Остров горного дьявола

Глава шестая.

Сано, обхватив одной рукой шею своего командира другой придерживая рану на животе влачился, едва передвигая ногами. Двигались медленно, останавливаясь на отдых каждые четверть часа.

День уже близился к концу. Такэда рассчитывал засветло помочь Сано добраться до отделения полиции пока основная масса сотрудников еще не успела разойтись по домам. В противном случае пришлось бы ждать утра. А до утра Сано может и не дожить.

В суете лейтенант запнулся и вместе с товарищем рухнул наземь. Пришлось сделать внеочередной привал. Командир даром время не терял и разминал затекшую шею и левую руку.

– Тебе страшно, Каташи, – неожиданно спросил он.

– Боится тот, кому есть что терять. – произнес капрал. – Нам-то с тобой чего беспокоиться?

Такэда все понимал. За тридцать лет, проведенные в филлипинских лесах, лейтенант открыл для себя тот факт, что нельзя воевать, постоянно находясь в страхе. В страхе собственной гибели. В конечном счете, любой от этого рехнется, прежде чем состарится. Единственный выход – не зацикливаться на смертельной опасности, а воспринимать войну, как обычную работу, которую кроме тебя никто не выполнит. Ибо стоит чуть усомниться и твои страхи начнут тебя разъедать изнутри, а это уже чревато… Вот и сейчас лейтенант старался не думать о предстоящей гибели Сано.

Одзава сидел на стуле посреди кабинета со связанными руками, смиренно ожидая своей участи. Акино облокотившись на сейф смотрел на японца, как на древнее ископаемое. И только Ирмос выдыхая сигарный дым, ходил вокруг пленного, глядел ему в лицо, не веря собственному счастью.

– Ну, что, турист, заблудился? Дорогу домой показать? Харчи там постные и неполезные, зато бесплатные… Там ты сгниешь заживо и это в лучшем случае…

Одзава английский не понимал, но по настроению лейтенанта догадывался: ничего хорошего ждать не стоит. Поэтому он сидел, уставившись в дощатый пол, долго не решаясь даже пошевелиться. И лишь тогда повернул голову в сторону двери, когда в коридоре послышалась какая-то возня.

– Входите! – сказал Ирмос, не отрывая взгляд от пленного.

На это приглашение никто не ответил. Лишь дверь слегка приоткрылась, образовав тоненький зазор.

– Кто там? Эй! – крикнул лейтенант. – Дежурный!?

Повисла тишина. И в этой тишине словно зарождалось силовое поле, заполнявшее собой все пространство кабинета. Ирмос нащупал пистолет, висевший на поясе. Наконец, дверь отворилась и взорам присутствующих предстал Сано. Он вошел, с трудом держась на ногах; в руках гранаты. Лицо капрала было спокойным…

Две чеки упали на пол. Шериф замер с пистолетом в руке. Понимая, что пришёл его час, лейтенант стал воспринимать происходящее как иную реальность. Тягучие секунды срастались в бесконечность… Он видел летящие ему под ноги гранаты, успел поймать в поле зрения лежащего под столом сержанта с выпученными, как у рыбы на сковородке глазами, а ещё заметил съёжившегося на полу в позе эмбриона пленного японца. Одновременно в этот короткий остаток жизни лейтенант к собственному же удивлению принялся весьма энергично разряжать обойму в капрала. И напрягшись всем телом, лейтенант приготовился… Но прошло мгновенье, другое, а взрыва не было.

Так они и застыли: расстрелянный в упор японский капрал, готовый к гибели лейтенант филлипинской полиции, скрюченный военнопленный в ожидании своей судьбы и сержант в планы которого погибать никак не входило.

Было тихо настолько, что слышалось лишь дыхание Акино. Лейтенант, мысленно перейдя с того света на этот, с робкой надеждой, которая мало-помалу укреплялась медленно поднял гранаты, сжимая их так, что пот проступил на лице.

Глядя на шерифа, сержант оторвал свои щёки от пола и крикнул:

– Осторожно! У вас граната! – и снова ткнулся носом в доски.

– Вижу, что не рыбий хвост! – процедил Ирмос и выскочил на улицу. Там он бросил гранаты в небольшое болотце и только когда боеприпасы канули на дно, почувствовал дикую усталость. Вернувшись в отделение, он осмотрел тело дежурного. Ножевое ранение в горло…

Сержант сел на стул и начал приходить в себя, Одзава продолжал лежать на полу и вставать не торопился, так как чувствовал сейчас ему будет… Чутьё японца не обмануло. Лейтенант зашел в кабинет, усадил пленного на стул и началось…

Ирмос вел допрос по существу: бил японцу по роже. Бил от души, впечатывая каждый удар.

– Да вы тут сговорились, оказывается! Молчишь, сука?! Говори, каких ещё сюрпризов ждать!

Сержант, стоя за спиной лейтенанта наблюдал, как голова Одзавы болталась из стороны в сторону.

– А если полковник Рамос узнает? – осторожно спросил он

– Рамос? Узнает! Как пить дать! Узнает и ещё от себя добавит. – рычал Ирмос, не отрываясь от работы. Лицо Одзавы превращалось в одну большую гематому. И только когда после очередного удара он потерял сознанье, лейтенант сделал перерыв: сел на стол, достал свою флягу и осушив до дна, закурил.

– Послушай, а давай его утопим в нашем болоте, а скажем, что сам захлебнулся. При попытке к бегству… а?

Но увидев, что его слова энтузиазма у сержанта не вызывают, Ирмос несколько смягчился:

– Ладно, давай теперь ты с ним поработай.

Сержант оробел.

– Но… я… я не знаю японского…

– А ты что с ним поболтать вознамерился? Может еще ему и чашечку кофе предложишь? Эти выродки только что на наших глазах Йовито зарезали!

Сержант, скованный страхом и нерешительностью, смотрел то на Одзаву, то на лейтенанта.

– Что? Руки замарать боишься? А у нас работа такая: грязная, но благородная. Я поклялся этих тварей изжить. И я, мать их, изживу; всех до единой. Знаешь, как мы на войне поступали с теми обезьянами, кто сотрудничать отказывался?

– Как?

– Угощали их «самурайскими шоколадками»!

– Это как?

– А так! Гранату в пасть засовывали и чеку выдергивали длинной веревкой. Знаешь, как им челюсть выворачивало зубами наружу?!.. И помогало!.. Остальные становились более общительными.

В дверях появились двое людей в штатском, а за ними неспешно вошел широкий человек. Лицо он имел одутловатое, глаза – маленькие и не добрые, а звание – высокое.

– Что тут у вас происходит, лейтенант? – бросил на ходу полковник. – Ты же докладывал у тебя один пленный! А труп откуда и там ещё?

– Совершено нападение на участок. Удалось поймать диверсанта… японца – отрапортовал Акино.

– Понятно, что не индейца. А у этого что с лицом? – полковник Рамос кивнул на приходящего в сознанье Одзаву.

– Видимо, когда шел к нам упал… в смысле падал… с обрыва несколько раз… – ответил сержант.

– Суровый рельеф в наших краях. – согласился Рамос, поглядывая на лейтенанта. – А самураи, смотрю, активизировались. Разгуливают как у себя дома, наших средь бела дня режут прямо в полиции… Ладно хоть эти здесь. Два японца за один день – это уже кое-что. Надо бы им нанести ответный визит вежливости.

После того, как полковник со свитой увезли пленного, Ирмос и Акино вышли на улицу.

– Ничего себе денек! – вздохнул лейтенант, – Зато есть результат! Знать бы наверняка, сколько их еще осталось!

– Как им самим не надоела эта война?

– Плохо ты знаешь японского солдата.

– Почему? Я слышал про кодекс чести и все такое…

– Кодекс чести и все такое… – передразнил Ирмос. – Это не то, что ты думаешь, это то, о чем ты даже и не подозреваешь! Для самурая честь и верность присяге – образ жизни… единственный причем.

На прощание лейтенант сказал:

– Дождись людей из морга, завтра увидимся.

Только оставшись наедине, Акино в полной мере осмыслил как призрачна грань между жизнью и смертью. До этого все воспринималось как сон, как жуткая бредовая фантазия. Но труп японского солдата времен второй мировой посреди полицейского кабинета в глухой филлипинской провинции – это была реальность. Абсурдная реальность. Теперь сержанту стало страшно по-настоящему.

Ночью идти не легко, но у Такэды другого выбора не было. Нужно уходить чтоб пережить облаву. В том, что она непременно будет организована лейтенант не сомневался.

С первыми лучами солнца он вышел к лагерю. Землянка была пуста. Вся провизия ушла вместе с Одзавой. Не осталось ничего, кроме надписи на агитплакате. Под слоганом «Война до победы» карандашом было начертано «моя война закончена». Оставаться здесь было не безопасно. В любой момент, благодаря Одзаве сюда могут прийти американцы. Такэда это понимал, но двигаться дальше в горы не было сил. Была лишь воля…

Лейтенант собрал оружие, патроны, котелок – все, что можно было унести и направился подальше отсюда. Вечером вышел к водопаду. От запредельной усталости Такэда повалился на землю и уснул, едва закрыв глаза.

Сквозь шум воды лейтенанту почудилось, что его кто-то зовет. Открыв глаза, Такэда действительно услышал своё имя. Причем голос был очень знаком.

– Такэда! Лейтенант Такэда!

Этот голос резкий, уверенный доносился оттуда, где потоки воды с грохотом ныряли в горное озеро. Сколько проспал лейтенант он и сам не понял, но усталость как рукой сняло. Оказавшись в считанные мгновенья возле воды, Такэда осмотрелся. Никого. «Должно быть во сне…» решил он и уже было вернулся к месту своего отдыха, но его снова окликнули. Только теперь с другого берега. Сомнений быть не могло. Голос этот принадлежал майору Хамада. Он был руководителем разведшколы. Именно благодаря его жестким, а порой жестоким тренировкам лейтенант научился выживать, воевать и не только…

Хамада неоднократно демонстрировал свою технику маскировки: растворялся даже среди жиденькой растительности, где спрятаться, казалось, просто невозможно.

Не утруждая себя долгими поисками Такэда окунул голову в воду, встряхнулся, прислушался… Больше его никто не звал. Да и откуда в этой глуши возьмется майор Хамада собственной персоной?

Лейтенант и раньше предполагал, что особый рельеф местности может порождать необычные явления. Но с такой причудой столкнулся впервые. Холодная вода вернула ясность мысли. И с этой ясностью он продолжил свой путь в горы.

Откуда-то издалека поверх шума падающей воды возник гул винтов. Самолет пролетел так низко, что казалось вот-вот зацепит верхушки деревьев. Но Такэда продолжал идти, не пытаясь скрыться. Он по опыту знал с самолета его не заметят. Надо быстрее двигаться в горы, ибо с таких облетов начинается большая облава.

Глава седьмая

Облава поистине была с размахом. Штаб операции располагался на территории того самого заброшенного авиационного склада, где были убиты Хосе Эрнандес и его приятели. Состав участвующих был разношерстным: здесь присутствовали и военные, и полицейские и специальный отряд следопытов.

Даже Акино выпросил себе небольшую группу, чтобы во главе ее отправиться на поиски самураев. Со стороны сержанта это было попыткой показать себя и отомстить за собственный страх. Ирмос это прекрасно понимал, а потому выделил в подчинение своему помощнику второстепенную группу из пяти полицейских, которую обычно используют в качестве вспомогательной охраны. Эти пятеро вообще плохо себе представляли зачем такую кучу служивого народа собрали в одном месте.

Акино построил их всех и, как сумел, внес ясность в обстановку, объяснив задачу:

– Короче, всем постоянно быть начеку!.. Увидите японца – стреляйте, не раздумывая!

Отряд выступил в джунгли. И чем дальше он уходил, тем сложнее было продираться сквозь заросли. Но вскоре группа сержанта вышла на едва заметную тропинку. Сам командир шел чуть в стороне, поскольку, глянув смерти в лицо, чувствовал себя на фоне остальных опытным бойцом и для порядка подгонял вверенных ему людей.

Когда штаб был далеко позади, сержант дал команду рассредоточится. Только стали двигаться «цепью» как один полицейский, находившийся в центре рухнул в замаскированную яму. Несчастного насадило на острые бамбуковые колья, коими было утыкано дно ловушки. На отчаянные стоны одним из первых прибежал Акино. Когда пострадавшего извлекли, стало ясно: помощь ему уже не требуется.

– Что теперь, сержант? – поинтересовался самый молодой из полицейских. Этот вопрос заставил Акино усомниться в целесообразности дальнейших поисков. Однако, возвращение без результатов, но с потерями было сродни позору.

– Продолжать поиски! – выпалил сержант. – Если не самих диверсантов, так логово их отыщем.

– А как мы узнаем, где его искать? – снова спросил молодой.

Акино осмотрелся по сторонам, взглянул на труп и произнес:

– Там, где ловушек тьма, там и логово их.

Отряд продолжил поиски. Теперь полицейские шестами зондировали каждый клочок земли, перед тем, как ступить ногой.

В штабе всеобщая неразбериха шла полным ходом. Возвращался с поисков один отряд, ему на смену уходил в джунгли другой, взлетали вертолеты, толкались военные возле армейской рации, пытаясь восстановить утерянную связь с группой. Полицейские и военные чины отдавали друг другу противоречивые приказы. И вся эта суета в глазах Ирмоса и его приятеля из криминалистической лаборатории Рауля была лишь очередной попыткой поймать рыбку худым неводом. Находясь в стороне, они следили за ходом бестолковых действий и мирно беседовали о своём.

– И чего, спрашивается тебя выгнали сюда? – спросил Ирмос.

– Сказали – нужно. Нужно и всё… – вздохнул Рауль. – Как твой новый помощник?

– Акино? Ну, в общем…

– А ты знаешь какая у него кличка? – перебил Рауль и в его глазах появился веселый огонек. – Пудинг!

– Ты-то откуда знаешь?

– Э-э-э, Фернандо! Разве забыл? Сплетни – мое хобби! Надо же мне чем-то на пенсии заниматься.

– Пудинг – забавное прозвище.

– Его в городе так все и называли Акино-Пудинг или просто: сержант Пуди.

– Это потому что он толстый? – спросил Ирмос.

– Ну… не только… Он постоянно там отличался… Я тебе расскажу. Как-то раз приехал он по тревоге на адрес. Хозяйка квартиры сообщила, мол, пришла домой, а дверь открыта, все перевернуто, похоже в доме кто-то побывал. Словом, ограбление… Пуди походил туда- сюда, осмотрелся и стал расспрашивать: что пропало, да в какую стоимость ущерб. Потом сел на диван; большой такой диван, всё аккуратно записал, попрощался и ушел. А из этого дивана выскочил воришка, как черт из табакерки, хозяйка в обморок, а он – на улицу и был таков… А полгода тому назад вздумалось начальству устроить что-то вроде зачета по физподготовке среди личного состава. Так вот, твой помощник на этом зачете едва не помер. В общем такие дела!

– Любопытно…

– Да! – благодушно закряхтел Рауль. И что ему, спрашивается, делать в городе? Там над ним все посмеивались. Ну и работы побольше будет, чем здесь. Может поэтому и перевелся сюда. Здесь тихо и никто его не знает.

– У нас тоже служба не сахар, сам видишь.

– Это да… не везет сеньору Пуди!

Бессмысленно шатаясь несколько часов подряд Акино со своим отрядом набрел на водопад.

– Сержант, взгляните! – позвал один из полицейских, заметив что-то на земле. Действительно возле самой воды мокрый грунт запечатлел следы. – Совсем свежие.

Акино взглянул на отпечатки и все нутро его похолодело.

– Обыщите здесь все вокруг! Смотрите в оба.

Схватив вспотевшей рукой пистолет, сержант сделал попытку понять по следам в каком направлении ушел их обладатель. В том, что это был самурай не было сомнений так как рисунок подошвы филлипинского армейского башмака Акино знал. Чем дальше следы уводили от воды, тем менее заметными они становились и метров через двадцать исчезали вовсе.

Внезапно Акино вздрогнул и втянул голову в плечи… Показалось, возле вершины, где низкорослое дерево нависло над расщелиной прозвучал чей-то голос. Высунувшись из-за огромного валуна, сержант стал разглядывать скалы через мушку пистолета. Не заметив ничего похожего на японского солдата, Акино оробел еще больше. Сержанту стало мниться что его самого уже держат на прицеле. А потому не мешкая он вызвал подкрепление:

– Эй! Ко мне! Быстро сюда!

Не тут-то было! Дружного топота за своей спиной Акино не услышал. Зато голоса там на вершине зазвучали вновь так же резко, отрывисто, словно кто-то кому-то отдавал приказ. Сержант пальнул в воздух и заорал:

– Полиция! Выходите с поднятыми руками!

На выстрел сбежалась вся группа.

– Кто стрелял?.. Где они?..

Стражи порядка занимали позиции.

– Там в расщелине. – пояснил сержант. – Ориентир – кривое дерево.

Среди своих он почувствовал себя увереннее.

– Эй! Руки за голову! Вы окружены, сопротивляться бесполезно! – крикнул Акино и для пущей убедительности выстрелил вверх еще разок.

В ожидании ответа каждый миг – вечность. Нервы взведены до предела у каждого. Сержант всем телом чувствовал свой пульс, вдыхая наэлектризованный страхом воздух. Скоро все пятеро услышали нарастающее жужжание. Взмахнул рукой один полицейский, затем другой. И вот уже вся группа энергично отмахивалась от диких ос. А из гнезда, развороченного метким выстрелом сержанта, вылетали новые и новые особи. Рой увеличивался на глазах. Отбиваться было бесполезно. Полицейские вскочили и, побросав оружие рванули к спасительной воде. Одни ныряли, другие всплывали, хватали воздух и махая руками снова погружались. Среди этой паники сохранял спокойствие лишь водопад. Он, как и прежде монотонно рокотал, сбрасывая пену в озеро.

Глава восьмая

Неподвижно, словно изваяние Такэда сидел на камне, обхватив винтовку. За спиной – грот, впереди – уходил вниз зелеными волнами древесных крон горный хребет. Солнце, приготавливаясь к погружению в море, протягивало от горизонта к берегу сверкающую дорожку. Привыкший к облавам лейтенант терпеливо ждал, когда страсти поутихнут. Наслаждение пейзажем – маленькая радость, но он научился ценить и это.

С рассветом Такэда отправился на поиски пропитания. Когда хочется есть любое растение кажется съедобным. Голод притупляет чувство опасности. Лейтенант возле дерева замедлил шаг. Некий зверек, похожий на крысу пробежал и скрылся в норе под корнями. Заглянув внутрь логова лейтенант ничего, кроме темноты не увидел. Поэтому он решительно просунул руку под корягу в надежде быстро схватить добычу. Нора действительно была обитаема. Однако, вместо крысы Такэда нащупал змею. Одернул руку, но поздно. Ядовитая тварь успела укусить. Лейтенант не мешкая сделал ножом надрез в месте укуса и стал ртом оттягивать зараженную кровь.

Через некоторое время началось головокружение, появилась слабость во всем теле. Лицо покрылось испариной. Лейтенант присел, облокотившись на дерево, ненадолго, как ему тогда казалось, чтобы только оклематься…

В забытьи Такэда дышал тяжело. Точно также задыхаясь и теряя сознание, он выкладывался на физподготовке в разведшколе. Вот он двадцатилетний курсант Осаму Такэда, не выдержав высокого темпа очередного марш броска падает на землю, и тут же получает палкой по спине. Подняться не хватает сил… Еще немного и разорвется сердце от нечеловеческой нагрузки. Снова удар шестом по хребту – майор Хамада курсантов не щадил. Он и слова такого не ведал: «пощада».

– Не отставать! Быстро в строй!

От третьего удара Такэде, как ни странно, полегчало. И когда последний курсант скрылся по лесной тропе из виду, Такэда приподнялся, еще не осознавая в каком он мире – людей или духов и, загребая ногами, продолжил марш бросок. Не пробежав и десяти метров Осаму снова встречает собственной спиной хлесткий удар: просто майор Хамада хотел сказать, что Такэда бежит не в том направлении. Но будущий разведчик намеки командира уже не воспринимал. Перед ним маячила зелено-коричневая полоса джунглей и он с трудом различая в ней пробелы все двигался, двигался, по инерции… А потом увидел вершины деревьев, встревоженные легким прикосновением свежего ветра и долго-долго падал в бездонную черную бездну. И в этой бездне звенел голос майора:

– Вы должны сражаться так, чтоб император мог гордиться каждым из вас… В тылу врага, боритесь до победы. Мой приказ только я могу отменить, только я…

Надменное лицо майора с плотно сжатыми губами возникло в голове Такэды и через мгновенье погасло. Мозг прекратил генерировать воспоминанья. Действия яда проходило. Стало холодно. Лейтенант постепенно возвращался в реальность.

Утро нового дня застало его распластавшимся на земле. Такэда привстал. Тело наотрез отказывалось подчиняться. Оно, словно чужая оболочка, сковывала лейтенанта в беспомощности. На четвереньках шатаясь и падая, он добрался до бамбука. Сделав надрезы в стволе, лейтенант напился дождевой водой и осмотрел рану. Не обнаружив ничего опасного, он вспомнил, что давно ничего не ел. На эту мысль живот тут же среагировал острой болью.

Окончательно придя в себя, Такэда срезал бамбуковый шест. На одном конце которого сделал множество продольных надрезов. Вышло несколько острых шипов, между ними лейтенант вставил деревяшку. Получилось что-то вроде гарпуна. С этим приспособлением лейтенант отправился на реку за добычей. По дороге ему на ум пришли слова майора: «Голод доставляет две неприятности: физическую – боль и психологическую – страх. Не стоит бояться – человек может голодать больше двух месяцев.» Но проверять справедливость этих слов как-то не хотелось.

В поисках обеда Такэда долго ходил по колено в воде; благо река была прозрачная. Несколько раз он пронзал гарпуном толщу воды, но добыче везло больше, чем охотнику. И только когда у лейтенанта от голода зарябило в глазах удача ему улыбнулась. Уловом стала трехсотграммовая рыбешка. Лейтенант, ловко разделав ножом в мгновенье ока съел ее сырой.

Сезон дождей – мерзкое время. Особенно, когда льет, не переставая сутки на пролет: на улицу не выйдешь – и сам до нитки и оружие до винтика. За тридцать лет Такэда привык ко всем лишениям, но вот бездействовать так и не научился. А потому старался подыскать себе занятие даже на такую погоду.

Стена тропического ливня надежно скрывала убежище внутри скалы. Грот был небольшой, и лейтенант использовал каждый его квадратный сантиметр. У входа – место для костра, за ним одна бамбуковая лежанка. На месте второй и третьей теперь склад сухих дров и неприкосновенный запас риса. В самом дальнем углу под камнями в вещмешке ждали своего часа патроны.

Закончив смазывать винтовку, Такэда встал прошелся по всему пространству пересчитал патроны, уложил их на место. Всё… Насчет дальнейших занятий фантазия его иссякла. О еде можно было не беспокоиться. Теперь запаса риса хватит надолго. Одзава ушел. Сано тоже…

Лейтенант сел на лежанку и уставился на дождь. Однообразная картина и монотонный шум дождя настойчиво клонили в сон. Лейтенант дремал и казалось ему будто видит он знакомый до боли пейзаж: растущие на сопках деревья, желтая листва на фоне ледяной вершины, а сверху крупными хлопьями падает снег.

Такэда приоткрыл глаза – действительно белые хлопья кружась в воздухе падали на землю. Это были листовки – очередной дар американцев. Их содержание лейтенант знал наизусть. Ничего, кроме требования сложить оружие в них с роду не было. Он никогда не отказывался от подобных даров. Ибо в джунглях, особенно в сезон дождей сухая бумага – настоящее богатство. И костер есть чем развести и сапоги набить, чтоб просохли, да и на прочие нужды еще останется…

Правда было время, лейтенант боялся воздушной разведки, потом привык, а теперь, когда он остался один, подобные налеты даже ободряли его. Раз его ищут значит война идет своим чередом и он, по мере своих сил, приближает час победы. Стало быть, все не зря…

Когда шум мотора растаял в небе, Такэда принялся собирать прокламации. Надо было спешить, бумага не должна намокнуть. С целым ворохом в руках лейтенант вернулся к себе и только здесь обратил внимание на их содержание. Каждый листок запечатлел надгробие с именем. Много было имен незнакомых, но некоторые лейтенант припоминал: с кем-то доводилось вместе воевать, о ком-то знал лишь по рассказам других. Год смерти на всех памятниках был одинаков 1945. Покопавшись еще, Такэда вытащил листовку с изображением собственной могилы. Он долго вертел в руках этот лист, словно купюру, проверяя ее подлинность, а после скомкал и выбросил в общую кучу.

Вечером снова хлынул дождь. Снова бездействие… На мгновенье Такэда представил родительский дом, пожилого отца, беззвучно читающего молитву у камиданы, на которой, должно быть, покоится дарума. Её купил отец, загадав свое самое сокровенное желание – чтобы родился первенец. Желаемое исполнилось и дарума стала талисманом маленького Осаму. Вспомнилось лейтенанту и то, как в детстве он долго не мог понять почему эту маленькую фигурку никак нельзя опрокинуть. Ты её роняешь, а она снова встает, ты её прижимаешь, к полу, а она опять подымается. Тогда отец любил повторять: «Семь раз упадешь – восемь раз подымись, как дарума».

Чем дальше лейтенант погружался в былое, тем сильнее становилось то чувство, которого лейтенант боялся и стыдился одновременно. И чтоб совсем не раскиснуть, Такэда заставил себя выйти под проливной дождь добывать себе мясо. Винтовку с собой не взял – экономил патроны. Вооружился лишь гарпуном.

Недалеко от грота, задолго до большой облавы лейтенант приметил крысиную нору. Но тогда не было острой необходимости съедать ее обитателя. Целесообразней было приберечь его на крайний случай. И вот теперь случай наступил.

Лейтенант был почти уверен, что крыса отсиживается в дождь у себя в норе. Удар гарпуна и маленькая крыса поймана. Маленькая крыса – большая удача, а большая удача прогоняет печаль. Лейтенант с добычей вернулся к себе, развел костер, соорудил вертел и стал готовить ужин.

Одежда сушилась, мясо жарилось, настроение улучшалось.