Buch lesen: «Бог тебе судья»

Предисловие Александры Марининой

Детектив как литературный жанр давно перестал быть загадкой-конфеткой, завернутой в фантик, состоящей из «немного о природе, немного о погоде и чуть-чуть о внешности». Границы жанров расплылись, и авторы перешагивают их, перенося на территорию психологической драмы, любовного или исторического романа, а то и мелодрамы ту самую загадку, которая из конфетки теперь превращается просто в обертку. Яркую, завлекательную, но отнюдь не являющуюся сутью написанного.

«Бог тебе судья» – яркий пример подобного детектива-недетектива. Тайна? Есть. Трупы? Во множестве. Нет следствия, ибо оно осталось далеко позади, впереди же судебный процесс, на котором известному и успешному адвокату предстоит поставить под сомнение виновность подсудимого. Однако главным героем романа является отнюдь не адвокат, а его молодой помощник Виктор, столкнувшийся с тяжелой личной проблемой, и вот эта-то проблема и отчаянные попытки Виктора справиться с ней как раз и являются той сутью, тем зерном, ради которого автор написал свое произведение.

Виктору двадцать с небольшим, он счастливо женат… Был. То есть женатым человеком он пока и остается, но вот счастлив ли? У любимой жены тяжелое психическое расстройство, она буквально на глазах теряет рассудок, уходя все дальше и дальше от реального мира и погружаясь во мрак безумия. Она уже не может находиться дома одна, приходится поместить ее в психиатрическую клинику, где ей предстоит провести, по-видимому, долгие годы, а возможно, и всю оставшуюся жизнь. Молодая женщина все хуже понимает происходящее, и о выздоровлении речь вообще не идет, говорить имеет смысл только о продлении биологического существования. И перед Виктором встает вопрос: что ему делать со своей жизнью? С жизнью жены все понятно: он готов оплачивать лечение и делать все, что нужно, но с самим собой-то как быть? Жить дальше? Оформить развод и строить новую семью, растить детей? Или похоронить себя в роли преданного мужа, хранящего верность тяжело больной жене и готового поставить крест и на личном счастье, и на будущем, и на желании иметь детей? Вопрос, безусловно, не нов, литература и кинематограф обращались к нему не единожды, но крайне редко, а возможно, и никогда доселе такая проблема не ставилась авторами перед столь молодым героем. А ведь в возрасте героя и кроется самое главное. Когда проблема стоит перед человеком в возрасте за шестьдесят, у него уже достаточно жизненного опыта и мудрости, чтобы принять решение и распорядиться оставшимися годами жизни, которых (давайте будем честными) осталось хорошо если пара десятков. Но когда проблема встает перед молодым парнем, не нажившим собственными страданиями практически никакого опыта и вынужденным принимать решение о шестидесяти предстоящих годах… Согласитесь, это не одно и то же.

Виктору невероятно трудно. Он не понимает, какое решение будет правильным, но точно знает, что общественное мнение осудит его, если во главу угла он поставит собственную жизнь и собственное будущее. Он не хочет оставаться мужем психически больной женщины, пусть даже память о любви к ней еще жива, но не понимает: имеет ли он права этого не хотеть? Может ли человек считать себя порядочным, если определяет свою жизнь вопреки сложившемуся мнению? И что в конце концов важнее: то, что думает и чего хочет он сам, или то, что думают и ждут от него другие люди? Виктор не хочет мертвой любви, он стремится к любви живой, горячей, яркой. В конце концов влюбляется, и от этого мучается еще больше.

И точно такой же вопрос, но в совершенно другом антураже, автор книги Сергей Федоранич коварно ставит перед другим персонажем – Кристиной, врачом, организовавшим и возглавившим общину, в которой люди имеют возможность жить в более здоровых по медицинским критериям условиях. Здесь нет информационного шума, зато есть продукты, выращенные без химических добавок, физический труд на свежем воздухе, передовые медицинские технологии. Казалось бы, что плохого? Но в головах носителей общественного мнения безобидная община мгновенно превращается в прибежище сектантов-сатанистов, а там – всего лишь один шаг до расправы и погрома. Кристине нужно принимать решение: что делать? Идти на поводу у того самого общественного мнения и ликвидировать общину своей мечты, чтобы обезопасить тех, кто ей поверил и пошел за ней? Или пренебречь мнением «большинства» и сохранить ту жизнь, к которой она стремится? Кристина не так юна, как Виктор, но и ненамного старше, и ей тоже очень трудно, ибо решения, которые ей необходимо принимать, касаются не только ее собственной жизни, но и жизней многих людей, живущих в общине.

Сергей Федоранич – автор молодой по возрасту, но не по писательскому опыту, и «Бог тебе судья» – далеко не первое его произведение. Но и в этом романе, и во всех предыдущих поражает смелая честность, с какой он рассказывает о том, что думают и как чувствуют молодые мужчины, какими глазами они смотрят на мир. Федоранич не пытается показать своих героев в более выгодном свете, выставляя их эдакими мачо, чем частенько грешат другие авторы. Мужские персонажи Федоранича – люди с комплексами, недостатками и такими страхами, о которых читатели женского пола порой даже не догадывались, а читатели-мужчины далеко не всегда сами себе в них признаются. И эти честность и открытость автора, это отсутствие боязни выглядеть смешным и слабым вызывают у меня как у читателя огромное уважение.

Но Сергей Федоранич не только писатель, но и профессиональный юрист, и «вишенкой на торте» в романе «Бог тебе судья» являются весьма любопытные наблюдения и рассуждения на тему законодательного регулирования смертной казни. Можно ли ее исполнять, если вроде бы существует мораторий? Не составлены ли формулировки таким хитрым образом, что их можно обойти? Можно ли применять ее к женщинам? А если нельзя, то где это записано?

Коль есть заявка на детектив и довольно жуткая загадка, то существует и разгадка, которую автор преподносит нам в самом конце. Разгадка весьма неожиданная!

Не ждите от книги погонь, драк и стрельбы, на этих страницах вы их не найдете. Но если вам интересно взглянуть на мир глазами отчаявшегося и запутавшегося молодого человека – добро пожаловать, этот роман для вас.

Александра Маринина

Господи боже, ну как я могу пойти на это преступление? Как? Это ведь не просто против правил, это против природы, против всего, что людям дорого и близко, это против Бога. Меня никогда не поймут, никогда не простят. Людям даже в голову не придет попытаться найти какие-то мотивы, разобраться и понять: почему абсолютно нормальный человек пошел на такое. Я никогда не смогу объясниться, я никогда не вымолю прощения…

Почему эти мысли у меня в голове, кто их туда поселил? Неужели это все из-за нее? Из-за тонких длинных пальчиков, из-за взгляда, от которого хочется просто закрыть глаза и умереть? Нет, абсолютно точно нет, она ни в чем не виновата. Ведь она ни о чем не просит, она, наверное, даже не догадывается. Это я во всем буду виноват.

Часть 1

Витя

Босс с самого утра был сам не свой. Сказать, что он был не в духе, – это ничего не сказать. Конечно, будешь недоволен, когда у тебя ставка двадцать пять тысяч рублей в час, а приходится пахать за тысячу двести в день, но выбора нет. За последние полгода босс ухитрился вполне законно увильнуть от пяти назначений, шестого, случившегося сегодня утром, избежать не удалось.

Дежурство нашей адвокатской палаты началось с 00.00 первого июня и продлится до 23.59 пятого июня, и все поступившие приглашения о назначении должны быть распределены среди всех действующих адвокатов палаты, без исключений, таков порядок. Но не для Сергея Юрьевича Рождественского, преуспевающего юриста тридцати восьми лет, который терпеть не мог зарабатывать меньше прожиточного минимума в час. А тут смехотворный гонорар – тысяча двести рублей за день, и это максимальная ставка!

Все утро я слышал гневные крики Рождественского, доносящиеся из кабинета, и переглядывался со стажерами – Викой и Машей. Да, в этот раз не повезло, придется впрягаться. Девчонкам нравилось работать с Сергеем Юрьевичем, он их любил, почти боготворил, а вот меня – нет.

Не знаю, как так сложилось, что я уже четыре года работаю на этого самовлюбленного, эгоцентричного козла, который не в состоянии проследить не только за своей речью, но и за действиями. «Истеричка» – так мы зовем Сергея Юрьевича за спиной, и это определение ему подходит идеально. Он ругается матом не только на нас, но и на своих клиентов, может запустить многострадальную статуэтку Фемиды в привычный для нее полет по коридору или разбить об стену очередное пресс-папье. Мне доставалось и фикусом в кадке, и степлером, и клавиатурой, и даже ботинком босса.

Наш офис расположен на Арбате, который зовется «Старым», недалеко от станции метро «Смоленская». Рождественский арендует в здании отеля в административном крыле на первом этаже пять кабинетов, со своим туалетом и просторной переговорной. Собственно, этими пятью кабинетами крыло и заканчивается, посторонних у нас нет, а вход в наше логово преграждает железная золотая дверь. У нас тут весьма уютно и спокойно, когда нет Истерички или его жены, еще большей истерички, чем сам Сергей Юрьевич.

К слову сказать, Юлия Викторовна совсем даже не Рождественская, а Волгина и официально в браке не состоит. Зато состоит в штате адвокатского кабинета Рождественского, его заместителем по административным вопросам – Юлия Викторовна у нас завхоз. Она отвечает и за мебель, и за канцелярские принадлежности, и за красоту и уют. Только что может обуютить эта фифа, я не понимаю.

Я пришел на работу к Рождественскому под впечатлением от его пламенной речи в судебном заседании в Мосгорсуде, куда нас привела на практику преподаватель по уголовному процессу. Я помню, как меня захватил восторг от этого действа – красивый зал, отделанный деревом, красивые и умные судьи, покоящиеся на своих непоколебимых тронах. Их не задевали громы и молнии, которые метал в тот день Сергей Юрьевич, молодой перспективный адвокат по уголовным делам. А сам Сергей Юрьевич Рождественский был хорош, ох как хорош – и осанка, и костюм, и речь. Ни единого повторения, процессуальные нормы отлетали от зубов, хоть с кодексом сравнивай, а какой взор, какие посылы… Его жалобу тогда отклонили, конечно же, но мое сердце он покорил. Я захотел стать именно таким адвокатом.

Летом перед последним курсом я напросился проходить у него практику, и Сергей Юрьевич меня взял. А когда я выпустился, то пришел к нему устраиваться на работу. Я рассчитывал поднабраться опыта у такого крутого адвоката, а потом самому стать адвокатом. Для этого надо продержаться два года в качестве стажера после окончания вуза, и можно смело идти сдавать экзамены.

Но вот прошло два года, затем еще два, и меня повысили до помощника. И я, какого-то черта, все еще сижу у Рождественского в подмастерьях. При этом ни я, ни сам Сергей Юрьевич особого восторга от этого обстоятельства не испытываем. Иногда мне кажется, что он воспринимает меня как плату за его грехи – вот на тебе Витеньку в помощники, чтобы жизнь малиной не казалась.

Он критикует меня нещадно, угодить боссу я не сумел ни разу за всю свою четырехлетнюю карьеру. Да я даже иск не могу составить так, чтобы он не поперечеркал в нем все. И стилистика-то у меня хилая, и аргументы полудохлые, и мысль-то недоразвита… Ой, да ну его, один черт, примет только третий черновик, не раньше. Все итерации будут сопровождаться криками, летающими предметами, угрозами уволить или съесть на ужин… Да, эксперименты я проводил – в третьем черновике несколько раз оставлял свой первый вариант, и прокатывало, главное, карандашиком сверху подписать, что это уже третья версия документа. Самый лучший аргумент. Тогда он удовлетворенно покряхтит и размашисто подпишет внизу страницы. В общем, более или менее поведенческий портрет Сергея Юрьевича вам понятен. Теперь о внешности.

Красоты мужик этот необыкновенной. Так, во всяком случае, Рождественский сам считает. И ему в этом помогают и горячо любимая незаконная жена, у которой на лбу написано, что она любит деньги больше всего на свете, и девчонки-стажерки, которые и впрямь от босса без ума. По мне, так он так себе экземпляр, не альфа-самец точно.

Начнем с того, что Сергей Юрьевич обошел уже все клиники в Москве по подтяжке морды и везде что-то себе натянул. Выглядит он, конечно, неплохо для своих лет, но мог бы и получше, если бы не злоупотреблял алкоголем и сигаретами. Кабинет у него прокурен насквозь, а виски разит оттуда как из полуподвального барчика где-то на юге Чикаго. Рождественский наивно полагает, что еженедельный пилинг прокуренной кожи поможет ему выглядеть свежо и молодо, а потрепанный абонемент в солярий обеспечит загар часто отдыхающего на фешенебельных курортах преуспевающего адвоката. Все так, наверное, в чьих-то глазах. Вот только это все неправда.

Я не знаю, когда Рождественский успевает ходить по этим своим заведениям наводить красоту, потому что работает он реально как вол. Из помощников у него только я, мелкую секретарскую работу делают девчонки-стажерки, а основной груз тянет сам Сергей Юрьевич. Он приезжает в офис к семи утра и уезжает не раньше девяти вечера. Днем его практически нет – судебные заседания, встречи. Я не уверен, что он умудряется где-то втолкнуть в свое плотное расписание походы по салонам красоты, потому что график босса у меня на компьютере – я вижу каждый час его занятости. Ведь это я назначаю Сергею Юрьевичу встречи и судебные заседания: согласовываю с прокурорскими исходя из его месторасположения и наличия «окон».

Когда я стал ответственным за график Рождественского и составил его на неделю с девяти утра и до шести вечера, то получил по первое число. Сергей Юрьевич сказал, что так работают халявщики, которые привыкли загребать чужие деньги, а не зарабатывать свои. Велел, чтобы я вставил по пять коммерческих часов в день и планировал его рабочее время, начиная не позже восьми утра, а заканчивая не раньше девяти вечера. Пять коммерческих часов – это пять встреч с клиентами. В Москве. При таком трафике. Сейчас я уже понимаю, что для Рождественского такая нагрузка – норма, поэтому у него столько денег и столько клиентов. Его график состоит из пяти консультаций в день, двух судебных заседаний и трех часов работы в офисе, без перерыва (утром, днем или вечером).

А теперь к плюсам. Вернее, к единственному и неповторимому плюсу в работе с Истеричкой – Рождественский платит настолько хорошо, что я даже не представляю, где еще смогу заработать такие деньги. Даже стажеры у него получают зарплату больше, чем я планировал получать в свой первый год на юридическом поприще, – порядка семидесяти тысяч в месяц.

Рождественский терпеть не может гражданские дела и практически никогда не участвует в них, отдавая предпочтение делам уголовным. Убийцы, наркоторговцы, насильники – это специализация адвоката Рождественского. И что ни дело, то обязательно с судом присяжных. А на суд присяжных отдают только очень сложные, резонансные преступления, совершенные с особой жестокостью или особо опасным способом.

И каждый раз, когда Рождественский берет новое дело, это означает, что будет сложно, интересно и жутко.

Но за четыре года, которые я с ним работаю, ни разу не было опасно. Видимо, и на старуху бывает проруха.

* * *

– Витя, зайди ко мне! – услышал я истерический вопль босса. Девчонки притихли моментом. Обычно после призыва следует фраза: «И захвати девчонку какую-нибудь, какая ближе», но в этот раз из кабинета больше не раздалось ни звука.

Наши пять кабинетов связаны между собой одной приемной, в которой сидит одна из стажерок – девушка Вика, смышленая и подвижная. Все-то у нее в руках горит и перекипает, работа ладится, и вся она такая ладная, легкая, веселая. Даже удивительно, чем такую радостную птичку-трясогузку привлекает мрачный мир преступлений и уголовного процесса. Но Викуля молодец, пусть у нее не семь пядей во лбу, но закон она знает хорошо и легко в нем ориентируется, что немаловажно для молодого юриста. Сергея Юрьевича (Сереженьку) она боготворит, ловит каждое его слово и по нескольку десятков раз перечитывает все его статьи в журналах или газетах. И делает это вовсе не из корыстных побуждений ублажить босса, чтобы получить повышение в зарплате, нет, ей действительно интересно.

Я поднялся со своего скрипучего кресла и двинулся в сторону кабинета босса. Викуля проводила меня ободряющим взглядом и показала два больших пальца в знак поддержки. Я слабо улыбнулся – ночь была бессонная, да и надоело мне уже все. Хочу завалиться спать и отрубиться от мира на недельку – чтобы никто не звонил и не писал. Что со мной? Старость, что ли, пришла?

– Я пришел, – сообщил я очевидную вещь, проходя в кабинет.

Рождественский был при полном параде, впрочем, как и всегда. Идеально сидящий костюм бутылочного цвета, белая сорочка, тонкий галстук в тон пиджаку. Ботинки выглядят как будто из кожи крокодила, и я уверен, так оно и есть.

Сергей Юрьевич восседал на своем огромном троне. Царь наш уголовно-процессуальный. Голова скорбно опущена в толстенный том дела, брови сдвинуты. Максимальная концентрация на процессе.

– Ты опять пришел в этой отвратительной рубахе? Сколько раз тебе говорить, что короткие рукава – это моветон? – первым делом спросил босс, не отрываясь от чтения.

Вот ведь прикопался к моим рубашкам! А мне нравятся рубашки с короткими рукавами. Я люблю, когда одежда комфортная, легкая, не сковывает движения. А Рождественский вечно запакуется в свои костюмы-сорочки-пиджаки и сидит под кондиционером целый день. Пробежит от двери до машины – и снова под кондей. А в зале суда мучается, потеет, преет, потом возвращается в офис и первым делом в душ (да, у него есть душевая кабина в отдельной комнате отдыха), сменит сорочку и снова за работу. Нет, увольте! Мне, пожалуйста, хлопковую или льняную рубашку с короткими рукавами и желательно шорты. Но шорты, конечно, перебор. Вот если я захочу убить босса, то обязательно надену шорты, у него инфаркт случится.

– Сергеей Юрьевич, у меня сегодня нет никаких встреч, – в который раз объясняюсь я, – и я буду неотрывно работать за компом. В кабинете душно, даже с кондиционером, даже при открытых окнах…

– Да ты еще пять причин найдешь, лишь бы оправдать свое сельпо, – отмахнулся босс. – Если бы я выбирал помощника только из-за стиля, то ты бы был вышвырнут еще в первый день, когда приперся в джинсах в мой офис.

Да, джинсы он тоже не любит. Чертов эстет.

– Дверь закрой и садись.

– Вы опять стащили уголовное дело? – спросил я, усевшись за стол напротив него.

– Ты предлагаешь мне потеть в прокуренном кабинете следователя с этими бумажками?

– Да нет, просто вас когда-нибудь посадят за это, да и все.

– Не будь занудой, – снова отмахнулся Сергей Юрьевич. – И ничего не стащил. Валюша мне сама отдала, велела вечером занести обратно. Отправь кого-нибудь из девчонок, только на моей машине, чтобы в целости довезли.

– Хорошо.

Вот странный человек! Он так трепетно относится к праву, так смакует его нормы, требуя читать их внимательно и разбирать на слагаемые, чтобы проникнуть в суть правовой мысли… А некоторые законы нарушает даже глазом не моргнув. Есть у него какой-то собственный сосуд с законами, туда закинутыми, которые он бережет, боясь расплескать, а есть другие законы, которые вовне. И на них Рождественскому плевать. Закон строго-настрого запрещает адвокату не только забирать уголовное дело к себе в офис для ознакомления, его даже листать в отсутствие следователя запрещено. Но у Рождественского свои взгляды на это: с большинством следователей он в отличных профессиональных отношениях и доверие заслужил годами.

Лично я не верю, что следователь радушно дает ему материалы уголовного дела с наказом вернуть в целости и сохранности, я думаю, что Рождественский тихо тырит их, а потом незаметно возвращает, и девчонки ему в этом помогают. Но доказать я ничего не могу.

– Я сегодня не просто получил это дело, я еще успел познакомиться с обвиняемым. Дело Вороновой снова перенесли, у нее какая-то шишка закровоточила, и все СИЗО в панике пытается ее спасти. Говорил я им, чтобы положили женщину в больницу… Так нет же, выписали постоянного медика и поселили в СИЗО… Ну она даст им пургену в чай, еще не вечер. Третий месяц пытаемся обвинение дослушать. Ну так вот, перенесли, значит, нашу сердобольную, и меня выцепила Валюша. Пошли, говорит, я тебя с одним человеком познакомлю. Ну я и пошел – ордер-то уже на руках, чего тянуть?.. Нет, я знал, что обвиняемый наш под сто пятую пытается протиснуться… Но такого у меня еще не было! Ты только представь: человека зовут Роберт Смирнов, и обвиняется он в каннибализме. Натурально, следователь утверждает, что Смирнов съел своих жертв. Троих.

Меня замутило. Нет, я не ханжа и не неженка. Говорил уже, что у Рождественского что ни дело, то брызги крови и слез. Просто я недавно пообедал, а на сытый желудок я слишком восприимчив к вопросам еды.

– Съел без остатка? – уточнил я.

– Ты смотри какой кровожадный! Нет, фрагментарно. Это не суть. Суть в том, что Валюша подозревает, что Смирнов не самостоятельно добыл себе такую своеобразную еду. И я ее понимаю – Смирнов от горшка два вершка, худосочный, ручки-веточки, глаза большие и болезненные… Ну да, если человечину есть, не только глаза болезненные будут. В общем, что каннибализмом он занимался – это у нее сомнений не вызывает, да и у меня тоже. Но кому наше мнение важно, верно? А вот что убил он, это сомнительно.

– Так уголовное дело завели по сто пятой? Или двести сорок четвертой?

– Пока по сто пятой, часть вторая, «м»: убийство в целях использования органов или тканей человека.

Да уж. Уголовное дело по части второй 105-й статьи Уголовного кодекса России – это особо тяжкое преступление, там можно получить от восьми до двадцати лет лишения свободы или пожизненное. А вот статья 244-я – надругательство над телами умерших или местами их захоронений – это небольшая тяжесть, там до трех лет и вероятен условный срок. Каннибализм как таковой уголовным законом прямо не запрещен, все случаи квалифицируют либо по 105-й, либо по 244-й в зависимости от того, убивал каннибал свою жертву или нет.

– И вы должны ей помочь разобраться?

– Да нет, конечно. Сама разберется. Мы должны доказать, что Роберт Смирнов людей не убивал, а только употреблял их мясо в пищу.

– А если убивал?

– Значит, следствие это докажет. Наша задача – обеспечить ему защиту.

– А кого он съел?

– А вот тут не для слабонервных. Мать и двоих детей, мальчика восьми лет и трехгодовалую девочку. Есть еще кое-что необычное. Поэтому я тебя и позвал – наш Смирнов художник. И он нарисовал полотно. И здесь мне нужна твоя помощь, ты же у нас искусствовед.

– Какое отношение полотно имеет к убийствам и каннибализму? – спросил я, и меня затошнило еще сильнее от пришедшей в голову мысли: – Он что…

– Да, он написал картину кровью.

* * *

В материалах уголовного дела картины не было. Ни самого полотна, ни фотографии. Вернее, сама-то картина была, но вещественные доказательства хранятся в специальном месте под замком. Камеру хранения вещественных доказательств Рождественский, слава богу, не вынес.

– Но я ее видел, – сказал Сергей Юрьевич. – Тебе понравится. Ты любишь странные вещи.

Ну вот с чего он взял? Мне нравятся разные картины, не всегда я в восторге от пейзажей, натюрмортов или портретов. Мне нужно, чтобы в полотне было что-то сокрыто от первого взгляда, чтобы было над чем поразмышлять. Таких картин я встречаю мало и всякий раз стараюсь либо распечатать себе на цветном принтере, либо сохранить на компьютере. И как-то раз на мою коллекцию совершенно случайно нарвался Рождественский. Округлил глаза так, словно у меня в папке собраны не произведения искусства, а фотографии голых школьниц.

А может, он и прав, может, я действительно люблю странные вещи.

– И в чем должна заключаться моя помощь? – поинтересовался я. – Помимо обычных дел, которые я делаю каждый рабочий день.

– Мне нужно, чтобы ты разговорил Смирнова, – ответил Сергей Юрьевич. – Ему совершенно плевать на суд, на обвинения, на все. Он молчит и не говорит. Я думаю, тебе удастся развязать ему язык, если ты заговоришь о его картине. Может быть, мы сумеем пронести картину к нему, чтобы вы предметно поболтали.

– Ну не знаю, – протянул я. – Я все же не специалист, а так, любитель.

– А я в изобразительном искусстве профан, – признался босс. – Для меня вся эта мазня на один лад. Ну, конечно, кроме тех самых рисунков, которые ты обычно рассматриваешь на компьютере в свое рабочее время.

Его недовольство тратой рабочего времени впустую я пропустил мимо ушей.

– Мне нужно посмотреть на эту картину, тогда, возможно, будет что сказать ее автору.

– Значит, завтра с утра встречаемся в СИЗО, я раздобуду фотографии. Теперь давай изучим фактуру, у меня много вопросов…

Мы занялись привычным делом. Я записывал вопросы и сразу накидывал план по их устранению. Мероприятия эти, кстати, больная тема адвокатов. Если у следствия есть все ресурсы и резервы для сбора улик, то у адвокатов с этим совсем туго. Нам приходится самостоятельно осваивать те или иные навыки, находить специалистов, консультантов, нужных людей, искать свидетелей, разговаривать с ними, уговаривать их… В общем, работа адвоката похожа на попрошайничество, в то время как следователи откровенно жируют, раздавая распоряжения и вынося постановления. На их стороне не только огромное количество разнообразных экспертов, но и власть. Вызывая свидетелей повесткой, они срывают граждан даже с работы, а адвокаты только и могут что упрашивать, давить на совесть или жалость.

В деле Смирнова действительно было много такого, от чего волосы на голове становились дыбом. Протокол осмотра места происшествия Рождественский читал монотонным голосом, то и дело прерываясь на дачу комментариев для меня.

Заинтересовало его многое.

Начнем с того, что место происшествия по эпизоду с тройным убийством – автомобиль. Экспертиза установила, что именно в салоне автомобиля жертвы были задушены. Сделать это оказалось просто – дети были пристегнуты к креслам на заднем сиденье, а мать была за рулем. Задушить человека нелегко, но дело упрощается, если человек без сознания. Судя по заключению эксперта, с Елизаровой Елизаветой Владимировной убийца именно так и поступил – сначала лишил сознания, а потом задушил, лишив жизни. Затем были дети. Впрочем, последовательность могла быть иной: сначала дети, а потом мать. Но тогда усложняется процесс, мать должна была оказать сопротивление, позвать на помощь… Но точно сказать невозможно: неизвестно место убийства, то есть где именно находился автомобиль, в котором убили мать и ее детей. Одно дело, если во дворе спального района, тогда да, женщина была бы первой жертвой, а если дело было на отшибе?.. Так или иначе, следствие решило, что первая жертва – мать.

Труп Елизаветы Елизаровой и двоих ее детей убийца сложил в багажник и вывез в лес, где разделал и употребил в пищу. Как сказал Рождественский, не полностью, а фрагментарно. Трупы детей пострадали сильнее всего, что бы это ни значило.

Тело женщины было разделено на несколько частей и аккуратно упаковано в четыре черных пластиковых мешка, изуродованные тела детей лежали в одном.

И самое непонятное – у всех троих странная форма зубов. Четыре верхних и четыре нижних зуба как будто заточены. При этом у женщины были с собой накладные клипсы, которыми маскировались заостренные зубы, а у детей ничего подобного не наблюдалось.

Из протокола допроса Елизарова Дениса Альбертовича, мужа убитой Елизаветы и отца ее детей, узнать удалось немного. С Елизаветой он познакомился восемь лет назад, она практически сразу забеременела, сыграли свадьбу и жили счастливо до дня, пока его семью не убили. Больше никакой информации в протоколе не было – далее по тексту шла ссылка на статью 51-ю Конституции РФ, которая позволяла не свидетельствовать супругу против себя и своих близких.

– Если я все правильно понимаю, то муж должен был стать подозреваемым номер один, – сказал я.

– Верно понимаешь, – ответил Рождественский. – Именно так и думает Валюша. Она не верит, что этот Смирнов мог убить здоровую, сильную женщину. Он ведь хилый совсем. А вот муж жертвы, Денис Альбертович, идеально подходит под описание убийцы – больше ста двадцати килограммов, рост под два метра, сильные руки. Но экспертиза в пух и прах это все развеяла – жертву лишили сознания ударом в сонную артерию, а дальше справится даже такой дохляк, как Смирнов.

– Но ее нужно было до багажника дотащить, – возразил я. – И судя по описанию трупа, никаких следов волочения по земле на теле жертвы обнаружено не было.

– Значит, перенес на себе. Убитая Елизарова просто выглядит очень большой, а Смирнов – очень маленьким. На самом деле все не так уж и неправдоподобно. В ней веса меньше, чем в Смирнове, килограмм на пяток, я думаю. Кроме того, его силу никто не измерял.

– А алиби у мужа есть?

– Нет, никакого алиби. Он отказался давать показания. Следствие выясняет.

– Может быть, дождаться результатов этих проверок? Сейчас по базовым станциям сотовых операторов проверят, где он был во время убийства, и все.

– Ну пусть жена, а дети?

– Чужая семья – потемки, – ответил я. – Дадите руку на отсечение, что нет на свете людей, которые ненавидят своих детей настолько, что готовы убить их?

– Не дам, – ответил босс. – И нам стоит проверить их отношения. У Валюши мало что есть на Елизарова, в основном клинья под Смирнова подбиваются.

– Смирнов мог быть наемником.

– Новый сорт наемников – киллеры-людоеды? Смешно пошутил!

– А я и не шутил, – проговорил я. – Идеальный способ спрятать тело – съесть его.

– Перестань, – сморщился Рождественский. – Мы же не гипотетическое дело рассматриваем, а реальное. И тут речь о детях. А ты о таких предположениях… Есть логика в твоих словах, но хромая. Кости-то не съешь.

– Если хорошо проварить…

– Так, все, прекращай! Записывай в планы встретиться с мужем жертвы, прямо завтра, и поговорить с ним. Надо выяснить, какие у них с женой были отношения. И какого черта его жена себе и своим детям заточила зубы, как будто они вампиры какие-то…

Вот уж и правда, чужая семья – потемки. Если Роберт Смирнов, обвиняемый в тройном убийстве, всего лишь наемник, то кандидатура мужа должна рассматриваться следствием в первую очередь. Но был ли у Елизарова мотив убивать жену и детей? Практика говорит: да, мог такой мотив быть. Чаще всего, конечно, дело касается супруги, дети – реже, но и такое случается.