– Были… – опять вместо супруги ответил дед. – Ну, старая, что ты… забыла… в серванте посмотри!.. Там по-моему его бумаги-то были… – И, обращаясь уже к Владимиру, значительно добавил: – Где-то в восьмидесятые по-моему… из школы того городка, где Василий погиб писали… просили для музея фотографию выслать… Вот…

«Здорово!» – по-мальчишески запальчиво мелькнуло в сознание Владимира. «Значит осталось что-то… Теперь лишь бы нашлось то, что сохранилось… Лишь бы нашлось…» – забегали в его голове беспокойные мысли. И настолько стало невтерпёж, что хоть самому иди и ищи. Но помогать в поисках не пришлось. Бабушка жены сама нашла всё, что сохранилось из бумаг погибшего брата. И вернувшись, бережно, даже с какой-то торжественностью, вручила Владимиру тонкий бумажный пакет.

Только людям, которые истинно ценят память своих предков будет понятен тот благоговейный трепет с которым Владимир извлёк из конверта пожелтевшие от времени документы. Но прежде чем разобрать и рассмотреть их, он, внимательно глядя в глаза бабушке своей жены, учтиво спросил:

– А вам, бабушка Шура, что про брата известно?.. Что о нём помните?

– Мало что помню, Вова… – ласково отвечала она, слегка склонив голову набок. – Я тогда совсем маленькая была, как он на войну ушёл… Да и ему-то тогда всего восемнадцать годков было… Видным Василий парнем был… Умным… Отец наш рано помер… Многое на старшем брате было… Всё хозяйство… Василий и деньги, что на фронте получал, все матери переводил… В школе хорошо учился он… Хвалили его… А как война началась, так и ушёл на фронт… А уж оттуда и не вернулся… Мать сильно убивалась, когда похоронка пришла… Ох, сильно… Я тоже, плакала… – Остановилась, растревожив душу воспоминаниями. Вздохнула горько, по-бабьи. И, часто моргая покрывшимися влажной поволокой глазами, дрогнувшим голосом тихо закончила: – Он же совсем молодой был…

Стало совсем тихо… И казалось, что всё вокруг замерло в скорбном безмолвии – словно желая почтить «минутой молчания» память павшего героя…

Успокоившись, бабушка вытерла краешком платка скопившиеся в уголках глаз слёзы, нежно посмотрела на внуков и, остановив взгляд на Владимире, по-родственному проговорила:

– Ну что, внучок, давай поглядим… Там и фотокарточка Васина есть…

Владимир отодвинул в сторону тарелки, подождал, пока жена протрёт клеёнку, и положили документы на стол. Как можно аккуратнее разворачивая потёртые, порванные на сгибах бумаги, стал разбирать их. Первыми сверху были два письма – сложенные когда-то в треугольники бледно-жёлтые листы, отмеченные печатями военной цензуры… За ними лежала фотокарточка Василия. Даже через паутинку тонюсеньких трещинок, покрывавших глянец снимка, можно было отчётливо разглядеть сосредоточенный взгляд юноши, строго вытянувшегося перед объективом… После была справка из войсковой части. Заверенный командиром подразделения документ указывал перечень наград погибшего: медаль «За отвагу» и орден «Александра Невского». Это сочетание, – солдатской медали и командирского ордена, – чётко, с официальной точностью и без лишнего пафоса, свидетельствовало, что кавалер был по-настоящему боевым офицером…

И было ещё извещение… На обратной стороне, почтовой карточки с синим пятном райвоенкоматовского штампа, коротко и сухо сообщалось: «Ваш сын командир миномётной роты… капитан Камчатов Василий Григорьевич в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 24 июня 1944 года…» А поверх этих казённых мертвенно-холодных фраз бледными кругами, размывая целые слова, разошлись капли безутешных слёз материнского горя. Горя такого, что нельзя передать ни какими словами, да и понять в полной мере можно лишь – не дай бог – испытав самому…

Вот уже четвёртый год как страну огненным смерчем выжигает страшная, невиданная доселе по своей жестокости, война. Весь мир будто окаменел, сдавленный непомерной тяжестью этих лет. И чем дальше, тем всё сильней и сильней ощущалась необходимость как можно скорей скинуть это опостылевшее бремя. Многое уже свершилось, многому предстояло свершиться… Были и тягостная горечь поражений, и вдохновляющая радость побед… Многое было сделано, многое ещё нужно было сделать…

23 июня 1944 года вслед за форсировавшими реку Проня и закрепившимися на плацдарме штрафниками начали переправу роты стрелкового батальона. Снова покрылась, уже успевшая успокоиться, гладь неширокого русла тёмными прямоугольниками крепко связанных брёвен, тесно заполненными людьми, спешащими на противоположный берег. И едва плоты достигали этого, когда-то густо-зелёного, а теперь сплошь изрытого чёрными, ещё дымящимися, воронками, берега, как бойцы тут же высаживались и двигались дальше вперёд, сменять обескровленный штрафбат с отбитых у немцев позиций. Заняли оборону и приготовились к возможной контратаке… Но противник, лишь беспокоя редким огнем, активных действий не предпринимал – видно страшна была штыковая атака разъярённых штрафников, искупающих свою вину кровью… Так и прошёл остаток дня, дав возможность перебраться на правый берег всему полку и подготовиться к завтрашнему бою…

Всё ниже и ниже вечерние сумерки тянули к земле остывающее небо, завершая ещё один прожитый день. Неторопливо и властно вступала в свои права ночь. А впереди, на западе, над гребнем высоты, которую завтра предстояло взять, догорал кроваво-красный закат…

Во вражеском, наверно единственно уцелевшем после штурма, блиндаже комбат проводил совещание перед предстоящей утром атакой. Размеренно постукивая по столу ребром крепкой деревенской ладони, густо басил, ставя задачи командирам подчинённых ему подразделений. Закончив, медленным тяжёлым взглядом обвёл стены добротного, но чужого, и от того казавшегося неуютным, блиндажа, сморщил лоб и будто нехотя добавил:

– И трупы уберите из окопов … Больно много их…

Задумавшись, покачал крупной головой, помолчал немного, и снова, со строгим прищуром уставившись на своих офицеров, властно спросил:

– Вопросы есть?!

– Товарищ майор, разрешите… – поднялся командир миномётной роты.

– Слушаю…

– Думаю сменить основную огневую позицию…

– Ну… – недоумённо потянул комбат, не понимая сути предложения: – Ну, покажи, где ты собрался расположиться…

Командир роты, немного подавшись вперед, указал желаемое место на карте, лежащей перед майором:

– Вот здесь в низине… Отсюда и обстрел вести лучше… И скрыта она надёжней…

Пока комбат, сдвинув к переносице брови, рассматривал карту, сидевший рядом с ним начальник штаба батальона тонкой линией остро заточенного красного карандаша легко обвёл указанное место и, вопросительно подняв свои спокойные и умные глаза на ротного, тихо произнёс:

– Там же болото…

– Да… – оторвав взгляд от карты, вопросительно похрипел комбат.

Командир миномётной роты ждал этого вопроса и специально не выкладывал все соображения сразу, чтобы придать большей важности своей задумке.

– Болотце там ерундовое… – убедительно начал он. – Я смотрел… А вот если вы, товарищ майор, хотя бы отделение сапёров выделите, то они с моими ребятами подгатят это болотце чуть-чуть. За два… максимум за три часа управимся. А миномёты на плоты поставим… С берега плоты приволокём… Огонь вести можно будет!.. – Затем для большей убедительности сделал паузу, и слегка улыбаясь, перешёл к изложению основной «хитрости» своего плана: – Немец не дурак… у него тоже карта есть… И болото это тоже на ней обозначено… Ни в жизнь не догадается, что мы там миномёты поставим… А если и засекут его наблюдатели эту позицию, то им ещё не сразу и поверят – перепроверять будут… Пока суть да дело уже и высоту возьмём!

Высказавшись, замолчал, давая другим время для осмысления предложенного. А затем веско подытожил:

– Мировая позиция получится!

Начальник штаба утвердительно покивал головой и комбат, у которого вдруг поднялось настроение, мягко посмотрел на командира миномётной роты и одобрительно заключил:

– Добро! Сапёров дам!.. – И обернувшись к немолодому командиру сапёрного взвода, приданного батальону на время наступления, приказал: – Выделишь отделение в распоряжение капитана Камчатова!

Затем, ещё раз пристально оглядел всех присутствующих и, хлопнув ладонью по столу, закончил:

– Если вопросов больше ни у кого нет, то все свободны! Готовьте людей к завтрашнему! Ночью пройду – посмотрю!.. Всё!

Офицеры, немногословно прощались друг с другом и расходились, поглощённые заботами, по своим подразделениям, исчезая в плотной ночной темноте.

– Ну, и хитрец ты, Камчатов!.. – скрывая своё недовольство шутливым тоном, балагурил малознакомый лейтенант – командир сапёрного взвода. – Думаешь, у моих хлопцев и дел боле нет, как с твоим болотом возиться?.. Видишь ли «самовары» он свои туда вздумал пристроить!.. Раз такой умный, своими силами бы и управлялся…

Василий, оставляя без ответа эти, кажущиеся ему бестолковыми, реплики, подозвал своего ординарца, ожидающего у штаба батальона, и приказал:

– Пойдёшь сейчас с лейтенантом… Приведёшь отделение из его взвода… В низинку… Ну, ты знаешь… Пооперативней… Понял?..

– Е-есть!.. – с довольной улыбкой протянул тот, понимая, что задуманное его командиром дело «выгорело».

– Бойцы твои пускай шанцевый инструмент не забудут взять, – обращаясь уже к сапёру, деловито указал Василий. – Если ударно поработают, то к двум часам ночи закончат… Закончат и вернутся – задерживать не буду…

Козырнул, коротко поднеся ладонь к фуражке и, не видя смысла в дальнейшем разговоре, резко развернувшись, направился в свою роту…

– Василий, подожди! – окликнул его заместитель командира батальона по строевой части. – Меня майор к артиллеристам послал… Вместе до твоего хозяйства пойдём… По пути… Не возражаешь?..

– Не возражаю… – добродушно улыбнулся Камчатов.

С заместителем командира батальона были они давнишние друзья. Тот прежде командовал пулемётной ротой… был ранен… а когда неделю назад вернулся в батальон (случилась же такая удача снова попасть в свою часть), место его в роте уже было занято другим. И комбат назначил его своим заместителем – должность эта как раз освободилась…

– Майору твоя идея с позицией понравилась. «Толково» говорит… Хвалил…

– Да ничего особенного… – сдержанно ответил Василий. – Я это место ещё вчера на карте срисовал… – без хвастовства, а лишь со свойственной ему самодостаточностью рассуждал он. – Жаль думал, что заболочено… Днём сегодня сам ходил смотрел… проверял… А потом допетрил… Ну и хорошо, что болотце там… Плоты от переправы остались… Сапёры помогут… Мирово́ получится!..

Дальше шагали молча, сосредоточенно глядя под ноги, стараясь не сбиться с едва различимой в темноте тропинки… У развилки остановились.

– Погоди, Вась… Покурим… Пять минут… – предложил заместитель комбата и протянул пачку «Казбека» Василию. – Угощайся…

Камчатов извлёк из открытой пачки папиросу и, привычно сдавив «гармошкой» длинный бумажный мундштук, зажал его в зубах. Затем достал из кармана самодельную зажигалку и, запалив фитиль, дал сначала прикурить другу, потом – сам…

– Слушай, Василий, комбат ведь тебя хотел заместителем своим поставить… А тут я… подвернулся…

– Пустое… Вот закончим войну. Подучимся. Все начальниками будем.

– Дожить бы… После госпиталя как-то непривычно на передовой… Сам знаешь… Правда?.. Да?..

Василий понимающе молчал, задумчиво затягиваясь крепким табачным дымом…

– Слушай, а ведь через восемь дней у тебя день рождения… – непонятно к чему вспомнил заместитель командира батальона.

– Да через восемь дней… – после небольшой паузы, всё ещё поглощённый своими мыслями, подтвердил Василий. Затем, словно стряхивая не к месту прилепившуюся грусть, подбадривающее улыбнулся и добавил: – Вот Минск возьмём – там и отметим!

– До него ещё дойти нужно…

Молча докурив, попрощались – по-дружески искренне и сдержанно, и направились каждый по своим делам…

Ночь безраздельно правила миром: приглушив звуки, лишив красок. Но всё, поглощённое темнотой, пространство жило: настороженно… вполголоса… затаившись… То тут, то там слышались сдавленные возгласы команд, мерный шум шагов, тихие скрипы тележных колёс, гулкий стук топоров и нудный визг пил… Вся округа была наполнена незримым, но вполне осязаемым, напряжённым движением.

В половине второго ночи огневая позиция была готова. То ли командир сапёрного взвода специально подобрал самых расторопных бойцов, то ли они все у него были такие, а Василий остался доволен их работой – даже как-то неловко стало за свой резкий тон в обращении с тем лейтенантом. Поэтому перед завершением он подозвал своего старшину и приказал, в качестве благодарности, угостить сапёров спиртом разбавленным водой – «по сто грамм на каждого «хлопца»… как закончат».