Buch lesen: «Ванька X»

Глава 1 Привет из прошлого

– Вот, товарищи, Воробьев… – Циммерман ткнул в мою сторону прокуренным пальцем.

Так, что за дела?

Мужики в кожанках, ему – товарищи, а я?

Почему Семен Самуилович на этот раз перед моей фамилией общепринятое в молодой советской России для классово близких людей обращение на вставил?

Что, я, уже ему – не товарищ?

Дистанцируется старый хрен от меня?

Ещё и бледный он в сей момент как полотно… Вон, даже руки у завотделом трясутся.

– Проходите, Воробьев…

Опять же пальцем, один из незнакомцев мне указал на стул.

Что они тут пальцами-то растыкались…

Указующий перст, жест – неприятный. Не способствующий установлению близких и доверительных отношений. Кто указывает, как бы, вольно или невольно, выше себя ставит, того, кому пальцем тыкнуто.

Прошел, сел. Куда мне деваться…

Заведующий отделом, параллельно со всем этим, на голубиных лапках в угол спятился, на стуле притулился и глаза в пол упёр. Как и нет тут его. Ветошью, козлина, прикинулся.

– Почему факты из биографии утаиваешь? – это мне уже второй, не тот, кто пальцем на стул указывал. Говорит хрипло, с горлом у него, наверное, что-то.

Семен Самуилович на своем лице всю мировую скорбь многострадального народа изобразил. Вот де, не зная, на своей чахоточной груди змею пригрел…

– Какие факты? – уточняю на всякий случай. Понял я уже, за что меня сюда притянули. Имеется, так сказать, несмываемое пятно в глазах советской власти на моей биографии.

Тот и другой, что в кожаных куртках, брови синхронно сдвинули.

– А, кто у нас царя Николашку от справедливого возмездия спас?

Завотделом при этих словах на стуле даже качнуло. Для него такое новостью было. Не введен он был в курс дела, зачем товарищам из комиссии, наделенной чрезвычайными полномочиями, популярнейший автор санпросветовских стихов потребовался. Сказали немедленно представить и всё.

Мля…

Вот и аукнулось мне…

Николашку… Тьфу! Николая Александровича спас.

Пусть я и ля-куртинец, и на каторге в Африке был, а тут – такое… Данное деяние всё перечеркивало.

Сижу, молчу, сказать мне нечего.

Было такое, отпираться не буду.

Глава 2 В бега

Вина моя перед нынешней властью – большая. Даже – огромная.

А, как меня наказать за это могут? Соразмерно провинности? Что мне грозит? Высшая мера социальной защиты?

Так, опять я по-старому мыслю… Не привык ещё нынешним реалиям.

Тут, в новой России, сейчас многое не как до революции. Высшая мера социальной защиты предполагает не наказание преступника, а защиту от него социума. Вот и могут решить, что надо от меня избавиться за прошлое прегрешение и возможные будущие. Чтобы больше от меня вреда не последовало.

Эта мера, как и другие, – временная. При коммунизме, что сейчас строится, преступлений не будет. Не от кого будет и защищаться.

Ну, что же, Иван Иванович, хуже уже не станет. Лучше – может.

Я нырнул в плын…

Не прошло и половины минуты, как в комнате на полу лежало три тела. Нет, греха на душу я не взял, завотделом и двое в кожанках дышали, сердца их бились. Отсутствовало только сознание. Если сказать по-простому – вырубил я их.

В свой кабинет возвращаться мне нельзя, по коридорам наркомздрава шарашиться – тоже. Поживится кто-то моим пайком…

Кабинет Циммермана находится на первом этаже, окна выходят во двор. Через одно из них я здание и покину.

Своё рабочее место я как был оставил, в карманах имелось немного денег, папиросы и спички. Вот и всё богатство. Маловато будет для жизни в бегах.

Я огляделся по сторонам. На удивление, был я сейчас совершенно спокоен.

Сейф. Даже и не закрыт. Ещё и ключ из дверки его торчит. Может там что нужное мне имеется?

Семь бед – один ответ.

Циммерман оказался не бедным – на полке сейфа лежали две пачки совзнаков. Причем не мелких номиналов. Откуда столько у завотделом? Просто Корейко он какой-то…

Берем? Берем, что тут думать-то. Деньги всегда пригодятся.

Бутылка водки? Оставлю на месте. Пусть Циммерман стресс снимет когда очухается.

Товарищи в кожанках сделали меня богаче на два револьвера и горсть патронов к ним. Последние надо потом только от табачного сора почистить. Денег у чекистов с собой было немного, но не оставлять же их.

Изъял я у одного из товарищей с чрезвычайными полномочиями ещё и серебряные часы. Они явно не его были. Часы – наградные, за отличную стрельбу. Получены старшим унтер офицером Иваном Стройковым в 1897 году. Сам нынешний обладатель часов в данном году ещё пешком под стол ходил и заслужить их не мог.

Мне эти часы сейчас нужнее. Свои-то у меня на столе в кабинете остались. Причем, гораздо лучше этих – швейцарские от торгового дома Георга Фавра Жако. Да, мои тоже не вершина часового искусства, но – лучше.

Я подошел к окну. Во дворе наркомздрава было пусто. Ну, хоть в чем-то повезло…

По улице я шел неспешно, папиросочкой попыхивал. Гуляю я просто, ничего меня не тревожит.

Как из столицы выбираться? Где-то через пол часа Циммерман и мужики в себя придут. Раньше тревога подняться не должна – дверь в кабинет завотделом я изнутри на ключ запер, а сам он у меня в кармане.

Кстати, надо его выбросить.

Сказано – сделано. Ключ полетел в траву под дерево.

Небольшой запас времени у меня имеется, но он не велик. Поезда отпадают, первопрестольную я покину пешим ходом.

Дальше куда? Вот это – вопрос.

Куда-то, где меня не знают. Россия велика…

Может, рвануть за границу?

В Африку, к диким обезьянам? Увольте, были уже…

В Северо-Американские Соединенные Штаты? В гости к Томасу Вильсону?

Думать надо. Князя Александра Владимировича искать. Без него у меня к моим деньгам в банках острова доступа нет.

Размышлял я про всё это на ходу. Туда-сюда по Москве бродил для запутывания следов. Читал я про такой метод ещё дома. Здраво подумать – ерунда всё это, надо мне скорее из столицы убираться.

На Сухаревской площади я купил себе куртку. Хоть и тепло пока, но в одной гимнастерке ночью будет холодновато.

Там же обзавелся видавшим виды солдатским вещевым мешком, прикупил продуктов. Без еды-то ноги быстро не заходят.

Денег у меня почти не убыло. Это радовало.

Уже когда я с Сухаревки выходил, то гора с горой сошлась. Чуть не налетел на меня сослепу седенький старичок.

Вот себе ничего! Это же… Илья Ильич! Антиквар!

Я еле его и узнал. Не, столько тут не живут! В нашу прошлую встречу он в солидных годах был, а тут ещё больше десяти лет прошло.

Глава 3 Ещё одна новость

Илья Ильич, с последнего раза, когда я его видел, сильно исхудал. Одежда, что на нём была, вызывала жалость. Такую только рамоньщику отдать, а не на себе носить.

Ещё и старик был выпивши.

– Добрый день, Илья Ильич.

Антиквар подслеповато прищурился.

– Ваня?

Узнал меня антиквар, узнал! Склероз ещё не одержал над ним победу.

– Я, Илья Ильич, я.

– Рад, рад… Горе-то какое…

Что-то я не совсем понял Илью Ильича. То ли рад он мне, то ли – горе, для него это.

– Слышал, Ванечка, императора убили…

Так, так, так… Опа на… Что-то сегодня весь мой день вокруг императора вертится.

– Пойдёмте, Илья Ильич, в сторонку отойдём.

То, что я услышал от антиквара, было для меня неожиданной новостью. Что Николай Александрович и его семья арестованы, это я знал. Слышал, что куда-то на Урал их отправили. Газеты, понятное дело, об этом не писали. Было о чем другом советским газетам сообщать.

– Доната Всеволодовича, Ваня, помнишь?

Если честно, вылетело это имя из моей памяти. В прошедшие годы часто моей голове доставалось, ещё и контузии.

Я повинился перед антикваром о своей забывчивости.

– Ну, как же… Первый по новостям. Всё ему известно, всех в курс дела вводит…

Тут у меня в памяти что-то всплывать начало.

– Не тот ли, что в «Орле» про ограбления антикварных магазинов говорил?

– Тот самый. Сегодня утром он мне про Николая Александровича и поведал.

Старик шмыгнул носом и перекрестился.

– Выпил я даже с горя такого… Расстреляли императора большевики в Екатеринбурге.

Так. В Екатеринбурге… В Москве-то это откуда стало известно? Такие дела в большой тайне делаются…

– И его, и семью…

Илья Ильич опять шмыгнул носом.

Что-то у меня сегодня доверие к новой российской власти дважды пошатнулось. Первый раз, когда за мной чекисты пришли, – не очень. Это для меня было ожидаемо. Рано или поздно факт спасения императора всё равно бы всплыл. Я и сам уже не раз думал, что пора ноги делать, но всё как-то откладывал. Вот и дооткладывался. Новость от Ильи Ильича шатнула доверие к большевикам сильнее. Императора-то и семью зачем было жизни лишать? Или – это кто-то там, в Екатеринбурге, сам так решил, а Ленин тут совсем не при чём? Без его ведома такое сотворили?

Впрочем, в моей конкретной ситуации это что-то меняло? Если сейчас император мёртв, мне новая власть всё простит и по головке погладит? Ой, едва ли…

Так, а если мне сейчас какое-то время у Ильи Ильича пересидеть? Напроситься к нему и залечь на дно?

Напрашиваться не пришлось.

– Пошли, Ваня, ко мне. Хотел я сегодня на Сухаревке что-то продать, но уж ладно…

Илья Ильич качнул узелком, что в руке держал. Там что-то звякнуло.

– Старые запасы продаю, тем и живу… Магазина у меня уж нет… – поделился старик со мной нерадостными для него вестями.

– Не откажусь, Илья Ильич. На стол у меня кое-что имеется. Постойте здесь немного, я сейчас быстро…

Я вернулся к рядам, где бойко шла торговля съестным. Подкупил ещё того и другого. На двоих-то больше, чем на одного надо. Спасибо Циммерману, снабдил он меня денежками.

На Сухаревке алкоголем открыто не торговали, но это совсем не значило, что его нельзя было тут купить. Можно, ещё как. Только денежки плати или давай в обмен что-то хорошее.

Совзнаки у меня имелись. Я тихонечко в одном месте поспрашивал про мне нужное, в другом, а вскоре и бутылкой самогона разжился. Мало ли, что советская власть придумала и военно-революционным судом грозила, алкоголем на Сухаревке промышляли.

– Пойдёмте, Илья Ильич…

Я тронул антиквара за рукав. Тот вздрогнул.

Вот, ещё и напугал старика…

– Я что-то, Ваня, задумался… Всё про государя императора и его семью мысли из головы не выходят…

– Пойдёмте, Илья Ильич. Всё, что нужно было, я купил.

– Пойдём, Ваня, пойдём…

Похоже, на мои последние слова Илья Ильич и не обратил внимания.

Глава 4 Куда бежать?

– Убили!!!

Кто там орёт-то так? Голос, вроде, молодой…

– Убили!!!

Я ускорил шаг. Илья Ильич еле поспевал за мной.

– Убили!!!

Уф…

За углом, откуда несся крик, стоял мальчишка-газетчик. Правильнее – продавец газет.

– Убили!!! Царя убили!!!

Новость Ильи Ильича, а до этого – Доната Всеволодовича, перестала быть эксклюзивной. Скорее всего, уже не один час, а до этого с данной информацией персонал типографии, где печатали газеты, познакомился, а потом и родным после возвращения домой кто-то из них ещё т шепнул. Много источников могло быть у Доната Всеволодовича, не первый он о смерти Николая Александровича в Москве знать начал.

– Убили!!!

Парнишка размахивал «Правдой».

– Царя убили!!!

Очереди за газетой не было, но по одному народ подходил и карман паренька всё больше раздувался от совзнаков.

– Дай газетку. – я протянул продавцу печатного слова деньги.

Так, что тут…

Официальное сообщение СНК и ВЦИК.

Это – серьезно.

«Правда» сообщала, что Николай II был расстрелян по приговору президиума Уральского областного Совета, а его супруга и сын перевезены в Пермь. Про дочерей императора ничего не говорилось.

Так, если верить газетному сообщению, то центральная власть тут ни при чём, это в Екатеринбурге всё сами решили. Ежели чего – с них и спрос. Допустили де они перегибы на местах.

– А, ведь не верил я… – подал голос Илья Ильич. – Точно, убили…

На антиквара было больно смотреть. Даже слезинка у него из уголка глаза выкатилась и теперь по щеке ползла.

– Пойдёмте, Илья Ильич.

Мне сейчас на улице не надо находиться. Оптимальный вариант – забиться в тихий уголок и не отсвечивать.

– Пойдём, Ваня…

Дом Ильи Ильича, как и его хозяин, тоже как-то подряхлел. Ну, если такое можно о неодушевленном предмете сказать. Уборкой своего жилища антиквар себя утруждал в весьма незначительной степени, обои на стенах совсем выцвели, по углам пауки свои охотничьи угодья обустроили. Пол тоже не мешало бы подмести.

– Вот, Ваня, так и живу…

Илья Ильич виновато улыбнулся.

Я накрыл стол сухаревскими деликатесами, выставил бутылку самогона.

Поминали мы императора стопочками времен Ивана Васильевича. Не всё ещё Илья Ильич из своих богатств распродал и обменял на съестное.

После пары стопок Илью Ильича потянуло прилечь. Вполне объяснимо – напереживался старик. Много ли ему надо…

Ещё за столом антиквар взял с меня клятвенное обещание, так он выразился, пожить некоторое время у него. Сколько мне угодно будет, желательно – подольше. Сейчас он совсем один остался, места у него хватает, скучает он по общению, а со мной – веселее будет.

Я не возражал, тем более надо мне сейчас отсидеться.

Старик уснул, как только его седенькая голова подушки коснулась, а я прибрал стол и вышел покурить на улицу.

Курил и думал.

Ну, какое-то время я пересижу у Ильи Ильича. Потом куда? В Петроград? Опасно. Так, меня же в Вятскую губернию приглашали! Чем не вариант? В саму Вятку нечего соваться, а вот в село, к Федору – почему и нет.

У Федора мне сам чёрт не брат. Кто меня там искать будет.

Деньги на дорогу у меня имеются, остается только документами обзавестись. На своё имя – для житья в селе, там меня как Ивана Воробьева знают. Ещё надо какую-то бумагу для дороги, уже на чужое имя. Так оно надежнее будет. Если и ищут меня, то как Ивана Ивановича Воробьева, а не какого-то Орлова Петра Петровича. Ну, это так – к примеру.

Про документы я у Ильи Ильича спрошу. У него знакомства весьма обширные. Антикварный мирок, он такой, там много кого вертится. Есть и личности весьма и весьма… неоднозначные.

Ещё в прошлый раз, когда я с антикваром перед отправкой на Дальний Восток познакомился, много чего Илья Ильич мне понарассказывал. Не специально, а так – к слову пришлось. Есть мол у него знакомые затейники-реставраторы, что могут тебе таких грамот изготовить, что ты свою родословную чуть не от князя Игоря ведешь.

Мне таких грамот не надо, мне бы серенькую бумажку с фиолетовой печатью. Что, допустим, направляюсь я в Вятскую губернию фольклор собирать от одной уважаемой научной организации. Ну, или что-то типа такого.

Внешность бы ещё немного изменить…

В общем, мысли в моей голове сейчас были для меня самого смешные. Великий конспиратор, мля… Нелегал недоделанный.

Глава 5 На Сухаревке

У Ильи Ильича я квартирую уже вторую неделю. Всё бы хорошо, но на Сухаревку он меня с собой таскает. С неё он сейчас живёт.

Отказаться – подозрение у старика вызвать.

Соглашаюсь.

Кепку поглубже на голову натяну и иду.

Впрочем, пока, вроде, всё обходится…

Москва сейчас совсем другая. Не как раньше. Многие магазины закрыты. Какие ещё и функционируют, но подозреваю, что в убыток себе. На полках сих торговых заведений весьма пустовато.

Теперь – торгует улица.

– Папиросы!

– Пряники!

– Спички!

– Консервы!

– Шоколад!

Идёшь по улице, а в уши тебе это и прочее орут. Все бульвары, площади и улицы заполнены мелкими торговцами. Продают и покупают всё – ковры, подсвечники, вилки, тарелки, пирожки и булки…

Такое впечатление, что все москвичи в торговое сословие вступили.

На пьедестале, возвышаясь над всеми стоит Сухаревка. Она разрослась, расползлась во все стороны. Вся Москва, и не только, ей сейчас поклоняется.

– Открытки! Открытки! Срамные открытки!

Илья Ильич на ходу чуть не плюется. При императоре такого не было…

– Колбаса!

– Ветчина!

– Сало!

У меня аж слюнки текут. Вкусно тётки, все как на подбор – толстущие, выкрикивают.

До рядов, где старьем торгуют, в том числе и настоящим серьезным антиквариатом, я и Илья Ильич проходим через закусочные ряды. Тут люди буквально трутся друг о друга, царит толкотня и давка. Носы всех присутствующих здесь щекочут такие съестные запахи, что желудки готовы сами наружу выскочить.

Сковородки, кастрюльки, баки скворчат, бурлят, пускают пар…

Тут варят, жарят, разогревают.

– Жареная горячая колбаса!

– Пирожки! Пирожки! Шанежки!

– Каша! Пшенная каша! Подходи! Подходи давай!

– Сколько за порцию? – Илья Ильич затормозил у каши.

– Четырнадцать рублей. Ладно, тринадцать… – делают скидку Илье Ильичу.

Он тяжело вздыхает и шагает дальше.

Моё предложение угостить его кашей – отвергает.

– Продадим что, тогда сюда и вернёмся, – получаю я ответ антиквара.

Илья Ильич идя по закусочным рядам часто про цены интересуется, всё пытается чем-то подешевле живот набить.

– Сколько за маленькую булочку?

Про большие он и не спрашивает.

– Десять рублей.

Ответ антиквара не радует.

– Почём молоко?

– Семь рублей стакан, – несётся в ответ.

Порцию жареной картошки с конским мясом предлагают за пятнадцать рублей, чуть дороже просят, чем за кашу.

Очень много в закусочных рядах разнообразных пирожков, но и охотников до них опять же предостаточно.

Пожилая дама в шляпе и пенсне торгует картофельными лепешками. Её тоже Илья Ильич не обделяет вопросом.

– Пять рублей штука.

– Дорого, – делает заключение антиквар.

А вот и целый ряд столов с самоварами. Желающие могут тут угоститься чаем. Кто побогаче – с сахаром. Он продается прямо тут – восемь кусочков за двадцатку. Четыре – за десять советских бумажных рублей.

Между рядами много баб самого что ни на есть деревенского вида, никак не москвичек. Все с большущими узлами. Они уже наменяли на хлеб уйму вещей, что их душеньки пожелали. Дешево, по старым временам – почти даром. Лица их сияют довольством и превосходством над убогими простодырыми горожанами.

Ну, есть захочешь – всё отдашь. Пользуются этим ловкие бабищи. Времена сейчас такие. Булкам стихи посвящают. Я такие сам читал в одной эсеровской газетке.

Ах, булка, булка!

О ней, о пышной,

Горяченежной,

Как вздох степей,

Вздыхаю гулко,

Ропщу мятежно

(Хотя неслышно)

О ней, о ней!

Такие вот дела… Иные, всё за булку готовы отдать.

Отдам я слепо

И бестолково,

Сквозь смех и слёзы,

Добро моё, —

И все совдепы,

И исполкомы,

И совнархозы, —

Всё – за неё!

– Всё, Ваня, пришли. Раскладываемся.

Илья Ильич кивнул мне на свободное место в ряду, где старыми вещами торговали.

Я расстелил прямо на земле видавший виды мешок, а антиквар и выложил на него свой товар.

Глава 6 Терехин

Илья Ильич занялся своей торговлей, а я в сторонке за его спиной встал.

Конечно, рискованно мне с ним на Сухаревке появляться, но тут такой муравейник – попробуй заметь меня. Кстати, милиция здесь особо и не появлялась. Это я в первый приход с антикваром сюда заметил. И в прежние времена полиция на этом рынке порядок навести не могла, а сейчас и подавно. Жила Сухаревка по своим неписаным законам. Тут, главное, рот не разевать и куда не надо не соваться, тогда и при своих интересах останешься… Может, и с прибылью.

Что-то даже у Ильи Ильича и покупали. Цены он не ломил, а ещё и у него постоянные покупатели имелись из среды коллекционеров и перекупщиков. Антиквар был давно в деле, ну и репутация у него имелась.

Я по лицам проходивших мимо взглядом скользил, так – без всякой цели. Думал, как Илье Ильичу про нужные документы мне правильно сказать. Ещё и о жизни теперешней размышлял, взвешивал плюсы и минусы. Всё как-то пока тут запутанно было, происходящее с моими представлениями не всегда совпадало. Ну, как про эти годы в школе на уроках истории рассказывали.

Новая советская власть тут уже скоро как год будет. Однако, обещанные рабочим фабрики и заводы так и не передали. Я, когда про ля-куртинские события рассказывал, часто там бывал. Так вот, на большинстве производств, кому раньше фабрика принадлежала, так тот ей и владел. Некоторые – стали государственными. Те, кто у станков стоял, так и остались наемными работниками. Ещё и покупательная способность их заработных плат снизилась. Рублей они получали теперь больше, а купить на них могли меньше. Впрочем, такое уже не первый год тянулось, с начала войны жизнь рабочих и их семей всё тяжелее и тяжелее становилась.

Земля. В этом вопросе тоже пока много непонятного было. Сам я в деревне после фронта и каторги не был, но про массовую передачу земли крестьянам пока не читал и не слышал. Застопорился как-то данный вопрос.

Крупная торговля находилась в упадке, зато на Сухаревке и на улицах столицы – тысячи и тысячи торгующих. Работать бы надо, а народ только покупает и продает, покупает и продает, меняет шило на мыло…

Мир с германцами заключили… Здесь у меня просто слов нет.

В общем, пока у меня отношение к новой власти неоднозначное. Ещё и преследует она меня. За спасение жизни человеческой, пусть и императора.

Тут мой взгляд за человека, что перед товаром Ильи Ильича стоял и зацепился. Ему разложенное на мешковине было не интересно, а вот на меня он глаза пялил.

Мля… Сидел бы я дома…

Нет, а вроде он мне и знаком! Не из карательных органов мужик-то, что меня ищут, а здорово похож на моего сослуживца.

– Доктор! Иван Иванович!

Точно. По Франции он мне знаком…

– Ходит у меня нога-то! Ходит!

Как не ходить, всё я ему тогда хорошо и правильно сделал.

– Доброго здоровья, Терехин.

Запомнил я фамилию этого солдата. Когда он в разряд выздоравливающих перешел, много в лазарете помогал. Я даже подумывал у себя его оставить.

– Каждый день я Богу, доктор, за тебя молился. На фронте, а потом и в Африке.

Так, в Африке он был. Тоже – ля-куртинец? Что-то я его в лагере не помню. Впрочем, там нас не одна тысяча была, а я из лазарета редко выбирался. Не до того было…

Терехин чуть не через голову Ильи Ильича перепрыгнул, тот в этот момент на корточки присел, что-то там со своим товаром занят был.

– Вот не думал кого тут встретить… – широко улыбался солдат, показывал всему миру немногие оставшиеся у него зубы.

– Сам-то как здесь? – прервал я его словоизлияния.

– Спасибо нашей советской власти народной. Не бросила на чужбине. Послали за нами пароходы. Поклон Ленину до земли. Свечки за него буду теперь ставить…

Вот, а Терехин новую власть благодарит, за Владимира Ильича свечки будет ставить. Она ему не хуже родной матушки, не бросила, с каторги вызволила.

– Домой я сейчас добираюсь. Говорят, скоро в деревне землю делить будут…

Опять Терехину подфартило… Его это власть.

Из истории, что в школе изучал, я помнил, что земля не очень долго в руках в тех, кто её обрабатывает, останется. Колхозы по всей стране начнут организовывать, станет землица колхозной. Вроде, как и своей, но не своей… На этот счёт у меня опять полного понимания не было. Хотя, в колхозе я работал. Осенью по целому месяцу на первом и втором курсе собирал картошку перед началом занятий. Правда, собирал не долго, почти сразу в бригаду грузчиков пристраивался. Наполняли ведра клубнями всё больше девицы, а немногочисленные парни-студенты медики мешки с картошкой на машины и в тракторные тележки грузили.

Долго рядом со мной Терехин не задержался. Всё у него уже было домой куплено и на поезд он торопился.

– Бывайте здоровы, Иван Иванович, – попрощался со мной бывший пациент.

Всё. Сегодня же вечером про нужные бумаги я Илье Ильичу скажу. Пришла пора мне из первопрестольной убираться. Доберусь до села Федора, а там видно будет.