Операция «Сентябрь»

– Знаком, товарищ подполковник.

– А об этом вам известно? – Савельев протянул Илюхину ещё один документ.

«Совершенно секретно. Экз. № 2.

Председателю Бюро ЦК ВКП(б) по Литве

товарищу ЩЕРБАКОВУ

24 августа 1946 г.

СПЕЦСООБЩЕНИЕ

Об убийстве милиционера лин. отд. милиции Шимкунас А.А. и о бесчинствах в/служащих на ст. Вильнюс.

24 августа с/г четверо военнослужащих из прибывшего на ст. Вильнюс эшелона № 43564 во главе со старшиной КУЗНЕЦОВЫМ Алексеем Тимофеевичем, находясь в нетрезвом состоянии, вооруженные автоматами и карабином в помещении билетных касс совершенно беспричинно избили дежурного милиционера ГУДАУСКАС.

Затем эта же группа хулиганов на привокзальной площади набросилась на другого милиционера ШИМКУНАС А.А., который в целях самообороны произвел из личного револьвера 2 предупредительных выстрела. В ответ на это старшина КУЗНЕЦОВ из карабина тяжело ранил милиционера, и когда последний стал стрелять в него, то он несколькими выстрелами убил ШИМКУНАС.

В результате перестрелки старшина Кузнецов был ранен и в тот же день умер в госпитале.

Через 15–20 минут другая группа военнослужащих из того же эшелона, выйдя на привокзальную площадь, встретила двух помощников коменданта ст. Вильнюс и одного патрульного, которых избили, отняли автомат и с криком ворвались в здание вокзала.

Принятыми немедленно милицией мерами бесчинства в/служащих были прекращены, и на вокзале был установлен порядок…

Произведенным предварительным расследованием установлено, что в пути следования из Австрии в Либаву отдельные группы солдат указанного эшелона занимались грабежами населения и хищениями продуктов питания из вагонов.

Военный комендант ст. Вильнюс подполковник БОЯРСКИЙ имел сообщение о подходе указанного эшелона, однако не принял никаких мер сам и не поставил в известность отдел ж.д. милиции.

Следственный материал вместе с задержанными передан военному прокурору гарнизона гор. Вильнюс для дальнейшего расследования.

Министр внутренних дел Литовской ССР

генерал-майор БАРТАШУНАС

гор. Вильнюс».

Дочитав, Илюхин, словно через силу, вымолвил:

– Знаком.

Сдерживая раздражение, Савельев спросил:

– И что же вы предприняли?

– Людей не хватает, Александр Васильевич. Я уже кучу рапортов отправил министру госбезопасности республики. Ответ один: людей нет.

– Послушайте, майор, все эти дела находятся на контроле руководства МГБ СССР. Даю вам три недели. Потом не обижайтесь. Не будет результатов, последуют выводы. Вам всё понятно?

– Так точно.

– Алексей Степанович, – подполковник обратился к Зарубину, – будьте любезны, окажите содействие майору Илюхину. И помните оба – радиопередатчики за вами.

Савельев вспомнил, что на Лубянке, перед отлётом в Вильнюс, полковник из отдела «ДР» настоятельно рекомендовал ему познакомиться с начальником разведотдела МГБ Литовской ССР полковником Станиславом Алексеевичем Ваупшасовым, легендарным советским разведчиком, и с майором Нахманом Ноаховичем Душанским – высочайшим специалистом по борьбе с националистическим подпольем в Прибалтике. Савельев позвонил в МГБ республики и договорился о встрече.

В небольшом уютном кабинете его встретил среднего роста худощавый полковник с множеством орденских колодок на кителе и звездой Героя Советского Союза. Огромный лоб, узкое скуластое лицо, жёстко сжатые губы, волевой подбородок, умные, цепкие глаза – всё выдавало в нём человека сильного характера, мужественного, с огромным опытом. Между тем Станислав Алексеевич был человеком скромным, даже стеснительным, интеллигентным, приветливым. Он радушно принял гостя, ответил на целый список заготовленных Савельевым вопросов, говорил кратко, лаконично, по делу. Настоятельно советовал налаживать отношения с местными жителями, создавать агентуру среди литовцев и поляков. Литовцы, по его словам, смогут помочь обнаружить лесные схроны польских банд на Виленщине, а поляки – схроны литовских банд.

Перед завершением беседы Ваупшасов пожелал Савельеву удачи и протянул ему маленький листок бумаги с кратким списком людей.

– Запомните их, листок сожгите. Они извещены, что будут работать с вами.

Душанского, к сожалению, на месте не оказалось. Как сказали его сотрудники, он срочно выехал в Шяуляйский район, где завершалась операция по блокированию и ликвидации крупной банды литовских националистов. На третий день начальник отделения по борьбе с бандитизмом МГБ Литовской ССР майор Душанский сам приехал к Савельеву.

Странно бывает в жизни. С человеком никогда не был знаком, ни разу его воочию не видел, но, как только майор Душанский вошёл в кабинет, протянул для пожатия руку и с доброй улыбкой представился, Савельеву показалось, будто они знакомы вечность, что их объединяет не только принадлежность к одной могущественной организации, но общая энергетика, незримые флюиды какие-то, духовное единство. Этот высокий, стройный красавец в идеально сидящем на нём мундире сразу вызывал доверие и уважение.

Савельев кое-что знал об этом человеке. Но в двухчасовой беседе, в ходе которой было выпито два чайника чая, Душанский кратко поведал о себе и многое об особенностях и характере работы по борьбе с бандитизмом в Литве.

Родился он в 1919 году (на шесть лет был младше Савельева) в Шяуляе в небогатой еврейской семье. В тридцать пятом году юный Душанский, сочувствовавший коммунистам, был арестован литовской тайной полицией, в тюрьме подвергался пыткам, но никого не выдал и вскоре был отпущен. В тридцать шестом новый арест и осуждение на шесть лет тюремного заключения. В тридцать восьмом году, находясь в заключении, подпольным комитетом был принят в компартию Литвы.

Его освободило новое советское правительство Литвы 19 июня сорокового года. А в августе того же года его призвали в Красную армию и, как подпольщика и коммуниста, направили в Шяуляй начальником отдела НКВД, а затем в погранвойска.

В начале июля 1941 г. отряд пограничников во главе с Душанским с боями прорвался к станции Дно. В составе группы сотрудников НКВД из Литвы и Латвии Душанского направили в Москву, где в октябре по требованию Сталина и по приказу Берии были сформированы три подразделения охраны Кремля. Возможно, Сталин вспомнил о стойкости и мужестве латышских стрелков, охранявших в годы Гражданской войны советское правительство.

В начале Великой Отечественной войны Душанский потерял практически всех родных: отца убили литовские полицейские в Шяуляйском гетто, мать погибла в газовой камере концлагеря Майданек, сестра Рохл и брат Пейсах были расстреляны литовскими нацистами при попытке уйти в советский тыл, брат Ицхак погиб в первые дни войны под Палангой. В живых остался один брат, всю войну прослуживший в госпитале.

С сорок третьего года, после окончания спецшколы НКВД, Душанский в составе опергрупп военной разведки и партизанских отрядов участвовал в разведывательно-диверсионной деятельности в тылу германских войск. В июле сорок четвёртого года, когда немцы бежали из Вильнюса, отряд под его командованием первым ворвался в город и попал под плотный огонь отрядов Армии Крайовой. Но бойцы Душанского быстро выбили аковцев с горы Гедиминаса, с крыш домов. С тех пор у Душанского было особое отношение к польским бандитам.

– А что вы с теми поляками сделали? – спросил Савельев.

– Надо было бы их всех расстрелять по законам военного времени, но убивать их мы не стали. – Он рассмеялся. – Вы не поверите, что мы сделали! Отобрали у них оружие и всех до одного раздели догола. И в таком вот оконфуженном виде отпустили по вильнюсским улицам.

Душанский совместно с сотрудниками МГБ СССР разрабатывал операции по розыску и аресту трёх особо опасных преступников – руководителей крупных отрядов литовских «зелёных братьев» – Й. Жямайтиса (кличка «Витаутас»), Ю. Лукши (кличка «Даумантас») и А. Романаускаса (кличка «Вангас»). Только один Лукша был убит в перестрелке.

Благодаря этой встрече, доброжелательности и стремлению Душанского помочь своему московскому коллеге, Савельев сумел скорректировать свои взгляды на задачи его опергруппы, по-новому оценить ситуацию в Вильнюсе и Виленском крае.

3

Антикварная лавка располагалась в полуподвальном помещении трёхэтажного дома из красного кирпича на углу улиц Замковой и Литературной, в самом центре старого Вильнюса. Участковый, младший лейтенант милиции Норейка, немолодой, тощий, одетый в новую синюю, не по размеру большую форму, суетливо сорвал с двери приклеенный лоскут бумаги с печатью райотдела милиции, выбрал на большой связке нужный ключ и, поправив на ремне кобуру с наганом, отворил дверь. Петли были хорошо смазаны, не скрипели. Участковый пропустил в лавку милиционеров, а старшину Бончюнаса оставил снаружи.

Капитан Нестеров щёлкнул выключателем, многорожковая люстра осветила довольно большое квадратное помещение с множеством застеклённых ящичков и витрин. Стекло, правда, всё было побито и его осколки противно хрустели на полу под сапогами.

– Работали, похоже, профессионалы, подмели всё подчистую, дверные петли смазали заранее… Лида, – он обратился к криминалисту райотдела милиции, старшему лейтенанту Воронцовой, – открывайте свой волшебный чемоданчик и начинайте искать пальчики и следы обуви. Вы, кстати, труп осмотрели? Что там интересного? Заключение патологоанатома готово?

Нестеров говорил спокойно и уверенно, будто ему наперёд было всё ясно и понятно.

Воронцова, миниатюрная, симпатичная девушка, была смущена капитаном из самого МУРа, да и старшего лейтенанта из Ленинграда она стеснялась.

– Так точно, товарищ капитан, – голос её чуть подрагивал от волнения, – труп осмотрела, проект заключения прочитала, само заключение обещали представить к вечеру. Хозяина лавки, Семёна Абрамовича Штерна, девяностого года рождения, вначале, видимо, пытали. На теле обнаружены множественные гематомы, на шее и лице – глубокие царапины. Затем его убили немецким штык-ножом ударом спереди в грудь. Остриё клинка точно попало в сердце, смерть наступила мгновенно. Убийца оставил штык-нож в теле. Но что интересно, товарищ капитан, сам штык необычный. Он от немецкого карабина «маузер», и таким штыком вооружали только вспомогательные подразделения, которым длинный армейский штык мешал. Например, полевых фельджандармов, полицейские дивизии. Обычный штык имеет длину 470 мм, а этот всего 225 мм.

Нестеров улыбнулся, чем ввёл криминалиста в ещё большее смущение.

– Молодец, Воронцова. Ищите следы.

Он закурил и обратился к старшему лейтенанту Храмову:

– Давай, Виталий, проверь – есть ли запасной выход, подсобку погляди, вентиляционные люки… Сам знаешь, тебя учить не надо… А ты, Йонас, – приказал Нестеров старшему лейтенанту Соколаускасу из ОББ райотдела милиции, – по сантиметру изучи двор и территорию перед фасадом здания. Помни, имеет значение любая на первый взгляд мелочь.

Отправив участкового и старшину Бончюнаса опрашивать соседей, Нестеров принялся осматривать лавку. В торговом зале, если так можно было назвать эту разгромленную комнату, ничего кроме битых витрин, пары старых венских стульев, обрамлённого в бронзовую рамку трюмо и неуклюжего туалетного столика на резных ножках не было. Недавно побеленные стены ещё пахли известью. Крашенный в коричневый цвет дощатый пол поблескивал мелкими осколками стекла. Два узких, зарешёченных окна еле пропускали уличный свет. Окна были целы.

Нестеров, после того как криминалист сделала несколько фото комнаты, стал изучать стены. Они были чисты, и лишь у двери в подсобку, на крашеной обналичке из грубо струганной доски он заметил маленький клочок шерсти, даже не клочок, а несколько смятых ворсинок зелёного цвета.

– Лида, – позвал он криминалиста, – аккуратненько снимите это пинцетом и приобщите.

Больше ничего не привлекло его внимания в торговом зале, и он направился в подсобку. В крохотном кабинетике хозяина лавки Храмов сантиметр за сантиметром простукивал стены. На большом письменном столе стояли телефонный аппарат и пустой маленький сейф, вскрытый фомкой, словно консервная банка.

Храмов оглянулся через плечо и, усмехнувшись, заметил:

– Жадные ребята. Ни копеечки не оставили. Вентиляции тут, Иван Иваныч, никакой. Оттого холодно и сыро. Запасной выход направо. Замок не взломан, но открыт. У двери, на бетонной приступке, несколько следов от сапог большого размера и, похоже, лёгких ботинок, по размеру женских. Я всё тщательно срисовал.

И тут оба офицера насторожились. После очередного удара Храмова по стене киянкой послышался характерный для пустот глухой звук. Храмов быстро юркнул в коридор и через минуту вернулся с топором, вырванным во дворе из противопожарного щитка. Нестеров прорубил квадратное отверстие с полметра по сторонам, вынул из кармана фонарик, сунул его в руки Храмова.

– Давай, Виталий, погляди, что там.

Пошарив правой рукой, Храмов извлёк из отверстия небольшую металлическую коробку с изображением на крышке державшего в руке чайную пиалу мужчины и надписью по-польски «Roza Chinska».

– Китайский розовый чай, – прочитал Нестеров и достал из кармана перочинный ножик.

В коробке был только один предмет: завёрнутая в замшу массивная золотая брошь, украшенная множеством крупных камней, похожих на бриллианты, изумруды, рубины и сапфиры.

– Тяжёленькая, – тихо произнёс Нестеров, – и, похоже, старинная.

Храмов повертел брошь, вынул складную лупу, рассмотрел камни.

– Это бриллианты, Иван Иваныч, зелёные – изумруды, а эти, малиновые, точно рубины.

– Откуда знаешь? – недовольно пробурчал Нестеров. – И, наконец, когда перестанешь меня по отчеству величать? Иваном меня зовут.

– Во-первых, вы меня, то есть ты меня, товарищ начальник, на восемь лет старше, – Храмов улыбнулся, гася раздражение капитана, – а, во-вторых, Ваня, был у меня в Ленинграде в блокаду небольшой опыт по этим камушкам. Как-нибудь расскажу. А, в-третьих, думается мне, бандиты приходили за этой брошью.

– Поживём – увидим… Ладно, пошли в зал.

Нестеров передал коробку с брошью криминалисту.

– Лида, срочно на экспертизу. Есть что с пальчиками?

– Есть, товарищ капитан, много чего есть. Будем работать.

Вошёл старший лейтенант Соколаускас с кипой листов бумаги и пакетиками с землей, лаконично доложил:

– Товарищ капитан, во дворе следы машины. Срисованы мною. Товарищ Воронцова сделала снимки. По протектору – или «виллис», или «додж». Со следов снял остатки грунта. Это красная глина, в городе такой нет.

– Хорошо, Йонас, передай всё криминалисту. Сейчас восемь тридцать пять. К восемнадцати тридцати жду ваши с Воронцовой соображения.

Распахнулась дверь, и участковый Норейка ввёл в лавку чуть полноватую, но весьма привлекательную даму, в лёгком кремового цвета поплиновом плаще и игривого фасона шляпке. На вид ей было лет тридцать пять.

– Доставлена гражданка Штерн, товарищ капитан. Я опросил соседей. Никто ничего не видел и не слышал. Что, собственно говоря, неудивительно, – участковый сделал виноватое лицо.

– Присаживайтесь, – Нестеров придвинул даме венский стул и приказал Соколаускасу вести протокол. – Вы опознали труп хозяина лавки?

– Да, это Семён Абрамович Штерн, – с надрывом ответила дама и прижала платочек к сухим глазам.

Она скорее с любопытством, чем с опаской поглядывала на Нестерова и Храмова, поминутно прикладывая кружевной платочек к глазам. Два молодых милицейских офицера ей были явно интересны.

В ходе допроса выяснилось, что Нелли Рафаиловна Штерн, девятисотого года рождения (Нестеров был удивлён, он-то полагал, что она гораздо моложе), место рождения – Вильно, незамужняя, убитому хозяину антикварной лавки приходилась двоюродной сестрой. С двадцать пятого года по май сорок первого Штерн владел большим престижным антикварным магазином в самом центре Вильно, на углу улиц Ягелонской и Гданьской, в пяти минутах ходьбы от центральной улицы Адама Мицкевича. Нелли Штерн все эти годы работала в магазине кузена в качестве продавщицы и домоправительницы. В мае сорок первого года Семён Штерн решил уехать в Советскую Россию. Причин было несколько. Во-первых, после передачи Москвой в октябре 1939 года Вильно Литве новые литовские власти стали душить бизнес налогами, а полицейские чиновники занимались открытым рэкетом, вымогая у Штерна ежемесячную плату за «крышу». При поляках подобного не было.

Во-вторых, когда в Литве в сороковом году была провозглашена советская власть и страна вошла в состав СССР, началась полная неразбериха. Богатые поляки и литовцы либо уехали в Швецию и Финляндию, либо подверглись репрессиям органами НКВД. Бизнес серьёзно просел. Зачастили уголовники, требуя у брата стать скупщиком краденого и отдать им долю в бизнесе. В апреле сорок первого Штерн решил воспользоваться приглашением родственников, уехать в Саратов и открыть там антикварный магазин. Через месяц всё был распродано, и Штерны покинули Вильно. Осенью прошлого, сорок пятого года, они вернулись в город и с разрешения властей вновь открыли антикварный магазин, вернее лавку. Бизнес шёл ни шатко ни валко, но на жизнь хватало.

– Откуда в лавку поступал товар?

Дама закатила глаза, видимо, соображая, как ответить на вопрос. С минуту подумав, уверенно заговорила:

– Большую часть товара кузен получал из Ювелирторга под реализацию, все документы в порядке, я их передала вашим людям. В основном это были серийные изделия ювелирных предприятий из золота и серебра: колечки, серёжки, кулоны, броши, запонки… Дорогих вещей с драгоценными камнями не было. В основном полудрагоценные и поделочные камушки: янтарь, агат, горный хрусталь, малахит, розовый кварц, лазурит, халцедон… Что-то на продажу приносили люди, в основном поляки. Кузен тщательно отбирал, но большинство было низкого качества и перспектив к реализации не имело, брат отказывал. Кое-что он брал из мебели, это сейчас ходовой товар.

– Скажите, Нелли Рафаиловна, – Нестеров жёстким взглядом упёрся в глаза Штерн, – бандиты в гости не заглядывали?

Дама молчала, теребя в руках платочек. Нестеров смягчил тон:

– Поймите, нам крайне важно это знать. Если вы хотите, чтобы мы нашли убийц вашего брата, нам нужен максимум информации.

Штерн выпрямилась и тихо сказала:

– Заглядывали, пан капитан. Разные заглядывали. Весной, по-моему, в апреле, у лавки остановилась дорогая машина, марки не помню. В лавку зашли трое: двое здоровых молодых людей, под плащами которых скрывались немецкие автоматы, и высокий, стройный, хорошо одетый мужчина, представившийся майором Адамом Шперковичем.

Нестеров достал из полевой сумки конверт с фотографиями, вынул одну и передал Штерн.

– Это он?

Она долго всматривалась в фото холёного офицера в парадной форме с аксельбантом и наградами на груди.

– Да, это Адам Шперкович. Они удалились с братом в подсобное помещение, в кабинет брата, и долго разговаривали. Прощаясь, Шперкович крепко пожал руку Семёна Абрамовича и сказал: «Я надеюсь на вас, пан Штерн. Полагаю, вскоре я вернусь за ней». А месяц назад, в начале августа, в лавку нагрянул известный в Вильно Станислав Бруяцкий с подручными. Он истерично кричал, топал ногами, требуя от кузена, чтобы тот отдал то, что оставил ему на хранение Шперкович. Но Семён Абрамович всё отрицал. Бруяцкий посоветовал хорошенько подумать и, пригрозив пистолетом, обещал вскоре вернуться.

Нестеров переглянулся с Храмовым, достал из конверта фотографию Бруса, в миру Бруяцкого Станислава Брониславовича, показал её Штерн.

– Этот приходил?

– Да, этот.

Храмов положил перед Штерн чайную коробочку, извлёк из неё брошь и спросил:

– Эту вещь оставил на хранение Шперкович?

Штерн побледнела, её широко раскрытые глаза выражали удивление и ужас. Она прошептала одними губами:

– Да. Это фамильная брошь его покойной матери Ядвиги, до замужества Коморовской. Он уверял, что это всё, что осталось от приданого матери. Брошь из чистого золота высокой пробы, украшена бриллиантами, изумрудами, рубинами и сапфирами. Изготовлена голландскими мастерами в Амстердаме в середине восемнадцатого века.

– Вы знаете цену броши? – спросил Нестеров.

– Кузен её оценивал в двадцать – двадцать пять тысяч фунтов стерлингов. Это сумасшедшие деньги, панове!

Храмов присвистнул и быстро убрал брошь в коробку.

– Вы полагаете, – продолжил Нестеров, – бандиты приходили за брошью?

– Уверена. Всё остальное, что они взяли, сущие пустяки.

– Вы знали, где была спрятана брошь?

Штерн вздрогнула.

– Нет, пан капитан, кузен мне ничего не говорил.

– А кто мог так профессионально замуровать брошь в стену кабинета вашего кузена?

– Не знаю. Возможно, у брата сохранились довоенные связи с какими-то рабочими, или он новые завёл. Не знаю, пан капитан.

– Вам известно, где могут скрываться Шперкович и Брус, извините, Бруяцкий?

– Пан капитан, – Штерн с укором поглядела на Нестерова, – город почти не разрушен и пуст. Брошенных домов и квартир множество. Да где угодно.

– Вы живёте здесь, в старом городе, по адресу – улица Августинцев, дом 7, квартира 3?

– Совершенно верно, рядом с костёлом Святого Казимира.

– В городе вы случайно больше не встречали этих людей?

– Нет. Хотя постойте. Неделю назад я ходила за овощами на Лукишский рынок, что напротив гимназии, на Мицкевича. Там есть небольшая деревянная пивная. Так вот у этой самой пивной я заметила двух бандитов из компании Бруяцкого, они с ним приходили к нам в лавку. Они стояли у дверей пивной, курили, смеялись, громко разговаривали по-польски, меня, слава Богу, не узнали. Больше я никого не встречала.

– В городе у вас есть родственники?

– Нет, всех Господь прибрал.

– Вы общаетесь с друзьями, знакомыми?

– Практически нет. Кто успел до войны бежать, те далеко. А кто остался… Вы же знаете, что немцы и литовцы с евреями сделали?

Нестеров дал подписать Штерн листы протокола.

– Нелли Рафаиловна, если понадобится, мы известим вас. О нашем разговоре никто не должен знать. Помните, бандиты могут и вас навестить.

Штерн поднялась, оправила плащ, поправила шляпку и, гордо вскинув голову, заявила:

– Я никого из них не боюсь. И смерти не боюсь, пан капитан. Там, – она подняла вверх указательный палец, – там все мои родные, они ждут меня и будут рады встрече. Всего вам доброго, панове офицеры.

Когда за Штерн закрылась дверь, Нестеров, ободренный хоть какой-то информацией, приказал:

– Соколаускас, свяжитесь с военными, – когда он нервничал, всегда переходил на «вы», – и узнайте, откуда были угнаны «виллис» и «додж», пригласите в райотдел их людей, быть может, узнают протекторы своих машин. Постарайтесь с Воронцовой определить, откуда на протекторах красная глина. Лида, за вами организация экспертизы броши, пальчики, шерсть с дверного косяка, анализ следов машин. Да, и поглядите, не фигурирует ли в делах последнего месяца подобный штык-нож, которым убили антиквара. Храмов, возьми в райотделе пару толковых ребят, переоденьтесь в штатское и пошарьте по рынку, особенно возле этой самой пивной. Никаких шалостей. Если объявится Брус, не вздумайте рыпаться. На куски вас порвут. Встречаемся в райотделе в половине седьмого. Младший лейтенант Норейка, установите негласное наблюдение за лавкой и домом, где живёт гражданка Штерн. Любую информацию немедленно докладывайте дежурному райотдела.

Телефонный звонок в пустой лавке раздался, словно пулемётная очередь. Все насторожились и потянулись вслед за Нестеровым в подсобку.

Выждав несколько сигналов, Нестеров поднял трубку и уверенно произнёс:

– Слушаю.

Трубка, потрескивая, молчала. Через минуту раздались короткие гудки.

Нестеров задержал Храмова.

– Виталий, очень прошу, будь осторожен. Город обезлюжен, в основном поляки, все друг друга знают, неизвестные вызывают подозрение.

– Не волнуйся, командир, прорвёмся. А ты сейчас куда?

Проводив Храмова до дверей, Нестеров ответил:

– Хочу на городской телефонный узел заглянуть. Надо выяснить, кто звонил в последнее время сюда, в лавку, кому звонил убитый Штерн. И этот странный звонок меня насторожил… Забирай машину, я пешком прогуляюсь.

Оставшись в разгромленной лавке один, Нестеров присел на старый венский стул, закурил и задумался. Он не мог понять, как работает здешняя милиция… По сути, всё держится на нескольких литовцах из местных, лишь они знают город, а поляков нет ни одного. Ну а что мы, приехавшие русские? Словно котята слепые, всё на ощупь, без знаний местных условий, без агентуры…

Он стал анализировать, что у них на руках по делу убитого антиквара. Куча отпечатков, следы обуви, красная глина, шерсти клочок, орудие убийства – штык-нож. На всё это, требующее тщательного анализа и экспертизы, уйдёт много времени. Это тебе, брат, не на Петровке.

Из показаний кузины убитого, если, конечно, она не врёт, выходит, что убийство совершили бандиты Бруса, пытавшиеся через пытки добиться у антиквара выдачи броши. Но ведь всё может быть с точностью до наоборот. Могло случиться и так, что Штерн «кинул» Шперковича, соврав о похищении материнской реликвии, и пообещал Брусу продать ему драгоценную брошь после того, когда узнает её истинную цену.

Странно, Шперкович больше за брошью не приходил, а бандитам вырвать её под пытками не удалось. Хотя антиквар, по словам кузины, человеком был мягким и пыток бы не выдержал.

Обе версии жизненные. Но возможна ли иная? Возможна, если вмешался кто-то третий. А могло случиться так, что антиквар не знал, где замурована коробка с брошью? Маловероятно. Но чем чёрт не шутит…

Докурив третью папиросу, Нестеров повесил на плечо «ППС»^[10], оглядел ещё раз лавку и направился к выходу. Уже ступив на приступок, он заметил, как в щели половых досок что-то блеснуло. Скорее всего, осколок стекла, мелькнуло в голове. Но профессиональная привычка всё перепроверять заставила вернуться. Достав нож, он встал на колени и извлёк из щели простенькое золотое колечко с маленьким камушком голубовато-серого цвета. Повертев его, Нестеров сунул колечко в нагрудный карман и покинул лавку.

Директора телефонной станции на месте не оказалось. Предъявив удостоверение немолодой секретарше в приёмной, Нестеров попросил пригласить кого-либо из руководителей. В приёмную вошёл капитан с эмблемами связиста, в зелёного цвета вязаной шерстяной безрукавке поверх гимнастёрки, среднего роста, крепко сбитый, лицо мужественное, большие крепкие руки. «Такими руками, – подумал Нестеров, – не провода соединять, а рельсы гнуть». Всё в этом капитане вызывало уважение. Вошедший представился:

– Главный инженер капитан Семашко.

Нестеров также представился и показал удостоверение.

– Товарищ капитан, мы могли бы где-нибудь побеседовать?

– Конечно, пойдёмте ко мне, вторая дверь направо.

В узком тёмном кабинете, заставленном бухтами телефонного провода, помещались только небольшой письменный стол со старой, польского производства настольной лампой и двумя телефонными аппаратами, узкий кожаный диван и в углу – стоячая вешалка для одежды, на которой висела видавшая виды серая офицерская шинель.

– Присаживайтесь, – капитан указал Нестерову на диван. – Вы сегодня чего-нибудь ели?

Голодный Нестеров честно признался:

– Утром чаю попил с бутербродом, – он улыбнулся, – или вернее, бутерброд с салом запил кружкой чая.

– Всё ясно, – капитан достал из верхнего отделения стола бумажный пакет и короткий немецкий штык-нож, – давайте-ка порежьте, а я пока схожу, чайник поставлю.

За бутербродами со свиной домашней колбасой, чаем и папиросами офицеры кратко поведали друг другу о военном лихолетье. Поблагодарив за угощенье, Нестеров спросил:

– Можно установить номера, с которых звонили антиквару и его кузине, и по каким номерам звонили они в последнее время?

– Конечно, можно. И владельцев номеров установим, будь они хоть организациями, хоть частными лицами. Пойдёмте в операционный зал, там у каждой дежурной телефонистки имеется журнал регистрации звонков.

В длинном, заставленном аппаратурой зале, работали четыре телефонистки. Офицеры подошли к молодой симпатичной девушке, её вьющиеся белокурые волосы почти полностью были скрыты двумя большими наушниками. Тонкие, длинные, словно у пианистки, пальцы непрерывно бегали по панели, вонзая штекеры в разные гнёзда разъёмов. При этом она успевала через микрофон общаться с абонентами и улыбалась. Главный инженер потрогал её за плечо. Она вздрогнула, обернулась, сняла наушники и, увидев милиционера, как показалось Нестерову, на мгновенье растерялась, но быстро взяла себя в руки и мило улыбнулась.

– Малгожата, – обратился к ней главный инженер, – ты работала в пятницу?

– Да, я. А что-то случилось? – её кукольное личико выражало удивление.

– Будьте добры, – попросил Нестеров, пропуская мимо ушей её вопрос, – посмотрите, кто в тот день звонил по этому телефону и кому звонил данный абонент.

Он положил на стол записку с номером телефона погибшего антиквара, и когда девушка взяла записку в руки, Нестерова будто ток прошиб. На безымянном пальце её правой руки сверкнул маленький золотой перстенёк с халцедоном, точно такой же, как подобранный на полу в антикварной лавке и лежавший в нагрудном кармане гимнастёрки Нестерова.

– Какая прелесть! – воскликнул он. – Небось, кавалер подарил?

Щёки девушки заалели, она смущённо ответила:

– Так, пан капитан, рыцарж^[11] мой.

Девушка открыла нужную страницу оперативного журнала и написала на вырванном из блокнота листке номера телефонов абонентов, звонивших в тот трагичный день антиквару, и номера, по которым звонил погибший. Поблагодарив телефонистку, Нестеров вслед за главным инженером спустился на первый этаж.

– Слушай, капитан, установи как можно скорей этих абонентов. И можно поглядеть личное дело этой милой пани?

Связист улыбнулся и подмигнул Нестерову.

– Что, Москва, понравилась дивчина? У нас, брат, таких много. Пошли в отдел кадров.

Нестеров читал личное дело и делал пометки в блокноте. Малгожата Карпович, 1922 года рождения, место рождения – Вильно. Образование среднее. Не замужем. Отец – Збигнев Карпович, 1896 года рождения, г. Новогрудок, майор Войска Польского, командовал запасным пехотным батальоном, пропал без вести в сентябре 1939 г. во время боёв с немцами под Кельцем. Мать – Мария Карпович, в девичестве Квятковская, 1902 года рождения, из обедневшей шляхты Виленского воеводства, проживает с дочерью. Дядя Малгожаты – Бронислав Эдуардович Квятковский, 1894 года рождения, старший брат её матери, профессор виленского университета, ныне преподаёт в городской мужской гимназии русский язык и литературу.

– Слушай, друг, – прощаясь, попросил Нестеров, – вызнай про её кавалера. Кто, да что, да где живёт? Не хочу, понимаешь, пугать девушку расспросами. Ну, спасибо тебе за всё. Бывай, до встречи. Жду звонка.

Выйдя на залитую сентябрьским солнцем улицу, Нестеров глубоко вдохнул наполненный запахом увядавшей листвы воздух, поправил на плече автомат и, сориентировавшись, широко зашагал в сторону райотдела милиции. Интересно, думал он, колечко телефонистки краденное или купленное. Будь оно неладно, колечко это! Возможно, оно ключик к ещё одной версии убийства антиквара. Какими силами все эти версии отрабатывать?