Buch lesen: "Журнальный век. Русская литературная периодика. 1917–2024"

© С. Чупринин, 2025

© С. Тихонов, дизайн обложки, 2025

© ООО «Новое литературное обозрение», 2025

На обложке: © Photo by Mohamed Marey on Unsplash.com.

От автора

В этой книге, собственно говоря, две книги.

Первая – «Двенадцать толстяков» – представляет собою сборник очерков об исторической судьбе старейших, и уже поэтому наиболее известных периодических литературных изданий России.

Тогда как вторая – «Вереница» – по сути справочник, содержащий краткие сведения обо всех оказавшихся в поле зрения автора русских «толстых» и «тонких» (равно «бумажных» и сетевых) литературных журналах, альманахах, серийных сборниках, газетах и вообще об изданиях, ставящих перед собою задачу публикации литературных произведений или их исследование, – вне зависимости от места, времени и профиля конкретного издания.

Разумеется, сведения о тысячах и тысячах изданий было бы предпочтительнее всего получить de visu. Однако это вряд ли возможно. Поэтому в своих разысканиях, помимо информации, поставляемой библиотеками и интернетом, автор опирался, в первую очередь, на уже существующие научные работы, энциклопедические словари и библиографические указатели. Их краткий перечень приведен в преамбуле к разделу «Вереница».

Здесь же хотелось бы сказать о другом источнике – о сообщениях, которые в ответ на запрос автора книги пришли из самых разных городов и стран.

Среди тех, кто помог мне в сборе и уточнении информации о литературной периодике 1917–2024 годов, —

Владимир Абашев (Пермь)

Евгений Абдуллаев (Ташкент)

Михаил Айдинов (Тбилиси)

Алексей Андреев

Александр Астраханцев (Красноярск)

Дмитрий Бавильский

Павел Банников (Алматы)

Борис Бартфельд (Калининград)

Алексей Бархатов

Леонид Бахнов

Ирина Белобровцева (Таллин)

Владимир Берязев (Новосибирск)

Константин Богомолов (Екатеринбург)

Татьяна Бонч-Осмоловская (Сидней)

Екатерина Борина (Нижний Новгород)

Сергей Боровиков (Саратов)

Дмитрий Бураго (Киев)

Леонид Быков (Екатеринбург)

Вардван Варжапетян

Светлана Василенко

Ираклий Вахтангишвили (Киев)

Александр Верник (Иерусалим)

Вячеслав Верховский (Донецк – Киев)

Ирина Винокурова (Шампейн, США)

Марк Галесник (Иерусалим)

Александр Гимельштейн (Иркутск)

Сергей Главацкий (Одесса – США)

Леонид Гомберг

Юлия Горячева

Ефим Гофман (Киев)

Кира Грозная (Санкт-Петербург)

Ирина Гумыркина (Алматы)

Сергей Дмитренко

Валерий Есипов (Вологда)

Алена Жукова (Торонто)

Максим Замшев

Кристина Зейтунян-Белоус (Париж)

Михаил Золотоносов (Санкт-Петербург)

Светлана Зорина

Наталья Иванова

Александр Кабанов (Киев)

Владимир Казарин (Киев)

Юрий Ковальский (Киев)

Роман Кожухаров

Ольга Коробкова (Ярославль)

Анатолий Королев

Сергей Костырко

Марк Котлярский (Тель-Авив)

Елизавета Кризьская (Пермь)

Ирина Кузнецова

Анатолий Курчаткин

Людмила Лазарева (Алматы)

Сергей Левицкий (Прага)

Александр Ливергант

Валентин Лукьянин (Екатеринбург)

Олег Лукьянченко (Ростов-на-Дону)

Михаил Ляшенко (Тбилиси)

Екатерина Малиновская (Красноярск)

Татьяна Масальцева (Пермь)

Лилит Меликсетян (Ереван)

Александр Мельник (Льеж)

Александр Михайлов

Александр Михалев (Кострома)

Глеб Морев

Вадим Муратханов

Альберт Налбандян (Ереван)

Владимир Некляев (Минск)

Сергей Нехамкин (Минск)

Юлия Нифонтова (Барнаул)

Александр Осповат

Борис Н. Пастернак

Юлия Подлубнова (Екатеринбург)

Николай Подосокорский (Великий Новгород)

Евгений Попов

Михаил Попов (Архангельск)

Борис Равдин (Рига)

Ирина Роднянская

Михаил Рожанский (Иркутск)

Сергей Романов (Курск)

Олеся Рудягина (Кишинев)

Эльбрус Сакиев (Владикавказ)

Станислав Секретов

Юрий Серебрянский (Алматы)

Лев Соболев

Антонина Соловьева (Кострома)

Светлана Суслова (Бишкек)

Алина Талыбова (Баку)

Фархат Тамендаров (Алматы)

Валерий Хаит (Одесса)

Нина Шадури-Зардалишвили (Тбилиси)

Анна Шахназарова (Тбилиси)

Светлана Шидловская (Минск)

Татьяна Щербина

Сердечное всем спасибо!

При подготовке издания некоторые ресурсы перестали быть актуальными, иные поменяли адреса, а то и перестали существовать. Между тем поиск по ключевым словам работает подчас лучше полного адреса, который трудно воспроизвести, пользуясь традиционной бумажной книгой. Чтобы не загромождать страницы сложными ссылками, в «Веренице» даются в основном контекстные ссылки на порталы «Журнальный зал», «Читальный зал», «Журнальный мир», «Вавилон», «Мегалит», «Лаборатория фантастики», «Новая карта русской литературы», «Вторая литература», «Литбук», «Национальная электронная библиотека», «НЭБ.ДЕТИ» и другие интернет-ресурсы.

Лица, внесенные Минюстом РФ в Реестр иностранных агентов помечены в тексте знаком *.

Двенадцать толстяков

Заметки соучастника

Толстые журналы, они же литературно-художественные и общественно-политические ежемесячники, принято считать нашим специалитетом, особенностью российского культурного ландшафта.

Это и так, и не так.

Не так, потому что периодические литературные издания и появились в Европе значительно раньше, чем в России, и сейчас выходят, слава богу, во всем мире.

И так, потому что только в нашей стране они составили сердцевину того, что раньше называлось литературным процессом, а теперь чаще называют литературным пространством.

Именно журналы у нас создавали внятные писательские репутации. Они продуцировали атмосферу диалога, а нередко и ожесточенной борьбы между различными литературными партиями. С ними связали свою судьбу едва ли не все заметные отечественные авторы. По ним судили, да и судят о достижениях и провалах словесности того или иного исторического периода. И входить в литературу по-прежнему принято прежде всего с журнальных страниц.

Это в России норма, начатая карамзинским «Вестником Европы» (1802–1918), продолженная пушкинским и некрасовским «Современниками», «Отечественными записками», «Русским вестником», «Божьим миром», «Русским богатством», иными многими журналами – вплоть до модернистских «Золотого руна», «Весов» и «Аполлона».

И судьба общая, так что в 1918 году новая власть закрыла все издания с дореволюционным стажем. А спустя малый срок открыла уже свои, советские. В 1921 году появилась «Красная новь», в 1922-м возникли «Молодая гвардия» и «Сибирские огни», в 1924-м – «Звезда» и «Октябрь», в 1925-м – «Новый мир», в 1931-м – ЛОКАФ, то есть будущее «Знамя», в 1933-м – «Интернациональная литература», в 1939-м – «Дружба народов».

Жизнь поначалу еще пестрела, и по своему, как сейчас говорят, контенту журналы различались. Однако модель была унаследована карамзинская, и принципы журнального устройства держались (впрочем, и посейчас держатся) те же.

Что это за принципы, выделяющие наши ежемесячники в общемировом контексте?

Во-первых, журналами у нас и в XIX, и в XX веке очень часто руководили харизматики – либо писатели действительно крупные, либо, в советскую уже эпоху, те, кого крупными назначила власть. Во-вторых, по русской традиции журналы всегда двуглавы, то есть лишь часть своего пространства отдают стихам, прозе, вообще изящной словесности, а оставшуюся часть посвящают аналитике, разговору о жизни – и собственно литературной, и общественной. Еще и поэтому, в-третьих, они воспринимаются не только как «библиотека для чтения», где есть и ситец, и парча, но как целостное высказывание о вызовах времени. Высказывание почти непременно конфликтное, и в этом смысле (я говорю о четвертом принципе) журналы у нас – это журналы с направлением, с солидарной позицией – и эстетической, и политической. Что обычно материализуется, подведем наконец черту, в стихии спора, в полемике журналов друг с другом.

Двести двадцать лет жизни – срок немалый, и естественно, что исключений из этих пяти правил хватало. Однако традиция есть традиция, и, расширяя журнальное пространство в дни Оттепели, власть ориентировалась именно на классические нормы. В согласии с ними толстые литературные ежемесячники были открыты или возобновлены во всех национальных республиках, во многих крупных краевых и областных центрах: «Север» в Петрозаводске, «Подъем» в Воронеже, «Волга» в Саратове, «Дон» в Ростове-на-Дону, «Урал» в Свердловске, «Ангара» в Иркутске, «Дальний Восток» в Хабаровске, и это не считая «Литературной Армении», «Литературной Грузии», «Литературного Азербайджана», рижской «Даугавы», кишиневских «Кодр», киевской «Радуги», алма-атинского «Простора», ташкентской «Звезды Востока»…

Оборвем перечень. У каждого из журналов, будто сеть наброшенных на всю шестую часть суши, свой облик, свой путь и своя история, которая еще будет написана.

Но пока что ее нет, даже применительно к выходившим в Москве и Ленинграде/Петербурге изданиям, которые принято было называть центральными и которые поступали подписчикам от Мурманска до Кушки, от Львова до Владивостока.

В годы войны были закрыты «Красная новь», «Интернациональная литература» и «Литературная учеба», приостановлены «Молодая гвардия» и «Дружба народов», в 1946 году погиб «Ленинград», так что на все мрачное послевоенное семилетие приходились только 4 полноценных журнала – «Новый мир», «Знамя», «Октябрь» и питерская «Звезда».

Чуть ли не та же картина, что с пресловутым «малокартиньем» в кинематографе. Скажем прямо, совсем не густо. Но тут Оттепель – и словно плотину прорвало.

Хотели будто бы возобновить «Красную новь», даже прочили А. Твардовского на пост главного редактора, но отчего-то не стали. Зато вернулись к «Интернациональной литературе», переназвав ее «Иностранной» (1955), вновь запустили «Дружбу народов» (1955) и «Молодую гвардию» (1956), «Ленинград» сменили «Невой» (1955), альманах «Год…» преобразовали в «Наш современник» (1956). И появились совсем уж новички – «Юность» (1955), «Москва» (1957), «Вопросы литературы» (1957).

Вослед власти разохотилась было и общественность: так, группа писателей во главе с Э. Казакевичем, главным редактором сборников «Литературная Москва» (1956), строила планы затеять кооперативный журнал «Современник» под руководством все того же А. Твардовского, но им быстро дали укорот.

Нет уж, кормиться будете только из наших рук и под нашим контролем, – как обычно, скомандовала власть, и вплоть до августа 1990 года¹ все ежемесячники были чьими-нибудь «органами», то есть кому-нибудь принадлежали – Союзу писателей СССР («Дружба народов», «Звезда», «Знамя», «Иностранная литература», «Новый мир», «Юность», позднее еще и «Литературное обозрение»), Союзу писателей РСФСР («Октябрь», «Наш современник», «Москва», «Нева», «Детская литература») или делили хозяина с ЦК комсомола, как «Молодая гвардия», с академическим Институтом мировой литературы, как «Вопросы литературы».

Оттуда, от начальства, шло все – и комфортное размещение редакций непременно в центре столицы, и бюджеты, зарплаты, гонорары, всякое такое прочее, и тиражные квоты, и назначения-увольнения членов редакционных коллегий во главе, естественно, с главным редактором, так что моему, например, появлению в «Знамени» в качестве первого заместителя у Григория Яковлевича Бакланова (1989) предшествовали три документа – выписка из протокола заседания Секретариата ЦК КПСС, постановление секретариата правления СП СССР и приказ по издательству «Правда», которое тогда выпускало журнал.

Все ли, впрочем, зависело только от начальства?

Хоть и жили все журналы под его неусыпным взором, хоть и вели себя применительно к окружающей подлости, но в единую серую (или, если угодно, кумачовую) ленту их спектр, однако же, никогда не сливался. Было и остается, слава богу, такое понятие, как редакционная политика: что печатать, а чему давать от ворот поворот, на что в жизни и в литературе откликаться и как откликаться, служить власти с самозабвенным усердием или исподтишка показывать ей кукиш.

Вот по этой тонкой – вслед Андрею Синявскому назовем ее стилистической – разнице мы журналы и различали, понимая, на какой из них стоит подписываться, в какой стоит отдавать свои сочинения, а в какой нет и никогда.

Да разве и сейчас – по принципу избирательного родства – мы ведем себя не так же?

Благо и в наши дни классические, то есть возникшие более полувека назад, журналы так же – стилистически! – разнообразны, как разнообразны их исторические судьбы.

О том и пойдет речь в этих заметках включенного наблюдателя, впервые выступившего с рецензией в одном из провинциальных изданий в далеком 1966 году и ставшего после перехода в «Знамя» летом 1989 года скорее все-таки соучастником.

Мы наш, мы «Новый мир» построим

И начать стоит, пожалуй, с «Нового мира» – уже потому хотя бы, что сколько он существует, столько и передается в литературной среде лестное присловье: «Фрукт? Яблоко. Поэт? Пушкин. Журнал? „Новый мир“».

В двадцатые годы прошлого века он, конечно, делил славу первого с «Красной новью», возникшей четырьмя годами раньше. Там в главных редакторах состоял харизматичный Александр Воронский – а здесь Вячеслав Полонский, тоже харизматик. Там было программным стремление объединить «стариков» М. Горького, Ал. Толстого, А. Серафимовича, В. Брюсова с молодыми и почти сплошь беспартийными, зато многообещающими «попутчиками» от Есенина до Бабеля, Пильняка и Олеши – но и в «Новом мире» прибыток сопоставимый: «Черный человек» (1926, № 1), «Лейтенант Шмидт» (1926, № 8/9; 1927, № 2–5) и «Спекторский» (1930, № 12), «Жизнь Клима Самгина» (вторая часть – 1928, № 5–9), «Поднятая целина» (первая книга – 1932, № 1–9), «Оптимистическая трагедия» (1933, № 2), «Тихий Дон» (1937, № 11–12; 1938, № 1–3; 1940, № 2/3).

И это не считая «Золотой цепи» А. Грина (1925, № 8–10), «Разговора с фининспектором о поэзии» В. Маяковского (1926, № 10), «Хождения по мукам» (1927, № 7–12; 1928, 1–2, 5–7; 1940, № 4–5, 8; 1941, № 1–2, 5, 7/8) и «Петра Первого» (1929, № 7–12; 1930, № 1–7; 1933, № 2–3, 5–8, 11–12; 1934, № 1–4; 1944, № 3, 6, 8; 1945, № 1) А. Толстого, стихов О. Мандельштама (1927, № 6; 1929, № 4; 1931, № 3; 1932, № 4, 6), пьесы «Закат» (1928, № 2) и рассказов (1931, № 10) И. Бабеля, «Соти» (1930, № 1–5), «Скутаревского» (1932, № 5–8) и «Дороги на океан» (1935, № 9–12) Л. Леонова, неисчислимого множества других, в том числе достойных, текстов, о которых сейчас помнят, пожалуй, только историки литературы.

Что важно сразу же отметить?

Что и «Красная новь», и «Новый мир» возникли, конечно, по распоряжению большевистской власти как издания, где вполне было прилично печататься вождям в диапазоне от Ленина до Молотова и Радека, но позиционировали себя эти журналы – на первых, во всяком случае, порах – как издания подчеркнуто внегрупповые, то есть не являющиеся органами какой-либо агрессивно влиятельной литературной «партии». На них можно было нападать – и нападали, естественно, со всех флангов. Да и власть бдила, так что именно с «Новым миром» случился первый в истории советской литературы журнальный скандал.

В майском номере за 1926 год новомирцы опубликовали «Повесть непогашенной луны» Бориса Пильняка, где не впрямую, конечно, но весьма прозрачно давалось понять, что наркомвоенмора Фрунзе умертвили по личному распоряжению Сталина. И гром грянул сразу: уже 13 мая Политбюро ЦК ВКП(б) постановило, что повесть является «злостным, контрреволюционным и клеветническим выпадом против ЦК и партии»; главному редактору журнала В. П. Полонскому объявили строжайший выговор, а сам номер, который побыл в продаже всего два дня, конфисковали². На место запрещенной повести в спешном порядке было вставлено другое произведение. И более того, в следующем номере А. К. Воронский, которому повесть была посвящена, от посвящения отказался, а редакция принесла читателям извинения, признав эту публикацию ошибкой. Не сразу сдался Пильняк, но и он был вынужден опубликовать покаянное письмо в первом номере «Нового мира» за 1927 год.

Конечно, спустя десятилетие всех причастных к этой выходке наверняка бы расстреляли³, но и тех мер, что были приняты властью, оказалось достаточно, чтобы цензура стала лютовать еще круче, а редакторы приучились вести журналы куда осмотрительнее.

Так они, «Красная новь» и «Новый мир», продержались все тридцатые – врозь, всегда под подозрением⁴, но вровень. Однако в 1942 году конкурента прикрыли, «Новому миру» под водительством тусклого В. Щербины в годы войны гордиться было особо нечем – как по гамбургскому счету, так и с точки зрения Сталина, на заседании в ЦК назвавшего «Новый мир» худшим из толстых журналов⁵. Не помогло даже назначение начальника цековского Управления пропаганды и агитации Г. Александрова персональным куратором журнала в декабре 1943 года. «Новый мир» явственно загнивал и, вероятно, должен был бы стать объектом нападения в постановлении ЦК, что готовилось еще в дни войны. Однако – у власти свои резоны – в 1946 году центральной мишенью были выбраны питерские «Звезда» и «Ленинград», а «Новый мир» гроза обошла стороною. Лишь только осенью того же года главным редактором назначили Константина Симонова, и при нем журнал уже едва ли не в одиночку стал держать Большой стиль литературы социалистического реализма, который постоянный симоновский заместитель Александр Кривицкий определил как «сплав идейности с интеллигентностью».

Получалось, разумеется, не всегда, и пьесы охотнорядцев А. Софронова и А. Сурова, стихи автоматчиков партии А. Суркова и Н. Грибачева, колхозные поэмы А. Недогонова «Флаг над сельсоветом» (1947, № 1) и А. Яшина «Алена Фомина» (1949, № 11) журнал не красили, а романы «При взятии Берлина» Вс. Иванова (1946, № 1–6), «Весенний шум» А. Караваевой (1946, № 9), «Далеко от Москвы» В. Ажаева (1948, № 7–9), да хоть бы даже «Буря» И. Эренбурга (1947, № 4–8) или «За власть Советов» В. Катаева (1949, № 6–8) ушли в отвал, будто их и не было вовсе.

Однако случалось ведь и другое. Именно «Новый мир» отправил в свет платоновскую «Семью Ивановых» (1946, № 10/11), вернул в литературу Н. Заболоцкого (1947, № 1, 5, 10). Здесь – с особого, правда, сталинского разрешения – опубликовали рассказы М. Зощенко «Никогда не забудем» (1947, № 9), в короткие перерывы между лагерными отсидками печатался Я. Смеляков (1947, № 7, 11; 1948, № 2, 3, 7, 9; 1949, № 6), на журнальных страницах мелькнули А. Межиров (1946, № 3; 1947, № 2), С. Гудзенко (1947, № 2, 7), Л. Мартынов (1947, № 2), К. Некрасова (1947, № 2)…

Список не то чтобы безусловных удач, но того, что задержалось в истории литературы, подрос после замены К. Симонова на А. Твардовского в 1950 году. Как свидетельствует Б. Закс, эти первые четыре года его редакторства, в сущности говоря, были его редакторским университетом, потому что он пришел совершенно неопытным человеком, ничего не зная о технике издания журнала и т. д. У него было одно только желание: не печатать плохое и печатать как можно больше хорошего⁶.

Этому желанию всяко мешали – и власть, и коллеги по редколлегии, доставшейся Твардовскому. Так, сталинский фаворит М. Бубеннов мало того что сопротивлялся появлению на журнальных страницах всего «хорошего», так, вопреки добрым нравам литературы, еще и громил вдогонку в «Правде» сначала катаевский роман «За власть Советов» (16 и 17 января 1950 года), затем роман В. Гроссмана «За правое дело» (10 февраля 1953 года).

Резко выступил он и против публикации трифоновских «Студентов», отмеченных на следующий год Сталинской премией. Поэтому удивительно ли, что, – как вспоминает Ю. Трифонов, – при крутом Твардовском Бубеннов продержится в журнале недолго, опираться ему было не на кого, Шолохов далеко, остальные члены редколлегии – Федин, Катаев, Смирнов и Тарасенков – стояли, конечно, за Твардовского. Заседания заканчивались руганью Твардовского с Бубенновым. Александр Трифонович умел людей, которые ему были неприятны или которых он мало уважал, подавлять и третировать безжалостно: и ехидством, и холодным презрением, а то и просто бранью⁷.

Стоит внимания и то, что в феврале 1954 года Твардовский внешне вроде бы доброжелательным, но неуступчивым письмом⁸ отказал в публикации глав из «Поднятой целины» самому Шолохову. Так что, – говорит шолоховский биограф, – «горяч вешенец – вышел из редколлегии в знак протеста»⁹, больше в «Новом мире» никогда не печатался и – как рассказывают – своего обидчика до конца его дней на дух не переносил, а вторую книгу «Поднятой целины» в нарушение всех общепринятых правил позднее распечатал одновременно в журналах «Нева» (1959, № 7; 1960, № 2), «Дон» (1959, № 7; 1960, № 2), «Октябрь» (1960, № 2–4).

Совсем другие книги тронулись в путь с новомирских страниц: «Студенты» Ю. Трифонова (1950, № 10–11), «За правое дело» В. Гроссмана (1952, № 7–10), «Районные будни» В. Овечкина (1952, № 9), «Сердце друга» Э. Казакевича (1953, № 1), «Падение Ивана Чупрова» (1953, № 11) и «Не ко двору» (1954, № 6) В. Тендрякова, «Времена года» В. Пановой (1953, № 11–12)… А главное – ближе уже к концу своего первого срока А. Твардовский понял, что в эпоху начавшихся перемен наиболее впечатляюще на умы и сердца действуют не поэзия и проза, а критика, сродненная с публицистикой. Так что после страстного монолога В. Померанцева «Об искренности в литературе» (1953, № 12) привычный бубнеж типа «Партия и вопросы литературного языка», «Партия – руководитель советской печати и литературы» был не то чтобы отменен, но изрядно потеснен воинственными статьями М. Лифшица (1954, № 2), Ф. Абрамова (1954, № 4) и М. Щеглова (1954, № 5), с веселой злостью подрывающими основы и весь субординационный строй социалистического реализма.

За эти филиппики, равно как и за попытку протащить в печать зловредную поэму «Теркин на том свете», Твардовского из «Нового мира» удалили, вернув Симонова к руководству редакцией. И все бы ладно, так как новый/старый главный редактор своенравную критику, конечно, усмирил и публиковать «Доктора Живаго» поостерегся, но рискнул напечатать дудинцевский роман «Не хлебом единым» (1956, № 8–10), был показательно выпорот в ЦК, на партийных собраниях, на писательских пленумах и… Не сразу, совсем не сразу, но почел за благо удалиться от журнальных хлопот в добровольную ташкентскую ссылку.

Вполне ли, впрочем, добровольную? Заявление об уходе в отставку Симонов после беседы с Хрущевым подал 19 июня 1958 года, а двумя месяцами ранее, в апреле, секретарь ЦК КПСС по идеологии Е. А. Фурцева уже предложила Твардовскому вновь возглавить «Новый мир».

Он, в свое время отказавшийся от чести поруководить «Октябрем»¹⁰, на этот раз согласился – но на своих условиях: «первое из них – редколлегия (из старой оставить одного Федина); второе – полгода, а лучше год – не производить экзекуций в закрытом помещении»¹¹. И…

Редакция, – вспоминает Владимир Лакшин, – гудела, как улей. В прихожей у стола с графином стояли и сидели, но более всего ходили люди. Все двери из отделов были распахнуты. Встречи, поцелуи, рукопожатья. Во всем какой-то праздник. Жора Владимов сказал мне, что последние дни у них в редакции было полное запустение, никто даже не заходил – и вдруг, с первого же дня, как Твардовский взял журнал, все переменилось. Прежде всего он сам, в отличие от Симонова, появляется ежедневно в час дня и не дает никому лениться, сам читает материалы отделов и проч. Весело, празднично¹².

Начало славных дел омрачено было, правда, нобелевским скандалом и необходимостью с кратким предуведомлением распечатывать в «Литературной газете» (25 октября), в «Литературе и жизни» (26 октября) старое, еще 1956 года, развернутое послание симоновской редколлегии с отказом в публикации «Доктора Живаго». Обязанность хоть и вынужденная, но неприятная, и, – по словам Лакшина, – Твардовский впоследствии всегда сокрушался, что принял участие в травле Пастернака тем, что опубликовал письмо симоновской редколлегии о «Докторе Живаго» и публично, хоть и чисто формально, к нему присоединился¹³.

На работе над очередными журнальными книжками этот эпизод, впрочем, никак не сказался. Благо, задел от прежнего состава редакции оказался неплохим: для 7-го номера при Симонове уже были подготовлены путевые заметки В. Некрасова «Первое знакомство: Из зарубежных впечатлений», очерк Е. Дороша «Два дня в Райгороде: Из деревенского дневника», в 8-м номере прогремит «Джамиля» Ч. Айтматова. А в авторском активе, кроме недавних сидельцев В. Бокова, Н. Коржавина, Л. Копелева, состояли и А. Рыбаков, Н. Дубов, Б. Слуцкий, Д. Самойлов, даже Б. Окуджава и Е. Евтушенко…

Со стихами и стихотворцами Твардовский, впрочем, скоро разберется сообразно своему личному вкусу и эстетическим пристрастиям¹⁴. И если в ноябрьском номере за 1958 год еще появятся два стихотворения А. Вознесенского с выразительными названиями «Ленин» и «На открытие Куйбышевской ГЭС имени Ленина», то в публикации программного «Гойи»¹⁵ ему уже откажут, да и в дальнейшем ни Вознесенскому, ни другим «трюкачам» ходу на новомирские страницы при Твардовском уже не будет.

И только ли «трюкачам»? К. Паустовский, напечатавший при Симонове повесть «Беспокойная юность» (1955, № 6), предложил Твардовскому ее продолжение «Время больших ожиданий» – и получил от нового главного редактора резкое письмо, датированное 26 ноября 1958 года, где говорилось и о необходимости приблизить «бедный» – по его словам – автобиографический сюжет к реалиям «большого времени, больших народных судеб», и о сокращении, в частности, «апологетического рассказа о Бабеле, который, поверьте, не является для всех тем „божеством“, каким он был для литературного кружка одесситов»¹⁶.

Паустовский, разумеется, оскорбился, напечатал «Время больших ожиданий» у Ф. Панферова в журнале «Октябрь» (1959, № 3–5) и в частных беседах не раз с тех пор заявлял об «антиинтеллигентском» духе новомирской стратегии.

Придется признать, что известная правота в этих высказываниях, позднее повторенных В. Шаламовым¹⁷, была. Верный своим демократическим, по сути скорее даже народническим установкам, Твардовский не без предубеждения относился к произведениям, где действуют не простолюдины, а избалованные, как ему казалось, горожане с вузовскими дипломами, пусть даже и попавшие под жернова сталинских репрессий. Например, А. Берзер вспоминает, что к «Хранителю древностей» Ю. Домбровского он отнесся без большого энтузиазма, просил сместить акценты с частной истории частного человека в сторону истории народной. Роман однако же напечатал (1964, № 7–8), тогда как отклонил и «Софью Петровну» Л. Чуковской, и «Свежо предание…» И. Грековой, и – с особенным негодованием – «Крутой маршрут» Е. Гинзбург.

Его, – рассказывает Б. Закс, – коробило то, что в этой героине так сильно сидит советская элитность, что она как бы чувствует себя противопоставленной всей другой арестантской среде, что как бы им так и надо, а меня за что?¹⁸

Конечно, и цензура вгрызалась в тексты, представленные редакцией, с особой свирепостью, поэтому ни «Синяя тетрадь» («Ленин в Разливе») Э. Казакевича, ни «Сшибка» («Новое назначение») А. Бека, ни «Исход» Ю. Трифонова, ни «Сто суток войны» К. Симонова, ни «Степан Сергеич» А. Азольского¹⁹, ни переводы романов «Чума» А. Камю или «По ком звонит колокол» Э. Хемингуэя новомирских страниц так и не достигли, либо появившись в других журналах, либо десятилетиями ожидая своего часа. О чем-то – о «Воспоминаниях» Н. Мандельштам, первой версии «Детей Арбата» А. Рыбакова, «Очерках по истории генетики» Ж. Медведева – разумеется, и помыслить было нельзя. Однако во многих случаях срабатывали и капризы редакторского вкуса Твардовского либо его ближайших помощников, не допуская, например, к печати стихи и «Колымские рассказы» В. Шаламова, «Июль 1941 года» Г. Бакланова²⁰, «Маленького принца» А. Сент-Экзюпери, «Трудно быть богом» братьев Стругацких, «Чонкина» В. Войновича, «Зиму 53-го года» Ф. Горенштейна, рассказы Л. Петрушевской или «Затоваренную бочкотару» В. Аксенова.

Однажды, – вспоминает А. Гладилин, – мы пришли к Твардовскому втроем – Юра Казаков, Аксенов и я, – пришли, естественно, не с пустыми руками. Твардовский с ходу опубликовал два рассказа Аксенова – «На полпути к Луне» и «Завтраки 43-го года»²¹. Почему меня отбросил – это я прекрасно понимал, но почему он не взял рассказы Казакова, вот этого я не понимаю до сих пор²².

«Случай Казакова» действительно наиболее выразителен. Ведь Твардовский еще в отзыве 1958 года вроде бы признал, что «автор явно талантлив», что «он уже писатель», однако ни единой его строки в «Новом мире» так и не напечатал²³, советуя браться «за дело посерьезнее, с чувством большей ответственности перед читателем, с ясным осознанием того, что в искусстве на одних „росах“, „дымах“ и т. п. далеко не уедешь»²⁴.

Просчет великого редактора? Как знать, поскольку и единомышленники Твардовского были решительно того же мнения. Вот и А. Яшин, с восхищением читая казаковскую прозу, 26 февраля 1964 года записал в дневник, что все-таки «нет в его живописных рассказах ощущения эпохи, ее трагизма. Должно быть, он сознательно уходит от всего». Вот и А. Солженицын в ноябре 1967 года с сожалением вздохнул: «И какой же сильный и добротный был бы Юрий Казаков, если бы не прятался от главной правды»²⁵.

Это и в самом деле понималось в годы Оттепели как ключевое, определяющее: «ощущение эпохи, ее трагизма», «главная правда». Поэтому «Новый мир» Твардовского вернее называть не антологией лучшего, что было в литературе 1950–1960-х годов, а журналом с направлением, не только политически, но и эстетически ориентированным на нормы социального обличительства, разгребания грязи и на традиции критического реализма XIX века.

Границы этого направления были широки, но они были. Скажем, монументальные и сугубо «интеллигентские» мемуары И. Эренбурга «Люди, годы, жизнь», публикация которых началась еще в 1960 году (№ 8–10), или «мовистские» повести В. Катаева «Святой колодец» (1966, № 5)²⁶, «Трава забвения» (1967, № 3), «Кубик» (1969, № 2) помещались в них с трудом, и Твардовский, случалось, не скрывал своего редакторского неудовольствия²⁷. Тогда как готов был горою стоять за «Большую руду» (1961, № 7) и «Три минуты молчания» (1969, № 7–9) Г. Владимова, «Тишину» Ю. Бондарева (1962, № 3–5)²⁸, «Вологодскую свадьбу» А. Яшина (1962, № 12), «Убиты под Москвой» (1963, № 2) К. Воробьева, «На Иртыше» (1964, № 2) и «Соленую падь» (1967, № 4–6) С. Залыгина, «Семерых в одном доме» В. Семина (1965, № 6), «Мертвым не больно» (1966, № 1–2), «Атаку с хода» (1968, № 5) и «Круглянский мост» (1969, № 3) В. Быкова, «Живой» («Из жизни Федора Кузькина») Б. Можаева (1966, № 7), «Созвездие Козлотура» Ф. Искандера (1966, № 8), «Две зимы и три лета» Ф. Абрамова (1968, № 1–3), «Плотницкие рассказы» (1968, № 7) и «Бухтины вологодские, завиральные» (1969, № 8) В. Белова, «Юность в Железнодольске» Н. Воронова (1968, № 11–12), наконец за «Обмен» Ю. Трифонова (1969, 12)…²⁹