.
– Не передумали ещё? ― спросил хозяин кабинета, привычно прессуя посетительницу тяжёлым взглядом маленьких глаз.
Дарина решила выложить всё, как есть. Она интуитивно чувствовала, что человек у окна из тех, кому можно довериться, и решила рассказывать ему, а не полковнику. И неважно, что он за спиной.
– У меня мама и брат при обстреле погибли. Поэтому я не просто так в ополчение. Я снайпером хочу стать.
Она смогла их удивить.
Полковник непроизвольно откинулся на спинку кресла. Совсем не так, как при первом разговоре. Тогда это была надменная поза, а сейчас растерянная.
Гражданский обошёл Дарину и встал рядом с военкомом, глядя на неё испытующе.
Пауза не была долгой.
– Вона как! ― прогудел хозяин кабинета.
– Да, ― решительно отозвалась девушка.
Мужчины переглянулись.
– Стрелять приходилось раньше? ― спросил гражданский.
– Со знакомыми ездила на природу несколько раз. Давали стрельнуть из охотничьего ружья.
Мужчины опять переглянулись.
– Понятно, ― гражданский со значением вздохнул.
– Я научусь всему что нужно, у меня хорошая физподготовка и выносливость! Вы когда-нибудь пробовали тренировку отработать в фитнес-зале? ― горячо заговорила она.
– Нет, ― хмыкнул гражданский. ― Но предполагаю, что это непросто с непривычки, дыхалки не у всех хватит. Ответьте теперь вы, что вам известно о снайперах?
– Особенного ничего не известно. Так, в общих чертах, ― потупилась Дарина.
– Значит, придётся устранить этот пробел.
– Так вы меня берёте?! ― вскинулась она в надежде.
– Я отвезу вас на место, а там уже инструктор решать будет. Так что ещё не известно.
– Ясно… ― сникла Дарина.
– Не переживайте. Придумаем что-нибудь, ― улыбнулся гражданский.
– А что именно? ― насторожилась она.
– Это я так. К слову. Не волнуйтесь, ― успокоил её незнакомец. ― Однако ехать надо прямо сейчас, я как раз туда направляюсь.
– Сейчас? ― растерялась Дарина.
– Есть препятствия?
– Никаких, ― решительно ответила она.
В сознании вихрем пронеслись мысли, а всё ли сделано в квартире перед уходом. Дверь чуть живая, вместо окна ― дыра, но если что, тётя Зина присмотрит…
– Тогда едем. Подождите меня в приёмной.
Когда посетительница вышла, военком спросил:
– Ну и нахрена тебе это надо?
– Это не мне надо, а ей. А я всего лишь помогу. Дальше её судьба в её руках. Что бывает со снайперами, попавшими в плен, ей объяснят, как и то, что людей этой профессии ненавидят не только враги, но и не любят свои. Ты не хуже меня знаешь, почему.
– Разумеется, знаю, ― кивнул полковник. ― Трудно любить тех, из-за кого противник лупит из всех мало-мальски крупных калибров. Снайперу что? Отстрелялся и ушёл с позиции. А обстрел идёт по тем, кто эти позиции занимает.
– Ладно, пора мне. Увидимся, когда подберёшь очередных подходящих кандидатов в обучение к Баюну. Не думаю, что он эту фифу возьмёт, но предложить надо. Девчонок ещё не было.
Мужчины обменялись рукопожатием.
Выйдя из кабинета, гражданский сказал:
– Едем.
Дарина поднялась со стула с ощущением, что сейчас сделает шаг в пропасть и возврата уже не будет. Мелькнула мысль, что странное это ощущение, ведь сама же пришла, а всё равно какие-то сомнения остались, как оказалось.
У входа народу заметно прибавилось: мужики и парни начали возвращаться после обстрела.
