Buch lesen: «Альбом»

СОВРЕМЕННИКИ И КЛАССИКИ

© Сергей Конышев, 2023

© Интернациональный Союз писателей, 2023

От автора

Сборник прозы «Альбом» – это моя вторая книга, а как известно, написать её гораздо сложнее, чем первую. Я знал об этом факте, но не придавал ему большого значения. Сложно поверить в то, что не прочувствовал лично. Теперь же, когда я преодолел эту полосу препятствий, могу заверить всех и каждого, что вторую книгу действительно написать гораздо сложнее, чем первую. Сборник «Альбом» стоил мне огромных усилий и буквально перевернул мою жизнь. Много в ней всего произошло за два года и плохого, и хорошего. Больше, конечно, хорошего, поэтому я с оптимизмом смотрю в будущее и уверен, что третья книга не заставит себя долго ждать.

Что касается самого сборника, то в него вошли две повести и шесть рассказов, которые я написал с мая 2021 года по апрель 2023-го. События во всех произведениях происходят в городе Владимире (отчасти в Москве и Владимирской области). Многое в книге выдумано, но кое-что всё же основано на реальных событиях. Надеюсь, что читателям понравятся мои сюжеты, слог и та мораль, которую я попытался выразить в своих рассказах и повестях.

* * *

Список благодарностей.

В первую очередь я хочу поблагодарить трёх человек, без которых появление этой книги было бы невозможно. Это:

Александра Владимировна Бочарова – директор компании ООО «Газсёрф» и мой спонсор.

Елена Станиславовна Наливина – издатель, заместитель председателя правления Интернационального Союза писателей.

Ольга Владимировна Грибанова – прозаик, поэт, публицист, литературный работник Интернационального Союза писателей.

Спасибо маме, папе, дяде Ване, бабушке, дедушке, тёте Наташе, тёте Жене и городу Владимиру за то, что меня вырастили!

Спасибо моей семье, а именно: Владу, Жене, Андрею, Соне, Оле, Игорю и дяде Серёже!

Спасибо людям, которые тратили на меня время, читая мои только что написанные тексты. Сложно переоценить влияние фокус-группы на финальное качество произведений в этом сборнике; и дело не только в орфографических ошибках, но и в подсказках, связанных непосредственно с развитием сюжета, с качеством диалогов и, например, с ляпами, коих (нужно это признать) делаю я достаточно много. Вот эти прекрасные люди: Сергей П., Андрей О., Ваня С., Настя К., Андрей Н. D. и Александр М.

Спасибо моим начальникам Виктору Луговенко, Владимиру Черепивскому и Михаилу Малиновскому!

Спасибо моим коллегам: Сергею Громоткову, Юле Миндияровой, Богдану Левковскому, Елене Агаповой, Григорию Мокроусову, Михаилу Реуцкому, Александру Судакову, Валерию Васильевичу Судакову, Наталье Николаевне Ароновой, Ирине Геннадьевне Ваниной, Марине Гончаренко, Жене и Наде Лиходед, Диме Добролюбову, Игорю Кадейкину, Анатолию Петровичу, Антону Христову, Владу Губину, Саше Харитонову, Мише Проскорякову, Петру Михайленко, Юле Корнеевой, Ане Севастьяновой, Борису Романову, Веронике Сергеевой, Константину Сутягину, Валентине Фурман, Наташе Вышник, Ольге Беззубовой, Эльвине Ювакаевой, Илье Белошевскому – и вообще всему коллективу компании «Газсёрф».

Спасибо моим друзьям: Руслану М., Коляну Р, Антону и Веронике, Вове К., Илье Михальченкову, Ромичу, Свете, Будильнику, Виталику, Сене, Нигине, Семёну (помним!), Алексею Варакину, Кате, Паше Палке, Яне, Саше Клюеву, И. из К., Сергею Голдбою, Светлане Седовой, Диме Лемону и кошечке по кличке Мышь.

Москва, метро «Сокол»

22.05.2023

Альбом
Повесть

– Если мне хочется вспомнить какой-нибудь эпизод из своей жизни, то стоит лишь завести пластинку, которую я тогда слушала, – и прошлое сразу оживёт, – сказала Эрна.

Я перевёл взгляд на стопку пластинок на полу.

– О, если по ним судить, у тебя есть о чём вспомнить. Эрна встала с колен и откинула со лба непокорные рыжие волосы.

– Что верно, то верно, – сказала она, отодвинув ногой эту стопку пластинок. – Ноя бы все свои воспоминания отдала за одно – настоящее…

Эрих Мария Ремарк. «Три товарища»

0. Обложка

Всё в моей жизни предопределено. Запрограммировано музыкой, которую я слушаю. Я верю, что в ней есть тайный смысл. Есть идея. Есть прошлое и будущее. Есть даже ты и я. Да все мы растворились в названиях песен и отдельных фразах. В словах и нотах. В шумах и звуках. Мы наполняемся ими, как гелием, и взмываем вверх. Улетаем прочь от земного шара с его пейзажами и проблемами, сделанными музыкой из музыки и ради музыки. Она буквально везде. В ушах и в колонках. В горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии. Мы будем вместе, пока смерть не разлучит нас. Музыка – вернейший мой друг, смиренный и терпимый. Лучше собаки. Лучше живого человека. Тем более мёртвого.

Я начал думать об этом в четверг по дороге на работу, когда водитель маршрутки дал мне билетик, а он оказался счастливым: сумма чётных и нечётных цифр совпала. Обычно я быстро забываю о таком, но теперь не мог оторваться от шестизначного номера «182272», перебирая снова и снова в голове цифры, не понимая, чем они так меня зацепили. «Один, восемь, два и два, семь, два, – повторил я про себя и зачем-то перевёл на английский: – One, eighty two…» Зажмурился. В наушниках как раз играл blink-182 – альбом Enema of the State. «Бывает же», – подумал я и сунул счастливый билетик в карман. Почему-то он совсем меня не радовал, даже, наоборот, добавил тревоги в и без того мрачное утреннее настроение.

Доехав до метро, я встал у ларька с шаурмой и вытащил билетик. Он категорически мне не нравился. Я совсем не хотел такого счастья, поэтому скомкал его и выкинул в урну. Спустившись в метро, пропустил два поезда, дожидаясь конца песни, и сел только в третий. Слушал музыку, думал о счастье и смотрел в окно. Слепыми глазами, не пытаясь сменить картинку. Вдруг кончился альбом. Я убрал наушники и достал книгу, но опять уставился в мелькающую темноту тоннеля, подумав, что за тридцать лет я прослушал тысячи песен. Не все, конечно, достойные, но есть и те, которые стали частью моей биографии. Из них можно было бы сделать сборник и назвать его «Романтик коллекшн» или, скажем, «Земная юдоль». Идея мне понравилась, и я улыбнулся впервые за день, а мысль потекла дальше.

У каждого есть такой музыкальный штрихкод. Сканируешь его – и сразу понимаешь, кто перед тобой. Всё-таки как ни крути, а мы – то, что мы слушаем. Музыка неизбежно превращает нас в песенный сборник, ведь с человеком происходит куча событий, и каждое – под свой саундтрек, а раз так, то, собрав их вместе, получаем саундтрек к жизни, где песни идут в хронологической последовательности. Необязательно слушать их все (для этого и существует «Романтик коллекшн»), но точно нельзя ограничиться одной самой известной, ведь хит всегда обесценивает остальное творчество. Так и в биографии. Переломный момент может заслонить собой совокупность жизни во всех её рутинных проявлениях, но это неправильно, так как жизнь состоит из мелочей, а переломный момент – лишь эпизод покрупнее. Куда важнее его причины и последствия.

Я вышел из метро и убрал книгу в рюкзак, где уже лежали ракетка, сетка и ветровка на случай дождя. Гидрометцентр обещал его ночью, но кто доверяет прогнозам? Убедившись, что небо вполне голубое, я спокойным шагом пошёл на работу. Плеер не стал включать, смотрел по сторонам и думал о пинг-понге, в который играю каждый четверг в Нескучном саду. Несмотря на потенциальные осадки, обещали быть многие – человек пятнадцать. «Получается, четырнадцать игр на групповом этапе и одна-две – в плей-офф, как пойдёт», – посчитал я в уме и прикинул, что есть шанс выиграть, как три недели назад, но усмехнулся, вспомнив, что последние два раза вылетал в четвертьфинале из-за пива.

«Сегодня не больше двух», – решил я и зашёл в офис.

С утра было общее собрание с нулевым КПД, где мы обсуждали текущие проекты и планы на будущее. Все пили кофе. Распустили нас через час, и я начал разгребать почту, которой было так много, что я даже не пошёл на обед, перекусил вчерашней пиццей. Около двух позвонил начальник и попросил до конца дня сделать руководство на холодильный компрессор. Я бросил все дела и занимался этим вплоть до пяти. Получилось халтурно, с большим количеством воды, но я всё равно отправил его заказчику, просидев оставшийся час как на иголках. Не дождавшись реакции, ровно в шесть вышел из офиса утомлённый и злой, но зато с ещё одним трудоднём.

Ради этого я и хожу на работу. Ради денег трачу время на безразличные мне вещи. От них, конечно, не тупеешь, но они пиявками липнут к телу, высасывая кровь. Каждый будний день. По восемь часов и немного после. Спустившись в метро, я побрёл по платформе вперёд, обескровленный и вялый, без цели и расчёта. Дошёл бы так до противоположного выхода, но подъехавший поезд изменил мой курс на перпендикулярный. Я зашёл в вагон и встал сбоку от двери. Сознание медленно возвращалось. Я расстегнул рюкзак и достал книгу. Открыл её и начал читать. Пробежал механически абзац. Ничего не осело. Возвратился и перечитал опять. Лучше, но пришлось вдалбливать в себя информацию, как гвоздь в доску. Молотком. С усилием. Прицельно и поэтому действенно.

Концентрация возросла, а буквы стали родными. Люди и двери растворились в словах. Меня захватила логика фраз. Я следовал за ними. Они выстраивались в предложения. Потом – в абзацы. Поезд набирал скорость. Нарастал гул. Я перевернул страницу. Из окошка обдувал ветер, расчищая перспективу. Это ветер перемен, возвращающий лёгкость. Я включил круиз-контроль. Чтение превратилось в качественный автобан. Мысль набрала скорость и понеслась во всю мощь. Диалоги как игра в шашки. Так пролетело пятнадцать страниц и пять станций. Пересадка. Я вышел из поезда, но не перестал читать, потому что нельзя просто взять и закрыть книгу. Нужно съехать на обочину и припарковаться. Мои правила читального движения (ПЧД) регламентируют три возможных варианта:

1. Конец главы или книги.

2. Номер страницы, который делится на десять.

3. Страница сто восемьдесят два.

После эскалатора как раз закончилась глава, и я, вставив палец вместо закладки, закрыл книгу. Стараюсь так не делать, но было людно. Я сбавил скорость и, увязавшись за рыжей тётей, подумал, что мои ПЧД весьма эффективны. Заставляют читать и планировать чтение. Например, в метро я уже давно измеряю путь в количестве страниц. Почти без погрешностей, ведь скорость чтения стабильна в пустом или переполненном вагоне. Я погружаюсь в свой мир и усваиваю информацию до упора на переходах и эскалаторах, даже у стеклянных дверей. Вот и теперь, приехав на «Ленинский проспект», я завис у турникетов. Не мог найти стоянку для довлатовского «Чемодана». Тащил и тащил его, потому что до конца книги оставалось меньше главы. Я посмотрел номер последней страницы. Ещё двенадцать. Шрифт большой.

«Справлюсь минут за десять», – решил и начал дочитывать.

Закончил на одном дыхании. Легко написано. Убрал книгу в рюкзак и вышел из стеклянных дверей. На улице было хорошо – по-осеннему тепло и безветренно. Идеальная погода для пинг-понга, но до него ещё нужно дойти. Дорога от метро до теннисных столов занимает минут двадцать. Люблю этот отрезок жизни. Я наслаждаюсь городом и слушаю плеер. Музыка – важный компонент атмосферы. Она не только предопределяет, но и задаёт ритм. С некоторых пор я оцениваю альбомы в км/ч. Это справедливо. Но музыка – потом, сначала – купить пива. Я зашёл в супермаркет. Взял две банки – как и решил, бутылку воды. На кассе показал паспорт. Продавщица спросила: «В морозилке живёшь?» Посмеялись. Забросил покупки в рюкзак и вышел на улицу. Теперь меня ждало самое интересное – микродозинг.

Перед теннисом всегда курю косячок у площади Гагарина. Там есть парк, через который идёт дорожка к метро. Вдоль неё установлены лавки. Я сел на одну из них. Мимо прошёл курьер с жёлтым коробом и утомлённым киргизским лицом. В кустах сидел русский мужик бомжеватого вида и пил «Виноградный день». Он не обращал на меня никакого внимания. Я открыл рюкзак и достал чехол с ракеткой. На нём, как дот, возвышался отсек для двух шариков. Я расстегнул его и вытащил жёлтый. Второго не было. Вместо него лежали косяк и зажигалка. Я вытащил их и убрал в карман. Глотнув воды, отошёл к кустам. «Подлечил» самокрутку и «взорвал». Сразу почувствовал, что травы слишком много, но из жадности докурил до конца. Бычок выкинул в мусорку и уселся на лавку, потому что каннабис расслабил конечности. Я включил плеер и стал смотреть на Гагарина, взлетающего вверх.

– Стела эпик! – сказал я вслух и опять огляделся. – Парк тоже. Парк тоже, – повторил я дважды и подумал о Linkin Park, в том смысле, что на обложке их первого альбома тоже взлетает. Только не человек-бог, а солдат-стрекоза.

Я живо представил вместо Гагарина натовского пехотинца с четырьмя прозрачными крыльями: под ним пламя ракеты, а он пронзает флагштоком небо. Галлюцинация меня заворожила, и я просидел так минут пять, рассматривая стелу, но пора было идти. Я встал и закинул рюкзак на плечо. Голова легко кружилась, глаза набухли, а внизу живота пульсировало тепло. Накатило прилично.

Я встряхнулся и двинулся по направлению к Ленинскому проспекту В наушниках играли «Блинки» и вполне меня устраивали, но вдруг мимо пролетела стрекоза. Я вздрогнул и, отмахнувшись рукой, выругался: «Какой-то блинкин парк!» Потом достал телефон и нашёл Hybrid Theory – первый альбом Linkin Park. Легенда. Культ. Самый продаваемый рок-альбом в двадцать первом веке.

«А ведь он изменил не только музыку, но и меня», – подумал я и решительно нажал «плей».

1. Papercut (Порез от бумаги)

Why does it feel like night today?

(Почему мне кажется, что сегодня ночь?)

Somethin in heres not right today.

(Что-то сегодня явно не так.)

Why am I so uptight today?

(Почему я сегодня так напряжён?)

Paranoias all I got left.

(Паранойя – это всё, что у меня осталось.)

Я слышал эти строчки сотни, тысячи раз. С них начинается Hybrid Theory, или «Гибридная теория», если по-русски, а песня называется Papercut. Честер говорил, что она его любимая. На неё даже снят клип. Он там скачет в клетчатых штанах и с ирокезом, но особенно мне нравится вступление, пускай электронное, но лаконичное и резкое, как полагается в «открывашках». После него вступает всё остальное: бас, гитара, барабаны. Происходит нагнетание – тревожное, как флешбэки из прошлого. Они замелькали в голове, и перед глазами поплыли кадры из две тысячи первого, когда я купил себе этот диск Linkin Park на вещевом рынке «Факел». Конечно, пиратский, но от этого не менее ценный. Я натурально был счастлив в тот день, и ведь ничто не предвещало такого финала.

* * *

Июнь. Я во Владимире. Между центром и окраиной. Остановка «Кафе “Новинка”». Проспект Строителей. В серой хрущёвке на третьем этаже. Справа от лестницы, в задрипанной однушке, где живу с мамой и папой. Они на работе, а я сижу на диване и бездумно смотрю в стену на обойный узор, напоминающий колотый пармезан. Тогда я, конечно, не знал этого слова и подумал бы, что речь о длинных макаронах, которыми нас кормят в школе. Я только вернулся оттуда. С утра как раз был последний экзамен. Русский язык. Сдал на четвёрку, что для меня подвиг. Потом побежал на «Факел», где среди рядов с китайским ширпотребом звучал музыкальный отдел. Его задняя стенка была уставлена кассетами, а на прилавке лежали компакт-диски. Я ткнул в нужный и протянул деньги, которые мне подарили на день рождения. Вернулся домой и отчётливо понял, что девятый класс окончен. Впереди целое лето каникул.

У форточки назойливо жужжит муха. Я решил забить её музыкой. Подошёл к усилителю «Вега» и подключил к нему сиди-плеер Sony Walkman, куда вставил новенький диск «Теории». Аккуратно закрыл крышку и вжал кнопку «плей». На экранчике появилось слово Papercut, а советские колонки «25 АС» издали приветственный звук и начали транслировать музыку. Я сел обратно на диван и задумался о будущем. По-хорошему нужно готовиться в институт. Мама хочет, чтобы я поступил в Москве. Например, в Бауманку. Сначала она предложила это в шутку, но теперь говорит как о деле решённом. Что ж, я не против. Идея мне нравится. Она мне льстит, но ведь впереди ещё целое лето.

«Успеется», – решил я и переключился на более актуальную тему.

Сегодня с раскопок должен вернуться Лёнька Парков. Он – мой лучший друг и старше меня на год. Его отец – военный врач и любитель застоя, назвал сына в честь Леонида Ильича Брежнева, которого уважал и ставил выше Горбачёва, чей приход к власти воспринял болезненно. Слухи дошли до начальства. Его сослали в Молдавию, где спустя три года он стал участником приднестровских событий. По их окончании в девяносто втором семья переехала во Владимир, и как-то так вышло, что Лёнька пошёл в школу с восьми лет, хотя по интеллекту уже в пять мог стать первоклашкой. К сожалению, попали мы в разные классы: я – в «А», он – в «Г», зато жили почти вместе. Их квартира с перепланировкой находилась под нашей. Они часто там ругались, но два года назад всё успокоилось. Умерла Лёнькина мама. Отец с горя уехал в Чечню, да так и остался там, препоручив заботу о сыне бабушке – милой старушке в ситцевом платье и тапочках на каблуке.

Лёнька не особенно её слушался, а она всё жаловалась соседкам, повторяя: «Марья без Ивана – ещё не Марья», предупреждая их, что мальчику никак нельзя без отца. Так и родилась Лёнькина кличка. Сначала во дворе ради шутки, а потом и в школе его стали называть «просто Мария» или вообще «Маня». Последнее особенно его злило. Мы даже подрались, когда я произнёс это вслух. Он побил меня, хотя я был крупнее и выше. Лёнька всегда побеждал, поэтому я и тянулся к нему: не подчинялся, нет, но признавал его превосходство, потому что он был решительным и умным. Любил риск и лишился алкогольной девственности раньше всех во дворе. Потом лишил и меня. За седьмой учагой «Балтикой-шестёркой», которую мы купили в ларьке около общаг.

– Меня отец послал, – уверенно сказал Лёнька продавщице.

– Не врёшь, мальчик? – спросила она.

– Честно слово, – ответил он, и продавщица поверила. В святые девяностые это было нормой, потому что жизнь была дьявольской, – продавали даже детям.

Конечно, Лёнька не был «дитём», но, уверяю вас, в девятом классе он выглядел как ребёнок. Вылитый ученик шестого, ну максимум седьмого класса: с ломающимся голосом, худой шеей и тонкими руками. Но он был жилистым парнем, ловким и выносливым. С копной волос, в узких джинсах и тенниске без верхней пуговицы. Такая неочевидная конституция тела в придачу к обидной кличке сделала его изгоем с обострённым самолюбием. Он плохо сходился с людьми, потому что не любил, когда над ним смеялись, хотя с удовольствием зубоскалил над другими, которых ни в грош не ставил. У него вообще не было авторитетов. Лёнька сам хотел им стать, поэтому завёл себе такого друга, как я, – нерешительного ботаника с претензией, которого всегда можно раскрутить на слабо и втянуть в любую авантюру.

А их Лёнька обожал. Он постоянно что-то придумывал, предлагал и намечал план, которому мы потом следовали. Я был не только на побегушках, но и вторым компаньоном. Меня это вполне устраивало, потому что каждый хочет быть к чему-то причастным. В общем, я старался. Вкладывался с душой в общее дело. Таким однажды и стала калифорнийская группа Linkin Park. Почти неизвестная тогда в провинции. У них и был-то всего один клип на MTV, но Лёнька сразу почуял их потенциал и решил, что это подарок судьбы – возможность сменить кличку. Он попросил называть себя Лёнькой Парком, a Linkin Park возвёл в культ, решив стать их наместником во Владимире, а может, и главным фанатом всея Руси. Почему нет? Он страстно желал чем-то выделиться, а ню-метал как раз набирал обороты.

Я тоже стал последователем Linkin Park. Конечно, под влиянием Лёньки. Он постоянно о них говорил, особенно об их вокалисте Честере, которого не только признал авторитетом, но и начал боготворить: за внешнее сходство, за близкие ему лично тексты и за целеустремлённость, которая помогла Честеру стать звездой после всех этих проблем с наркотиками, алкоголем и родителями. Лёнька даже повесил над кроватью его постер из журнала Cool, на котором написал чёрным маркером: «РОЛ МОДАЛ»¹. Я спросил, зачем он это сделал, а он ответил: «Чтобы понятней было. Я стану таким же» – и ударил себя в грудь. Не было ни одной причины ему не верить: Лёнька всегда шёл до конца.

* * *

Вдруг песня кончилась. Я осознал себя идущим вдоль забора. Как черепаха. «Прошлое всегда тормозит», – подумал я и обернулся.

Метро было всё ещё в поле зрения, а значит, за песню я прошёл метров сто. Прикинул скорость – два километра в час, тогда как обычно – пять-шесть. Боязливо огляделся по сторонам. Всем было на меня плевать, кроме собачницы, которая стояла за забором, курила и смотрела в мою сторону, пока её пудель исступлённо работал лапой. Я расплылся в улыбке, а она процедила: «Наркоманы долбаные» – и бросила в меня бычок. Я отшатнулся и чуть не упал. На душе стало тревожно, а в голову пришла строчка из Земфиры: «Меньше всего нужны мне твои камбэки». Да уж… зря я начал вспоминать Лёньку.