Buch lesen: «Крысиные бега»
1.
Начало второй декады января выдалось не то что тёплым, а прямо-таки весенним. Столбик термометра вот уже который день не опускался ниже плюс пяти, и даже по ночам температура стояла выше нуля. Снег в городе почти весь стаял, а лужи успели высохнуть. Привыкший за последние годы к подобным сюрпризам январской погоды, я тем не менее чувствовал какую-то ирреальность происходящего, своего рода раздвоение ощущений и реальности, погоды и календаря. Однако синоптики уже со следующей недели обещали резкое похолодание – аж до минус двадцати пяти, а то и ниже.
Я катил на своей старенькой «семёрке» по вечерней Москве, направляясь домой по своему обычному ежедневному маршруту. Несмотря на час пик, пробок на дорогах не было: по-видимому, после затяжных новогодних праздников народ втягивался в повседневную трудовую рутину постепенно, не сразу, ото дня ко дню всё более пополняя армию работающего люда построждественской столицы.
Раньше, возвращаясь с работы, я никогда не лишал себя возможности подхалтурить. В худшем случае час потеряешь, подвозя случайного пассажира куда-нибудь к чёрту на кулички, зато выручка от извоза зачастую превышала доход от основной моей работы. Денег-то ведь всегда не хватает. Как любил поговаривать один из моих армейских друзей, ещё по Чечне, в жизни обычно не хватает трёх вещей: денег, времени и патронов. Очень мудрая мысль, по-моему…
Как-то раз два обколотых бритоголовых ублюдка, которых я сдуру согласился подвезти, попытались было выкинуть меня из машины. Мне пришлось уложить обоих голубчиков на асфальт, предварительно приведя в бесчувственное состояние. С тех пор на извозе я поставил жирный крест. Лучше быть бедным и живым, чем богатым и совсем-совсем мёртвым.
Итак, в этот день я, как обычно, катил с работы на своей старушке и мыслями давно уже был дома, вместе с женой и сыном. До дома было ещё минут двадцать, и чтобы как-то приблизить момент встречи с моими близкими, я вынул мобильник и набрал домашний номер.
– Верунчик, привет. Как вы там? Как Васька?
– Да всё нормально, Ванюша. Ты скоро домой?
– Уже скоро, минут через двадцать… Извини, тут какой-то мужик на проезжую часть рванул, прямо под колёса лезет, урод. Пьяный, наверное. Всё, пока. Жди, скоро буду…
Я дал отбой, отбросил трубку на сидение и резко затормозил. Действительно, какой-то тип выскочил на шоссе прямо перед моим носом и махнул рукой, приказывая остановиться. Это был именно приказ, а не обычная просьба, сопровождаемая, как правило, словами «Шеф, не подбросишь до..?» И шеф решал, подбросить клиента до указанного пункта назначения или попросту отшить.
Здесь мне решать ничего не пришлось – здесь всё решили за меня. Неизвестный распахнул дверцу моего авто и решительно уселся на соседнее сидение. В руках он сжимал что-то вроде папки. Красного цвета.
– Гони! – последовал следующий приказ.
– Не понял?
– Гони, говорю! – рявкнул незнакомец и обжёг меня таким взглядом, что я понял: я опять вляпался в какую-то нехорошую историю. – Жми на всю катушку!
– Да с какой это стати… – попытался было возмутиться я.
– Гони!!!
В голосе его явно звучала угроза. Ладно, думаю, не будем нарываться. В конце концов, может, у него жена рожает – как знать? Или ещё что-нибудь эдакое, семейно-значимое, безотлагательное…
Он торопливо оглянулся назад, выругался, снова повернулся ко мне и заорал чуть ли не в самое лицо:
– Быстрее же, ну!!!
Его возбуждение передалось и мне, а вместе с возбуждением пришло и чувство опасности. Я вжал педаль газа в пол, моя старушка вздрогнула и рванула вперёд.
– Куда?
И тут позади нас раздались выстрелы. Что-то звякнуло о корпус машины. Такой звук я слышал, когда полтора года назад попал под сильный град.
– Вот чёрт! Это что ещё за хрень такая!
– Потом объясню. Сможешь от них оторваться?
– На этой-то колымаге? – криво усмехнулся я. – Что ж, попробую, деваться всё равно некуда. С подводной-то лодки.
У меня на хвосте повис серьёзный джип, который возник буквально из ниоткуда. На своей тарантайке оторваться от него у меня шансов не было никаких. По крайней мере, по прямой. А вот если покрутиться в узких переулочках, попробовать запутать, сбить с толку…
Это был выход. Эфемерный, призрачный, но всё-таки выход. Я сейчас плохо соображал, где нахожусь. Для меня сейчас важно было уйти с шоссе, из-под прямого обстрела, который вёлся почти в упор. А палили в меня не из игрушечного «макарова», а из взрослого «калаша». Чудо, что мы вообще ещё двигались: из моей старушки давно уже сделали решето.
Я услышал, как осыпалось сзади ветровое стекло. Я машинально пригнулся, прильнул к рулю. Вот попал так попал! Что ж мне так везёт на всякое дерьмо!..
Краем глаза я видел, как по сторонам трассы по обоим тротуарам в панике метались случайные прохожие, спасаясь от шальных пуль в подъездах магазинов или прячась за многочисленными торговыми павильонами. Кто-то визжал, кто-то громко матерился. И, как обычно, никакого намёка на присутствие милиции. Режь, громи, убивай, насилуй – этих архаровцев днём с огнём не сыщешь, но как только всё схлынет, как опасность минует, вот тогда их тут целая армия набежит. «Безумству храбрых поём мы песню» – с точностью до наоборот.
Ага, вот и поворот! Я резко крутанул баранку вправо и влетел в тихую улочку, ловко лавируя между припаркованными вдоль обочин автомобилями. Мой манёвр позволил нам выиграть метров тридцать-сорок.
– Давай, друг, жми, – торопил меня мой пассажир, то и дело оглядываясь на наших преследователей, – ты должен от них оторваться, понимаешь, должен.
– А ты мне ничего не должен, а?
– Да расплачусь я с тобой, сполна.
– А мне твои бабки на хрен не нужны. Ты мне лучше объясни, как всё это понимать. Силой влезаешь ко мне в тачку и вынуждаешь удирать от каких-то бандюков. Это вообще как, нормально?
– Это не нормально, – он сделал ударение на частице «не». – Но если ты сейчас меня выручишь, то сделаешь великое дело.
– Да мне до этих твоих великих дел как до лампады. Хватит, навоевался. И Афган, и Чечня эта грёбаная – всё было. Довольно. Вот где у меня всё это сидит, понял?
– Чечня, говоришь? Девяносто пятый?
Что-то в его голосе изменилось. Интерес, что ли, к моей персоне проснулся? Я на короткое мгновение скользнул по нему взглядом и снова уставился в серую ленту асфальта.
– Да кто ты такой, чёрт тебя побери?!
– Майор ФСБ Куценко.
Я присвистнул.
– Опа-на! И от кого это ты, майор Куценко, бежишь?
– От плохих парней.
– А ты, значит, хороший.
– Я – хороший.
– А если у них на этот счёт другое мнение? В смысле, кто хороший, а кто плохой?
– Вот у них и спроси, умник.
– Ага, вот только тачку на прикол поставлю…
Я совершил какой-то невообразимый вираж, ловко втиснулся в кривой переулок, пролетел его весь, чиркнув правым бортом по фонарному столбу, потом влетел в тёмную арку, миновал проходной двор, ещё один – и снова выскочил на широкий простор проспекта. В первое мгновение я решил было, что сумел оторваться от преследования, однако торжествовал я рано: в зеркале заднего обозрения вскоре вновь замаячил чёрный силуэт джипа, который не преминул напомнить о себе автоматной очередью.
Я выругался.
– И откуда ты только свалился на мою голову, а, майор?! – в сердцах выкрикнул я, зло зыркнув в его сторону. – Ехал себе, никого не трогал, домой, к жене, к сыну – а тут ты нарисовался, да ещё с целой оравой дружков, которым ты, как я посмотрю, чем-то сильно насолил.
– Извини, друг, так вышло.
– Ага, взяло и вышло, а ты тут как бы и не при делах. Просто мимо шёл.
Мне нужно было сорвать на ком-нибудь накопившуюся злость, выплеснуть её на чью-то голову, потому я и нёс всякую чушь, плохо контролируя, что слетает с моего языка.
Консервная банка, за рулём которой я сидел, каким-то чудом продолжала ещё двигаться, хотя по всем законам механики и здравого смысла эта груда металлолома давно уже должна была рассыпаться в прах. В любом случае, это её последняя поездка. Всё, откаталась.
Как бы эта поездка не оказалась последней для меня. Мне-то помирать пока ещё рано.
– Держись, майор! Мы ещё повоюем! – заорал я с непонятно откуда взявшимся задором.
Я выбрал момент и снова нырнул с главной трассы в какой-то проулок. А потом минут десять гонял по тёмным извилистым улочкам, подворотням и проходным дворам.
Хватит, конец пути. Я резко дал по тормозам.
– Всё, майор, приехали.
Быстро окинул взглядом окрестности. Справа высилась коробка трёхэтажного заброшенного дома с пустыми глазницами окон, слева зияла пропасть котлована – след когда-то начатой да так и не завершённой стройки, а впереди смутно маячила группа голых деревьев. И жуткая темень вокруг, хоть глаз коли. Фонари все побиты, свет из окон жилых домов сюда не доходит. Как раз то, что надо. И что очень важно, вокруг ни души.
– Слышь, майор, приехали. Кажется, оторвались.
Он не отвечал. Холодок тревоги пополз мне куда-то под куртку.
– Майор, ты в порядке?
Я чиркнул зажигалкой и поднёс огонёк к самому лицу моего пассажира.
Он был неподвижен, глаза закрыты, голова свесилась набок. Никаких признаков жизни. Вот чёрт! Они всё-таки достали его. В самый последний момент, как раз когда мне удалось оторваться от них. Что ж, не повезло бедняге. Увы. И хотя он был причиной всех моих бед в этот вечер, мне было искренне его жаль. По крайней мере, сейчас мне лучше, чем ему. Я как-никак жив, а вот он… Покойся с миром, майор ФСБ Куценко.
Его безжизненные руки продолжали сжимать красную папку. Я попытался аккуратно вытащить её, но безуспешно: его хватка оказалась железной. Я перестал церемониться и потянул сильнее. И тут…
Майор шевельнулся и застонал. Я невольно отпрянул назад.
– Жив! – осенило меня.
Я снова чиркнул зажигалкой – и в слабом отблеске крохотного язычка пламени увидел, как блеснули его глаза. Он смотрел на меня.
– Извини, друг, – прошептал он. – Я подставил тебя…
– Помолчи, – я придал своему голосу побольше строгости. – Я сейчас «скорую» вызову. Ты, главное, потерпи.
– Никакой «скорой», – с неожиданной силой отрезал он. – Поздно… я знаю… и ты знаешь… ты был там, на той войне…
В его словах было больше правды, чем мне хотелось бы признавать. Правды жестокой и неумолимой. Он уходил, жизнь по капле вытекала из его пробитого тела. Я не знал, куда попала пуля (или пули?), но то, что задеты жизненно важные органы, было ясно даже дилетанту. А я дилетантом не был, и смерть повидать пришлось в самых разных её личинах.
– Как… звать тебя, друг? – прошептал он, тяжело дыша.
– Иван.
С неожиданной силой майор вцепился мне в куртку и притянул вплотную к себе – так, что я ощутил его горячее прерывистое дыхание у себя на лице. Он заговорил торопливо и сбивчиво:
– Послушай, Ваня… мне некого больше просить… а ты наш, я это сразу понял… Доведи начатое до конца, помоги сделать то, что я не успел… Это очень, очень важно, понимаешь?..
Интересно, на что это он меня подписывает?
– Говори, майор, не тяни резину. Сделаю всё, что в моих силах.
И кто меня, дурака, за язык тянет?
– Вот эти документы, – судорожным кивком он указал на красную папку, которую прижимал к груди, – необходимо передать одному человеку. Лично в руки… никто другой… ни при каких обстоятельствах их получить не должен. Дело государственной важности… на карту поставлены государственные интересы… интересы страны… Ты слышишь меня, Иван?..
– Слышу, майор.
Слышу и одновременно чувствую, что вязну в этой трясине всё больше и больше. Но отступать было уже поздно. Последняя воля умирающего – закон.
– Найди его и передай папку. Этому человеку можно верить.
– Кто он? Кому я должен всё это передать? Имя?
– Я не могу… назвать тебе его имя…
– Да как же я его найду!
«Пойди туда, не знаю куда»! Так, кажется, это называется. По-моему, майор заговаривается.
– Слушай и запоминай, друг… На Ярославском вокзале, в камере хранения, – он назвал номер ячейки и код, потребовал повторить, – оставишь вот этот спичечный коробок… – он с трудом вынул из кармана обычный коробок с остатками спичек, ничем не примечательный и довольно потрёпанный. – Это условный знак, ничего более. Получив его, они свяжутся с тобой…
– Кто это «они»?
– Друзья… Получишь от них инструкции… действуй строго в соответствии с ними. Они выведут тебя на того человека. И запомни: папку никто не должен видеть… ни один человек на свете… спрячь её понадёжнее… до поры, до времени…
Говорить ему было всё труднее и труднее. Я едва улавливал смысл слов, которые срывались с его губ вместе с последними каплями жизни. У меня к горлу подступил комок, который я никак не мог проглотить.
– Крысы… крысы кругом… – горячо зашептал он, схватил мою руку и судорожно её сжал. – Берегись крыс, слышишь!..
По-моему, он начал бредить. Агония. Всё, сейчас будет конец.
– Как звать тебя, майор? – выдавил я из себя, протолкнув слова сквозь комок.
Он долго молчал, потом вдруг сильно закашлялся, изо рта его брызнула кровавая слюна.
– Семён… – прохрипел он через силу. – Семён Егорович…
– Хорошее имя. Русское. И редкое. Семён, да ещё Егорыч… Сейчас таких имён днём с огнём не сыщешь. Слышь, майор? Редкое, говорю, у тебя имя. Да ты не молчи, говори что-нибудь. Я ведь многое ещё хотел у тебя спросить… да вот все вопросы куда-то улетучились.
Я нёс всякую чепуху, лишь бы скоротать минуты (секунды?) ожидания смерти какими-нибудь отвлечёнными шумовыми эффектами. Пустая болтовня – лучший способ добиться таких эффектов.
Майор не отвечал. Я снова чиркнул зажигалкой, осветил его лицо.
Невидящие глаза стеклянно блеснули в дрожащих отблесках пламени зажигалки, на губах майора застыла чуть заметная усмешка. По подбородку на воротник пальто стекала тоненькая струйка крови.
Майор Куценко Семён Егорович умер.
2.
Я сидел в своей раздолбанной машине рядом с трупом фээсбэшника и трясся в сильном ознобе. Нет, не от холода – то была запоздалая реакция на стресс. Дрожь, сотрясавшая моё тело, разогнала туман в голове, и я вдруг с поразительной отчётливостью понял, в каком дерьме снова оказался. По самые уши.
Во-первых, я только что чудом избежал смерти. В меня стреляли, причём стреляли сильно и много и не попали лишь по чистой случайности. Однако со смертью Куценко охота не закончилась. Охотились не столько за ним, сколько за папкой – это я уже понял. Поскольку же матёрый чекист завещал её мне, объектом охоты автоматически становился я.
А это значит, что мне нужно убираться отсюда, и немедленно.
Во-вторых, я потерял машину. Моя ржавая колымага приняла на себя настоящий шквал огня и тем не менее сумела выстоять в этой неравной схватке. Более того, она смогла уйти от могучего джипа, напичканного бандой вооружённых отморозков. Но ущерб при этом ей был нанесён невосполнимый. В понятие «страховой случай» все эти повреждения ни в коей мере не входили.
А это значит, что мне дешевле будет её бросить, чем ремонтировать.
Прощай, моя старушка! Отслужила ты мне верой и правдой, сколько уж лет – теперь и не вспомнить. Пора и на слом. Что ж, всему приходит конец. Но своей кончиной ты можешь гордиться: смерть в бою всегда почётна. Вот возьму и поставлю тебя на гранитный пьедестал, где-нибудь в укромном уголке нашего двора, подобно тому легендарному вагону на Малой Земле, в котором пробоин теперь вряд ли больше, чем в тебе. И будешь ты восхищать взоры дворовой детворы героическим своим видом. Аминь.
В-третьих, по машине не трудно будет вычислить и её хозяина. Пробить номера для профессионалов – раз плюнуть. Даже если я благополучно доберусь до дома, они найдут меня и там. Вопрос только в одном: как быстро? Очень быстро, решил я, уже сегодня. Окончательно уничтожить свои следы я всё равно не смогу, но усложнить для них задачу – в моих силах.
А это значит, что я должен снять с машины номера и изъять из салона всё, что облегчило бы им поиски владельца. Сутки в этом случае я, глядишь, и выиграл бы.
В-четвёртых, папка. Честно говоря, папка сильно жгла мне руки. Что там внутри, я не знал и совершенно не горел желанием узнать. Меньше знаешь – крепче спишь. Вот только теперь мне крепко спать уже не придётся – по крайней мере, в ближайшее время. Бросить папку я не мог, так как не мог нарушить слово, данное мною покойному Куценко. Я принял эстафету и теперь должен передать её другому. Только кто он, этот другой? Впрочем, это совершенно не важно. У меня есть алгоритм, по которому я должен действовать, и я сделаю то, что им предписано – не столько ради погибшего фээсбэшника, сколько ради собственной безопасности. А также безопасности моих близких – Веры и Васьки. Они теперь тоже под ударом.
А это значит, что я должен срочно вывести их из-под удара. Они должны уехать. Куда? Было только одно место на земле, куда я мог бы с лёгкой совестью отправить близких мне людей и при этом быть уверенным, что там они будут под надёжной защитой, – далёкая сибирская деревушка Куролесово, в которой жил мой старший брат Дмитрий. Уж он-то сумеет защитить их от любой напасти, за это я ручаюсь. Могучий сибиряк, боевой офицер-афганец, профессиональный охотник – это что-нибудь да значит.
В-пятых, снова папка. Чтобы она в себе не содержала, я должен снять с неё копию. Так, для страховки, мало ли что может случиться? Я уже знал, как я это сделаю.
Прокрутив всё это в голове в считанные минуты – медлить было нельзя, джип наверняка шастает где-нибудь в округе, – я приступил к решительным действиям. Первым делом выволок тело Куценко из машины и аккуратно уложил на земле. Я не хотел оставлять его в машине, хотя объяснить свой порыв вряд ли бы смог. Потом принялся отвинчивать номера. Пришлось изрядно повозиться, благо, в бардачке оказались необходимые инструменты. Когда с номерами было покончено, я выгреб из салона всё, что могло бы идентифицировать владельца автомобиля: какие-то квитанции, документы, записную книжку, пару-тройку журналов, и так далее и тому подобное. Когда и этот этап моего плана был завершён, мне пришла в голову одна шальная мысль, которую я тут же решил реализовать.
Останки моего авто, как я уже говорил, стояли на самом краю котлована, брошенного строителями, по всей видимости, уже много лет назад. Особых усилий для реализации задуманного не требовалось. Я упёрся в мою старушку, поднатужился и, мысленно пожелав ей счастливого полёта, столкнул вниз. Спустя секунду-другую до меня донёсся глухой удар. Я глянул вниз, но из-за темноты ничего не увидел. Да и котлован был глубоким.
Пускай теперь лезут вниз и изучают этот металлолом. Была б у меня возможность, я бы ещё и земличкой её присыпал, бедную мою старушку, мусором каким-нибудь строительным, досками да кирпичами. Хоронить, так с музыкой – тогда бы уж точно её никто не нашёл. Но такой возможности у меня не было. Значит, пускай остаётся так, как есть.
Так, с этим тоже покончено. Теперь следующий этап.
Я оглянулся. Тело майора одиноко покоилось в трёх шагах от меня.
Соседство майора, пусть даже и мёртвого, было для меня сейчас не менее опасным, чем утренняя физкультпробежка по минному полю. На его след, ещё горячий, те отморозки могли напасть вновь – и тогда минное поле показалось бы мне райской лужайкой, на которой беззаботно резвятся дети.
Прощай, майор Куценко. Извини, что оставляю здесь тебя одного. Живым нужно думать о живых, а ты уж как-нибудь позаботься о себе сам. О’кей?
Я подхватил красную папку и поспешил покинуть это зловещее место, на котором закончили свой земной путь чекист Семён Егорович Куценко и моя верная «семёрка».
3.
Я шёл самыми тёмными закоулками, стараясь всё время оставаться в тени и не попадаться на глаза случайным прохожим. Чем меньше людей будут меня сейчас видеть, тем лучше. Свидетель есть свидетель: рано или поздно его можно найти и расколоть. Идеальный вариант в таких случаях – вообще не иметь свидетелей. Поэтому наиболее продвинутые преступники имеют обыкновение их убирать – чтобы спалось спокойней и не мучили по ночам кошмары.
Я переходил из одного двора в другой, не рискуя пока выбираться на «бродвей». Выйти из укрытия я решил как можно дальше от места происшествия. Но прежде чем это сделать, мне предстояло провести одно очень важное мероприятие.
Найти подходящий подъезд мне не составило труда. Это была старая «хрущёвка» о пяти этажах, которыми был усеян весь этот захолустный микрорайон на самой окраине Москвы. Своего рода гетто, в котором о домофонах никто понятия ещё не имел. Поэтому в облюбованный мною парадняк я вошёл беспрепятственно.
Люменов и люксов, которые излучала тусклая подъездная лампочка, хватало ровно настолько, чтобы не спотыкаться на ступеньках и не натыкаться на обшарпанные стены, украшенные безвкусными графитти, свастиками и ненормативной похабщиной. Но меня это вполне устраивало. Я поднялся на четвёртый этаж (на пятый подниматься не стал – не хотелось чувствовать себя в тупике; кроме того, там было темно, как у негра в заднице), уселся на ступеньках, убедился, что с улицы меня никто не увидит, и раскрыл папку.
Здесь было примерно листов сорок. Я не стал основательно знакомиться с содержанием каждого из них – времени не было, а лишь вскользь пробежал глазами по документам, которые составляли эту роковую папку. Потом захлопнул её и несколько секунд сидел неподвижно, в оцепенении, закрыв глаза, и чувствовал, как волосы у меня на голове приходят в движение.
Если эту папку опубликовать, обожгло меня внезапной мыслью, то может начаться третья мировая война. А если её продать, где-нибудь на Западе, то вырученных денег хватит на безбедную жизнь нескольких поколений моих потомков.
Содержимое папки имело чеченские корни. Здесь были документы (одни только оригиналы, никаких копий), дискредитирующие многих крупных российских и чеченских политиков, а также целый ряд ведущих зарубежных правительственных чиновников, стоящих на верхних ступенях международной табели о рангах. Этого компромата вполне хватило бы, чтобы произвести смену кабинетов министров в целом ряде западных стран, начать крупные международные судебные процессы и тем самым взорвать сложившееся в мире равновесие. А уж о России и говорить нечего: предание их достоянию гласности привело бы к новой волне смуты, которую страна пережить бы уже не смогла.
Документы носили в основном финансовый характер. Это были договора о поставках крупных партий оружия и военной техники неизвестным (скорее всего подставным) лицам, переводы крупных (очень крупных) денежных средств на счета людей, чьи имена можно ежедневно встретить в программах новостей российского телевидения, номера счетов тех же одиозных фигур в престижных международных банках, с указанием конкретных сумм на каждом счету. Были здесь и стенограммы секретных телефонных переговоров крупных чиновников (не только российских) с руководителями чеченских моджахедов, и целая подборка фотографий компрометирующего характера. И списки, списки, списки… Имена, фамилии, счета, суммы, снова имена, и опять деньги.
Сказать, что папка жгла мне пальцы, было бы ничего не сказать. Папка жгла мне душу. Прожигала в ней большущую чёрную дыру, в которую затягивало меня всего целиком. Я внезапно почувствовал на себе бремя огромной ответственности, ответственности за судьбы страны, судьбы мира (да простится мне этот пафос, но именно это я в тот момент и чувствовал). Если папка попадёт не в те руки, разразится вселенская катастрофа. Эта мысль сразу породила в моей голове вопрос: а должна ли она вообще попасть в чьи-нибудь руки? Я вспомнил предсмертное поручение майора Куценко: он просил передать папку неизвестному человеку, которому безгранично доверял. Наверное, это как раз были те руки. Покойному майору я почему-то верил, интуитивно чувствуя, что он действовал в верном направлении. Поэтому я сделаю то, что обещал отважному чекисту за пять минут до его смерти: передам папку нужному человеку. Но сначала я должен сделать то, зачем пришёл в этот вонючий подъезд, и выполнить часть задуманного ранее плана.
Я вынул мобильный телефон. Этот аппарат я купил совсем недавно, под Новый год (сделал себе такой подарочек), и был безмерно счастлив, когда наконец стал его владельцем. Я давно уже искал аппарат с нужными мне параметрами и набором функций. Компании-производители и торговая сеть, следуя массовому спросу и веяниям моды, предлагали покупателям десятки и сотни моделей навороченных игрушек, но моему взыскательному вкусу удовлетворить не могли. А нужно-то мне было всего ничего: помимо обычного телефона, аппарат должен был содержать приличную цифровую фотокамеру с достойным разрешением и возможность работы с электронной почтой. И чтобы ничего лишнего: никакой там суперполифонии, никаких MP3 и прочих детско-юношеских наворотов. Мне, наконец, повезло, я нашёл именно тот мобильник, который искал. (Во избежание обвинений в рекламе конкретной продукции, называть наименование фирмы-производителя и торговой марки приобретённого мною аппарата я воздержусь).
Итак, я вынул мобильник и в течение получаса скрупулёзно снимал содержимое папки, листок за листком, документ за документом, фото за фото. И тут же оправлял полученные графические файлы по е-мейл на адрес моего домашнего компьютера. Завершив операцию, я очистил память мобильника от последних снимков, вновь собрал бумаги в папку и с чувством выполненного долга покинул гостеприимный парадняк.
Выйди я на десять секунд раньше, не пришлось бы мне писать сейчас эти строки. Едва я спустился на первый этаж и приготовился было толкнуть парадную дверь, чтобы выбраться на свежий воздух, как сквозь грязное дверное стекло в глаза мне ударил сноп яркого света. Я машинально присел и шарахнулся в угол подъездного предбанника. Луч света прошёлся по подъезду, высвечивая его внутренности, и переместился вправо.
Фары! Кто-то обшаривает местность, освещая двор фарами автомобиля. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто это мог быть. Досчитав до пяти, я осторожно выглянул из своего укрытия. Так и есть! Чёрный джип медленно катил по тёмному пустынному двору, освещая светом мощных фар самые дальние его закоулки. Если они обнаружат меня с этой папкой, я пропал.
Вскоре джип скрылся за углом пятиэтажки. Я перевёл дух. Слава Богу, пронесло! Значит, братской могилы (с майором Куценко и моей старушкой «семёркой») они не обнаружили. И в ближайшее время вряд ли обнаружат: судя по траектории их движения, они удалялись от того места. Что ж, выходит, у меня есть приличная фора. Я выбрался наружу и торопливо зашагал в противоположную от джипа сторону.
Вскоре я вышел на оживлённую улицу и смешался с толпой прохожих. Сейчас моей целью было ближайшее метро – и домой. Но до метро я не добрался. Неожиданная мысль внесла существенные коррективы в мои планы. И, как выяснилось, в весь ход дальнейших событий.
Я остановился, порылся в карманах и достал записную книжку. Какое-то время изучал её и наконец нашёл то, что искал.
Олег Киселёв, мой старый армейский товарищ. Он жил в двух кварталах отсюда.
